Падение Гондолина

скачать книгу бесплатно

В тех краях и поселился Туор: он обосновался в бухточке, защищенной громадными угольно-черными скалами; ее устилал белый песок, и лишь при высоком приливе отчасти заливала синяя вода; туда не долетали ни пена, ни брызги, кроме как при самой яростной буре. Долго Туор прожил там один: он то бродил вдоль берега, то пробирался через скалы при отливе, дивясь на заводи и гигантские водоросли, на влажные гроты и на незнакомых морских птиц, коих он впервые увидел и узнал; но прилив и отлив, и голос волн всегда оставались для него величайшим чудом, неизменно новым и немыслимым.

А надо сказать, что Туор частенько плавал в маленьком челноке, резной нос которого подобился лебединой шее, по спокойным водам Митрима, над которыми далеко разносились крики утки или водяной курочки; лодочку свою он потерял в тот день, когда отыскал сокрытую реку. Выходить в море Туор до поры не решался, хотя сердце неизменно побуждало его к тому, полнясь странной тоскою, и тихими вечерами, когда солнце опускалось за край моря, тоска эта перерастала в неодолимую жажду.

По сокрытой реке приплывали к нему бревна; то было доброе дерево – нолдоли рубили его в лесах Дор-ломина и с умыслом сплавляли Туору. Но тот пока что ничего не строил, кроме разве дома в укромном уголке своей бухты, что в сказаниях эльдар с тех пор получила название Фаласквиль. Неспешно трудясь, украсил Туор то жилище чудесными резными изображениями зверей и дерев, цветов и птиц, памятных ему по окрестностям Митримского озера, а главным среди них был Лебедь, ибо Туор любил этот образ, и впоследствии стал он гербом самого Туора, и родни его, и его народа. Там прожил Туор очень долго, до тех пор, пока одиночество пустынного моря не вошло в его сердце, и даже Туор-отшельник возмечтал о голосе человеческом. Тогда пришлось вмешаться Айнур, ибо Улмо возлюбил Туора.

Однажды утром, обведя взглядом берег – а случилось это в последние дни лета, – увидел Туор, что высоко в небе с севера летят на могучих крылах три лебедя. Прежде в здешних краях он этих птиц не встречал, и счел сие за знак, и молвил: «Давно в сердце своем порешил я отправиться в дальний поход; ло! – теперь, наконец, последую я за этими лебедями». Се, лебеди опустились на воду, трижды проплыли вокруг бухты и вновь взмыли ввысь, и неспешно полетели вдоль берега на юг, и Туор, взяв арфу и копье, двинулся за ними.

В тот день Туор оставил за спиной немало лиг и еще до вечера пришел в край, где вновь появились деревья: очертания здешних земель разительно отличались от побережья Фаласквиля. Там Туор знавал могучие утесы, изрезанные пещерами, и гигантские морские гейзеры, и бухты, загражденные стенами скал, а от крутого обрыва неприютное, суровое плато уводило на восток – туда, где вдалеке синела кромка холмов. Теперь же Туор видел перед собою протяженный отлогий берег и песчаные косы, в то время как далекие холмы подступали все ближе к побережью, их темные склоны одевались соснами и елями, а у подножия росли березы и древние дубы. От холмов потоки пресной воды сбегали по узким расщелинам вниз, к взморью, и вливались в соленые волны. Порою встречались трещины настолько широкие, что и не перепрыгнешь; идти зачастую было куда как непросто, но Туор упорно пробирался все дальше, ведь лебеди по-прежнему вели его за собою: они то кружили над головой, а то устремлялись вперед, но на землю ни разу и не опустились, и шум их гулких крыл ободрял скитальца.

Говорится, что так шел Туор вперед много дней подряд, а с Севера надвигалась зима – и нагнала-таки неутомимого путника. Тем не менее с началом весны добрался Туор, не пострадав ни от непогоды, ни от дикого зверя, к устью некоей реки. А надо сказать, что здесь раскинулся край более приветный, нежели у выхода из Златой расселины дальше к северу; более того, побережье изгибалось так, что море теперь находилось от Туора скорее к югу, нежели к западу, как он примечал по солнцу и звездам; однако ж до сих пор неизменно оставалось по правую его руку.

Река текла по красивому руслу, а по берегам ее пролегли плодородные земли: травы и заливные луга с одной стороны, поросшие деревьями склоны с другой; она мешкотно струилась навстречу морю, а не вступала с ним в ярую битву, как Митримский поток на севере. Над водой выступали длинные островки, заросшие тростником и густым кустарником; а ближе к устью протянулись песчаные отмели. Эти места облюбовали сонмы птиц: таких огромных стай Туор нигде еще не видывал. Отовсюду доносились пронзительные кличи, стенания и пересвист; и там, в туче белых крыльев, Туор потерял из виду трех лебедей и более никогда уж их не встречал.

А Туор до поры подустал от моря, ибо немало тягот претерпел в пути. Вышло так не без вмешательства Улмо: в ту ночь явились к путнику нолдоли, и Туор пробудился ото сна. При свете их синих светильников он отыскал путь вдоль реки и зашагал прочь от побережья, да так быстро, что, когда рассвет заполонил небо по его правую руку, ло! – и море, и голос моря остались далеко позади, а ветер дул Туору в лицо, так что морем даже не пахло. И вскорости добрался Туор до того края, что зовется Арлисгион, «обитель тростников» – в той земле, что лежит к югу от Дор-ломина и отделена от него Тенистыми горами: их отроги тянутся к самому морю. С этих-то гор и сбегала река, и воды ее даже здесь были кристально-прозрачны и на диво холодны. Река сия прославлена превыше прочих в истории эльдар и нолдоли и на всех языках зовется Сирион. Здесь Туор отдыхал какое-то время, но вот, побуждаем смутным стремлением, вновь воспрял и зашагал дальше и дальше вверх по реке, и шел так много дней подряд. Весна стояла в разгаре и еще не привела за собою лето, когда достиг он земель еще более прекрасных. Здесь повсюду вокруг звенели дивной музыкой трели мелких птах, ибо нигде не поют птицы так сладко, как в Краю Ив; в эту чудесную страну и пришел ныне Туор. Здесь река петляла широкими извивами промеж пологих берегов по обширной равнине, поросшей благоуханнейшими травами, высокими и зелеными; по-над водой росли древние, позабывшие счет годам ивы, а на широкой водной глади покачивались листья кувшинок: в это раннее время года они еще не цвели, но под ивами боевым строем взметнулись зеленые мечи касатиков, и осока, и тростники. Здесь, в темных уголках, жил дух шорохов, и в сумерках нашептывал Туору свои сказки, и не хотелось Туору уходить; и поутру хотелось еще меньше, так великолепны были бессчетные лютики, и задержался странник в этом краю.

Там увидел он первых бабочек и порадовался им; и говорится, будто все бабочки и родня их появились на свет в долине Края Ив. И вот пришло лето, и настала пора ночных мотыльков и вечерней теплыни, и дивился Туор множеству мошек и жужжанию их, и стрекотанию жуков, и гудению пчел; и всем этим созданиям Туор давал имена, и вплетал имена эти в новые песни, перебирая струны своей старой арфы; и песни эти были нежнее и мягче, нежели встарь.

И убоялся Улмо, как бы Туор не поселился там навсегда – ведь тогда не исполнились бы великие замыслы Владыки Вод. И не решался он более доверить одним лишь нолдоли направлять Туора, ибо служили они ему втайне и из страха перед Мелько колебались и мешкали. Да и недоставало им сил противостоять волшебству той ивовой страны, ибо воистину могучи были ее чары.

Се! Улмо вскочил на свою колесницу, ожидающую у врат дворца под недвижными водами Внешнего моря; а колесницу ту влекли нарвал и морской лев, видом же походила она на кита; и, вострубив в гигантские раковины, понесся Улмо прочь из Улмонана. И так стремительно мчался он, что спустя дни, а вовсе не бессчетные годы, как можно было бы предположить, достиг он устья реки. Вверх по реке колесница подняться не могла, не учинив урона водам и берегам; потому Улмо, любящий все реки, а эту паче прочих, далее отправился пешком, облаченный в кольчугу до пояса, словно бы из чешуи синих и серебряных рыб; а кудри его отливали голубоватым серебром, равно как и ниспадающая до земли борода; и не было на нем ни венца, ни шлема. Из-под кольчуги выбивались полы его переливчато-зеленой туники; из чего сотканы они были, неведомо, но тот, кто всматривался в глубины этих неуловимых оттенков, словно бы видел, как колыхаются придонные воды, пронизанные потаенными огоньками светящихся рыб, что живут в пучине. А препоясан он был нитью крупных жемчужин, а обут в могучие каменные башмаки.

Взял Улмо с собою также и свой громадный музыкальный инструмент невиданной формы, сработанный из множества длинных витых раковин, в коих проделаны отверстия. Дуя в раковины и перебирая отверстия длинными пальцами, Улмо извлекал низкие и глубокие звуки – и складывались они в мелодии более волшебные, нежели играли когда-либо музыканты на арфе или лютне, на лире или свирели, или с помощью смычка. И вот, поднявшись вверх по реке, в сумерках воссел он среди тростников и заиграл на своих раковинах, поблизости от тех мест, где поселился Туор. И услышал Туор ту музыку, и утратил дар речи. Там стоял он по колено в травах и не замечал более ни гудения насекомых, ни плеска воды у самой кромки берега, не ощущал аромата цветов; но внимал шуму волн и стонам морских птиц, и душа его, встрепенувшись, рвалась к утесам и скалам, и уступам, пахнущим рыбой, где с плеском ныряет баклан, где море вгрызается в черные утесы и ревет громогласно.

И восстал Улмо, и заговорил с Туором, и объял Туора смертельный ужас, ибо бесконечно глубок глас Улмо; так же глубок, как взор его, глубже которого ничего нет в целом свете. И молвил Улмо: «О Туор, одинокий сердцем, не угодно мне, чтобы ты навечно поселился в дивном краю птиц и цветов; и не повел бы я тебя через эту отрадную землю, но так было начертано. Но теперь ступай назначенным тебе путем и не мешкай, ибо далеко отсюда ждет тебя судьба твоя. Ныне должно тебе повсюду искать град народа, прозываемого гондотлим, или живущие в камне; нолдоли проводят тебя туда – тайно, ибо страшатся соглядатаев Мелько. Там вложу я слова в твои уста, и там поселишься ты до поры. Однако, может статься, жизнь твоя снова обратится к могучим водам; и всенепременно родится от тебя дитя, коему более всех прочих суждено узнать о бездонных глубинах, будь то море или небесная твердь».

* * *

Также Улмо поведал отчасти Туору о своем замысле и желании; но в ту пору Туор мало что понял из услышанного и весьма устрашился. Но вот Улмо окутал туман, словно бы сотканный из морского воздуха в тех удаленных от моря местах, а Туор, в чьих ушах все еще звучала волшебная музыка, возмечтал возвратиться в край Великого моря; однако ж, памятуя о велении Улмо, поворотился и зашагал вдоль реки вглубь страны, и шел до рассвета. Однако ж тот, кто слышал раковины Улмо, слышит их зов вплоть до самой смерти; так вышло и с Туором.

К рассвету Туор устал, и лег, и проспал почти до сумерек; и пришли нолдоли, и повели его дальше. Так Туор шел много дней – в сумерках и в темноте, а при свете солнца спал; вот поэтому впоследствии смутно помнил он тропы, по которым вели его. Туор и его провожатые все шагали и шагали без устали; теперь повсюду вокруг высились холмистые гряды, и река петляла, огибая их подножия; и встречалось на пути множество долин, самых что ни есть отрадных, но здесь нолдоли почувствовали себя неуютно. «Вот, – сказали они, – границы тех земель, что Мелько заполоняет своими гоблинами, народом ненависти. Далеко на севере – и однако ж, увы, и за десять тысяч лиг отсюда было бы слишком близко! – высятся Горы Железа, оплот мощи и ужаса Мелько, поработившего нас. Воистину, провожаем мы тебя втайне от него, и кабы прознал он о том, не избегли бы мы пытки балрогов».

И такой страх обуял нолдоли, что вскоре покинули они Туора, и далее побрел он через холмы один, и уход их обернулся впоследствии злом, ибо говорится, что «у Мелько множество глаз». Ведь пока Туор шел с номами, они вели его сумеречными путями и многими тайными туннелями сквозь холмы. Но теперь он заплутал и то и дело поднимался на вершины взгорьев и холмов, дабы оглядеть окрестности. Однако не видел он ни следа какого-либо жилья; и воистину, отыскать город гондотлим было куда как непросто, раз Мелько и его приспешники до сих пор его так и не обнаружили. Говорится, однако ж, будто в ту пору соглядатаи проведали, что в тамошних краях объявился чужак из народа людей, и Мелько удвоил хитрость и бдительность.

Когда же номы из малодушия бросили Туора одного, некто Воронвэ, или Бронвег, последовал за ним на расстоянии, невзирая на страх, когда даже укорами и попреками не удалось поднять дух остальным. А Туор к тому времени безмерно устал и присел у бегучего потока, и тоска по морю овладела его сердцем, и вновь вознамерился он вернуться по реке обратно к бескрайним водам и ревущим волнам. Но верный Воронвэ опять нагнал его и, подойдя вплотную, тихо молвил: «О Туор, не сомневайся, что однажды ты вновь узришь желанное тебе; теперь же восстань, и се! – я тебя не покину. Я не из тех нолдоли, что знают все дороги и тропы, я – мастер, и руки мои привыкли работать с деревом и металлом, потому поздно присоединился я к отряду провожатых. Но встарь, изнемогая в рабстве, слыхал я, как тайком перешептываются и толкуют о некоем городе, где нолдоли смогут обрести свободу, если только отыщут сокрытый путь туда; и вдвоем мы всенепременно найдем дорогу в Град Камня, к свободным гондотлим».

А надобно вам знать, что гондотлим – это те нолдоли, что единственные спаслись из-под власти Мелько, когда в Битве Бессчетных Слез он истребил и поработил их народ, и опутал побежденных чарами, и вынудил жить в Преисподних Железа, откуда выходили они лишь по его воле и приказу.

Долго искали Туор и Воронвэ город сего народа, но вот, наконец, спустя много дней, набрели они на глубокую долину среди холмов. Здесь по каменистому руслу с шумом и грохотом неслась река, над которой нависали густые заросли ольхи; склоны той долины были отвесны, ибо далее начинались горы, Воронвэ неведомые. Там, в зеленой стене, ном обнаружил проход – словно бы гигантскую дверь со скошенными косяками, сокрытую в частом кустарнике и высоком непролазном подлеске, но острый взор Воронвэ обмануться не мог. Тем не менее говорится, будто такую магию сплели вокруг потайного туннеля его зодчие (с помощью Улмо, чья мощь струилась в той реке, даже при том, что ужас Мелько поселился на берегах), что только тот, в чьих жилах текла кровь нолдоли, мог найти вход по чистой случайности; и Туор вовеки не сыскал бы его, если бы не преданность нома Воронвэ. Так надежно сокрыли свою обитель гондотлим из страха пред Мелько; однако ж все равно немало нолдоли похрабрее пробирались вниз по Сириону от тех гор; многих погубило зло Мелько, но многие, отыскав эту волшебную дверь, достигли наконец-то Града Камня и умножили его народ.

Весьма возликовали Туор и Воронвэ, обнаружив сии врата, однако ж, войдя внутрь, оказались в темном, петляющем, труднопроходимом туннеле, и долго брели, оступаясь, по каменным коридорам. Под сводами гуляло жуткое эхо; порою позади слышалась поступь бессчетных ног, так что Воронвэ убоялся и молвил: «Это гоблины Мелько, горные орки».

И друзья обращались в бегство, спотыкаясь в кромешном мраке о камни, пока не поняли, что это всего лишь обманные мороки подземелий. Казалось, Туор с Воронвэ бесконечно долго в страхе пробирались вперед на ощупь, но вот наконец вдалеке забрезжил тусклый блик, и, устремившись на этот свет, достигли странники врат сродни тем, через которые вошли, но только нимало не заросших. И вышли они наружу, и солнце ненадолго ослепило их, но тут зычно загудел гонг, и послышался лязг оружия, и се! – окружили их закованные в сталь воины. Но вот в глазах у путников прояснилось, и подняли они взгляд: ло! – стояли они у подножия крутых холмов, широким кольцом обступивших обширную равнину, а на равнине, не в точности посреди, но скорее ближе к тому месту, куда выводили врата, высился громадный холм с плоской вершиной, а на вершине той в утреннем свете красовался город.

И заговорил Воронвэ со стражами гондотлим, и поняли воины его слова, ибо то было сладостное наречие номов. Затем нарушил молчание и Туор и вопросил, где они и что за мужи в доспехах стоят вокруг, ибо в великом изумлении дивился он на доброе их оружие. И ответствовал ему один из воинов: «Мы несем стражу на выходе Пути Спасения. Возрадуйтесь же, что отыскали его, ибо вот перед вами Град Семи Имен, где обретают надежду все, кто борется с Мелько».

И произнес тогда Туор: «Что же это за имена?»

И ответил предводитель стражи: «Так говорится, и так поется: “Гондобар зовусь я и Гондотлимбар, Град Камня и Град Живущих в Камне, Гондолин, Камень Песни, и Гварэстрин именуюсь я, Башня Стражи, Гар Турион, или Потаенное Убежище, ибо сокрыт я от глаз Мелько; но те, кто любят меня великой любовью, зовут меня Лот, ибо я подобен цветку, я – Лотэнгриол, что цветет на равнине”. Однако ж, – добавил страж, – в обычной речи чаще именуем и называем мы город Гондолином». Тогда рек Воронвэ: «Отведи нас туда, ибо нам весьма хотелось бы попасть внутрь», – и прибавил Туор, что всем сердцем жаждет пройти по улицам столь прекрасного города.

И ответствовал предводитель отряда, что самим им должно оставаться здесь, ибо до окончания месячного срока их стражи еще много дней, но Воронвэ с Туором вольны отправиться дальше, к Гондолину, более того, провожатый им не понадобится, ибо: «Ло, прекрасный сей город виден как на ладони: башни его пронзают небесный свод над Холмом Бдения посреди долины». И зашагали Туор с Воронвэ по равнине, на диво плоской и гладкой: тут и там среди зеленой травы попадались разве что круглые гладкие валуны, да озерца поблескивали в каменных чашах. Много красивых троп пролегло через ту равнину; путники шли не спеша и к вечеру достигли подножия Холма Бдения (что на языке нолдоли зовется Амон Гварет). И начали они подниматься по витым лестницам, что вели к городским вратам; никто не мог добраться до города иначе как пешим, на глазах у тех, кто наблюдал со стен. Когда же последний солнечный луч позолотил западные врата, взошли Туор с Воронвэ на самый верх длинной лестницы; и взирало на них с бастионов и башен множество глаз.

А Туор глядел на каменные стены, и на вознесенные ввысь башни, и на блистающие шпили города; глядел на лестницы из камня и мрамора, с изящными балюстрадами, овеваемые прохладой – ибо на равнину от фонтанов холма Амон Гварет сбегали нити водопадов; и шел он, словно во власти грезы, ниспосланной Богами, ибо не думал он и не гадал, что такое может привидеться человеку в снах, столь поразило его величие Гондолина.

Так дошли они до врат, Туор – в изумлении, а Воронвэ – в великой радости оттого, что, бросив вызов многим опасностям, он и Туора привел сюда по воле Улмо, и сам навеки сбросил ярмо Мелько. И хотя ненависть Воронвэ меньше не стала, его уже не сковывал неодолимый страх пред Лукавым (и воистину, Мелько наводил на нолдоли чары бездонного ужаса, так что даже когда находились они далеко от Преисподних Железа, мнилось им, будто Моргот рядом, и трепетали сердца их, и не осмеливались бежать они, даже когда могли, и на это Мелько зачастую и полагался.)

И вот выходит из врат Гондолина толпа, и обступает, дивясь, этих двоих, ликуя, что еще один из числа нолдоли бежал сюда от Мелько, и изумляясь росту и могучей стати Туора, его тяжелому копью с наконечником из рыбьей кости и его огромной арфе. Был он суров и обветрен, с нечесаными кудрями, и облачен в медвежьи шкуры. И записано в книгах, будто в те времена отцы отцов людей были ниже, чем люди ныне, а дети Эльфинесса – выше, однако ж Туор превосходил ростом всех там собравшихся. Воистину не сутулились гондотлим, в отличие от иных своих злополучных родичей, что без отдыха трудились на Мелько в шахтах и у наковален; но были они изящны, и хрупки, и очень гибки, и легконоги, и дивно красивы; нежны и печальны – уста их, а в очах трепетала радость, готовая излиться слезами; ибо в те времена номы были изгнанниками в сердце своем, и томила их тоска по былому, древнему дому, и не гасла. Но судьба и неутолимая жажда знания некогда погнали их в дальние дали, и теперь Мелько взял их в осаду, и приходилось им обустраивать здешнее свое обиталище с любовью и тщанием, дабы сделать его сколь возможно прекраснее.

Как так вышло, что люди путают нолдоли с орками, то есть гоблинами, я не ведаю: разве что некоторые нолдоли, искалеченные злобой Мелько, смешались с орками – а все это племя Мелько вывел из подземного жара и липкой грязи. Сердца их были из гранита, а тела изуродованы; безобразны неулыбчивые лица, а хохот подобен лязгу металла, и всего охотнее исполняли они самые гнусные замыслы Мелько. Непримиримая вражда царила между ними и нолдоли, кои именовали их гламхот, или народ лютой ненависти.

Се, вооруженные стражи врат оттеснили назад толпу, окружившую путников, и один из воинов заговорил и молвил: «То град дозора и стражи, Гондолин на холме Амон Гварет, где все, кто правдив сердцем, могут обрести свободу, но никто не свободен войти, не назвавшись. Скажите мне ваши имена». И назвался Воронвэ Бронвегом из рода номов, явившимся сюда по воле Улмо как провожатый сего сына людей; а Туор молвил: «Я – Туор, сын Пелега, сына Индора из дома Лебедя сынов людей Севера, что живут далеко отсюда, и пришел я сюда по воле Улмо, владыки Внешних океанов».

Разом умолкли все, кто слушал, и зычный, раскатистый голос Туора всех поверг в изумление, ибо собственные голоса гондотлим были нежны, как плеск фонтанов. И поднялся над толпой гул: «Отведите его к королю».

На том толпа вернулась в пределы врат, и путники с нею, и увидел Туор, что сделаны створки из железа и весьма высоки и крепки. Широкие улицы Гондолина вымощены были камнем и по краю обрамлены мраморным бордюром; по пути тут и там встречались красивые домики в окружении дворов и садов с яркими цветами, и множество стройных и прекрасных башен, возведенных из белого мрамора и покрытых дивной резьбою, возносились к небесам. Были там и освещенные площади с фонтанами; здесь же гнездились птицы – и пели в ветвях вековых деревьев; а самой великолепной из всех была площадь, на которой стоял королевский дворец, и башня его вознеслась выше всех прочих в городе, и фонтаны, что играли у врат, взмывали вверх на двадцать фатомов и еще семь[7 - Около 50 м. – Примеч. пер.] и низвергались вниз певучим хрустальным дождем: в их струях днем дивно искрилось солнце, а ночью волшебно мерцала луна. Жившие там птицы были белее снега, а голоса их – слаще, чем колыбельная музыка.

По обе стороны от дворцовых дверей высились два дерева, одно цвело золотыми цветами, другое – серебряными, и они не увядали и не меркли, ибо встарь взяты были побегами от прославленных дерев Валинора, озарявших тамошние края, пока Мелько и Прядильщица Мглы их не иссушили: гондотлим называли те дерева Глингол и Бансиль.

И вот Тургон, король Гондолина, облаченный в белые одежды с золотым поясом и с гранатовым венцом на челе, встал у дверей и заговорил с вершины белокаменной лестницы, ведущей к ним: «Добро пожаловать, о человек из Земли Теней! Ло! – приход твой был предречен в наших книгах мудрости, и начертано в них, что многие великие деяния свершатся в жилищах гондотлим, когда придешь ты сюда».

И заговорил Туор, и Улмо вложил могущество в его сердце и величие в его голос. «Се, о отец Града Камня, повелел мне тот, кто творит глубинную музыку в Бездне и кому ведомы помыслы эльфов и людей, сказать тебе, что дни Избавления близятся. Дошла до слуха Улмо молва о твоем обиталище и о твоем холме бдения – заслоне противу зла Мелько, и возрадовался он; но сердце его негодует, и исполнены гнева сердца Валар, что восседают в горах Валинора и взирают на мир с вершины Таникветиль, при виде скорби прозябающих в рабстве нолдоли и скитаний людей; ибо Мелько запер их в Земле Теней за железными холмами. Потому привели меня сюда потайным путем, дабы повелеть тебе счесть войска твои и готовиться к битве, ибо время пришло».

И ответствовал Тургон: «Сего не сделаю, хотя бы повелели так Улмо и все Валар. Не поведу я народ мой на ужасных орков и не стану подвергать опасности мой город, обрекая его пламени Мелько».

Тогда промолвил Туор: «Нет же, если ты сейчас не отважишься на великое деяние, тогда орки пребудут вечно и завладеют в конце концов почти что всеми горами земли и не перестанут тревожить как эльфов, так и людей, даже если впоследствии Валар сумеют вызволить нолдоли иными средствами; но ежели ныне доверишься ты Валар, то какой бы страшной ни была битва, орки будут повержены, и мощь Мелько умалится и сойдет на нет».

Но рек Тургон, что король Гондолина – он, и ничья воля не принудит его поступить вопреки своему решению и поставить под угрозу драгоценные труды многих минувших веков; но ответствовал Туор, ибо так наказал ему Улмо, опасавшийся, что Тургон окажется несговорчив: «Тогда велено мне сказать, что народу гондотлим должно, не мешкая, скрытно отправиться вниз по реке Сирион к морю и там построить корабли, и плыть на поиски обратного пути в Валинор: ло! – тропы туда позабыты, и дороги изгладились и исчезли из мира, и моря и горы окружают его, однако ж и поныне живут там эльфы на холме Кор, и Боги восседают в Валиноре, хотя блаженство их умалили скорбь и страх пред Мелько, и прячут они свою землю, и ткут вкруг нее недоступную магию, дабы никакое зло не подступило к ее берегам. Однако ж твои посланцы еще могут добраться туда и тронуть сердца Валар, дабы восстали они во гневе и сразили Мелько, и уничтожили Преисподние Железа, что устроил он под Горами Тьмы».

И ответствовал Тургон: «Всякий год по окончании зимы отправлялись посланцы спешно и скрытно вниз по реке, что зовется Сирион, к побережью Великого моря, и строили там корабли, и впрягали в них лебедей и чаек либо ветра с могучими крылами, и пытались доплыть за пределы луны и солнца в Валинор; однако тропы туда позабыты, и дороги изгладились и исчезли из мира, и моря и горы окружают его, а те, что пребывают там в блаженстве, мало задумываются об ужасе Мелько или о горестях мира, но прячут свою землю и ткут вкруг нее недоступную магию, дабы никакие вести о зле не достигли их слуха. Нет, довольно моих подданных за бессчетные годы уплыло в бескрайние морские просторы, чтобы никогда более не возвратиться; сгинули они в пучине или скитаются поныне, заплутав среди теней, где нет путей-дорог; с приходом следующего года никто не отправится более к морю, но лучше положимся мы на себя самих и на наш город, дабы защититься от Мелько, ибо прежде помощи от Валар было немного».

Тяжело сделалось на сердце у Туора, и зарыдал Воронвэ; и присел Туор у великолепного королевского фонтана, и плеск его струй напомнил Туору музыку волн, и душу его растревожили раковины Улмо, и захотелось ему вернуться вниз по течению Сириона к морю. Но Тургон, зная, что Туор, пусть он и смертный, пользуется благоволением Валар, и приметив его решительный взгляд и могучий голос, послал к нему гонцов и пригласил остаться в Гондолине, в почете и чести у короля, поселившись хотя бы и в королевских чертогах, буде пожелает он того.

На это Туор ответил «да», ибо очень устал, а вокруг все радовало глаз; вот так вышло, что Туор поселился в Гондолине. Обо всех деяниях Туора среди гондотлим в преданиях не рассказывается, однако ж говорится, что много раз собирался он уйти оттуда украдкой, ибо уставал от шумных сборищ и думал о глухих лесах и пустошах и слышал издалека морскую музыку Улмо, однако родилась в его сердце любовь к деве из народа гондотлим, а была она дочерью короля.

Многие знания обрел Туор в том королевстве: наставлял его Воронвэ, коего полюбил он всей душою и который тако же души в нем не чаял; а еще обучали его искусные мастера города и королевские мудрецы. Тем самым обрел Туор мощь куда большую, нежели прежде, и советы его были исполнены мудрости; и понял он многое из того, что оставалось непонятым прежде, и узнал многое такое, что доселе неведомо смертным людям. Рассказали ему о граде Гондолин и о том, как многовековых трудов не достало, чтобы отстроить его и украсить, так что и по сей день шла работа; рассказали, как проложен был тот потайный туннель, что нарекли Путем Спасения, и как велись о том споры, однако ж жалость к порабощенным нолдоли в конце концов возобладала и подземный ход все-таки построили; о недреманной страже поведали ему, что во всеоружии бдит у выхода из туннеля, а тако же в тех местах, где окружные горы не столь высоки; и о том, как часовые не смыкают глаз на самых высоких пиках этого хребта подле сложенных сигнальных костров, готовых вспыхнуть в любую минуту, ибо народ гондотлим не переставал ждать нападения орков, буде твердыню обнаружат.

Однако ж теперь стражу в холмах несли скорее по обычаю, нежели по необходимости, ибо гондотлим давным-давно ценой немыслимых усилий выровняли, и расчистили, и сгладили всю ту равнину вокруг Амон Гварета, так что ни ном, ни птица, ни зверь, ни змея не могли приблизиться незамеченными, но бывали обнаружены за много лиг, ведь среди гондотлим многие обладали взором еще более острым, нежели ястребы Манвэ Сулимо, Владыки Богов и эльфов, что обитает на Таникветили; вот почему нарекли ту долину Тумладеном, или сглаженной долиной. Ныне же сей великий труд, мнилось, был закончен, и гондотлим больше занимались тем, что отыскивали и добывали металлы и ковали всевозможные мечи и топоры, копья и гвизармы, и мастерили кольчуги, панцири и брони, поножи и наручи, шлемы и щиты. И говорили Туору, что даже если весь народ Гондолина станет стрелять из луков не переставая, денно и нощно, то не изведет всего своего запаса стрел и за много лет, и потому с каждым годом все меньше страха внушают им орки.

Там научился Туор строить из камня и класть кирпичи, рубить и обтесывать горную породу и мрамор; постиг искусства ткачества и прядения, вышивания и живописи, и мастерство работы с металлами. Услышал он там нежнейшие мелодии: в музыке же были наиболее искушены те, кто жил в южной части города, ибо там играло бессчетное множество говорливых фонтанов и родников. Многие эти премудрости перенял Туор и стал вплетать их в свои песни, на диво и на великую радость тем, кто внимал ему. Диковинные истории о Солнце, и Луне, и Звездах, об устройстве Земли и о веществах, из коих состоит она, и о бездне небесной рассказывали ему; и тайные письмена эльфов узнал он, и наречия их, и древние языки, и услышал он об Илуватаре, Владыке Во Веки Веков, что обитает за пределами мира; и о великой музыке Айнур у ног Илуватара в бездонных глубинах времени: в ней же создан был мир, и его обустройство, и все, что есть в мире, и весь миропорядок.

Благодаря своему мастерству и глубоким познаниям во всех искусствах и ремеслах, а также благодаря великой доблести духа и тела стал Туор утешением и поддержкой для короля, у коего не было сыновей, и полюбил его весь народ Гондолина. Со временем повелел король своим самым умелым оружейникам изготовить в дар Туору великолепный доспех, и отковали его из номской стали, и отделали серебряными накладками; а шлем украсили словно бы двумя лебедиными крыльями из разных металлов и драгоценных камней, по одному с каждой стороны; лебединое крыло изображено было и на его щите; но мечу предпочитал он боевой топор и на наречии гондотлим назвал его Драмборлег, ибо удар его оглушал, а лезвие пробивало любой доспех.

Дом Туору выстроили на южной стене, ибо любил он вольный воздух, и не нравилось ему тесное соседство других жилищ. Отрадно ему было выходить к зубцам и бойницам на рассвете, и радовался народ, видя, как лучи зари играют на крылах его шлема – и многие роптали и охотно поддержали бы его и выступили на битву с орками, ведь речи этих двоих, Туора и Тургона, перед дворцом, известны были многим; но далее дело не пошло, ибо все почитали Тургона, и еще потому, что в ту пору в сердце Туора память о словах Улмо словно бы потускнела и померкла.

* * *

И вот прожил Туор среди гондотлим много лет. Давно пробудилась в нем любовь к дочери короля, долго росла и крепла, и теперь сердце его переполнилось этой любовью. Великую любовь питала и Идриль к Туору, и пряди их судеб переплелись с того самого дня, когда впервые поглядела она на него из высокого окна – как стоял он измученным просителем перед королевским дворцом. Не было причин у Тургона противиться этой любви, ибо видел он в Туоре родича, в коем обретет он утешение и великую надежду. Так впервые сын людей взял в жены дочь Эльфинесса, и не последним был Туор. Немногие изведали такое блаженство, как эти двое, но и скорбь их под конец была велика. Однако великое веселье царило в ту пору, когда Идриль и Туор сочетались браком пред всем народом на площади Богов, Гар Айнион, близ королевских чертогов. Днем ликования стала эта свадьба для города Гондолина и днем величайшего счастья – для Туора с Идрилью. После того зажили они в радости в том самом доме на стене, что выходила на южную сторону Тумладена, и все сердца в городе были тем весьма довольны, кроме одного только Меглина. А надо сказать, что сей ном принадлежал к древнему роду, пусть ныне и немногочисленному; а сам приходился королю племянником по матери, сестре короля Исфин; но этой повести здесь не место.

В гербе у Меглина был черный Крот; и весьма возвысился Меглин среди горняков, и возглавлял рудокопов, многие из которых принадлежали к его дому. Был он не так красив, как большинство его пригожих соплеменников, темнолиц, и нравом обладал отнюдь не мягким, так что не слишком его жаловали; ходили слухи, будто в жилах его течет орочья кровь, но не знаю я, как такое возможно. Он часто просил у короля руки Идрили, но Тургон, видя, что ей он противен, столь же часто отвечал «нет», ибо казалось ему, что сватовство Меглина столь же подсказано стремлением обрести немалую власть подле королевского трона, сколь и любовью к прекрасной деве. Воистину прекрасна была Идриль и притом отважна; в народе же называли ее Идриль Среброногая, ибо она, даже будучи королевской дочерью, всегда ходила босиком и простоволосая, кроме как на торжествах в честь Айнур; и Меглин, видя, что оттеснил его Туор, скрежетал зубами от гнева.

В те дни исполнился срок желания Валар и надежды эльдалиэ, ибо в великой любви родила Идриль Туору сына, и назвали его Эаренделем. Имя это толкуется среди эльфов и людей по-разному, но, может статься, составлено оно на каком-нибудь тайном языке гондотлим, который сгинул вместе с ними с лица Земли.

Тот младенец наделен был великой красотой; кожа его сияла белизной, а глаза его, синее сапфиров на одеянии Манвэ, синевой затмевали небеса южных земель; при его рождении обуяла Меглина лютая зависть, но воистину велика была радость Тургона и всего народа.

Се – много лет минуло с тех пор, как Туор заплутал в предгорьях, брошенный нолдоли; однако ж много лет минуло и с той поры, как слуха Мелько впервые достигли странные вести – пусть смутные и противоречивые, – о том, что среди долин полноводного Сириона скитается некий человек. А надо сказать, что Мелько не слишком опасался народа людей в те дни своей великой мощи, и по этой самой причине Улмо для исполнения своих замыслов избрал человека, дабы успешнее обмануть бдительность Мелько, ибо видел, что никто из Валар и едва ли кто-либо из эльдар или нолдоли может предпринять хоть что-либо втайне от Врага. Однако ж при этом известии в злобном сердце Мелько пробудилось дурное предчувствие, и собрал он могучее воинство соглядатаев: сыны орков были там, с желтыми и зелеными глазами, как у кошек, что пронзают любой сумрак и способны видеть сквозь туман, и хмарь, и ночную тьму; и змеи, которые проползут всюду и обыщут все расщелины, и глубочайшие ямы, и высочайшие пики, и уловят любой шепот, что шелестит в траве или эхом разносится в холмах; волки были там и хищные псы, и гигантские кровожадные ласки: нос их может учуять запах многомесячной давности даже в текучей воде, а глаза их высмотрят на гальке след, оставленный поколения назад; прилетели совы и соколы, острым взором способные высмотреть днем ли, ночью ли порхающую малую птаху в любых лесах мира; мышь, полевку или крысу, что крадется или живет где-либо на Земле. Всех их призвал Мелько в свой Чертог Железа, и приспели они в великом множестве. Оттуда Мелько разослал их по свету – выслеживать человека, бежавшего из Земли Тени, но еще более пытливо и неотступно отыскивать жилища нолдоли, что бежали из-под его ярма, ибо таковых Мелько всем сердцем жаждал истребить или поработить.

И вот, пока Туор счастливо жил в Гондолине, многажды умножая свои познания и мощь, эти твари годами неутомимо разнюхивали среди камней и скал, обшаривали леса и пустоши, оглядывали небесные высоты и горные вершины, прочесывали все тропы вокруг долин и равнин, не отступаясь и не сдаваясь. С этой охоты принесли они Мелько вестей в изобилии – воистину, среди множества всего сокрытого, что обнаружили они, отыскали они тот самый «Путь Спасения», через который Туор с Воронвэ попали в долину. А удалось им это лишь потому, что принудили они менее стойких нолдоли, грозя им страшными пытками, примкнуть к сим великим розыскам; ибо благодаря магии врат никто из слуг Мелько не мог найти их без помощи номов. Однако теперь соглядатаи проникли далеко вглубь туннелей и захватили многих нолдоли, пробирающихся туда в надежде бежать из неволи. И поднимались недруги на Окружные холмы там и тут и глядели с высоты на красоту града Гондолина и на мощь холма Амон Гварет, но на саму равнину попасть не могли, ибо стражи были бдительны, а горы – непроходимы. Воистину, лучники гондотлим славились своим искусством и луки мастерили на диво мощные. Из тех луков могли они послать стрелу в небеса в семь раз дальше, нежели лучший стрелок из числа людей – в цель на земле; и не дозволяли они ни соколу подолгу парить над равниной, ни змее заползти туда, ибо не жаловали они хищных тварей, отродий Мелько.

Тургон усиливает стражу

«…и повелел король повсеместно утроить дозор и стражу…»

И вот Эаренделю исполнился год, когда в город дошли злые вести о соглядатаях Мелько и о том, что со всех сторон обложили они долину Тумладен. И удручилось сердце Тургона, и вспомнил он слова Туора, произнесенные много лет назад перед дворцовыми дверьми, и повелел король повсеместно утроить дозор и стражу, а мастерам своим – измыслить боевые машины и установить их на холме. Ядовитое пламя разных видов и горячие жидкости, стрелы и громадные камни приготовился он обрушить на любого, кто атакует эти лучезарные стены, и тем вполне удовольствовался, а вот на сердце у Туора было тяжелее, чем у короля, ибо теперь слова Улмо то и дело воскресали в его памяти, а их смысл и важность понимал он глубже, нежели прежде; не обретал он утешения и у Идрили, ибо сердце ее полнили предчувствия еще более мрачные.

Узнайте же, что Идриль обладала великой властью прозревать мыслью тьму сердец эльфов и людей, и сокрытое во мраке будущее – глубже, нежели обыкновенно дано родам эльдалиэ. Потому однажды так сказала она Туору: «Знай, о муж мой, что сердце мое предвещает недоброе, ибо сомневается в Меглине, и боязно мне, что навлечет он беду на сие прекрасное королевство, хотя как и когда – я разглядеть не в силах; однако ж страшусь я, что все, что он знает о наших делах и приготовлениях, каким-то образом станет известно Врагу, и тот измыслит новый способ изничтожить нас, противу которого не придумали мы защиты. Ло! Однажды ночью приснилось мне, что Меглин построил пещь огненную, и напал на нас врасплох, и швырнул туда Эаренделя, наше малое дитя, а после того хотел втолкнуть и нас с тобою; я же, скорбя о смерти нашего милого сына, не стала и противиться».

И ответствовал Туор: «Страх твой – не без причины, ибо и у меня душа не лежит к Меглину, однако он – племянник короля и твой двоюродный брат, и не выдвинуто противу него обвинений, и не вижу я, что еще можно сделать, кроме как выжидать и бдеть».

Но отвечала Идриль: «Вот каков мой совет: разузнай доподлинно, кто из горняков и рудознатцев менее всех любит Меглина по причине надменного и высокомерного обхождения его, и созови их втайне. Из них выбери самых надежных и приставь их следить за Меглином всякий раз, когда он уходит во внешние холмы; а большинству тех, на чью скрытность ты можешь положиться, должно тебе поручить секретные земляные работы и с их помощью проложить – сколь бы ни был осторожен и нескор сей труд, – потайной проход отсюда, от твоего дома, под скалой сего холма, в долину внизу. Вот только вести он должен не в сторону Пути Спасения, ибо сердце подсказывает мне не доверяться ему, а к Расселине Орлов – к тому далекому перевалу в южных горах; и чем дальше этот туннель пройдет туда под равниной, тем оно лучше, скажу я, – однако ж пусть о тех работах знают лишь немногие».

А надо сказать, что в земляных работах каменоломы и горняки нолдоли не знают себе равных (и Мелько о том ведомо), но в тех местах земля крайне тверда, и рек Туор: «Скала холма Амон Гварет – что железо, пробить ее можно лишь с превеликим трудом; а ежели трудиться втайне, должно прибавить к тому очень много времени и терпения; но камень ложа Долины Тумладен – что кованая сталь, и невозможно прорубить его без познаний гондотлим, кроме как за месяцы и годы».

И отвечала Идриль: «Может статься, и так, но таков мой совет, и есть еще время». И ответствовал Туор, что, возможно, не до конца понимает его суть, «но “любой план лучше беспомощности”, и я сделаю так, как ты говоришь».

И вышло так, что вскорости после того Меглин один ушел в холмы искать руду и заплутал средь гор, и схватили его рыскающие там орки, и обошлись бы с пленником со всей жестокостью и беспощадностью, зная, что он – из числа жителей Гондолина. И не проведали о том соглядатаи Туора. Но пробудилось в сердце Меглина зло, и сказал он недругам: «Узнайте же, что я – Меглин, сын Эола, который был женат на Исфин, сестре Тургона, короля гондотлим». Но отвечали орки: «Нам-то что до того?» И рек Меглин: «Вот что вам до того: ежели вы убьете меня, быстро либо медленно, не узнаете вы ценных сведений касательно града Гондолина, коим весьма порадовался бы господин ваш». Тогда орки не стали чинить ему вреда и пообещали, что подарят ему жизнь, если то, что он им откроет, того стоит; и Меглин все рассказал про обустройство той равнины и города, про его стены, их высоту и толщину, и крепость врат; об армии доспешных воинов, кои ныне повинуются Тургону, говорил он, и о бессчетных запасах оружия, для них заготовленного, о боевых машинах и о ядовитых огнях.

Тут разъярились орки и, дослушав до конца, собрались уже было все равно убить пленника тут же на месте, раз он бессовестно преувеличил мощь своего жалкого народишки в насмешку над великим могуществом и властью Мелько; но Меглин, хватаясь за соломинку, молвил: «Не думаете ли вы, что доставите немалое удовольствие своему господину, бросив к его ногам столь благородного пленника, дабы он сам выслушал мои вести и оценил их истинность?»

Оркам это пришлось по душе, и возвратились они с гор окрест Гондолина в Холмы Железа и в темные чертоги Мелько; туда приволокли они и Меглина, и вот теперь он испугался не на шутку. Когда же преклонил он колена пред черным престолом Мелько, в ужасе при виде мрачных теней повсюду вокруг, и волков, что сидели под троном, и гадюк, обвившихся вокруг ножек трона, Мелько повелел пленнику говорить. И пересказал ему Меглин свои вести, и Мелько, внимая, обращался к нему весьма учтиво, так что к пленнику в изрядной степени вернулась его заносчивость.

А закончилось все тем, что Мелько, с помощью Меглиновой хитрости, измыслил план, как ниспровергнуть Гондолин. В награду Меглина обещали поставить полководцем над орками – однако ж в сердце своем Мелько вовсе не собирался сдержать слово; а Туора с Эаренделем Мелько вознамерился сжечь, а Идриль бросить в объятия Меглина – вот такие посулы злодей был преохотно готов выполнять. Однако ж в случае предательство Мелько пригрозил Меглину пыткой балрогов. Эти демоны с огненными бичами и стальными когтями истязали тех нолдоли, что смели противостоять Мелько хоть в чем-либо – эльдар же звали их малкарауки. И вот какой совет Меглин дал Мелько: целое войско орков либо балрогов при всей их свирепости не может и надеяться штурмом или осадой сокрушить когда-либо стены и врата Гондолина, даже если сумеет прорваться в пределы равнины. Потому надоумил он Мелько измыслить с помощью своего чародейства подмогу для атакующих воинов. Подсказал Меглин Врагу из его неисчислимых запасов металлов с помощью своей власти над огнем сработать чудищ, подобных змиям и драконам неодолимой мощи, которые смогут переползти через Окружные холмы и выплеснут на равнину и на дивный город пламя и смерть.

Тогда Меглину велено было возвращаться домой, чтобы за время его отсутствия гондотлим не заподозрили неладного; но Мелько оплел его чарами бездонного ужаса, и впредь сердце Меглина не знало ни покоя, ни радости. Однако ж надел он благостную маску доброго расположения и веселости, так что говорили в городе: «Меглин смягчился нравом», и менее неприязненно относились к нему; однако ж тем больше страшилась его Идриль. Теперь Меглин говорил: «Я много потрудился, и хочется мне отдохнуть и приобщиться к танцам, и песням, и всеобщему ликованию»; и более не уходил он в холмы добывать камень и руду; однако ж на самом деле пытался он тем самым заглушить свой страх и беспокойство. Ужас владел Меглином: мерещилось ему, будто Мелько все время рядом, ибо так действовало заклятие; и не уходил он более в копи, опасаясь, что опять натолкнется на орков и снова окажется ввергнут в жуткие чертоги тьмы.

И вот идут года, и, побуждаемый Идрилью, Туор неустанно трудится, углубляя тайный подземный ход; но видя, что кольцо соглядатаев поредело, Тургон забывает отчасти о своих тревогах и опасениях. Однако на протяжении всех этих лет у Мелько непрестанно кипит работа, и все рабы-нолдоли вынуждены без устали добывать руду, пока Мелько измышляет огни и призывает пламена и дымы из раскаленных глубин, и не дозволяет он никому из нолдоли хотя бы на шаг удалиться от узилищ. Затем в свой срок собрал Мелько всех своих самых искусных кузнецов и чародеев, и из железа и пламени сработали они целые полчища чудищ, подобных коим не видывали доселе и не увидят более вплоть до Великого Завершения. Одни целиком состояли из железных звеньев, да так искусно соединенных, что твари эти струились, словно медленные реки металла, обтекая любое препятствие вокруг или поверх, а в нутре их, в самой глубине, таились самые свирепые орки со скимитарами и копьями; другие были из бронзы и меди, и вложили в них сердце и дух из пылающего огня, и испепеляли они, жутко пыхтя и всхрапывая, всех, кто стоял у них на пути, и затаптывали все то, что уцелело в жару их дыхания; были там и существа из чистого пламени, извивающиеся, точно вервие из расплавленного металла: они изничтожали все, к чему приближались, и железо, и камень таяли перед ними и становились что вода, а верхом на них сотнями ехали балроги, самые грозные из всех чудищ, коих Мелько измыслил на беду Гондолину.

Между тем со времен предательства Меглина минуло седьмое лето, Эарендель же был еще совсем юн годами, хотя и отважен сердцем, и Мелько отозвал всех своих соглядатаев, ибо теперь каждая тропа и каждый уголок в горах были ему известны; но гондотлим в беспечности своей решили, что Мелько не ищет их более, ибо осознал их мощь и неприступность их обиталища.

Но Идриль помрачнела, и затмился свет в лице ее, и многие тому дивились; однако ж Тургон убавил дозоры и стражу до былой численности и даже менее того, и настала осень, и сбор плодов завершился, и все сердца возрадовались в преддверии зимних пиров, но Туор стоял на зубчатой стене и глядел вдаль, на Окружные холмы.

И се, подошла Идриль и встала рядом с ним; ветер взвихрил ей волосы, и показалась она Туору немыслимо прекрасной, и наклонился он поцеловать жену; но в лице Идрили была печаль, и молвила она: «Настали дни, когда должно тебе сделать выбор», – и Туор не понял ее слов. Тогда, уведя мужа в дом, поведала она ему, как сжимается у нее сердце от страха за Эаренделя, их сына, предвещая: грядет некое великое зло, и стоит за ним – Мелько. Туор попытался утешить ее, но не смог; она же расспросила мужа о постройке потайного туннеля, и рассказал Туор, что подземный ход протянулся под равниной уже на целую лигу, и при этих словах на сердце у Идрили сделалось чуть легче. Но по-прежнему настаивала она, чтобы туннель продолжали прокладывать дальше, и что отныне быстрота важнее скрытности, «ибо час близок». И еще один совет дала Идриль Туору, каковой он также принял, – отобрать со всей осмотрительностью храбрейших и надежнейших из числа знати и воинов Гондолина и рассказать им об этом подземном туннеле и о том, где он выходит на поверхность. Из них наказала она Туору составить доблестный отряд и даровать им право носить свой герб в знак того, что они – его дружина, под тем предлогом, что так оно пристало и подобает великому владыке и родичу короля. «Более того, – сказала Идриль, – я испрошу на это одобрения моего отца». А еще она втайне нашептывала жителям, что, если город окажется в смертельной опасности и погибнет Тургон, пусть все соберутся вкруг Туора и ее сына, и на это со смехом отвечали «да», добавляя, однако, что Гондолин простоит так же долго, как Таникветиль или горы Валинора.

С Тургоном Идриль открыто не заговаривала и, как бы Туор того ни хотел, не позволяла и ему, невзирая на всю их любовь и почтение к королю великому, благородному и славному, – ибо видела, что Тургон доверяет Меглину и со слепым упрямством убежден в неприступной мощи города и в том, что Мелько более не тщится повредить ему, сочтя это делом безнадежным. В том короля неизменно укрепляли Меглиновы лукавые речи. А надобно вам знать, что коварство этого нома не имело себе равных, ибо многое вершил он во тьме, так что говорили в народе: «Сколь уместен в его гербе черный крот»; и по причине неразумия некоторых каменоломов, а еще более – по обмолвкам иных Меглиновых родичей, с коими неосмотрительно переговорил Туор, Меглин прознал о тайных работах и в ответ измыслил собственный план.

Зима между тем стояла в разгаре: а выдалась она очень холодной для тех краев, над долиной Тумладен ударили морозы, и озерца затянуло льдом; однако ж на холме Амон Гварет по-прежнему играли фонтаны, и цвели два древа, и веселились жители, пока не настал день ужаса, до поры сокрытый в сердце Мелько.

И минула лютая зима: в Окружных горах снега лежали глубже, чем когда-либо, но в свой срок дивной красоты весна растопила подолы этих белых мантий, и долина напилась воды, и повсюду расцвели цветы. Так пришел и минул праздник Ност-на-Лотион, или Рождение Цветов, и всласть повеселились дети; и гондотлим воспряли сердцем в преддверии благодатного года; и вот, наконец, близится великое празднество Тарнин Ауста, или Врата Лета. Ибо узнайте, что по заведенному обычаю однажды в полночь начиналась торжественная церемония – и продолжалась вплоть до рассвета дня Тарнин Ауста, и ни один голос не раздавался в городе от полуночи до первого луча солнца, а зарю приветствовали древними песнями. Испокон века так славили музыкой приход лета хоры, выстроившись на мерцающей восточной стене. И вот наступает та самая ночь бдения, и в городе повсюду вспыхивают серебряные фонарики, а в рощах среди молодой листвы покачиваются огоньки оттенков драгоценных камней, и по улицам струится негромкая музыка, но до восхода никто не поет.

Солнце уже опустилось за холмы, и народ в радостном предвкушении облачается в праздничные одежды, с нетерпением поглядывая на Восток. Ло! – когда сокрылась солнечная дева и воцарилась тьма, внезапно забрезжил новый свет – замерцало зарево, но за северными высотами, и дивились тому жители, и на стенах и бастионах собрались бессчетные толпы. Но удивление сменилось опасением, а свет между тем разгорался и алел все ярче, и опасение сменилось ужасом, когда увидели, как снега на вершинах гор словно бы окрасились кровью. Так огнедышащие змии Мелько подступили к Гондолину.

И проскакали через равнину верховые всадники и, запыхавшись, привезли вести от тех, кто нес стражу на вершинах; и сообщили они об огненных полчищах и о тварях сродни драконам, и сказали: «Мелько идет на нас». Великий страх и горе объяли дивный сей город, а на улицах и проулках слышались рыдания женщин и детский плач, а на площадях сбирались бойцы и звенело оружие. Развевались там сверкающие знамена всех знатных домов и родов гондотлим. Могучее воинство королевского дома облачено было в белый, и золотой, и красный цвета, а в гербе у ратников были луна и солнце, и алое сердце. Среди них возвышался Туор, ростом превосходивший всех прочих; сияла его серебряная кольчуга; а повсюду вокруг него теснились самые доблестные воины. Ло! Их шлемы были украшены крыльями словно бы лебедей или чаек, а на щитах начертан знак Белого Крыла. Здесь же выстроился народ Меглина: все в черных доспехах без какого-либо герба или знака; их круглые стальные шлемы были обтянуты кротовьим мехом, и сражались они двуглавыми секирами, сродни киркомотыгам. Там Меглин, принц Гондобара, собрал вокруг себя множество ратников, мрачных видом и хмурых; красноватый отблеск играл на их лицах и мерцал на начищенной броне. Се, все холмы к северу запылали пламенем: казалось, будто реки огня стекают вниз по склонам, уводящим к равнине Тумладен, и жители города уже ощущали палящий жар.

Собрались там и множество других родов, дом Ласточки и дом Небесной Арки; а среди них насчитывалось больше всего лучников, и самые лучшие стрелки были из их числа; и выстроились они в боевом порядке на широких площадках вдоль стен. Народ Ласточки украшал шлемы гребнями из перьев, а одевался в белое, и синее, и пурпурное, и черное, а на щитах у них был изображен наконечник стрелы. Во главе их стоял Дуилин: бегал и прыгал он быстрее всех прочих и точнее всех лучников бил в цель. А народ Небесной Арки, обладавший бессчетными богатствами, одевался в многоцветье ярких оттенков; их инкрустированное драгоценными каменьями оружие полыхало и вспыхивало в зареве, разлитом ныне по всему небу. Все до одного щиты в сей дружине словно бы вобрали в себя синеву небес, а умбоны составлены были из семи самоцветов: рубинов, аметистов и сапфиров, изумрудов, хризопразов, топазов и янтаря; а на шлемах лучилось по огромному опалу. Возглавлял сей дом Эгалмот; носил он синий плащ, по которому хрусталями были вышиты звезды; вооружился он изогнутым мечом – никто более среди нолдоли таких не носил, – однако ж полагался он скорее на лук и стрелял из него дальше любого другого в этом воинстве.

Были там и дом Столпа, и дом Снежной Башни; повелевал обоими народами Пенлод, самый высокий из номов. Были там и номы Древа, дом многочисленный и славный; одевались они в зеленое. Вооружились эти воины окованными железом палицами и пращами, а владыка их Галдор почитался самым отважным из всех гондотлим, после одного только Тургона. Тут же построился и дом Златого Цветка, с лучистым солнцем в гербе; глава дома Глорфиндель носил плащ, так густо расшитый золотыми нитями, что всю ткань испещрило узорочье чистотелов, точно поле по весне, а оружие его было покрыто прихотливой золотой насечкой.

Из южной части города явился народ Фонтана под началом Эктелиона; эти номы души не чаяли в бриллиантах и серебре; а вооружены были на диво длинными, блестящими и светлыми мечами, и в битву шли под музыку флейт. За ними шло воинство дома Арфы, все – храбрые бойцы, вот только предводитель их, Салгант, был труслив и заискивал перед Меглином. Они украшали одежды серебряными и золотыми кистями, и в гербе их на черном поле сияла серебряная арфа; а у Салганта – золотая; он единственный из всех сынов гондотлим ехал на битву верхом, и был весьма грузен и приземист.

А последнюю из дружин выставил дом Молота Гнева: к нему принадлежали многие лучшие кузнецы и мастера, и весь этот род почитал Аулэ-Кузнеца более всех прочих Айнур. Эти воины сражались громадными булавами, сродни молотам; щиты их были весьма тяжелы, ибо руки бойцов обладали недюжинной силой. В древние дни ряды их во множестве пополнили нолдоли, бежавшие из копей Мелько, и ненависть этого дома к деяниям злодея и к демонам его, балрогам, не имела предела. Возглавлял их Рог, самый могучий из номов, в доблести едва ли уступавший Галдору из дома Древа. В гербе этих номов была Звенящая Наковальня, и молот, высекающий из нее искры, красовался на щитах их; более всего любили они червонное золото и черное железо. В сем воинстве, весьма многочисленном, не нашлось ни одного малодушного, и стяжали они величайшую славу среди всех этих благородных домов в борьбе с роком; однако ж злая судьба им выпала, и никто из них не ушел с того поля боя, но все пали рядом с Рогом и сгинули с лица земли, а вместе с ними навеки сгинули немалые умения и мастерство.

Вот таковы были построение и вооружение одиннадцати домов гондотлим, с их гербами и знаками, а дружина Туора, народ Крыла, почиталась двенадцатым. И вот мрачнеет лик их вождя, и не надеется он выжить – а в его доме на стене Идриль облачается в кольчугу и приходит к Эаренделю. А дитя в слезах, ибо по стенам его спальни метались зловещие красные отблески; и вспомнились ему страшные сказки про огненного Мелько, что нянюшка Мелет складывала для него, когда мальчуган своенравничал. Но тут подоспела мать и надела на него маленькую кольчужку, кою велела изготовить для сына втайне; и тот весьма обрадовался и возгордился, и ликующе закричал. А Идриль расплакалась, ибо дороги были ее сердцу прекрасный город и милый дом, обитель их с Туором любви; а теперь видела она, что вот-вот все будет уничтожено, и страшилась, что ее замысел потерпит крах пред неодолимой мощью чудовищных змиев.

А до полуночи оставалось еще четыре часа, и на севере небеса полыхали алым, и на востоке, и на западе: железные змии уже достигли равнины Тумладен, а огненные твари добрались до нижних склонов, так что схвачены были дозорные, и подвергли их лютым пыткам балроги, кои рыскали повсюду, кроме как на крайнем юге, где находился перевал Кристорн, Орлиная расселина.

И вот созвал король Тургон совет, и пришли туда Туор и Меглин как принцы королевского рода; и Дуилин с Эгалмотом и Пенлодом Высоким; явился и Рог вместе с Галдором из дома Древа, и златым Глорфинделем, и Эктелионом, чей голос подобился музыке. Пришел туда и Салгант, насмерть перепуганный известиями; и другие благородные номы, возможно, не столь знатного рода, но более мужественные сердцем.