скачать книгу бесплатно
Зиновьева не решилась ещё раз произнести вслух. Она показала шесть пальцев на руке.
– Там дальше комната детей, – продолжила следователь. – Дети студенты. Сейчас в стройотряде. Смотреть не будем. Там ничего не пропало. Там собственно и брать было нечего. Книги, учебники и личные вещи. Разве что магнитофон импортный. Но он большой и тяжёлый. Теперь вы всё видели. Есть мысли?
Подгорный долгим взглядом осмотрел ещё раз спальню. Потом зашёл в гостиную и заглянул в комод, сервант, в тумбочку под телевизором. Осматривал аккуратно, стараясь ничего не нарушить. Василий следовал строго за Андреем.
– Андрей, – наклонившись к товарищу, спросил Василий тихо. – А я могу задать вопрос потерпевшей.
– Конечно! Ты чего стесняешься?
Василий подошёл к хозяйке квартиры.
– Надежда Петровна, а вы уверенны, что в комнате детей ничего не пропало?
– Ну не знаю, – женщина тяжело дышала. – Если только я чего-то не видела у девочек. А так, даже Варина «Монтана» на месте. Эти джинсы месячную зарплату стоят. И наушники импортные муж подарил младшей. Дорогущие. Тоже вор не тронул.
– Значит там всё на месте?
– Вроде бы да.
– А можно я туда зайду, – спросил Василий то ли у хозяйки, то ли у Зиновьевой.
– Иди, иди, – безразлично сказала Зиновьева. – Посмотри.
Куприянов зашёл в комнату дочерей. Он не понимал, но что-то его туда тянуло. Его преследовало чувство, что в этой комнате он может найти ключик к разгадке преступления. Уже позже, спустя несколько лет, Василий стал основательно прислушиваться к своей интуиции. Его, так называемое шестое чувство, не раз помогало раскрытию. Но это он понял потом, а сегодня просто очень хотел осмотреть комнату, в которой ничего не пропало. Сразу было понятно, в комнате живут девочки. Аккуратно заправленные кровати стояли по разным углам. Письменный стол был один, но стула около него было два. На столе стопкой лежали какие-то учебники и цветные импортные журналы. «Ну а что? – думал Куприянов. – Девчонки. На уме красивые шмотки. Это нормально». Большой, четырёхсворчатый шкаф стоял справа от входной двери. Открывать его Василий не стал, раз хозяйка сказала, что самые дорогие вещи девочек на месте.
Куприянов постоял минуту, другую, внимательно запечатлев в памяти все, что видел в комнате, и вышел.
Выйдя на улицу после завершения всех обязательных процедур, Зиновьева села на лавочку у подъезда. Закурила. Через пару минут вышли Подгорный с Куприяновым. Зиновьева подняла голову и усталым голосом спросила:
– Ну бойцы! Есть свежие мысли? Что можете добавить?
– Про очевидное говорить не буду, – сказал Андрей. – Думается мне, что домушник может быть вовсе не местный. Не припомню я, чтобы так работали у нас. Тряхну сегодня информаторов.
– Вор уж больно аккуратный, – вставил Куприянов. – Отпечатков нет, ничего не сломано. Он или не торопился никуда, или знал точно, что где искать, или…
– Что или?!
Куприянов сам испугался своего предположения. Оно показалось ему нелепым. Однако вопросительные взгляды Зиновьевой и Андрея заставили говорить дальше.
– … Или это вовсе не вор.
Глава 3
1994 год. 20 июня. 11:19
– Не могу я так, Михаил Ревазович, – чуть ли не плача возражал кадровик Борисов. – Не положено так. Как я верну документы?
– Не знаю я как там у вас кадровиков, это делается, Толя, но увольнение Куприянова надо тормознуть, – Габашидзе, измученный дневной жарой, пытался настроить вентилятор. Тот упрямо не хотел дуть куда надо. То и дело опускался и дул в пол. – И вот этот противный прибор тоже не знаю, как настраивается. Надежда!
В кабинет вошла секретарша.
– Михаил Ревазович, – сказала Надежда спокойным невозмутимым тоном, – я сейчас позвоню в хозчасть, вам заменят вентилятор. – Подождите немного.
Надежда вышла.
– Вот видел? – Габашидзе указал на дверь, за которой скрылась девушка. – Я только сказал – Надежда. И всё – вопрос решается.
Борисов издал стон.
– Не стони, Анатолий. Включай личные связи. Прошу тебя, останови увольнение Куприянова. Это очень важно.
– Пойду пробовать, – глубоко вздохнув, сказал Борисов и вышел из кабинета.
1972 год. 15 мая. 13:05
– Зиновий Моисеевич, я вас очень прошу, помогите нам, – Люба уже битый час уговаривала директора Брука взять Маргариту хоть на какую-нибудь работу в театр.
– Любочка, – наклонив голову, хриплым шёпотом говорил Брук, – я тебя очень люблю. Я не могу насытиться твоей небесной красотой. Я готов отдать тебе последнюю рубашку. Но у меня нет сейчас вакансии для Маргариты Львовны. Как только…
– Хотите я вас поцелую? – перебила директора Люба.
– Это запрещённый приём, Люба! На Нюрнбергском процессе мировая общественность осудила издевательства над евреями. Не смей!
– Неужели ничего нельзя сделать? – Люба опустилась на стул и в уголках её глаз блеснули маленькие слезинки.
– Боже мой! – запричитал Зиновий. – Пусть твоя тётя выйдет и подождёт в коридоре. У меня есть, что тебе сказать наедине.
Маргарита встала, зло зыркнула на директора, но возражать не стала.
– Люба, я подожду за дверью раз так надо.
Дождавшись, когда дверь за Терёхиной закроется, Зиновий Моисеевич присел на стул рядом с плачущей Пожарской. Он нежно погладил Любу по голове и сказал:
– Любочка, неужели ты не понимаешь, что я не могу взять на работу человека судимого. Тем более без прописки.
– Прописку я сделаю.
– Ладно, прописка у Маргариты будет. А судимость? У нас кругом материальные ценности. У нас высокие гости почти каждый день. Элита областного центра. Меня не поймут.
– Даже билетером не возьмёте? – Люба, сказав это, обиженно опустила уголки губ.
– Боже! Что ты со мной делаешь? – взвыл Брук и заходил по кабинету как тигр в клетке. – Ну хорошо. Делай ей прописку. Постоянную! И приходите с документами. Билетёром возьму. Пока временно. Только ради твоего спокойствия, Любочка, только ради.
1973 год. 7 августа. 10:14
Андрей с Василием ждали у кабинета Зиновьевой уже больше десяти минут. Подгорный посмотрел на часы.
– На неё это совсем не похоже, – покачав головой, сказал он.
– Мне тоже сразу показалось, что Елена Яновна происхождением из спартанцев, – добавил Куприянов.
– Она пунктуальна как кремлёвские куранты. Вообще ты знаешь, Вася, легендарная тётка.
– Можно одну просьбу? – глухим голосом, немного съёжившись, спросил Василий. Андрей упёрся в Куприянова настороженным взглядом. – Прошу, никогда не называйте меня Васей. Я Василий. Можно Иваныч. Только не Вася. А про легендарную Елену Яновну расскажи.
– Я понял! – Андрей хлопнул Василия по плечу. – Я помню в первый год, как я пришёл в управление, на ноябрьском торжественном концерте увидел Елену, и челюсть у меня отвисла. Ордена и медали отсюда и досюда. Потом старики рассказали. Она в сорок третьем, как только ей восемнадцать исполнилось, пошла на фронт. Она полячка, её сразу в разведку забрали. Зиновьева это фамилия по мужу. Он в сорок девятом погиб на западной Украине. Бандеровцы убили. Так вот, с весны сорок четвёртого она с группой в польских лесах, в тылу у немцев работала. Там какие-то местные их сдали гестапо. Попала Зиновьева в плен. Пытали её. Должны были расстрелять, но случай помог. Наше наступление началось и передовая группа прорвалась в этот городок. Снаряд из танка попал в комендатуру. Там нашу Зиновьеву в камере и завалило. Если бы не завалило, расстреляли бы немцы. Откопали Елену всю переломанную, но живую. Она восстановилась и потом ещё несколько лет в своей родной Польше бандитов Армии Крайовой вылавливала. Понимаешь, Василий, с кем рядом работаем?
– А по ней видно, что женщина она незаурядная.
В этот момент из-за угла решительным твёрдым шагом вышла Зиновьева.
– Я должна извиниться. Вы потеряли важное время. Совещание затянулось. Заходите в кабинет.
В кабинете Елена Яновна убрала документы в сейф и, усадив оперативников перед собой, сказала:
– Докладывайте! Коротко и только важное. Куприянов, сначала вы.
– Я проверил свою версию. У мужа, дочерей и сестры – алиби. Никто из них в это время не мог быть в квартире. Сама хозяйка вне подозрений.
– Уверен?
– Абсолютно!
– Значит, это все-таки был вор, – сделала вывод Зиновьева. – Что у тебя, Андрей?
– Озадачил информатора. Завтра, послезавтра, что-нибудь в клюве принесёт. По скупщикам у нас Рыбак спец. Он уже работает.
– Понятно, что ничего непонятно, – Зиновьева, нахмурив брови, уткнулась взглядом в стол.
– Елена Яновна, – Василий отвлёк следователя от раздумий.
– Что?
– Сумму взяли большую. Если это наш контингент, должны начать тратить.
– Куприянов, – Зиновьева смотрела на молодого сыщика поверх очков, – никогда не смотри на преступника как на идиота. Скажи, ты бы после такого удачного дела, стал тратить деньги тут же, открыто?
– Я нет.
– А почему ты думаешь, что этот вор или воры глупее тебя? Я даже так вам, бравые ребята скажу: они и золото здесь сбывать не будут. Зачем им это? Полные карманы рублей. До Крыма рукой подать. А там для этой братии золотое дно.
– Простите, Елена Яновна, не подумал, – извинился Василий.
– Да нет, Куприянов, ты как раз подумал. Знаешь что? А дам я на всякий случай ориентировку. Мало ли что? Вдруг наши воры решат-таки кутнуть. Вероятность мала, но она есть.
Зиновьева встала со своего стула, подошла к Василию и положила ему руку на плечо.
– Извини, Василий Иванович, – сказала она. – Ты ещё полуфабрикат. Тебе только предстоит стать хорошим сыщиком. Послушай моего совета. Никогда не отметай даже самые бредовые мысли. Проверяй всё. Иногда то, что кажется невероятным и есть самое вероятное. А теперь идите, работайте. Завтра в десять у меня.
1994 год. 21 июня. 9:02
От этого запаха всегда появлялась какая-то приторная оскомина во рту. «Как они здесь целыми днями работают и живут? – думал Куприянов, направляясь по коридору морга в кабинет судмедэксперта. – Тут поневоле курить начнёшь». Он вспомнил своё знакомство в семьдесят третьем с седовласым экспертом Богданом Шуляком. Интересный был старикан. Спокойный, размеренный. Он любил повторять, что в этом здании уже никому никуда торопиться не надо. Когда следователи торопили Богдана с заключением, он всегда говорил: «Приходите». Когда те приходили к нему, он выходил из своего кабинета и, оглядевшись по сторонам, произносил:
– Посмотрите, вы видите кого-нибудь спешащего по этим коридорам? Любезный, здесь жизнь останавливается. Поэтому у нас здесь тихо, спокойно и никаких преступлений. Давайте сделаем так: я налью вам чаю, настоящего, индийского, из пачки со слоном. И пока вы будете его пить, я не торопясь напишу заключение. Вам хорошо и мне спокойно.
В тот день Панкратов послал молодого оперативника к Шуляку за заключением. Василий ждал Богдана в коридоре. Эксперт вышел из прозекторской с поднятыми руками. Рукава халата были завёрнуты выше локтя. На одной из них висел грязного цвета фартук, в другой дымилась папироса.
– Куришь? – спросил седовласый Шуляк.
– Нет, пронесла нелёгкая, – иронично ответил Василий.
– Это ненадолго. Вот на эти «добрые» лица посмотришь, – при этих словах он кивнул в сторону открытой двери прозекторской, – и закуришь. Папироса действует лучше, чем валидол.
– Если честно, надеюсь справиться без папирос.
– Вы очень правильный молодой человек. Кстати, как вас зовут?
– Василий Куприянов. Я от Панкратова. Он вам звонил.
– Да, Илья Петрович мне звонил. Пойдёмте со мной, Василий.
Шуляк шёл неспешно, попыхивая папиросой. Руки он так и не опускал, будто боялся испачкать халат. Зайдя в кабинет, Богдан устало присел на кушетку рядом с рабочим столом. Освободился от фартука и глубоко затянувшись, потушил папиросу в пепельнице.
– Будь добр, Василий, – наконец опустив руки себе на колени, сказал Шуляк. – Вон бордовая папка на столе. Возьми там верхнюю бумажку. Это то, что нужно Панкратову. И иди с Богом.
– Спасибо, – Василий взял лист бумаги, исписанный убористым неразборчивым почерком. – До свидания!
– Вам очень повезло, – вдогонку уходящему Куприянову сказал Шуляк. – Ну, во-первых, что вы попали к Илье Петровичу. Это удача. Таких людей становится всё меньше и меньше. Во-вторых, что вы расследуете кражи, а не убийства. Значит, очень редко будете посещать наше заведение.
Богдан внезапно откинулся назад и, прислонившись к покрашенной в блеклый салатовый цвет стене, замолчал. Василий после небольшой паузы спросил:
– А, в-третьих, будет?
– А как же! В-третьих, хорошо то, что вы не пошли в судмедэксперты.
– Тяжёлая работа?
– Понимаете, Василий, неблагодарная. Представляете, сколько людей прошло через мои руки. И никакой пользы. Они со мной не разговаривают. Я не получаю никакой полезной информации. Это плохое общество. Плохое, – Шуляк встал с кушетки, подошёл ближе к Куприянову и, улыбнувшись, продолжил. – Ну и, в-четвертых, вы молоды, а значит у вас всё впереди. И радости, и горести, и любовь, и расставание, и удачи с неудачами. У вас впереди жизнь. Цените её и пользуйтесь ей. Дышите ей полной грудью. А если станет грустно и тоскливо, приходите, поболтаем.
И действительно в самые грустные и сложные дни Куприянов приходил к старику-философу. Это помогало Василию не только пережить трудные моменты, но и познать тонкости окружающего мира.
– О чём задумались, Василий Иванович, – прервал воспоминания Куприянова молодой судмедэксперт Гена Стеклов.
– Здравствуй, Гена, – Василий вернулся в реальность. – Что там с Терёхиной?
– А что с Терёхиной? Ясно как божий день. Суицид. Отравление газом. Я даже знаю, почему старушка пошла на такой шаг.
Куприянов сделал вопросительный жест головой.
