скачать книгу бесплатно
Между мною и Солнцем дерево, и кажется,
что светило просто цепляется
за чёрную проволоку веток.
А ветви даже становятся грациознее,
восклицая как будто:
«Смотрите! На нас отдыхает Солнце!»
Ему снился странный сон…
***1 ноября 1984-го
Александру Имайкину
Ему снился странный сон:
большой сад, состоящий из гордых деревьев,
и у каждого дерева по два зелёных крыла.
– Смотрите, я улетаю, – закричало одно из них,
взмахнуло крыльями и рванулось.
Корни не выдержали
и лопнули с оглушительным звоном.
Дерево рухнуло и обратилось в труху.
Как научиться летать,
не обрывая корней?
В пепельнице мило лепятся…
***31 декабря 1984-го
В пепельнице
мило лепятся
два умудрённых окурка,
растерянная виноградная шкурка,
кусочек яблока – большой оптимист,
смятый тетрадный лист.
Хозяйка выругалась:
– Мусор, —
выкинула.
Теперь – пусто.
А пепельнице – грустно.
Опять одиночество…
И солнце улыбнулось розово…
***18 апреля 1985-го
И солнце улыбнулось розово,
пахнуло радостным,
родным.
И снег
из пепельно-серьёзного
стал несерьёзно-голубым…
Ай да май!
***20 мая 1985-го
Ай да май!
То зной,
то слякоть.
Солнце светит.
Дождь – стеной.
Снег пошёл,
но снег, однако,
что-то очень проливной.
Прогуляемся, давай:
всё же май, хотя дрянной.
Слышишь,
громыхнуло где-то?
Может, завтра хлынет лето.
Ты одета?
Побежали,
попрощаемся с весной.
Глухарь
…Понемногу потянуло, понесло теплом. Снег потяжелел, стал мокрым и плотным. Затемнели везде начинающие оттаивать болотные взгорки. Пахнуло сыростью, и вот дождём ударила весна. Рассыпались веснушками по всем этим бескрайним болотинам прогалины. Вскрылись светло-зелёные, местами – с чёрными мёртвыми пятнами, ягельники, ржавые моховые кочки, показалась из-под снега вишнёвыми кустиками голубика, открылись глянцевые брусничники, а в них – крупными бордовыми бусинами – сладкая прошлогодняя ягода…
…Глухарь упруго упал в снег недалеко от темнеющего взгорка, бултыхнулся несколько раз в холодном сыром крошеве, взбивая крыльями тяжёлую белую взвесь, затем отряхнулся, распустил по-павлиньи чёрный – с белой круговой полосой – хвост и поковылял на седых опушённых лапах к прогалине.
…Подойдя, осторожно вытянул длинную шею, осмотрелся, поворачивая краснобровую пепельно-чёрную голову, и, бормотнув что-то, уверенно ступил на мох. На мху вдруг напружинился весь, распахнул крылья, закинул назад бородатый – крючком – клюв, выпятил чёрную, отливающую зеленью грудь, клокотнул горлом, но вот обмяк, успокоился, встряхнулся и стал выглядывать на взгорке ягодины. Увидел, склюнул пару крупных вишнёвых клюквин, буркнул опять и побрёл к вырвавшемуся из-под снежного покрывала краю брусничника…
…Издали, медленно приближаясь, донёсся монотонный, лязгающий звук. Глухарь иногда уже слышал его и даже, правда, издалека, с верхушки сосны, наблюдал издающего этот звук зверя. Сверху тот казался большим голубым жуком и, кажется, был неопасен. Звук стал совсем громким, лязганье замедлилось, и тут птица увидела голубое существо. Оно её тоже заметило и стало приближаться. Спереди создание было похоже уже не на жука, а на громадную лягушку. Глухарь всё-таки насторожился. Он вытянул шею, обернулся к зверю боком: так было лучше видно и слышно. Лягушка грохотала и страшно воняла, но больше ничего пугающего не чувствовалось. Улететь глухарь мог всегда, и он решил ждать…
…Зверь подобрался совсем близко и замер. Внутри его шевельнулось что-то, раздался стук, сбоку неожиданно выросло крыло, показался кто-то, резко плеснуло незнакомым, но сразу ненавистным запахом. Глухарь ничего не успел понять, просто какая-то мощная сила приказала полыхнуть крыльями, заставила рвануться, полететь…
…Страшно ударило влёт, сбило, бросило назад. Глухарь рухнул вниз, почувствовал боль в крыле и лапе. Снова метнулся вверх, но только бескрыло забился, кровяня снег. Попытался бежать, но перебитая лапа, подломившись, не слушалась, не держала. Белое перьевое пятно в левом предкрылье стало багровым, само крыло потяжелело, намокло и, волочась, оставляло на снежной белизне такие же багровые кровавые вкрапины. Глухарь повернул голову и молча, обречённо посмотрел на зверя, из которого вылезали двое…
…Водитель, крепкий, чернобородый, наклонился, вырвал на прогалине клок ягеля, выматерился грубо и, стирая с приклада кровь – птицу пришлось добивать, – хрипло бросил:
– Подбери…
…Напарник его, молодой, в грязной старой энцефалитке, взял глухаря за холодные лапы, поднял с усилием. Безжизненно раскрылись крылья, закачалась мёртво разбитая голова с окровавленным клювом. Парень приблизился к «ГАЗ-71», бросил добычу за кабину, где лежала ещё одна тушка. «Зачем мы второго-то?» – настойчиво стукнула мысль. Подошёл водитель. Влезли. Хлопнули дверями. Тронулись. Выбравшись на профиль, покатили в сторону отряда…
…Ехали долго, молчали. Рабочий пусто, тяжело смотрел в пелену залепившего лобовое стекло снега. Потом обернулся, глянул назад. Там ветром грубо, беспорядочно взбивало, трепало перья, выворачивало зло мёртвые крылья. Вдруг снова подумал: «Зачем мы второго-то?» Сказал, повторил невнятно, почти про себя:
– Зачем мы второго-то?
– Что? – не понимая, кинул водитель.
– Так… Ничего… – опять тяжело замолчали…
…Закурили… По сторонам бежали, всё также темнея, прогалины, отовсюду тянуло теплом, сыростью… Шла весна…
20—30 мая 1985-го, Новоаганск-Пермь
Дождь
Дождь. Какой ударил дождь. Хорошо, что есть зонт. Правда, один на двоих. Но так – даже лучше. Когда зонт – один на двоих, дождь объединяет. Делает ближе. И мир исчезает. Остаются только дождь и двое под зонтом. Он и она. И тогда хочется, чтобы дождь был всегда.
Дождь звонко лупит по пузырящимся, улыбчивым лужам. Ветер весело рвёт, вырывает зонт, иногда выворачивает его наизнанку. И тогда двое, внезапно омытые тёплой влагой, останавливаются, смеются и, весело суетясь, осторожно заворачивают края обратно. Какой хороший, какой радостный дождь. Дождь.
– Ну, вот и всё. Вот и всё, хорошая моя. Завтра я улетаю.
– Да. Вот и всё.
– Ты только пиши. Хорошо? Что же ты молчишь?
– Думаю.
– О чём?
– Так.
Как быстро всё произошло. Позвонил: «Приезжай», – приехала. Позвонил: «Выходи», – вышла. Купил цветы: «Держи», – улыбнулась. Неделя, и всё – будто в тумане. И уже без неё не может. Каждый день хочется видеть, говорить. О чём угодно – лишь бы говорить-видеть. И счастлив. Счастлив, как мальчишка.
– Ты знаешь, я ведь не буду тебе писать, – голос дрожит.
– Почему? – страх, внезапный липкий страх.
– Понимаешь. Я не хотела. Как глупо всё. Он сейчас в армии.
Надсадно повтором мысль – «зачем тогда всё это? зачем тогда всё это?» Поняла. По дыханию.
– Когда ты в первый раз позвонил, думала, прогуляемся, и всё. На второй – задумалась. А потом, потом не могла сказать. Всё было так хорошо. Но с ним. Тоже ничего не было. Так.
Дождь. Заплаканный продрогший город. Всхлипывающие лужи. Ветер ударил зло, едко, пощёчиной.
– Время покажет, – достал и вдруг сломал папиросу.
– Что?
– Время покажет. Посмотрим. Подожду.
– Да, подождём.
Время покажет. Боже, как просто и как пошло. Да, покажет, но будет поздно. Может, будет поздно. Хочется, чтобы осталась. Чтобы любила, ждала, писала. А как же тот мальчик в армии? Каково-то будет ему? Переступить себя ради ближнего? Нет! Нет сил! Пусть решит всё сама! Понимаешь ли ты, как себя связала? Ведь теперь в любом случае – предать!
– Время покажет.
Остановка такси.
– Всё-таки решилась проводить?
– Как видишь.
– Спасибо, что решилась.
– Странно всё.
– Что странно?
– Так.
Такси мягко катит по ночным улицам. Взбивает всплесками лужи. Натужно скребут по стеклу «дворники». Фары выхватывают из темноты деревья, прохожих, углы домов.
– Странно, что всё сейчас кончится?
– Да. Как ты догадался?
– По дыханию. Ты что-нибудь решила?
– Пока нет.
– Я буду ждать твоего письма. Напиши мне, что решишь. Для меня это важно. Хорошо?
– Хорошо.
– Я буду ждать.
– Извините. Остановите вот здесь.
Плавно по тормозам. Открыл дверь. Выбрался. Подал руку. Помог. Как не хочется отпускать руку, как хочется обнять, окунуться в тепло её ладоней. Всё-всё сказать. Что же останавливает? Ведь она ждёт, ждёт. Обними, скажи всё.
– Я буду ждать твоего письма. Прощай.
Улыбнулся, улыбнулась. Прощальный взмах руки. Глазами: «Прощай!» Заскочил в такси.
– Гони! – главное, не оглянуться.
Мчит, мчит такси. В темноту, в дождь мчит такси. «А ведь надо было обнять, ведь она ждала». Дождь. «Пусть решит всё сама. Пусть решит». Дождь. «О чём думает таксист?»
– Кто она тебе?
– Не знаю.
– Странно.
– Странно.
Дождь…
