скачать книгу бесплатно
Со стройцеха меня и еще двух мужичков послали за песком на речку. Надо было переехать мостик. А он деревянный, хлипкий на вид. К речке-то мы проехали нормально. Мужики машину песком нагрузили, поехали. В обратную дорогу по мостику я не решился ехать, двинулись по броду. Машина старая, заслонки радиатора не было, волна как пошла и загнула лопасти вентилятора. Деформированные лопасти распороли радиатор, вода из системы охлаждения вытекла. Все, стоим. Благо кто-то проезжал мимо, зацепил нас и приволок в гараж. Виктор Андреевич даже виду не показал, что недоволен, не отругал меня, хотя я сильно переживал, что напортачил, вывел из строя машину в первом же рейсе. Завгар только и сказал: «Снимай, будем паять». Я «мухой» передок разобрал, радиатор вытащил. Виктор Андреевич сам вооружился паяльником, я трубки зачищал, мы в два счета отремонтировали радиатор. И я снова отправился в рейс.
После этого случая я проникся к завгару большим уважением, и впоследствии не раз еще убеждался в его человечности и порядочности. С ним можно было любые проблемы порешать. Он любил повторять: «Что мы за шоферы, если даже для своих нужд, конечно, не в ущерб производству, не можем съездить куда надо». Так и велось. Рейсовые автобусы в поселок ходили редко, поэтому если возникала нужда поехать по личным делам, с ним всегда можно было договориться. Мебель перевезти, на природу с семьей съездить, документы в район отвезти, на рыбалку мужики задумают поехать – Виктор Андреевич никогда не отказывал, выделял транспорт. Ну и мужики наши, водилы, старались не подводить завгара: не злоупотребляли своими просьбами, работать тоже старались на совесть, в смену выходили в свой выходной, если была необходимость.
* * *
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал.
(Высоцкий)
* * *
Трудоустроив, нам выделили и жилье. Свободных мест в общежитии не оказалось, и нам дали место в вагончике. Это довольно распространенное жилье в условиях Колымы. В каждом по восемь человек. Эти вагончики стояли вдоль небольшой речушки под названием Ключ Мороз, которая разделяла поселок на две части. Речка эта вполне оправдывала свое название. Вода в ней была ледяная. Кстати, специфика колымских рек: вода в них только с весны по осень. Зимой же вода куда-то пропадает. Дно русла высыхает. На Колыме у старателей даже есть поговорка: «Вода долой, и мы домой». Потому что именно в это время заканчивается старательский сезон.
Пока мы жили в вагончике, в качестве закалки я каждое утро оголялся по пояс и шел умываться на Ключ Мороз, чем сильно удивлял местных старожилов.
Когда освободилось место в общежитии, мы с Вернадским поселились в одной комнате, позже, когда приехал на Колыму, к нам подселился и мой брат Сергей. Быт был более-менее обустроен, а вот питаться приходилось в столовых. Утром обычно спишь до упора – позавтракать не успеваешь. Зато в обед отрываешься по полной.
Столовая
Надо отметить, что в двух километрах от Гастелло располагался небольшой поселок Нагорный, а в нем была отличная столовая. И все водители старались к обеду подъехать в эту столовую. Даже дальнобойщики так планировали маршрут, чтобы удалось пообедать именно здесь. Помещение столовой небольшое, но в ожидании своей очереди никто не роптал. Бывало, вдоль трассы выстраивалась целая вереница машин, водители которых приехали пообедать. Я тоже старался по возможности приезжать обедать в эту столовую. Позже, когда брат приехал работать на Север, я и его старался захватить с собой, чтобы вместе пообедать в этой столовой.
Поварами в этой столовой были женщины-хохлушки. Готовили вкусно, по-домашнему, порции были большие. Огромный шницель порой свешивался краями с тарелки. Чебуреки пышные, сочные, больше свиного уха. Про щи-борщи и говорить нечего. Большую тарелку такого супа навернешь, вторым блюдом закусишь, свежевыпеченной плюшкой догонишься, потом и за баранку еле влезаешь. По тем деньгам на рубль можно было налопаться, а я другой раз и на полтора рубля набирал всего.
Вкусы у людей разные, в еде кто чему отдает предпочтение. Иногда встречались и настоящие уникумы. Помню, был у нас огромный такой мужик, на вид словно топором вытесан. Большой любитель перца. Он сыпал перца столько, что в тарелке черно становилось. Увидит, что я чуть-чуть сыпну в суп перчику, и усмехается: «Чем так сыпать, лучше вовсе не сыпать». Правда, такое пристрастие к жгучей специи обернулось для этого мужика боком: сердце прихватило, да так, что он перестал перец употреблять вовсе.
Другой мужичок смачно любил посолить любое блюдо. В столовой у нас на столе всегда в глубокой тарелке лежала соль, чаще не растертая, а кусками. Мужичок этот суп или второе перед собой поставит, берет два куска соли в руки и трет в тарелку. Ест такую соленину и только причмокивает.
Иногда на обед мы ездили с моим начальником ремонтно-строительного цеха. Мужчина в годах, так он все время удивлялся: «Василий, ну куда в тебя столько влазит?» Кстати, фамилия у него была Казначеев. Он ее вполне оправдывал. Деньги экономил. Пока в очереди стоим, он все подсчитает. Больше рубля никогда не тратил.
Его чрезмерная скупость доходила до крайности. Будучи начальником РСЦ, он сам выделял стройматериалы, краску, цемент и т. д. И всегда старался выдать впритык, с запасом никогда не выдавал. Своим крохоборством он всех достал. Дошло до того, что он стал собирать на мусорке пустые жестяные банки, чтобы в них отпускать краску по минимуму. Попытался привлечь к сбору тары и меня, говоря: «Василий, ты что сидишь? Помоги мне». Естественно, я отказался. Тогда он говорит: «Я начальник, с высшим образованием, могу собирать. А ты почему отказываешься?» На что я ему ответил: «А я со среднетехническим образованием не подписывался лазить по мусоркам». Больше он меня не просил.
Вечером после смены обычно приходилось самим что-то готовить: макароны по-флотски, яичницу. С макаронами однажды вышла история. Вернадский поставил разогреть макароны. А как раз в это время шел чемпионат по фигурному катанию. Телевизор на втором этаже в ленкомнате. Мы туда ушли смотреть соревнования и забыли про макароны. Вдруг какой-то парнишка забегает в ленкомнату и кричит: «Мужики, кто из третьей комнаты? У вас там что-то горит». Мы ломанулись вниз, а из-под двери уже валит дым. Забегаем в комнату. Там кастрюля с макаронами раскалилась докрасна. Чад, дым. Кастрюлю выкинули на улицу, и потом еще несколько дней в комнате воняло гарью и дымом.
* * *
На Гастелло я газет много выписывал, стоили они копейки. Кстати, я почитаю, а потом и вся общага после меня их еще перечитает. Кто-нибудь в комнату зайдет, увидит свежую прессу: «Дай почитать?» – «Бери, мне не жалко». Однажды на глаза мне попалась любопытная статья. В ней рассказывалось, что во времена Гражданской войны белые в одном из поселков расстреляли трех активистов. Среди них был комсомолец, молодой якут. Через много лет местные власти решили достойно перезахоронить героев. Когда раскопали вечную мерзлоту, расстрелянные были, словно их только что похоронили. Пролежали в вечной мерзлоте, не подвергшись тлению. А рассказ в статье ведется от лица старой якутки. Она была подругой этого погибшего комсомольца. Как известно, речь у якутов специфическая: как погонщик на оленях едет, что видит, то поет. Вот и эта старая якутка в статье словно рассуждает сама с собой: «Тебе-то хорошо, ты еще совсем молодой. А я уже состарилась, вся в морщинах». Статья эта мне хорошо запомнилась.
Тяга к чтению не ограничивалась только газетами. В поселке была довольно приличная библиотека. Я в нее записался и брал художественную литературу. На отдельных стеллажах стояли десятки томов В.И. Ленина, Карла Маркса и Ф. Энгельса. Не помню уж, под какое настроение, но мне пришла идея изучить «Капитал» Карла Маркса. Взял 1-й том, чем немало удивил библиотекаршу, и начал бодро изучать. Но постепенно в процессе чтения стали попадаться непонятные термины и выражения. Объяснить их было некому. Поэтому мой запал быстро иссяк. На том и закончилось мое знакомство с трудами классиков марксизма-ленинизма.
Кулинский перевал
Многие старожилы на Колыме в своем домашнем хозяйстве имели теплицы для выращивания овощей и даже арбузов. Умельцы к первомайским праздникам уже снимали первый урожай.
Теплицы отапливались углем. Почву удобряли навозом из соседнего совхоза. Однажды меня командировали привезти этого навоза-коровяка. Дорога к совхозу пролегала через Кулинский перевал. Раньше я не раз слышал рассказы опытных водителей о серьезной опасности подобных перевалов. Дорога словно одной стороной прижата к отвесной стене, с другой стороны – резкий обрыв. Дорога вьется по серпантину, делая резкие повороты один за другим. Когда подъехали к перевалу, я кожей ощутил реальную опасность. В машине со мной в совхоз ехала еще женщина с ребенком. Она предусмотрительно у перевала вышла из машины, и они с сыном отправились вниз пешком. Я, понятное дело, очковал, но ехать надо. Собрал волю в кулак, начал спуск. Зная, что переключать передачи во время спуска или подъема нежелательно, я включил первую передачу и благополучно спустился с перевала.
Приехали в совхоз. Пока машину загружали, я отправился обозреть поселок. Совхоз этот специализировался на разведении оленей. Мне их довелось видеть впервые. Животные низкорослые, мордочки добродушные, глаза огромные, ресницами хлоп-хлоп. Губы мягкие, бархатистые. Чистое умиление. Ждут, чтобы кто-нибудь их хлебушком с солью угостил, любят полакомиться.
Возвращаясь домой, на перевале я уже чувствовал себя более уверенно. Но попутчица с сыном все же поднималась на перевал пешком. Успешно преодолев высоту, дальше мы ехали спокойно и добрались домой вовремя.
Зона
Здания в поселке отапливались котельной. Специфика теплоснабжения на Севере в том, что теплотрассы в землю не закапывают, как на материке. Там же вечная мерзлота, толку-то закапывать. Тундру не обогреешь. Поэтому теплотрассы проходили между домов, между бараков над поверхностью земли. Делали специальные деревянные короба, туда укладывали трубы, засыпали опилками. В случае ремонта или аварии на теплотрассе короб ломали и устраняли неисправность. Затем его восстанавливали и вновь засыпали опилками. Брали опилки на пилораме в зоне.
Зона строгого режима располагалась недалеко от Омчака. За характерные полоски на одежде работяги между собой называли тамошних заключенных полосатиками. Как в песне: «И вот теперь мы – те же самые зэка – Зэка Васильев и Петров зэка».
Эта исправительная колония находилась в распадке среди сопок. Место словно специально выбрано: обзор во все стороны на несколько десятков метров. Сопки кольцом окружили лагерь.
Заключенные в лагере, кроме того, что пилили лес, шили рукавицы, утеплительные капоты на машины, фуфайки. Зеки на бартер делали ручки, браслеты, зажигалки.
* * *
Подъехал к зоне. Машину загоняешь в своеобразный предбанник. Ворота закрылись, и оказываешься, как в клетке: решетки впереди, сзади и даже сверху. Охранники все нерусские. Заезжаешь – машину капитально обшмонают, нет ли чего запрещенного, выезжаешь – все опилки проткнут специальными пиками, не спрятался ли кто.
На въезде в кабину садится сопровождающий, мужичок в годах из вольнонаемных. Он инструктирует: общаться с заключенными запрещено, выходить из кабины запрещено, брать/передавать запрещено.
Поехали с этим мужичком в промзону к эстакаде с опилками. По пути пришлось преодолеть еще несколько ворот, где тоже стоит охрана, но машину уже не обыскивают.
Здесь я и увидел впервые «полосатиков» воочию. Вначале было как-то не по себе, а потом успокоился.
Подъехали к эстакаде с опилками, поставил машину под погрузку и автоматически открыл дверку, выпрыгнул из кабины. Сопровождающий кричит: «Куда? Нельзя». Но уже поздно: зеки окружили меня. «Полосатики» видят, что новый человек приехал, начали знакомиться – откуда, чей.
«Чай привез?» – спрашивают одни. Перед поездкой знающие люди посоветовали взять с собой чай. Так я и сделал. Припрятал несколько пачек. Тогда котировался 36-й грузинский. Зеки стали предлагать свои поделки. Расчет чаем, такса разная.
Подошли другие заключенные. «Ты с ними дела не имей, – говорят, – если чего надо – поделки, сувениры, к нам обращайся».
Впоследствии уже так и общались, без боязни. Я им чай – они мне ручки, шахматы, другие поделки. Надо сказать, сделаны были мастерски, настоящие шедевры! Потом в один из моих следующих приездов «полосатики» дали специальный пояс с потайными карманами под чай: десять пачек туда вмещалось.
Еще была придумка такая – ведро с двойным дном, в нем чай. Заеду под эстакаду, оставлю ведро, повесив в кузове, «полосатики» заберут, а мне – свои поделки.
Если аварии на трубопроводах не было, меня за опилками не посылали. Бывало, по трассе едешь на своем зилке, встречный дальнобой моргает фарами – просит притормозить. Поравняемся кабинами, он и говорит: «Тебе там «друзья» привет передают. Спрашивают, что-то Рыжий не едет, чай не везет».
* * *
Там, на Колыме, мне часто везло на людей, с которыми довелось общаться. При всех своих недостатках они были необычными, положительными, с особым внутренним стержнем. Не все, конечно, но очень многие. У каждого из них была своя правда, свой взгляд. Судьба каждого – целая книга. Только учись! История жизни у кого-то смешная, бывало – грустная, но всегда поучительная. Многих из моих тогдашних знакомых уже нет.
Персонажи этой книги – простые люди с непростыми биографиями, герои книги, которую я мечтал написать всю жизнь.
Колымский закон
Если бы Бог дал возможность узнать судьбы колымских знакомых, где они, в какой земле лежат, я поставил бы им по стопочке, обязательно помянул бы каждого. Хотя один мой друг просил, мол, лучше при жизни налей, а на могилку можешь не плескать. Колымский закон гласит: первая стопка «За уважение «Дальстроя»». А потом каждый наливает себе сам, сколько душа принимает. Неволить, уговаривать никто не станет. Не принято. Душа меру знает, и у каждого эта мера разная… Негласный, да, нарушать его нельзя никому, колымский закон. Правильная вещь!
* * *
Правда, случалось, что и этот закон нарушали. Как-то на Токичане в магазин завезли питьевой спирт. Мужики приисковские на ТО иногда этот спирт потребляли. Специфика такая, что если лишка выпить этого спирта, человек теряет ориентир, не знает, куда идти. Один мужик так заплутал, не дойдя 200 метров до дома. Потом поговаривали, что он себе больше всех наливал. Похмеляться после этого спирта легко, воды попил – и опять пьян.
Кстати, спирта этого я решил домой на Урал отправить. Куртки-спецовки у нас классные были: с меховым воротником, теплые, удобные. Думаю, пошлю батьке такую куртку. Когда посылку собирал, в рукава, в карманы куртки натолкал этих бутылок со спиртом. И ведь все дошло, ничего не разбилось.
* * *
Вот он… то есть я, теперешний, пожил, так сказать, и тот двадцатилетний деревенский парень – тоже я. Что изменилось между нами? Разница есть. Всю жизнь проработал на бульдозере, горно-обогатительный комбинат, одна запись в трудовой книжке. Автотракторный цех. Медаль за труд. Прожил я нескучную жизнь. Обернуться назад было некогда, дети маленькие, потом перестройка. Стране нужен металл! А тогда, много лет назад, если бы мне кто-нибудь сказал, мол, судьба твоя такая – не поверил бы.
Ехал я на Колыму за туманом, не за деньгами же… за туманом и только за ним.
Титорага
В нашем АТЦ была такая система: кроме смен по графику, приходилось выходить еще в ночные смены. Чаще вместе с оперативным дежурным. Как правило, это кто-то из высшего начальства. Ездили по срочным делам по полигонам, участкам прииска. Мало ли, аварийная или еще какая ситуация, ЧП, у них полномочий больше, едут, разруливают.
Первое мое дежурство было с начальником отдела кадров, Титорагой. Пока ехали, разговорились. Он меня расспрашивал, откуда родом, кто родители… Говорю, мол, закончил Исовский геологоразведочный техникум.
– Да, да, – подтвердил Титорага, – он по всему Союзу котируется, слышал про него. Исовский прииск тоже хвалят. Даже наши мужики с Гастелло перенимать опыт работы на драгах ездили.
– У меня просьба есть, – воспользовавшись случаем, сказал я, – брат просит вызов сделать.
– А какая у него профессия?
– И буровик, и линейщик, и электрик.
– Пиши адрес, сделаю вызов. Такие люди нам нужны, – улыбнулся Титорага.
Чиркнул я на бумажке адрес, а в душе все было сомнение, вдруг забудет свое обещание или адрес потеряет. Но Титорага был человеком слова.
Братка
В то время мой брат Сергей работал на прииске по добыче платины на Урале. Планировал рвануть с подругой на Дальний Восток, но жизнь сложилась по-другому. «Не получилось, не срослось» – как в песне. Подружка у него была геологом. Договорились, что она поедет на Дальний Восток первой. Уехать-то она уехала, а вот дальше что-то пошло не по плану, видимо. Так или иначе, но я получил письмо от брата, в котором он сообщал, что тоже хочет приехать на Колыму, и просил сделать ему вызов.
После моего разговора с Титорагой прошло полмесяца-месяц. Однажды вечером дверь распахнулась, и в мою общаговскую комнату завалился братка с рюкзаком. Ёкарный бабай, радость!
Он тоже устроился на прииск, работал дежурным электриком на полигоне. Своим общительным, веселым характером он быстро покорил сердца всего семейства Грибневых, да и коллег по работе. Своим красноречием он увлек всех. Как только где соберутся, только его и слышно. Нина Алексеевна все смеялась: два родных брата, а такие разные, один молчит все время, а второго – не остановишь.
В поселке все знали, что мы братья. Иначе как «братки», нас никто не называл. Ну и мы тоже друг к другу обращались – братка.
Разница в возрасте у нас с Сергеем невелика. Пока росли, в детстве нас даже принимали за двойняшек, так были похожи. Общие увлечения, общие забавы, деревенская работа по хозяйству крепко нас сплотили. По праву старшего Сергей в детстве меня неоднократно выручал из затруднительных ситуаций.
Как-то раз лет в семь меня угораздило залезть на высокую ель, росшую за огородом. Влез я на нее лихо, поглядел вниз – и обомлел: высоко, страшно. Словно сковало всего. Сижу на елке и ору благим матом. На крик прибежали взрослые. Судят-рядят, как меня сверху спускать. Тут Сергей, недолго думая, взобрался на дерево, успокоил меня, и мы вместе потихоньку спустились на землю, где я получил добрую взбучку от матери. Но это была уже мелочь.
Однажды ранней весной во время ледохода на реке устроили катание на льдинах. Запрыгнули сразу несколько человек на большую льдину, которая крутилась в огромной майне (прорубь). Вдоволь накатавшись, стали поочередно спрыгивать на берег. А льдина все крутится, то к одному борту майны подойдет, то к другому. Все спрыгнули, а меня как заклинило. Только нацелюсь прыгнуть, и назад. Сергей видит такое дело: сам обратно на льдину запрыгнул, скомандовал: «Делай, как я!» И мы вместе спрыгнули на берег.
По жизни мы с Сергеем всегда были близки, но на Севере это единство стало еще крепче. Мы порой понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Даже несмотря на нашу разную внешнюю комплекцию, нас часто путали. Меня называли Сергеем, а к нему обращались Василий. Мы к этому относились спокойно.
Порой, бывало, в контору по делам заедешь, из бухгалтерии кто-нибудь выглянет: «Зайди-ка, получи премию за брата». Сергей тогда электриком работал, и им частенько, когда план участок делает, выписывали премии. Небольшие, конечно, рублей 10–15.
Я уже упоминал, что Сергей всегда легко сходился с людьми, был в центре внимания как веселый хороший рассказчик. Надо отметить, что братка был еще и отличным знатоком своего дела и хорошим организатором. Профессиональный линейщик, электрик, для него секретов в своем деле не было. Он лазил по опорам, как кошка. Мог на спор залезть на опору без когтей, вызывая заслуженный восторг своих коллег по бригаде. Он одинаково был силен и в теории, и в практике. Когда мы сдавали экзамен на допуск работы на высоте, Сергей поразил экзаменатора, главного энергетика прииска «Дальний», своими обширными знаниями по электрике.
Организаторские способности помогли Сергею в дальнейшем возглавить нашу бригаду по строительству ЛЭП. Но надо сказать, что даже будучи бригадиром, он никогда не уклонялся от работы, наравне со всеми бил ямы под опоры, выполнял всю тяжелую работу и умудрялся вовремя решать все необходимые вопросы с приисковым начальством.
Так мы и работали: я, Вернадский, братка. У нас троих даже татуировки были одинаковые. Мы еще в студенческие годы их сделали.
