скачать книгу бесплатно
– Да, нельзя. Поэтому, когда ты у меня пять лет назад ссуду брал, я тебе советовал, в какие сферы лучше вложиться и где проще всего наращивать капитал.
Знаю, что несерьезно сейчас говорит. Хоть чаще всего понять юмор Сауля невозможно.
– А я сказал, что героин и шлюхи – не мое.
– И как? Сейчас, в ретроспективе, мнение не поменял? Пять лет зверем мечешься, чтобы удержать один из крупнейших субъектов городской экономики.
– Я «держу» только север леса. Не поменял.
– Ты – север, остальное – государство. Вот сейчас поговаривают, что власти хотят ввести запрет на экспорт необработанной древесины, – озвучивает то, что я и сам слышал. – Что дальше?
– А что дальше? Будем больше перерабатывать и производить. Кроме того, у морского экспорта есть свои преимущества.
Сауль молча докуривает. Думает, не спешит с выводами и советами. Потому и ценю его мнение, умеет концентрироваться. Не говорит, как бывает у других, что-либо, абы сказать. Полноценно включается в ситуацию, ставит себя на мое место и только потом сообщает, как бы сам поступил.
– Может, это тот самый знак заранее начать перестраивать работу комплекса? Уже сейчас. Понятно, что терять доход неохота. Но иногда риск не то что не оправдан. Очень опасен.
– Надо подумать. Трезвая мысль, – соглашаюсь, тормознув собственных скакунов.
– Вот и подумай. Хорошо подумай.
Вначале нулевых Сауль едва ли не весь Владивосток «держал». Много людей под ним ходило. Обзаведясь женой и детьми, как он сам рассказывает, выменял статус криминального авторитета на другие ценности. Нынче Роман Викторович законопослушный гражданин и примерный семьянин. Из каждого утюга личные фото- и видеоматериалы Саульских лезут. Видимо, людям они интересны. Я и сам, признаться, люблю бывать у них дома.
– Я тебе сейчас скажу, ты не пропускай. Отложи, подумай. Знаю, как это со стороны выглядит, когда кто-то тебе, умному и борзому, свои личные взгляды навязывает, – ухмыляется и подкуривает вторую сигарету. – Ты молодой и горячий, Рейнер. Любишь, чтобы все по-твоему было. Я это прекрасно понимаю. Сам таким каких-то десять лет назад был. Молодость, – выдыхая облако никотина, качает головой. – Будь умнее, работай на перспективу. С годами пыл поумеришь, захочется спокойной жизни. Тебе сколько сейчас?
Я, злой и невежливый, не умею благодарить. Но в тот момент определенную признательность к нему чувствую. Хоть башню рвет действовать махом и получать все и сразу.
– Двадцать восемь.
– Молодость, – повторяет и снова качает головой. – Почти как моя Юлька, – имя жены необычайно мягко выговаривает. – Она сейчас серьезнее меня под себя городские порядки метет, – усмехается. – Везде пролезет.
– И что делаешь?
– Жду, пока надоест.
Вспоминая реактивную Саульскую, хмыкаю и сам неосознанно усмехаюсь.
– Слышал, Ставницер духом воспрял, – подкидываю, когда пауза в очередной раз затягивается. – Говорит, в боксе толковый парень появился.
– Кстати, да. На следующей неделе летим в Москву поддерживать. А ты как? С нами давай? Тоже ведь в свое время немало ринг протоптал.
– Да я так, несерьезно. Одни Олимпийские, – отмахиваюсь.
Воспоминания о секции тянут другие, неприятные фрагменты из жизни. Мать, когда меня, пятилетнего, отдавала в спорт и годами, во всем себя ограничивая, горбатилась на всю эту амуницию, явно большие надежды на меня возлагала. Не оправдал. Раскачанную силу в другое русло направил.
– Все равно. Подноготную понимаешь. Интересно вживую взглянуть на этого Егора Аравина.
– Интересно. Надо подумать. Предложение заманчивое, – подвожу итог. И сообщаю, как есть: – У меня на личном сейчас перемены.
– Неужто забрал свою принцессу?
– Забрал. И, должен признать, не особо она на контакт идет.
– Воюете? – тут Саульский неожиданно смеется.
Я веселья не разделяю. От неожиданности нить этого посыла теряю. Но все же не выкручиваюсь.
– Воюем.
– Ты давай, чтобы без беспредела, – впервые Сауль конкретно давит своим мнением. – Вот с ней головой думай. Лес – это хуйня. Бабло проебёшь, новое всегда сколотишь. Для этого голова у тебя на плечах имеется. Не выгорит в одном, в другом месте обретешь. А с девчонкой мягче будь. Не жести.
– С ней я сам разберусь, – даю понять, что совета не просил.
– Разберешься, да. Вижу, что уже, молодой и борзый, не в ту степь двинул.
Да какой молодой? Вот Барби зеленая. Я же, почти тридцатилетний половозрелый мужик, всякое повидал. Опыта хапанул, будь здоров. Дураком был бы, не стоял бы сейчас здесь.
– Все под контролем, – заверяю с лихой уверенностью.
– Тогда бери девчонку в Москву. Познакомишь и заодно выгуляешь. Наверняка столицу она еще не видела.
– Ничего она не видела, – хмурюсь. – В том бараке и жизни не видела. Хочу его нахуй снести. Ставницер обещал поспособствовать.
– Давно пора.
– Да, только знаешь, как народ за годы даже к дерьму душой прикипает? Половина жильцов яростно негодуют против переселения. Купчиха – активно «за», только не думаю, что она где-то так же успешно мимикрирует под среду. Сука последняя. Вот к кому кирпичей навязать и – в Амурский. Не просто пугнуть. Утопить тварь, без сожаления.
– Понимаю. Вот это желание я очень хорошо понимаю.
– Ладно, поехал я, – делаю последнюю долгую затяжку. И выдыхаю вместе с густой струйкой дыма: – В кои-то веки домой раньше попаду.
– Тянет? – снова ухмылка с непонятным посылом. – Пораньше?
– Все под контролем, – не глядя, втрамбовываю окурок в хрустальное днище пепельницы.
– Ладно, – отступает Саульский. – Дай знать насчет Москвы. Юля будет рада женской компании.
– Позвоню.
Глава 9. Рейнер
Пускай все ложь, что ты мне говоришь,
Но все равно ты мне принадлежишь.
© Skillet «Шепот в темноте»
Крайне редко приезжаю домой засветло. Естественно, никто меня не ждет так рано. Напротив, у Барби явный расчет на то и был, чтобы успеть с нарушением режима до моего возвращения. Потому что, да, мать вашу, Виктор сообщает, что она снова в саду.
Старик Пантелей, смотритель за собаками, виновато втягивая голову, прячется между вольерами. Только он, невзирая на общий запрет, способен потакать капризам девчонки. Знает, что его не трону. Только о Барби, оказывая медвежью услугу, не подумал.
Охватывая взглядом территорию заднего двора, машинально просчитываю наличие людей. Всех словно ветром сдувает. Разбредаются, кто куда, якобы по срочным делам.
Маячившая у куста чайной розы Барби, едва завидев меня, замирает и выразительно бледнеет.
– Привет, Андрей, – идет на опережение. – А я тут… – бросив в ведро отцветший бутон, прячет секатор за спину. Наблюдает с опаской, пока подхожу к ней. – Я не в земле и не с тряпкой, – быстрым полушепотом вещает то, что я и так способен, черт ее дери, видеть. – Это ведь ничего страшного. Можно так делать! Я не на коленях!
Какая жалость…
Да, конечно! Можно, а я не знал. Пришел ее послушать.
– Ты сейчас кого: меня или себя убедить пытаешься?
– Тебя!
Взгляд отводит, зато я стою, жру ее глазами, и никак не могу решить, что с ней дальше делать.
– Натали, Натали… Что стало с той тихой и кроткой девочкой, которую я когда-то знал?
– А может, ты ее просто не знал? – тихо подает голос и впервые внаглую, как это обычно делаю я, взглядом в душу лезет. Вздыхает, словно оружие складывает, в то время, как мне еще хочется задать ей хорошую взбучку. – Я и сейчас тихая. Это только… С тобой в меня будто черт вселяется.
– Я охренеть как польщен.
На самом деле, и правда, совсем девчонку не знаю. Нарисовал себе светлый образ, а когда понял, что не соответствует он действительности, сдуру стал силой давить, чтобы играла выдуманную мной роль. Рассчитываю, что на этой волне полностью ею завладеть получится. Дальше что? Как с ней еще разговаривать? Где якорь кидать будем?
– Андрей, я чуть с ума не сошла!
– Из-за чего, интересно?
– Андрей… Пожалуйста… – откладывая секатор на лестницу, как дите ладошки перед собой складывает и начинает конкретно упрашивать. – Разреши мне работать, пожалуйста… Я же не смогу… Честное слово, тронусь головой сидеть без дела! Я так не привыкла.
– Займись бабскими делами. Салоны, процедуры, шмот… Что там еще вам интересно?
– Не знаю, с какими женщинами ты привык общаться, а лично меня все это не интересует. Я хочу заниматься чем-то настоящим. Позволь же мне, пожалуйста! Я же согласилась… – тяжело сглотнув, явно с трудом выдерживает зрительный контакт. – Одно другому не мешает. Разреши мне. Разреши!
– Надо же, какие мы, блядь, упорные. Только голой жопой ежиков давить.
Со стороны Барби такая настойчивость действительно крайне изумляет. Никак не могу понять, что за характер у нее. В один момент пугается настолько, что слова не выдавишь, в другой – наглеет, делая замах на неведомое мне самому приоритетное положение.
В любом случае я себя пересиливать не собираюсь. Не будет она как обслуга у меня горбатиться. Не за тем ее забирал.
– Забудь, – жестко размазываю вспышку надежды в глазах девчонки.
Едва мой голос глохнет, она реветь начинает. Слезы, выплескивая осиротевшие эмоции, горохом по щекам катятся. Сука, что за человек такой? Думает, что размякну и поведусь на эти горячие слезные просьбы?
– Прекращай.
Умом понимаю, что это так не работает. Но как по-другому ее остановить – не знаю.
Барби зажимает пальцами нос, шепчет какие-то извинения и понуро плетется в сторону дома.
Я остаюсь на месте. Упираю руки в бока и, прежде чем глубоко вдохнуть, слегка откидываю голову, словно это поможет мне захватить больше кислорода. На некоторое время застываю в этом положении, никак не определяясь: грудь переполнена воздухом или эмоциями?
Склоняя голову, планомерно выдыхаю. Давление не уходит.
Чудно, мать вашу.
Иду за ней.
– Андрей Николаевич, накрывать на стол? – выглядывает из кухни Ася.
– Десять минут, и накрывай, – бросаю на ходу.
Когда в спальню вхожу, Барби вздрагивает и порывается обернуться. Ловлю ее, прежде чем успевает это сделать. Обхватывая руками поверх плеч, беру в захват. Крепко притискиваю к своей груди спиной.
– Чего ты, мать твою, страдаешь, я не пойму?
– Оставь меня… Оставь, – дергается, совершая одну за другой жалкие и безуспешные попытки вырваться. – Знаешь что???
– Что? – выдыхаю и прикусываю за шею.
Визжит звонко, в ушах закладывает. Когда языком зализываю, бурно выдыхает и дрожью идет.
– Полгода мной пользоваться не получится! Да, я буду сходить с ума от скуки и плакать! Я всегда плачу. Такая я есть! Буду плакать и умру… Я уже умираю…
– Дурь не неси, – зло цежу и отстраняюсь, чтобы крутануть лицом к себе. – После Москвы подумаю, чем тебя занять.
– После Москвы? – то ли от этого сообщения теряется, то ли от качнувшей тело слабости.
Придерживаю за плечи, в лицо ее смотрю и башней плыву, предвкушая, как через какой-то час трахать ее буду. Трахать, пока простыни под ней насквозь мокрыми не станут, пока стон на крик не сорвется и с обратной волной осипший голос ничего, кроме булькающего хрипа, выдать не сможет. Уползать на свою половину кровати будет счастливая и обессиленная. Потому что моя, как бы ни противилась. Моя она. Умом еще не понимает. Телом отзывается.
– Да. На следующей неделе летим. Подумай, что взять. Если чего-то не хватает, Виктору скажи, пусть в город свозит. Карту тебе оставлю, что захочешь – купишь.
– Но что мы там будем делать?
– Узнаешь, – выталкиваю жестче, чем должен был.
А Барби повторно заводится.
– Почему ты такой грубый? Что я тебе сделала?
– Дело не в тебе. Не принимай на свой счет. Я в принципе не настроен на долгое обсасывание пустых тем. Все узнаешь, когда время придет. Сейчас иди, умойся. Я жрать хочу.
За столом, притихшая было Стародубцева, неожиданно оживает. Как-то у нее волнами настроение идет, уже заметил. Перемолола какие-то мыслишки и вдруг решилась выказать любопытство:
– А где ты был, Андрей? Эти пять лет? Как у тебя все это получилось?
– Я же сказал, что не терплю бессмысленной болтовни. Ешь молча.
Отправляю кусок мяса в рот. Встречая ее неожиданно напористый взгляд, яростно пережевываю.