Оплодотворитель

скачать книгу бесплатно


– Виктория, девочка моя. У Эдуарда двойной перелом поясничьного отдела позвоночника с разрывами спинного мозга, а из этого факта неизбежно следует необратимая пожизненная парализация нижней части тела. Мне очень жаль, но пока медицина в таких случаях бессильна.

При этих словах у Виктории Леонидовны затуманился взгляд; у неё подкосились ноги; и, если бы профессор не успел бы вовремя поддержать терявшую сознание Вику и посадить её на один из стульев, стоявших вдоль стен, она наверняка упала бы на пол.

– Викуся, девочка моя, что с тобой? Эй кто-нибудь принесите воды. Женщине плохо!

К счастью обморок оказался не глубоким. Вика пришла в себя. От стакана воды, предложенного ей медсестрой, она отказалась, покачав отрицательно головой; взглянула на сидевшего рядом Игоря Михайловича полным тоски и обиды взглядом; прикрыла своё лицо ладонями; наклонилась к коленям и, более не сдерживая нахлынувших переживаний, не заплакала – зарыдала громко с подвываньем по – вдовьи. Профессор Кутицын утешал свою названную племянницу как мог.

***

Прошло два года с того злополучного дня, когда Вике пришлось услышать слова медицинского вердикта, звучавшие страшным приговором Эдуарду – её любимому мужчине и мужу. Для неё эти два года были временем, наполненном борьбой за их общее будущее. Да, Виктория Гессер, вопреки очевидному для всех, верила, что ещё есть шанс излечить паралич, восстановить функции спинного мозга. Эдуард Николаевич, внутренне смирившийся с участью калеки, всё же подчинялся её воле и безропотно ложился на повторные операции у лучших нейрохирургов; не стал перечить жене, когда она убеждала его в необходимости лететь в Узбекистан к знаменитому народному врачевателю, якобы творившему чудеса исцеления; согласился даже с намерением Вики совершить паломничество в далёкий северный Свято-Никольский монастырь к мощам Святых Угодников, дарующих, по народной молве, выздоровление всякому страждущему, о ком возносятся моления. Чуда, однако, всё-таки не случилось, и инвалидная коляска стала для Эдуарда Гессера чуть ли ни самым необходимым атрибутом.

Надо сказать, что наука не потеряла в его лице замечательного учёного. Эдуарда Николаевича восстановили в должности заведующего лаборатории «НИИГиГ», до которой теперь он добирался на переоборудованном под ручное управление автомобиле и парковался на специально отведённом для него месте; затем вытаскивал без посторонней помощи раскладную лёгкую, но прочную и удобную инвалидную коляску; пересаживался на неё из салона машины и катил себя по пандусу на входное крыльцо и далее через раздвижные двери по вестибюлю к лифту на свой этаж в лабораторию главного фронта российской генетики. Его могучий интеллект вовсе не оскудел от вынужденного простоя из-за недуга, нет – даже напротив, будто оголодавший зверь, азартно кинулся на поиск научной добычи. Деятельность доктора биологических наук снова вошла в своё привычное русло, но жизнь Эдуарда Николаевича, в целом, как явление природы, потеряла счастливо обретённую былую многомерность.

На этом переломном этапе супружества четы Гессер находились доброжелатели Виктории, сочувствующие молодой умной очаровательной женщине, оказавшейся, по сути, в положении безмужней, и убеждавшие её в необходимости развода с мужем-инвалидом, ставшим неспособным к продолжению рода. Вика реагировала на подобные, разумные по мыслям доброжелателей, рассуждения, всегда одинаково – она их с негодованием отвергала, как низкие и подлые – ведь она любила Эдуарда. Наверное, в ней говорила не только ещё жившая в сердце любовь, но подавала отчётливо свой голос уже и явившаяся в душевных терзаниях жалость, взывавшая к состраданию: «Ну, если уж ты – самый близкий ему человек бросишь его, то кому тогда вообще он может такой быть нужен?» Нет! Виктория Леонидовна не допускала мысли о том, что сможет предательски оставить на произвол судьбы искалеченного супруга…

***

Совместная жизнь Гессеров продолжалась, но теперь это была уже другая жизнь – по-прежнему наполненная поиском научных истин, духовностью в разнообразии её проявлений, но теперь в ней появились многие новые непростые нелёгкие физически и морально, заботы. Главным же, что отличало эту жизнь от той первоначальной стало отсутствие в ней телесной плотской близости между супругами. Платонические отношения как бы рисовали картины в стиле импрессионизма с их светлыми, но почти бесцветными тонами, зыбкими нечёткими контурами, сливающимися с воздухом силуэтами. В такой живописи нет места ярким насыщенным цветом краскам и глубоким контрастам, рождаемым страстью!

Всё чаще Вика стала задумываться о смыслах жизни, о чувстве долга и свободе личности, о воли Бога и воли человека, коей его и наделил Создатель. Размышляя сама с собой, она пыталась найти ответы на сложнейшие религиозно-этические вопросы, оставшиеся, в сущности, безответными в многовековых диспутах маститых философов, теологов, моралистов. Однажды мысленные зигзаги привычного к анализу ума молодого учёного-генетика привели к рассуждению о соотношениях разума, совести и инстинктов:

«…Пожалуй, надо признать инстинкт продолжения рода, если и не превосходящим, то, по крайней мере, равносильным инстинкту самосохранения. Ведь даже в животном мире предостаточно примеров жертвенного поведения родителей ради спасения своего потомства, не говоря уже о людях. Редко какая мать будет спасаться сама, если её ребёнку угрожает опасность, да и среди отцов всегда было немало способных к самопожертвованию ради детей. Обратных примеров тоже, разумеется можно найти не мало! Что же из этого следует? А следует то, что влечение к противоположенному полу, или могучий зов инстинкта, по замыслу Творца, есть Его напоминание-призыв к исполнению природного долга –бесконечному продлению жизни, как главного Божественного творения. И как поступить мне, конкретному человеку в конкретных обстоятельствах, исходя из всех этих предопределений? Люблю ли я сейчас Эдуарда? Если быть предельно честной перед собой, то не знаю. Раньше до того, как произошла трагедия и после неё, пока была ещё надежда на исцеление несомненно любила. Но что это значит «любила» не в романтическом смысле, а с научной точки зрения? Да, вопрос – конечно любопытный, но при научном, и, следовательно, неизбежно циничном подходе – отнюдь не сложный. Любить мужчину это означает отдавать ему сексуальное предпочтение в реализации инстинкта продолжения рода. Иными словами, у созревшей для материнства женщины на подсознательном уровне происходит селективный выбор того мужчины, гены которого обеспечат рождение здоровых, способных к выживанию детей. При благополучном завершении этой селекции женщина обретает состояние влюблённости.

Какой же вывод можно и нужно сделать из вот такой формулы любви?» – задала себе завершающий беспощадно-неизбежный вопрос Вика, но с ответом на него медлила. Сейчас состояние Виктории было таким, будто предстояло выслушать вердикт присяжных заседателей в суде, рассматривающем её уголовное дело. Сердце билось учащённо, кровь прилила к лицу, покрыв его нездоровом румянцем. Наконец, взяв себя в руки, она решилась на ответ: «Что ж, если исходить из того, что мои мысли выстроились в логическую последовательность и не противоречат основам науки, то необходимо признать: любви к Эдуарду больше нет. Её не может быть по единственной, но исчерпывающей причине – он не сможет стать отцом моего ребёнка. Любовь замещена другими чувствами: жалостью, угрызениями совести, дружеским расположением, наконец уважением, удерживающими в своей совокупности от разрыва уз супружества, но достаточными для сохранения лишь человеческой близости.»

Произнеся мысленно слова неутешительного смертельно бьющего прямо в сердце вывода из сформулированного учёным-генетиком научного определения сущности любви между мужчиной и женщиной, Виктория Гессер парадоксальным образом почувствовала душевное облегчение. По крайней мере ей так показалось, хотя на самом деле, возможно, за облегчение она приняла вдруг образовавшуюся в душе пустоту.

***

Эдуард Николаевич, несмотря на полную социальную реабилитацию своего статуса в науке в целом и, в частности, в «НИИГиГ», уже не мог ощущать себя счастливым человеком. Как ни странно, он очень сожалел, что связал свою судьбу с молодой цветущей женщиной до этой страшной аварии. Теперь факт супружества приносил ему смешанные чувства, словно в мозаике, не лишенной в своём цветовом сумбуре с преобладанием синего и фиолетового, перемежаемого красным и чёрным, какой-то мрачной гармонии. Эта мозаика отражала многогранность отношений к жене и к себе самому: здесь была его благодарность Вике за её долгую веру в чудесное выздоровление, и за упорство, с каким она претворяла в жизнь все свои задуманные планы лечения, один за другим, не отчаиваясь при очередной неудаче и, внушая ему необходимость не терять надежды в то время, когда он ей говорил о бесполезности, напрасности всех усилий и о том, что надо смириться с участью инвалида; здесь же были неотступно давящее осознание своей половой несостоятельности и произрастающие из этого печального обстоятельства ревность, подозрения в неверности жены, а занимающими значительную часть чувственной мозаики тонами синего давали о себе знать тоска и обида за случившуюся с ним непоправимую беду.

В последнее время Эдуард Николаевич стал обращать внимание на некую, едва заметную перемену в облике Виктории – во взгляде появилось какое-то иное незнакомое выражение. Пытаясь найти объяснение этому, он, неожиданно для себя, в коротком ряду причин наиболее вероятной вынужден был признать ту, что была сокрыта в его душе. «Да, конечно же! Мне лишь кажется, что взгляд Вики стал другим – рассуждал доктор наук – на самом деле причина во мне самом, в осознании моей неполноценности, как мужчины. А это, безусловно, формирует негативный эмоциональный фон и почву для аберрации зрения. Отсюда ошибочное восприятие реальности.»

***

Ольга Винокурова – самая молодая сотрудница лаборатории и студентка-вечерница, которую, впрочем, за её миловидность и добросердечие все звали не иначе как Олечка, завидев на своём рабочем месте свою немного задержавшуюся с утра начальницу, поспешила к ней с докладом.

– Доброе утро, Виктория Леонидовна!

– Здравствуйте Олечка. Вижу вы готовы сообщить что-то хорошее.

– Да, Виктория Леонидовна, мы с Андреем уже подготовили списки кандидатур в точном соответствии с вашим планом исследований по шести возрастным группам на основании данных о перенесённых и имеющихся хронических заболеваниях, полученных по официальным запросам института в поликлиниках города.

– Да вы Олечка с Андреем просто молодцы! Я думала, что на это уйдёт гораздо больше времени. Спасибо большое! Но не могу всё же не спросить удалось ли кого-то найти для седьмой условно здоровой группы.

– Увы, Виктория Леонидовна, здесь нам похвастаться особенно нечем. Здесь, сравнивая списки зарегистрированных новорождённых за соответствующий период из отделов ЗАГС с данными медицинских карт, мы сочли подходящими для условно здоровой группы только трёх человек. Вот пожалуйста списки по всем семи группам.

– Хорошо, Олечка. Я посмотрю. Теперь вот что: с этими тремя я встречусь лично, а вас с Олегом я попрошу связаться со всеми остальными и от имени Эдуарда Николаевича предложить им принять участие в исследованиях на утверждённых руководством института условиях. Вы о них, если я не ошибаюсь, были осведомлены.

– Да, да, Виктория Леонидовна, я в курсе. И мне всё понятно!

– Ну и прекрасно! Тогда к делу, Олечка.

Сделав руководящее распоряжение, старший научный сотрудник Виктория Гессер сосредоточилась на представленных Олечкой Винокуровой списках кандидатур, и прежде всего, разумеется, ей был интересен последний из них, где были указаны всего трое человек. Этот короткий список, подготовленный, как и все остальные, в удобной табличной форме, содержал все минимально необходимые сведения, полученные по официальным запросам НИИГИГ от городских управлений МВД, Минздрава и других организаций: возраст, семейное положение, перечень перенесённых заболеваний, наличие хронических болезней, место жительства, род профессиональной деятельности, контактные телефоны и краткая характеристика образа жизни. «Ну – с, посмотрим кто тут у нас эти три богатыря – начала она мысленный диалог сама с собой – так:

–Дробышев Валерий Владимирович: 38 лет; женат, двое детей; односторонняя пневмония, разрыв крестообразной связки коленного сустава; хронических заболеваний, естественно, нет; проживает – ясно; автослесарь таксомоторного парка №2; телефоны домашний и в парк – хорошо; увлекается футболом – а, тогда понятна история со связкой, склонен к умеренному употреблению крепких алкогольных напитков, отличается конфликтным характером, дважды подвергался административному аресту на пятнадцать суток за участие в драках;

– Боровая Аглая Фёдоровна: 41 год; незамужняя, трое детей; обращений к педиатрической помощи в соответствующий период жизни не зафиксировано; рецидивная гонорея; хронические болезни отсутствуют; проживает – надо же практически в самом центре; крановщица башенного крана СМУ-1 ГУЖС; телефон отдела кадров СМУ – ладно; участница самодеятельного ансамбля фольклорной песни и танца, отпускное время ежегодно предпочитает проводить с детьми у родственников в деревне;

– Муромский Родослав Иванович: 25 лет; холост; случаи заболеваний в медкарте не зафиксированы; место жительства – ул. Подгорная, д.11, кв.40; инженер по обслуживанию электрооборудования ЦГЭС – что же это может быть ЦГЭС, а, ну, конечно же, – Центральная Городская Электростанция; спортсмен – кандидат в мастера спорта по самбо спортивного общества «Витязь»; контактные телефоны в ЦГЭС и «Витязь» в наличии.

Да, мало у нас уже даже условно здоровых людей. Ну, что делать, если ничего не противопоставлять тенденции накопления негативных изменений в геноме человека, признаки вырождения Homo Sapiens будут становится только очевиднее, а проблема плохой наследственности станет нарастать, как снежный ком неизбежно! Однако, этот Муромский, кажется, может оказаться редким экземпляром с совершенно здоровой генетикой…

Глава 3. Судьбоносное знакомство

На свидание с Людочкой Родослав опоздал, правда не ровно на пол часа, как предупреждал её по телефону, а на тридцать три минуты. То есть, практически, слово своё сдержал. Тем не менее на условленном месте Люды не оказалось; но, зная, что к числу достоинств подружки не относится приверженность к какой – либо пунктуальности, он поначалу списал её отсутствие на вполне извинительную для девушек слабость и даже признал создавшуюся ситуацию благоприятной, позволявшей скрыть свою трехминутную неточность. Род присел на парковый диван-лавочку из выкрашенных когда-то в зелёный цвет, а теперь стёртых задами бесчисленных седоков до состояния полированности деревянных реек на массивных литых из чугуна ножках. Расслабив натруженные продолжительной тренировкой чресла и, с удовольствием смежив веки, подставил лицо сентябрьскому ласковому солнцу, плетущему на пару с раскидистой кроной старой огромной липы свето – теневые подвижные кружева. Уже через минуту – другую он почувствовал приятную лёгкую дрёму, а сквозь неё перед его мысленным взором предстал образ не Людочки, нет, а почему – то Виктории Гессер. Его мозг с эффектом видеоповтора снова и снова воспроизводил: то лицо Виктории крупным планом, то её облик в целом, то красивые манкие линии бёдер под облегающей их чёрной юбочкой и снова лицо, чем-то напомнившее ему черты древнеегипетской царицы Нефертити. В этот момент Род услышал звук приближающихся к лавочке шагов. Приятные видения, не выдержав столкновения с реальным миром, моментально исчезли; Муромский открыл глаза в уверенности, что перед ним окажется Люда, однако, он ошибся – мимо него бодро семенила худенькая старушенция. «Что ж, похоже подруга моя, всё-таки, приходила, не стала меня дожидаться, обиделась и ушла» – Пришел к твёрдому умозаключению Родослав. Странным при этом было неожиданно обнаружить полное абсолютное равнодушие к случившемуся фиаско со свиданием. Удивительно, но ему уже не хотелось искать встречи с Людмилой, и он знал почему – Роду Муромскому не терпелось снова увидеть Викторию…

***

Родослав любил бриться! Точнее будет сказать ему нравилось ощущение гладкой без малейших намёков на растительность кожи на лице, чуть увлажнённой кремом «После бритья». Ради этого желаемого ощущения он брился каждый день – утром и вечером, выделяя важной процедуре достаточное количество времени, чтобы не спеша, тщательно обработать рельеф лица, проходя вдоль него безопасным лезвием два, а то и три раза. Вот и сейчас он стоял в ванной перед зеркалом и густо покрывал лицо белой с приятным ароматом пеной. Услышав телефонный звонок, дабы не прерывать начатое действо, он приоткрыл дверь и попросил маму подойти к телефону, стоявшему в довольно большой прихожей на маленьком столике рядом с креслом, сидя в котором иногда можно было с удобством и, даже, с удовольствием, практически не ограничивая себя временем, пообщаться на расстоянии с близкими людьми.

Впрочем, последнее замечание относилось, главным образом, к маме Муромского – Марии Васильевне. С тех пор, как супруг Марии Васильевны и отец единственного ребёнка – сына Родослава, горный инженер Иван Ильич Муромский погиб во время крупной аварии на сталелитейном комбинате, где до того отработал полтора десятка лет, круг общения Марии Васильевны значительно сузился и гостеванья случались крайне редко. Неудивительно поэтому, что своеобразной психологической отдушиной для мамы Родослава стали частые продолжительные телефонные разговоры.

Мария Васильевна, сохранившая в свои весьма зрелые годы молодую изящность фигуры, услышала просьбу сына, отложила в сторону свой любимый перечитываемый в который раз роман Булгакова «Мастер и Маргарита», встала с дивана и уже через пять секунд подняла трубку.

– Алло, слушаю вас.

– Здравствуйте! Это квартира Муромских? – услышала она в трубке приятный щебечущий, вероятно принадлежащий молодой девушке голос.

– Совершенно верно, а что вы хотели?

– Я хотела бы переговорить с Родославом Ивановичем. Это возможно?

– Думаю, что возможно. Одну минуточку. – Мария Васильевна аккуратно положила телефонную трубку на столик и подошла к ванной.

– Родик, прервись пожалуйста. Там тебя спрашивает, судя по голосу, молодая и кажется очаровательная особа.

Мария Васильевна, ожидая увидеть лёгкое неудовольствие сына, обычное для него в подобные моменты, когда ему приходилось прерывать важный процесс бритья, была даже несколько удивлена тем, с какой готовностью он откликнулся на приглашение к телефону, как будто сын с нетерпением ждал именно этого звонка.

– Алло, здравствуйте! Я вас слушаю.

– Здравствуйте это вас беспокоят из НИИГИГ из лаборатории генетических исследований. Меня зовут Ольга.

– Всё понятно. Чем могу быть вам полезен?

– Родослав Иванович…

– Извините, можно просто Родослав.

– Хорошо, как скажите. Моя непосредственная руководительница Виктория Леонидовна Гессер сказала, что в личной с ней беседе вы дали согласие на участие в исследованиях по программе её докторской диссертации. Это так?

– Совершенно верно, Оля. Согласие такое я действительно давал и не собираюсь от него отказываться.

– Тогда всё совершенно замечательно! В таком случае мы вас приглашаем в ближайшую среду девятнадцатого сентября к четырнадцати часам. В бюро пропусков для вас будет заказан временный пропуск. Для его получения нужно будет предъявить свой паспорт. Потом поднимитесь на четвёртый этаж, а там в холле я вас встречу. Вы всё запомнили, Родослав?

– Да – да, я всё понял и запомнил.

– Тогда всего вам доброго и до встречи у нас в институте.

– До свидания, Оля.

***

НИИГИГ располагался в старой части города в одном из зданий, называемых в народе «сталинками» и построенных ещё при И.В. Сталине для размещения в них множества государственных учреждений. По замыслу зодчих «сталинки» были спроектированы в одном стиле. Нарочитой же идентичностью главных фасадов с портиками и фронтонами, украшенными государственными гербами из гипса, они напоминали представителей госноменклатуры того времени в единообразных полувоенных френчах, но при этом, по аналогии с должностными лицами, обладавшими разными уровнями полномочий, в «сталинках» также предусматривалась иерархия этажности.

Особый колорит месту, где находилось здание института придавал не очень большой, но живописный прямоугольный очертаниями своих границ сквер. По периметру сквера росли голубые ели внушительной высоты с массивными раскидистыми ветвями-лапами. По соседству с елями, но всё-таки с уважительном для них промежутком, частично заполненным кустами сирени, тянулись к небу редкие в здешних местах южанки-туи. Ещё ближе к центру сквера образовали своё каре – акации. Под тенистыми кронами акаций стояли очень уместные здесь скамейки. И, наконец, в самом центре сквера красовался фонтан с круглым бассейном, с большой чашей из нержавеющей стали посередине, укреплённой на постаменте из гранитных камней, невысоко возвышающемся над поверхностью воды. Чашу наполняли водой наклонные струи, бьющие из двадцати четырёх фонтанных жиклёров, стилизованных под головки тюльпанов, выступающих из воды в бассейне. Из чаши, переливаясь через её закруглённый край, прозрачная влага уже свободным водопадом возвращалась в бассейн.

Муромский, приехавший в НИИГИГ раньше назначенного времени на двадцать минут, сидя на лавочке, пытался расслабиться и снять некоторое волнение от предстоящей встречи с Викторией под приятный, будто нашептывающий что-то о нирване, шум фонтана. Скоротав, пребывая в таком состоянии, ровно столько времени, чтобы соблюсти королевскую вежливость, он направился к входному портику…

***

Первый день для Родослава Муромского, как участника и объекта исследований оказался малоинтересным, ну разве что любопытным – не более. После его встречи с Викторией Леонидовной, которая была с ним, впрочем, весьма любезна, ему пришлось, по просьбе руководителя предстоящей научной работы, в сопровождении Олечки сначала посетить «Административный отдел» для оформления необходимых бумаг: договора, подписок и прочего, а затем пройти по «отборникам». Позже Род догадался, что на местном профессиональном сленге «отборниками» назывались специальные медкабинеты, где брали пробы биоматериалов у «подследственных», а так он про себя стал именовать всех людей, которые привлекались к участию в генетических исследованиях. Так у него в одном из кабинетов в качестве биоматериала был срезан небольшой пучок волос, в других – были взяты пробы слюны и крови. Но, самой неожиданной и, надо сказать, довольно болезненной, оказалась процедура взятия проб кожи, для обозначения которой здесь применяли термин «Дерма». В этом отборнике, похожим на крохотную операционную, ему сделали, по – существу, три микроскопические операции с применением местного обезболивания: в трёх местах – последовательно на внутренней стороне бедра, на ягодице и на животе специалист с налобным микроскопом производил мини манипуляции скальпелем, а проще говоря вырезал кусочки кожи-дермы на всю её глубину в форме вытянутых остроконечных листиков длиной десять-двенадцать и максимальной шириной не более четырёх миллиметров, после чего накладывал стягивающую ранку скобку, а его ассистентка обрабатывала мазью и заклеивала бактерицидным пластырем. Не самые приятные ощущения, испытываемые при этом Родославом, вполне компенсировались впечатлением от суммы вознаграждения, которую он, с удовольствием для себя, обнаружил в договоре, подписанном несколько ранее.

Выполнив всё полагавшееся ему, как подследственному объекту НИИГИГ, на сегодняшний день, Род подумал о том, что с его стороны было бы неправильно покинуть институт, не попрощавшись с Викторией. Уместность этой вежливости казалась ему очевидной – ведь согласно программе его участия в исследованиях нужды в его личном присутствии уже не будет в течение целых пяти предстоящих дней. «Вперёд, Муромский! Не сомневайся!» – приободрив себя мысленным призывом, он решительно направился к кабинету кандидата биологических наук, но, когда подошел к двери с надписью на табличке: «Старший научный сотрудник К.Б.Н. Гессер В.Л.», вдруг почувствовал несвойственную ему робость, остановившую его намерение постучать в дверь. Неизвестно, сумел бы он преодолеть возникший ступор, но в этот момент дверь открылась и в проёме показалась Вика, вздрогнувшая от неожиданной встречи в дверях.

– Это вы, Родослав!? Добрый вечер! Вы что-то хотели? Как ваши дела?

– Да, спасибо! Всё хорошо! Бумаги оформлены, биопробы согласно программе взяты.

– Прекрасно! Ну, а что же вы всё-таки хотели?

– Да, собственно, ничего особенного. Я просто хотел вас пригласить посидеть сегодня после работы в каком-нибудь кафе, если вы, конечно, не против.

Муромский связывал слова своего предложения замедленно, подыскивая приличествующие случаю, не отрывая глаз от лица желанной женщины, которая сопровождала эти слова загадочной полуулыбкой «Джоконды» Леонардо да Винчи.

– Нет, это невозможно – сразу же ответила женщина, но через краткую паузу продолжила свой ответ – сегодня.

– Жаль, тогда быть может завтра?

– Завтра тоже ничего не получиться.

– Хорошо, Виктория Леонидовна! В таком случае с благодарностью приму ваше предложение.

– Послезавтра, Родослав, думаю я смогу найти для вас два – три часа вечером послезавтра. Вот вам моя визитка, звоните. А сейчас простите, я очень тороплюсь. И ещё одна просьба: пожалуйста, не ищите со мной встреч в стенах института вне рамок нашей с вами исследовательской программы. Договорились?

– Конечно, конечно – поспешно ответил Муромский, почувствовавший некоторое смущение от очевидной нетактичности с его стороны затеять приватный разговор в публичном месте.

Меру бестактности Родослава Муромского можно было бы и увеличить, если учесть, что к концу своего хождения по «отборникам» ему уже стали известны весьма важные и деликатные подробности, касающиеся Виктории: о том, что она замужем, что носит фамилию мужа, что её муж – заведующий лабораторией Эдуард Николаевич Гессер, и даже о том в какую ужасную автокатастрофу попала Вика с мужем.

– Спасибо за понимание и до свидания, Родослав. – завершила коридорный разговор старший научный сотрудник и, звонко постукивая высокими каблуками по керамическим плиткам пола, легко с завораживающей грацией отправилась по своим делам.

– Всего наилучшего, Виктория Леонидовна! – оставалось, глядя ей в спину, ответить Муромскому.

***

Вечер в кафе «Радуга» проходил непринуждённо и весело. Вика и Род сидели вдвоём за маленьким столиком; ели необыкновенно вкусные салаты, пили грузинское вино, чередуя между собой сухое белое «Цинандали» и полусладкое красное «Киндзмараули»; наслаждались мороженным; говорили о каких – то забавных смешных историях; танцевали под музыку и песни вокально-инструментального ансамбля каждый раз, когда звучали медленные композиции и, пропуская ритмические. Объяснять подобную избирательность тем, что Родославу были противны африканские телодвижения современных танцев, означало бы вводить в заблуждение относительно его натуры. Напротив – иной раз он с большим куражом и вдохновением мог выдать такое хореографическое зрелище, которое восхищало мужскую половину компании и оставляло неизгладимое впечатление своей эротичностью у женской. Причина их танцевальных предпочтений лежала в другой плоскости. Сейчас, для звучащих в унисон душ Вики и Рода, экзотические па перед друг – другом казались неуместными и даже чуждыми.

У молодых людей возникло ощущение давнего знакомства. В обществе друг – друга здесь в кафе им было интересно, комфортно, по – особенному волнительно, а говоря одним словом – хорошо! Они не заметили даже момента, когда перешли на «ты». Вполне естественным проявлением взаимного расположения стали благосклонно принимаемые Викторией поцелуи её руки в знак благодарности за каждый танец. Многообещающей для Муромского стала податливость Вики с какой она отзывалась на его желание мягким надавливанием на талию привлечь во время танца партнёршу к себе настолько близко, что она, несомненно, не могла тактильно не чувствовать его сексуальное возбуждение. До закрытия кафе оставалась ещё масса времени, поэтому неожиданно для него вдруг прозвучали её слова о том, что, к сожалению, ей надо возвращаться домой.

– Хочу сказать тебе, Род, большое спасибо за чудесный вечер. Честно говоря, давно уже в моей жизни не было ничего подобного, но мне действительно пора…

– Может быть, ещё немного потанцуем.

– Нет, нет! Всё! Больше не нужно.

– Ну, хорошо, как скажешь. – Родослав, взмахнув рукой, позвал официанта, расплатился.

– Что ж, Вика, тебе тоже огромное спасибо. Я на долго запомню этот вечер в «Радуге» и тебя в этом милом платье. Пойдём. – Он галантно помог ей подняться из-за столика; она взяла его под ручку; и, входившие в кафе всего лишь знакомыми, они выходили из него уже близкими людьми.

– Давай немного пройдёмся, а потом я отвезу тебя на такси. Не возражаешь?

– Не возражаю.

Пешая прогулка действительно оказалась не продолжительной. Вскоре Род заметил зелёный глазок стоящего у тротуара свободного такси. Молодые люди сели на заднее сиденье, и, услышав адрес, водитель плавно тронул авто, быстро набирая скорость. Здесь в салоне такси произошло нечто важное этапное означавшее переход их отношений в фазу не просто близких, а уже интимных – они впервые поцеловались. Поцелуй был горячим, сумасшедше страстным, но не очень продолжительным. Вика Гессер вдруг отстранилась и, встретившись взглядами в зеркале заднего вида с водителем, смущенно проронила «Извините.»

– Ничего – ответил таксист – наше дело – таксисткое! Мы ко всякому привычные. И не такое у меня на заднем сиденье происходило по взаимности пассажиров – куда деваться!

От этих слов таксиста щеки у Виктории запунцовили, а у Муромского они вызвали новый прилив желания. Он снова потянулся к её лицу, но она остановила его порыв, прикрыв его губы своими нежными пальчиками.

– Не надо, пожалуйста, прошу тебя успокойся! – шептала она ему.

– Вика, ты просишь невозможного от меня. Быть холоднокровным рядом с тобой выше моих сил, но я могу оставить тебя, пока, в покое при одном условии.

– И что же это за условие?

– Вот оно: сейчас такси отвезёт нас не к твоему дому, а ко мне. У меня хорошая большая квартира, и живу я в ней вдвоём с мамой, которая будет только рада твоему визиту. Хотя, что же я вру-то? С мамочкой тебе, к сожалению, познакомиться не удастся – она у меня два дня как уехала в дом отдыха.

– А ты знаешь, Родослав, вообще – то я замужем!

– Вика, я знаю о тебе даже больше, чем мне хотелось бы знать. Просто некоторые твои сотрудники на удивление разговорчивые люди, и информация из них льётся, как из рога изобилия, даже если её и не требуют. Могу сказать в этой связи только одно: я уверен – сегодня, сейчас ничего из этого значения не имеет! Потом, конечно же, жизнь потребует принимать во внимание все её данности и обстоятельства, но сегодня ты и я будем ещё одним новым обстоятельством наших судеб. Я этого хочу, и ты этого желаешь! Ну, ведь ты же согласна со мной? – Погруженная в свои переживания и мысли, вызванные чувственной тирадой Муромского, Вика молчала. – Ведь согласна?! – Продолжал ни то спрашивать, ни то утверждать Родослав.

– Да! – наконец тихо и как будто не очень решительно вымолвила она, а потом ещё тише почти одними губами повторила, глядя в упор на него своим колдовским взором, – да, согласна.

Род, не отводя своего встречного горящего взгляда от рыже-карих глаз этой манящей женщины изменил первоначальный маршрут и уже через несколько минут таксомотор доставил их по названному адресу.

Войдя в безлюдный входной вестибюль, Род прижал Вику к себе, она, склонила свою голову к плечу Муромского, а левой рукой обвила его талию и уже единым силуэтом молча подошли к лифту. Лифт немедленно отреагировал на нажатую кнопку и гостеприимно открыл двери, предоставляя неярко освещённую тесную кабинку в полное их распоряжение, чем парочка не преминула воспользоваться, без промедления, слившись снова в страстном поцелуе, в котором, на этот раз Родослав дал полную свободу своим рукам, жаждущим исследовать точёную фигурку женщины, скрытую шелковистой тканью вечернего платья: узкую прямую спину, тонкую талию, полушария впечатляющих ягодиц, плавные выразительные обводы бёдер, небольшие упругие груди. Взаимное желание молодых людей было настолько сильным, что его удовлетворение могло состояться здесь же – в кабинке лифта, если бы дом Муромского оказался небоскрёбом, но дом был построен всего лишь двенадцатиэтажным, а квартира располагалась на десятом. По этой причине и второй сладкий поцелуй любовников прервался раньше, чем им хотелось.