скачать книгу бесплатно
Все тогдашние атеисты-материалисты, если вдуматься, очень похожи были на большинство теперешних верующих. Тех, которые сейчас крестятся-венчаются-причащаются-исповедуются, а чуть копнешь – ни в бога, ни в черта не верят. И тогда тоже каких только суеверий не скрывалось под вызубренными пятерками по диамату (поднимите руку, кто действительно понимал диалектический материализм).
А обстановка все нагнетается и нагнетается. Знаете, как бывает в фильмах Хичкока – вроде ничего и не происходит, а нервы так напряжены, что любой резкий звук или движение могут заикой на всю жизнь оставить.
Помрачнели, примолкли, разговоры не клеятся, сидят как на иголках. И нарастает неотвязное желание уйти как можно скорее, иначе точно случится нечто ужасное. Непонятно что – но что-то жуткое. Андрюшка храбриться перестал, с подоконника пересел на кровать, к остальным поближе; Катька тихонько молитву шепчет, и от этих звуков другие еще нервознее становятся.
Как ни странно, но Ольга с Людой держатся как-то даже лучше. Бледные сидят, но на прочих с ноткой некоего торжества поглядывают: ну как настроение, какие впечатления? И свет специально включать не торопятся.
Ну а когда фонарь заморгал, и ночные звуки потихоньку прорезаться стали – тут атеисты и не выдержали растущего напряжения. Как-то молча, не сговариваясь, собрались и уехали. И всю дорогу до общежития так и молчали, все шестеро. Не о чем было разговаривать.
4. Дрын: восставший из ада
Дрын – это прозвище. Возможно, когда-то образованное от фамилии, которую теперь уже никто не помнил, оно удивительно подходило этому высокому, нескладному и флегматичному парню. Дрын принадлежал к породе вечных студентов и давно уже стал достопримечательностью лиаповской общаги. Поступил этот реликтовый гуманоид в ЛИАП не то восемь, не то девять лет назад – трижды его отчисляли, дважды он восстанавливался, но все эти годы умудрялся квартировать в институтском общежитии, несмотря на многократные попытки трех сменившихся за этот срок комендантов его выселить.
Назвав Дрына флегматиком, я ему немного польстил. Если, например, вкатить гигантской галапагосской черепахе слоновью дозу реланиума или еще чего-либо тормозящего и расслабляющего – то и тогда она, черепаха, будет выглядеть на фоне Дрына резвушкой-хохотушкой.
По общаге и институту рассказывали про него многочисленные байки, отчасти правдивые, отчасти чистейшей воды фольклор: как Дрын умеет спать; как Дрын сдает экзамены; как Дрын бродит вечерами по общаге в поисках пропитания; как Дрын проходил лабораторный практикум у доцента Разумовского (Разумовский, большого ехидства человек, тоже был фигурой легендарной и история его поединка с непробиваемо-апатичным Дрыном долго служила утешением пострадавшим от доцента первокурсникам). Много чего говорили про Дрына – он ни на что не обижался. Обидеть его или поссориться с ним было практически нереально.
Но в описываемое время для Дрына настали тяжелые дни. В очередной раз отчисленный в начале лета, недавно он попался коменданту и был изгнан с позором из общежития; хуже того, инквизитор-комендант конфисковал и запер в своей каптерке дрыновскую раскладушку, с которой тот последнее время кочевал по комнатам многочисленных друзей и знакомых.
А свободных коек в общежитии осенью просто не было – многие приезжие абитуриенты успешно стали первокурсниками и сильно потеснили старожилов общаги. Потом-то, в течении года, проблема помаленьку утрясется: одних отчислят, других за те или иные прегрешения выселят, третьи вступят в брак с питерцами и съедут сами, а кто-то и сбежит на съемную квартиру, не выдержав трудностей быта. Но до тех пор Дрыну надо было как-то продержаться, и уж по меньшей мере ближайшие ночи стоило провести где-нибудь поодаль, не пробуждая в коменданте дикого зверя.
Поэтому, когда Андрюша от имени Ольги с Людой предложил гонимому Дрыну пожить несколько дней в нехорошей квартире, тот без колебаний согласился. Честное предупреждение, что с квартирой что-то не так, не произвело на Дрына никакого впечатления. На него вообще ничего и никогда не производило впечатления. Он просто взял один из двух комплектов ключей и отправился по указанному адресу…
И как-то так получилось, что неделя та была и у девчонок, и у Андрюшки сильно загружена: то лабораторные шестой парой, да такие, что пропустить невозможно; то культпоход в «Погребок» – тоже за две недели планировали, отменять жалко. В результате, найти Дрына и расспросить – ну как там? – никак не удавалось. Тем более что Дрын на занятия, ясное дело, не ходил и отловить его можно было только где-нибудь поблизости: в институтской читалке, в столовой или курилке.
Три дня Андрей с ним в этих вероятных местах появления пытался встретиться – бесполезно, нету Дрына. Вечером в общаге спрашивает:
– Дрына видели?
– Да здесь где-то шляется…
– Где здесь?
– Да на втором этаже вроде…
На втором этаже Андрюшу послали на третий, оттуда – на первый, с первого – в пивбар «Висла», вроде бы Дрын с кем-то туда этим вечером собирался.
Утомившись от беготни, на поиски в «Вислу» Андрей не отправился, а стал допрашивать народ конкретно: собственно, когда Дрына в последний раз видели? И выяснил, что видели конкретно позавчера, наутро после временного его переселения на улицу Чайковского – ходил по общаге, неудачно пытаясь занять рубль, и вид имел хмурый, вялый и невыспавшийся (то есть такой, как и обычно). А потом просто пропал.
Андрюша к девчонкам: Дрын не появлялся, не звонил? Нет, отвечают, самим любопытно, дважды звонили – никто трубку не берет.
Позже, уже к полуночи, спустились вниз к вахте, снова позвонили – ни ответа, ни привета. Исчез Дрын, испарился. Надо ехать, но ночью совершенно не хочется. Не тянет почему-то темной ночью в нехорошую квартиру, бесследно растворившую почти двухметрового парня. Стали друг друга успокаивать – загулял, засиделся в гостях, с кем не бывает. И сами себе не очень-то верили. Не на что было гулять Дрыну, и в гости за пределы общежития ходить не к кому…
Поехали на следующий день, в самое светлое время, плюнув на занятия, опять вшестером и почти в том же составе. Только Катюха отказалась, попросив вернуть образок, если получится. Взамен нее под знамена воинствующего материализма призвали Дениса Веткина, парня высокого и плечистого, но очень мягкого, даже робкого, большого любителя кошек. Впрочем, не бывав в квартире, на экспедицию согласился он охотно, считая все это весьма забавным, вроде верчения блюдца или гадания при свечах…
Долго, минут пять, стояли шестеро атеистов на лестничной площадке, пытаясь уловить хоть какие-то звуки из-за запертой двери – тишина была там мертвая. Наконец, Денис взял ключи у робеющей Люды, отпер дверь и решительно вошел внутрь, за ним протиснулись остальные, гораздо медленнее и осторожнее.
– Ну вот, все в порядке, – не разуваясь, Денис пересек прихожую и вошел в открытую дверь комнаты, – э-э, да у вас тут окно разбито, похоже, хорошо наш Дрын погу… – Денис осекся на полуслове, по инерции сделал еще шаг и застыл. Девчонки и Андрей зашли и тоже остановились у порога.
– Ой, – пискнула Оля.
Больше никто ничего не сказал…
…Окно действительно было разбито, сквозняк шевелил полузадернутые занавески, осколки остро поблескивали на дубовом паркете. Но никто не обращал на них внимания, потому что на нерасстеленной кровати лежал вытянувшийся во весь рост Дрын. Он мог показаться спящим, если бы не давно запекшаяся, почерневшая кровь на верхней половине лица… Несколько так же запекшихся кровавых пятен виднелись и на покрывале кровати.
– П-послушайте, здесь нельзя ничего т-трогать, н-надо позвонить, вызвать… – Андрюша бочком двинулся в прихожую, к телефону.
И тут его растерянный лепет и потрясенное молчание остальных прервал громкий и зловещий звук, резанувший по натянутым нервам, – бом-м-м! – все вздрогнули и невольно обернулись – бом-м-м…, бом-м-м…, бом-м-м… – часы мрачно отбивали полдень.
– А-а-а-а-а-а-а!!!! – истошный вопль Ольги заставил кампанию шарахнуться в другую сторону. Под заунывный бой часов тело Дрына медленно принимало вертикальное положение…
Через секунду они оказались уже в прихожей, сгрудившись у выходной двери. Но замок был с защелкой – дверь не открывалась, дрожащие пальцы крутили бронзовую шашечку не в ту сторону… Людмила оглянулась и потеряла сознание второй раз в жизни. Лицо и верхнюю часть туловища севшей на кровати фигуры искажали страшные судороги; окровавленная, с закрытыми глазами голова все дальше откидывалась назад под совершенно невозможным для живого углом…
Ситуация грозила коллективным помешательством; и в этот момент, перекрывая несмолкаемый Ольгин вой, Дрын оглушительно чихнул.
И открыл глаза.
Картина пятая: те же и Дрын
Все (неуверенно, толпясь у дверей). Дрын??!
Дрын (зевая и явно собираясь чихнуть еще). Э-у-ы-э…
Все (не решаясь подойти). Ты живой???
Дрын (ощупывая себя и растягивая гласные, как рабовладелец-южанин из романа М. Митчелл): Ну-у-у, вро-о-оде…
Ольга (крайне подозрительно). А почему весь в крови??
Дрын (недоуменно). В ка-а-акой… (слезает с кровати, неуверенно подходит к зеркалу, ощупывает лоб) …а-а-а, ну-у-у э-э-то…
Все (помаленьку убеждаясь, что не врет – действительно жив). Ну ты, Дрын, даешь…
5. Дрын: изгнание бесов
Толку от воскресшего было не добиться и общий диалог распался: Иришка и Ольга копошились над приходящей в себя Людмилой; Ольга-вторая безуспешно пыталась найти аптечку; чихающий Дрын удивленно изучал себя в зеркале; одолевший наконец замок Андрюша посовещался с Денисом и отправился в близлежащий магазин – потрясенная душа требовала (вернулся быстро, горбачевский поход на водку еще не начался).
Минут через сорок пять, за скромным столом (бутылка водки, бутылка «Совиньона», на закуску сушки, полбатона, банка ставриды и найденный в холодильнике сыр) компания стала снова расспрашивать отмытого от устрашающей кровавой маски Дрына. Делом это было нелегким, он больше налегал на еду и водку, а рассказчик всегда был из него никудышный. Медленно, очень медленно из сыпавшихся градом вопросов и состоящих в основном из междометий ответов сложилась примерно такая история:
Ничего подозрительного и смущающего разум в квартире Дрын не заметил. Да и не искал – попросту пришел и лег спать. Головы жгучих брюнетов ему на кровати не мерещились, дышалось легко и свободно, на подозрительное поскрипывание паркета не обратил внимания, как и на блуждающий по комнате взгляд ковбоя-одиночки. И тем не менее спал из рук вон плохо, более того, почти всю ночь не мог уснуть – любой из знакомых Дрына такому факту просто бы не поверил.
Поразмыслив, решил, что мешает ему спать синюшный свет фонаря, заливающий комнату. Попытался занавесить окно – не получается, оно громадное, широкое и висящих по бокам гардин хватает только на половину площади. И покрывало либо простыню тоже на занавеску не пустишь – до высоченного карниза без лестницы не добраться. И Дрын, не мудрствуя лукаво, решил погасить фонарь.
И тут слушатели через пень-колоду продвигавшейся истории обратили внимание на странный факт: время к четырем часам, на улице стемнело, а отвратительного того фонаря не видно – не горит, не превращает лица собравшихся в трупные маски. Но главное даже не это. Сидят-то уже давно и, что удивительно, хорошо сидят. Не давит ничего, нет желания встать и уйти немедленно; пьют-едят, разговаривают, шутят… Но вернемся к эпопее Дрына.
Стрельнув таки в общаге рубль и пообедав, он вернулся в нехорошую квартиру и всю вторую половину дня готовил оружие возмездия. Им должна была стать обыкновенная рогатка – любимое орудие хулигана Мишки Квакина. Ингредиентами послужили найденный в аптечке резиновый жгут, кусок кожи из старой перчатки и подобранный во дворе, в куче срезанных по осени ветвей, сучок с подходящей развилкой.
К вечеру все было готово, кучка приготовленных камешков лежала на подоконнике. Но неожиданно Дрын столкнулся с проблемой технического плана – окно упорно не желало отвориться. По всему судя, его вообще не открывали несколько десятилетий. Прочесав кухню и мобилизовав подвернувшиеся под руку вилки, ложки и ножики, последователь М. Квакина трудолюбиво отковыривал вековые слои краски. Потом долго тянул и дергал за старинного вида бронзовую ручку – окно, опасно задребезжав стеклами, отворилось. Дрын погасил свет и приступил к осуществлению своего антиобщественного, можно даже сказать вредительского плана.
Снайпером он, как оказалось, не был. Четыре камня канули в темноту, два звонко щелкнули по колпаку без видимого вреда для злокозненного осветительного прибора. И только седьмой достиг цели – хлопок, похожий на мини-взрыв и осколки посыпались на безлюдный тротуар.
Обрадованный ворошиловский стрелок стал закрывать окно – никак, налег посильнее – все равно не идет, еще поднажал – наконец захлопнулось, но без стекла. Стекло просыпалось на пол и подоконник грудой осколков, один, как выяснилось, оставил на лбу Дрына небольшую, но глубокую кровоточащую ранку, чего он впопыхах не заметил. Ущерб, нанесенный чужой собственности, не слишком смутил вспомнившего детство хулигана (где вы видели, чтобы Дрын смущался?) и он прилег, не раздеваясь, подремать пару часов. Чтобы совсем уж глубокой ночью и гарантировано без свидетелей изъять аналогичное стекло из окна подъезда. И успешно проспал почти трое суток – избавленный от шума и гама общаги, происков коменданта и бьющего в глаза синего света молодой организм наверстал упущенное и даже запасся сном впрок…
Как ни удивительно, но нехорошесть квартиры на этом закончилась, в чем собравшиеся убедились в тот же вечер. Этот факт породил у причастных к истории ряд версий, не слишком-то научно и материалистически объясняющий ход событий:
1. Оперировавшая на жилплощади нечистая сила, натолкнувшись на глубочайший материализм Дрына в сочетании с его полнейшим пофигизмом, – безвозвратно канула, как в черную дыру, в клокочущую пустоту дрыновой ауры…
2. Всему причиной меткий выстрел – лампу делали на Лысогорском электроламповом заводе в пятницу, 13 числа, а ввинтили в фонарь в канун Хеллоуина, известного шабаша всяческой нечисти. (Вариант: когда изготовляли пресловутую лампу, неподалеку умирал нераскаянный злодей и грешник, ну и т.д. – автор версии явно переборщил с просмотром фильмов ужасов.)
3. И Дрын, и фонарь тут ни причем. Квартиру спасла от происков лукавого повешенная на стену намоленная икона. Икону, кстати, в тот же вечер сняли и вернули Катюше; на освободившийся гвоздик Дрын, съезжая, повесил рогатку – мало ли что, вдруг потребуется…
6. Хеппиэнд
На этом для Ольги с Людой (через два дня они въехали в остекленную Дрыном квартиру) злоключения с потусторонними явлениями навсегда закончились. Зато начался конфликт с квартировладельцем.
Он, прохиндей этакий, вопреки обещаниям никуда на гастроли не уехал. Напротив, регулярно названивал девушкам – узнать, как дела. С каждым звонком тон его становился все более раздраженным; и через месяц артист наконец заявил, что по семейным обстоятельствам вынужден разорвать договор.
И вот тут Люда, абсолютно не простившая его ночного визита a-la профессор Доуэль, отыгралась сполна. Ссылаясь на пункты подписанного и заверенного договора, она напомнила хозяину, что в таком случае он должен: во-первых, вернуть аванс за непрожитое в квартире время; во-вторых, предоставить месяц сроку для поиска новой площади; в-третьих, оплатить издержки переездов в размере двухмесячной платы.
По такой арифметике получалось, что эти два месяца девушки проквартируют абсолютно бесплатно. Артист, похоже, сочинявший договор в расчете на совсем другое развитие событий, попробовал качать права – Людмила повесила трубку. Вечером он явился в сопровождении милиционера точно такой, как и у хозяина, кабардинской внешности – выселять. Люда не открыла, накинула цепочку и стала звонить «02». Гости поспешно ретировались.
Опасливая Ольга предлагала не ввязываться в конфликт с джигитами, плюнуть и съехать. Но Людмиле, что называется, вожжа попала в известное место. Вставила с помощью Дениса Веткина новый замок в дверь и решила стоять до конца.
По счастью, дело они имели не с каким-нибудь абреком, свирепым дитем гор. Три поколения петербургских предков хозяина, полученное им воспитание и образование не оставляли места для силовых акций. Через неделю он капитулировал – вернул деньги и предоставил время для поиска новой квартиры.
Найденное жилье было так себе: хрущевка, первый этаж, час с лишним езды до института. Зато хозяйка, сдававшая для прибавки к пенсии одну из двух своих комнат, оказалась добрейшей души бабулькой – ужились легко, даже стали со временем одинокой женщине чем-то вроде внучек…
А выезжая с Чайковского, Людка не удержалась от маленькой мести – пририсовала карандашом спасающемуся ковбою на картине ну очень длинные ресницы. Отчего его взгляд и общее выражение лица удивительным образом изменились на игриво-зазывающие: «Ну где же вы, скорей, противные…»
Вот и вся история. Много лет я рассказывал ее самым разным людям, когда речь заходила о потустороннем и сверхъестественном. И просил объяснить, что это, собственно, было и почему так закончились. В зависимости от мировоззрения спрашиваемых ответы были самые разные.
Например, один деятель очень хорошо все разъяснил: на самом деле Дрын, не ведая того, совершенно случайно провел обряд экзорцизма, т.е. изгнания бесов. Оказывается, исконный христианский крест, на каком, собственно, и распяли Иисуса, был трехконечный, T либо Y-образный (верхний, четвертый конец – позднейшая выдумка, абсолютно не функциональная в рассуждении казни). И, соответственно, свежесрезанная дрынова рогатка обладала огромной магической силой; еще в древних коптских храмах Египта подобными крестами защищались от бесов – воплощений Анубиса… Досказать эту увлекательную историю, к сожалению, не могу – каюсь, когда речь дошла до Атлантиды и космического разума, просто перестал слушать этого адепта скрытых знаний. А ведь раньше казался умным человеком…
Оставаясь же на позициях здравого смысла, можно выдвинуть единственное рациональное объяснение: мертвенный свет и картина с ковбоем тут не виноваты, они лишь накладывались на первопричину. Ею, судя по всему, был стартер-пускатель знаменитого фонаря. Вспомните, как он потрескивал, подмигивал и загорался позже своих коллег и издавал странное гудение. Видимо, что-то там, в пускателе, отсырело-скоррозировало-замкнуло и получился чисто стихийно колебательно-резонансный контур, работающий в инфразвуковом диапазоне с небольшой мощностью и радиусом действия – только эту квартиру и захватывал. С технической стороны – явление вполне возможное. Для организма, попавшего под такое излучение, как раз и характерны подавленность, беспричинный страх, нервозность и возбудимость. И как следствие – ночные кошмары.
А подлец-хозяин, заметив такой открывшийся в его жилище неприятный феномен, не стал доискиваться причин, а банально использовал в целях личного обогащения. Подозреваю, что немало квартирантов съехали, позабыв про задаток – ноги бы унести из нехорошей квартиры.
Вполне удобная и научная версия, не оставляющая места мистике и мракобесию. Но иногда я вспоминаю тот вечер, ставшие мертвенно-чужими лица подружек и приятелей, разрастающийся внутри ледяной комок страха и безмолвно-кричащий взгляд ковбоя.
И понимаю только то, что ничего я в этом не понимаю.
P.S. Судьба Дрына
В 1996 году Дрын (вот ведь упорный парень!) сделал себе подарок к 20-летнему юбилею поступления в ЛИАП – получил наконец вожделенный диплом. Правда, на заочном отделении и после очень большого перерыва в учебе: повкалывал на Севере, повоевал в Абхазии, проработал три года на норвежской нефтяной платформе. Норвежцы крепко его уважали за выдержку и спокойствие, выгодно отличавшие Дрына от прочих русских, на их скандинавский взгляд слишком нервных и непредсказуемых.
Часть II
Игры с острыми предметами
Три звонка на рассвете
(реквием доктору Джекилу)
В криминальной хронике упомянули – труп нашла хозяйка квартиры. Не совсем так. Да, зашла по утру, за ежемесячным оброком. Но труп – понятие целостное. За труп приняли потом саму хозяйку. И как не принять – лежит в луже крови, не шевелится. Отключилась. Фрагменты в глаза от двери не бросались. Кроме одного. Тот, как всегда, стоял на видном месте. На столе. Да еще и на подставке. Фирменный знак. Подпись.
…Опера курили на кухне. В комнату без нужды не входили. Жалели экспертов – возиться с этим? Понятых отпаивали. Дверь в туалет нараспашку – массовый бунт желудков. А вроде повидали… Не спорили. И так ясно – он. Утренний Мясник. Больше некому. Такой фирменный стиль не подделаешь. Серия. Пятый случай.
И единственный – угодивший на экран. В самом смягченном виде.
…Он телевизор не смотрел. Вообще не включал. Некогда. Не кокетничал – день забит, расписан по минутам. Ночь тоже. И газет не читал. Изредка – криминальные сообщения. Для работы. Он был писатель. Больше того – учил писать других.
Зачем он это делал? Никто не знал. Говорили: самоутверждается. Да куда уж больше. Самоутвердился. И самовыразился. Вроде достаточно – полку распирают переплеты. Сверкают глянцем. И все – с его фамилией. Слава!
Другие болтали: плодит учеников. Эпигонов. Кровь от плоти, плоть от крови – короче, что-то про чресла. Инстинкт деторождения. Сублимированный. Тоже ерунда – пять детей от трех браков (по слухам). А может – гораздо больше.
Еще версии: иссяк, паразитирует на чужих сюжетах; литературный плантатор ищет себе литературных негров. Как Дюма-отец. У них там фабрика литературная. Романы и рассказы фабрикуют под раскрученным брендом. Тут без комментариев – завистливый визг импотентов.
Так зачем? Непонятно. Но – учил. Три дня в неделю. Вернее, три вечера. ДК – бывший дом бывшей культуры, центр досуга по нынешнему. Четвертый этаж. Комнатенка уставлена колченогими столами. Во вторник там учатся макраме, в пятницу экс-гипнотизер приоткрывает неведомое. А в понедельник, среду, четверг – он. Два часа, иногда затягивается надолго. Группа – когда десять человек, когда пятнадцать. Изредка больше. Девушек половина. Модно, женские романы прут как фарш из мясорубки. Любовные, криминальные, иронические. Женщины-следователи ловят женщин-аферисток – в перерывах между адюльтерами. И все при этом тонко шутят. Пускай.
Пятнадцать пар глаз поначалу недоумевают: он – такой? Такой, такой, что поделаешь. Лысый и лохматый одновременно – остатки волос бунтуют, никак не хотят соблюдать видимость приличий. Да и он не старается. Три вечера – одна и та же рубашка, воротник к четвергу темнеет. В понедельник надевает новую. Все два часа постоянно курит, на столе кофейная банка бычков. Предупреждает сразу: аллергиков и астматиков не принимаю. Глаза глубоко посажены, цвет так сразу и не определить. Взгляд тяжелый. Сидит, упершись ладонью в колено, тянет одну за одной.
И говорит, говорит, говорит. На первом занятии, сразу – ошарашивал: вы – графоманы! Не спорьте, другие сюда не приходят. Будем делать писателей. В чем отличие? Графоман – тот, кто пишет. Писатель – тот, кто издается. Графоман свободен в своих писаниях – для себя старается. Писатель – подчиняется непреложным законам. Кто-нибудь что-нибудь слышал о законах художественного творчества? Забудьте. Писательство – бизнес. Правят законы рынка. Необходимо: а) произвести товар; б) прорекламировать; в) продать – окупив затраты на первый и второй пункты. То есть: предмет нашего изучения есть маркетинг и менеджмент интеллектуальной собственности. Торговля мозгами. Что «хороший товар в рекламе не нуждается» – такая же ахинея, как и «талант везде пробьет себе дорогу». Кстати, пункт «а» – для кустарей. Для предпринимателей-одиночек. Киты и мамонты этого дела – сами пишут очень мало. Почти ничего не пишут. Соавторы, литературные негры… А выстреливают до сотни печатных листов в год – огромными тиражами. Иные – и еще больше.
Сам он относился к иным. В прошлом году – сто семьдесят шесть условно-издательских листов. Рекорд. Тематика самая разная: и вампиры с оборотнями, и классические детективы, и исторические, и фантастические… Токарь-универсал.
Спрашивают: Кого читать? – А зачем? Чукча не читатель, чукча писатель. Вечером допишите, а утром прочтите – на всякий случай. А то многие тут же папку под мышку и бегом в издательство. Если серьезно: Кинга читайте. Кого еще? Снова Кинга. Кроме него? А опять Кинга. Гений продаваемости. Только не вздумайте писать как он, с многостраничным подходом к теме – никто не купит. Когда раскрутитесь – пожалуйста. А сейчас – в первом абзаце – труп на ковер. И пошло действие.
Эрудиция у него кошмарная. Не блестящая – именно кошмарная. Эйденическая память или что-то вроде этого. Помнит все. Или почти все – что читал, что слышал. Обожает выдвинуть дикую идею. Абсурдную. Чтоб едва сформулированная – вызывала неприятие. И блестяще ее отстаивать. Той самой эрудицией. В голове – громадная куча цифр, имен и фактов. Выгребает нужные в споре, остальные задвигает в дальний угол своего громадного чердака. И попробуй поспорь.
Многие не выдерживали, уходили. Некоторые – с обидой. Ему все равно. Иные просто не приходили на следующее занятие. Другие пытались выяснить отношения. Один (неплохо писал, ехидно и – коротко) сказал разочарованно: я думал – Вы Учитель. А Вы – говно!
Отреагировал неожиданно. Расплылся в улыбке. В доброй (редкость!): Значит – не зря старался. Значит – выучил. Поздравляю! Выпускной – на пять с плюсом!
И тут же предложил обмыть писательскую зрелость. Обмыли. Потом обоим было противно.
Любил начать разговор с чистой воды провокации: я вот очень жадный! Патологически жадный! Кошмарно! Мозг – ваше богатство. Мысли – проценты с капитала. Тратьте их с толком, любую – на бумагу. Никаких незавершенных задумок, никакой писанины «в стол». Если ты писатель – любая написанная мысль должна быть напечатана. Любая напечатанная – оплачена. Вышло плохо – переделайте. Длинно – сократите. Коротко – растяните. Еще вариант: выверните вещь наизнанку, как грязную рубашку. Может – покажется чище. Оставьте какую-то параллель, все остальное замените антитезами. Заменяйте смелее: дураков на умных, умных на циничных, подвиги на гнусности, любовь на извращение. Опять не выходит? Поработайте с формой. Фразы длинные и сложноподчиненные – рубите на кусочки. Как топором – клубок колючей проволоки. На короткие острые обрубки. Чтобы в горле застревали, чтобы – не выплюнуть. Чтобы – глотали. (Сам так и писал в последнее время. И – глотали, вспарывая желудки.) Если совсем дело плохо, если ничем повесть или рассказ не спасти – растягивайте до романа. Романы писать проще. Дольше – но проще.
Иногда недели не проходило – начинал вещать совершенно противоположное. Ловили на противоречии – удивлялся: в мире все и всегда состоит из противоположностей. Их единство и борьбу не Карл с Фридрихом придумали, ныне высочайше отлученные и проклятые. Это – Гегель, пока еще анафеме не преданный. Напишите вещь, которая одновременно у одного человека вызовет противоположные эмоции – переживет века.
Одна девица из группы (для него девицы – лет до тридцати пяти включительно) сказала, наедине – что выходя с занятия, чувствует себя морально изнасилованной. И тут же дала понять, что согласна – но добровольно и физически. Не снизошел. Но бывало, еще как бывало. Опусы таких потом анатомировал с особой, садистской беспощадностью.
В ту среду все шло как обычно. Долго вещал о необходимом для продаваемости количестве насилия. Крови не жалеть, сюжет без трупа – не сюжет. А иногда труп сам по себе – сюжет. Представьте его хорошенько, зримо – потом подумайте: а как он там образовался, такой красивый? Что было до? Что стало после? Глядишь, все и завертится.
Ему: а в чем тут сверхидея?
Он: фу-у-у, слова-то какие. А вы не задумывайтесь об идеях. Тем более о сверхидеях. Это хлеб критиков. Идея одна – интересный сюжет. Был бы сюжет – идей к нему подверстают. Хорошая вещь – которую читаешь в полпятого утра, в семь на работу, но не оторваться – сюжет затягивает. Если с самого начала собрался сеять разумное, доброе, вечное, просвещать и воспитывать – так писать не получится. Поневоле полезут ненужные отступления. Герои начнут нести лишнюю ахинею – разъяснять авторскую позицию. К чертям позицию! Читатель уснет. Труп на ковер, кишки по комнате – и понеслось! В любом сюжете какая-никакая идея зарыта – и не занимайтесь эксгумацией. Умные сами докопаются, а дуракам – к чему?
Ему: но ведь это цинизм?
