Марьина исповедь

скачать книгу бесплатно


– Спасибо, – довольно сказал Абрам, – похороны мы назначим на вторник, на 12-е июля, на 10 часов. Сегодня же дадим некролог и объявление с вашим соболезнованием в «Санкт-Петербургские Ведомости». Нам нужен аванс 50 % и парадный мундир вашего супруга.

Эмма позвала горничную.

– Даша, дайте, пожалуйста, господам парадный мундир Аполлинария Матвеевича, а деньги, – обратилась она к братьям, – я завезу вам завтра, с утра.

– Благодарствую, мадам, – растёкся в улыбке Абрам.

– А вы поплачьте, – сделав святое лицо, произнёс Арон, – это так помогает.

Раскланявшись и забрав парадный мундир, господа Лакрицкие удалились.

Ко?да

Аполлинарий Матвеевич вернулся домой около двенадцати, не нарушая пятничных традиций. Состояние его было, как говорят доктора, тяжёлое, но стабильное. Не включая света, он разулся и тихонько направился в кабинет. Проходя через столовую, задел стул. Эмма уже была в постели, но ещё не спала и, услышав движение предметов, подумала: «Дух вернулся, ещё девять дней бродить будет». Потом послышалось дребезжание стекла в дверцах буфета. «Завтра непременно нужно будет завесить все зеркала», – испуганно решила она и укрылась с головой. Гирин прошёл в свой кабинет. Диван был не застелен, как обычно по пятницам, но плед лежал на спинке. «Непорядок», – это последнее, что пришло ему на ум, и упав не раздеваясь, он заснул сном младенца.

Проснулся Аполлинарий Матвеевич в девять часов утра по двум причинам: часы настойчиво отбивали эту цифру и одновременно позвонили в дверь, в это время приносили субботнюю газету. Через несколько минут послышался ещё один звонок, горничная открыла дверь, в голосе её зазвучали весёлые нотки. «Кого это черти принесли в субботнее-то утро?» – подумал Гирин. Дверь закрылась. Ушли. Тишина. Можно было опохмелиться. Он встал, тихонько приоткрыл двери в столовую и увидел горничную, расправлявшую большой букет полевых ромашек у стола. Даша обернулась, тихонько по-девичьи вскрикнула и рухнула в обморок. «Вот те раз, – удивился Гирин, – испугал девку, нельзя так больше, крадучись». Подойдя к столу, он сначала взглянул на горничную, потом на букет и увидел в нём записку. Здесь сработало мужское любопытство. Записка была следующего содержания: «Дорогая моя Эмма, мои экзамены по траектории полёта были ещё в кадетском училище сданы на «отлично». Предмет успешно достиг своей цели, правда, пострадал горшок с геранью, но теперь Вы свободны. Посылаю Вам этот букет и надеюсь на вознаграждение. Буду ждать Вас у себя, как обычно, во второй половине дня. Ваш А.П.». Рядом возле букета лежала утренняя газета, и в глаза ему кинулась чёрная рамка «Жена и дети с чувством беспредельной скорби извещают родных и знакомых о кончине волею божьей АПОЛЛИНАРИЯ МАТВЕЕВИЧА ГИРИНА. Заупокойная обедня завтра в 9 часов в церкви Святого Димитрия, а погребение на Новодевичьем кладбище во вторник 12-го июля в 10 часов». Вчерашний вечер помнился ему смутно, только отдельными, яркими вспышками: ресторан, официант, вечерняя улица и темнота. Вопросов было много, но больше всего его интересовало одно: «Как оказалась на столе его украденная шляпа?»

Орден и брошь

Все наши чувства, ощущения и всё восприятие окружающего мира сходятся в конечном счёте в одной точке, которую мы называем – душа. Стартовый капитал, генетически заложенный свыше, ставит каждого из нас лишь на первую ступень широкой мраморной лестницы, которая уходит высоко в небо и называется процессом воспитания души. Преодоление каждой ступени этой лестницы требует немалого терпения и сил, бессонных ночей и размышлений. Шаг за шагом, поднимаясь выше и выше, мы открываем для себя огромный мир, полный красок и эмоций, он учит принимать решения и преодолевать страх, бороться с невзгодами и переживать отчаяние, питает нас своей энергетикой. Негатив мы аккуратно складываем в чёрные пакеты и оставляем на пройденных ступенях, а вот положительными эмоциями стараемся напитать всё, что нас сопровождает на подъёме, даря частички своей души не только людям, но и окружающим нас предметам.

Если быть достаточно наблюдательным, то можно заметить, что всякая вещь, которую мы делаем своими руками, получаем в дар или попросту приобретаем в магазине, не спешит даваться нам, сопротивляется, что ли, проявляет волю. И эту волю мы стараемся преодолеть, мысленно вступая с ней в контакт, создавая незримое присутствие живой тайны между предметом и человеком. За долгие годы эта вещь пропитывается нашей аурой, становится чем-то бесценным и, несомненно, одушевлённым.

– Не верю! – скажет убеждённый материалист.

– Да? Хорошо. А как же драгоценные камни, за которыми тянется целый шлейф смертей и исковерканных судеб, или известные картины: «Водяные лилии», «Поклонение волхвов», «Плачущий мальчик», закрепившие за собой дурную славу. То, что в этих предметах есть чья-то энергетика, сомнения нет, а значит, есть и частичка чьей-то души. Одна душа похожа на потрёпанную тряпку со сквозными дырами, от неё не жди ничего доброго, другая – на холст из белых чистых ниток, и грязь к ней не липнет. Ведь насколько же велика сила чудотворной иконы, писанной монахами и намоленной веками. Сможете ли вы назвать её «неодушевлённой»?

Добро, несомненно, мудрее и старше зла, а значит, и сильнее, мы храним его в наших оберегах и амулетах, зная, что в трудный час оно обязательно проявит силу. Поэтому ваше «Не верю!» звучит неубедительно.

Ящик №254

Кабинет, из которого её вынесли, чем-то напоминал один из залов дворца, в котором очень давно, ещё в пору далёкой молодости, ей уже приходилось бывать. Тот же длинный коридор с арочными окнами, та же ширина лестничных пролётов, те же люстры, только всё какое-то неживое, холодное. Нет, всё стало намного богаче и краше, но неживое. Раньше здесь витал дух хозяина, семейного очага, сейчас же пахло моющими средствами, имеющими неестественный фруктовый запах, и кошками, единственными постоянными обитателями этих стен. Человек, который бережно нёс её всю дорогу, открыл длинным ключом высокую дверь с надписью: «Хранилище №4». Войдя в комнату, развернул какую-то бумагу и, словно по карте, нашёл нужный ему шкаф. Выдвинув ящик под номером 254, он аккуратно положил туда принесённую вещь. Шаги удалились, хлопнула дверь и наступила тишина.

– Ушёл, ушёл, ушёл, – через какое-то время пронеслось шепотом из соседних шкафов.

– О, как хорошо, – сказал мужской голос справа и громко чихнул, – не до конца задвинули ящик. Хоть немного свежего воздуха и света. И опять эта проклятая пыль. – Было видно, как пылинки проникают в ящик через световую щель.

– Кто здесь? – спросила настороженно принесённая вещь.

– Не переживайте, сударыня, – ответил всё тот же голос, – в этом склепе нас только двое. Разрешите представиться: Императорский Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Моим кавалером был полковник Воинов Юрий Иванович. А Вы, как я понимаю, брошь?

– Да что ты понимаешь! Понимает он… – произнесла она с возмущением. Страх и новая обстановка говорили ей, что лучшее средство защиты – это нападение. – Я женское украшение, каких на свете больше нет. Я никогда ни с кем не делила своих подушечек и шкатулочек! И почему здесь такой сильный запах табака? Ужас! Я что, в ящике для сигар?!

– А Вы ещё та штучка, – обиженно произнёс орден, – послал же бог соседку.

– Соседку? Солдафон! – отрезала брошь.

– Змея, – спокойно парировал орден. Она на самом деле была украшением в виде змеи.

– Что?! – она начала задыхаться от ярости. – Хам!

Орден ничего не ответил. Послышалось шушуканье соседей: «Не приживётся. Сварливая старуха. Обидеть такую почтенную вещь. Нехорошо. Некрасиво. Неправильно».

Женская логика

С тех пор прошли три дня. Днём все обитатели хранилища вели себя тихо, а когда движения во дворце прекращались и за окном зажигались фонари, делились воспоминаниями и впечатлениями из прошлой жизни. Брошь упорно напрягала слух, но слышала только обрывки отдельных фраз, непонятно о чём рассказывающие и неизвестно от кого прилетевшие. Страх уже заменило спокойствие, а желанное одиночество – жажда общения. Освоившись на новом месте, она искала повод для разговора, но после такого начала знакомства найти нужные слова было не так-то просто, и в ящике по-прежнему царила тишина, лишь изредка нарушаемая чихающим по нескольку раз кряду соседом. Так, после очередного приступа, брошь решила прервать молчание.

– Лучше бы они закрыли ящик, – с волнением произнесла она, – я уже устала считать пылинки. Они так и норовят сюда залететь. А что ты молчишь? Я испугалась и наговорила каких-то гадостей, в конце концов, я дама, у меня всё зависит от настроения. – В голосе послышались капризные нотки. – Ну хорошо, если это так для тебя важно, извини.

– Типично женская логика, – промолвил орден, – я знаю, что была не права, но виноват в этом ты.

– Да. Я люблю в себе всё, в том числе и свои недостатки. А что здесь плохого? И не надо трогать женскую логику. Скажи, может ли дама за одну ночь прокутить всё своё жалование, или драться стенка на стенку, или сыграть в «русскую рулетку»? Всё это непредсказуемое безрассудство вы, мужчины, называете загадочной русской душой. И если в женской логике есть хоть какая-то логика, то в вашей загадочной душе её вообще нет. А впрочем, мне всё равно, согласен ты со мной или нет.

– Сударыня, если Вам всё равно, то к чему столько эмоций? – сказал спокойно орден. – И почему Вы постоянно обращаетесь ко мне на «ты»?

– Если женщина говорит, что ей всё равно, то как раз это ей и небезразлично. Ладно, если хочешь, можешь тоже обращаться ко мне на «ты». Я не против.

– Другого ответа я и не ожидал. – Немного помедлив, орден добавил: Век каждой награды короток, потому что у нас всего один хозяин. Лет десять я красовался на груди, после чего в карманы мундира обильно насыпали табаку и повесили в шкаф. Ненавижу запах табака, его из меня уже никогда не выветрить, а ещё у меня аллергия на пыль, поэтому и чихаю. Даже не знаю, сможем ли мы с Вами поладить? Как Вы думаете?

– Мне думать вообще вредно, потому что я могу и передумать, – она кокетливо улыбнулась. – Я пошутила. Конечно, поладим. Если есть с кем поговорить, молчание для меня – яд. Тишина порождает дурные мысли. Я же не знаю, о чём ты думаешь. Эти мысли начинают терзать меня, от этого можно и умереть.

– О, сударыня, Вам не страшен ни один яд, судя по Вашему характеру, Вам обеспечено бессмертие. Вы как та звезда, холодная и вечная.

– Да. В нас есть что-то общее. Жаль, что звёзды так далеки. Но порою, когда нам удаётся увидеться, я слышу, как мои камушки переговариваются с ними.

Идиллия

Их диалог, начавшийся с вечера, продлился до самого утра. Словно два вулкана, спавших долгие годы, вдруг проснулись и начали выплёскивать накопившиеся лавы эмоций, мыслей, воспоминаний. Сначала возникло чувство уважения, а позже ещё что-то, более важное и нужное, доселе для них неизведанное. Она уже привыкла к запаху табака, забыла их первую встречу и всё чаще стала беспокоиться о его здоровье. Он, почувствовав прилив сил, рассыпался при каждом удобном случае в комплиментах. Время, безнадёжно застывшее, качнуло маятник и стало набирать обороты, с каждым днём ставя всё новые и новые рекорды.

– Вы на самом деле очень красивы и понравились мне сразу. Был бы я помоложе, – мечтательно произнёс орден, – я бы доказал Вам всю чистоту моих намерений, а если бы кто-то встал на моём пути, я бы дрался с ним на дуэли.

– Да, с годами я только хорошею, и ты даже не можешь себе представить, сколько раз из-за меня дрались на дуэли. «Эта брошь многих сведёт с ума», – так сказал мастер, который меня изготовил, разглядывая напоследок. И в первый же день в Ювелирный дом вошёл почтенный господин: «Я бы хотел приобрести это украшение, но таких денег у меня в наличии нет». Он оставил задаток, а оставшуюся сумму пообещал завезти на следующий день, до полудня. Вскоре зашёл ещё один покупатель, офицер средних лет, и тоже пожелал приобрести меня. Ему отказали, но сообщили, что покупатель должен явиться до 12 часов и выкупить украшение. Он дождался почтенного господина и стал его всячески уговаривать предоставить ему возможность приобрести меня, но все попытки были тщетны. И тогда офицер, явно не желавший отступать, произнёс: «Я забыл представиться: Великий князь Сергей Михайлович Романов. Ни в коем случае не хочу злоупотреблять своим положением, но это украшение, – сказал он шепотом, – я приобретаю по просьбе самого Государя императора и, если Вы мне не уступите, я буду вынужден прибегнуть к более решительным мерам».

– А моей первой владелицей была прима-балерина Императорского Мариинского театра. После очередного спектакля она крепила меня к своему вечернему платью и выходила к ожидавшим её гостям. Все с восхищением аплодировали, кавалеры кланялись, а дамы весь вечер не могли оторвать от меня глаз.

– Сударыня, это неудивительно. При виде вас можно потерять голову и наделать много глупостей. А Вы знаете, за меня тоже один раз чуть не подрались.

– Да, – сказал орден, значительно повысив интонацию, – было это в конце сентября 1919-го года. Служил в то время мой Юрий Иванович в армейской разведке под Новороссийском, и был у него денщиком ефрейтор Нефёдов, из донских казаков. Они даже внешне похожи были: оба высокие, с усами, и по возрасту почти одногодки. Знал Нефёдов службу свою отлично, звать лишний раз не приходилось, и на передовой, и в карточных баталиях тенью был своему командиру. Одно плохо: молчун, что ни спросишь: «Так точно, Ваше благородие; будет исполнено, Ваше благородие», – других слов из него и не вытянешь. И тут поручено было Юрию Ивановичу доставить секретный пакет в штаб корпуса. Ехать решено было вдвоём, чтоб не привлекать лишнего внимания. На сборы полчаса, пакет приказано хорошенько спрятать, и Нефёдов зашил его под подкладку кителя. Выехали ближе к вечеру, в дороге ливень застал, темень несусветная. Куда ехать, сам чёрт не разберёт. Увидели огонёк, оказалось: хутор, решили заночевать. Хозяйка – странная бабка, такая услужливая, всё спать укладывала, а дед исчез куда-то. Неспокойно стало на душе Юрия Ивановича, не стал он сапоги снимать, так на лавку и лёг, а китель у печи повесил, просохнуть. Только улеглись, откуда ни возьмись банда налетела. В то время много народу по степям да по лесам шастало. Залетели, скрутили и сразу к стенке под ружьё. Зажгли лучину, вошёл главарь, в красных галифе, бекеша нараспашку, в папаху зелёная лента вшита. Осмотрел комнату, увидел китель возле печи, медленно перевёл взгляд на пленников и, шевеля своими тараканьими усами, спрашивает:

– Чей китель, кто из вас золотопогонник?

Тут Нефёдов и отвечает, мол мой. Юрий Иванович даже дар речи потерял от такой наглости. А главарь так, с ухмылкой:

– Что ж ты крест свой белый без присмотра оставил? Сёмка, хочешь, я тебе крест подарю?

– Враньё это всё, мой это китель и крест мой, – процедил Юрий Иванович.

– Что? – возмутился Нефёдов. – А по зубам не хочешь?

– А ну, цыц здесь, – заорал главарь, – раскудахтались петухи. Сёмка, уведи этих, завтра утром разберёмся. Да посади порознь, одного в погреб, а другого в сарай, чтоб они морды друг другу не расцарапали. И скомандуй там, чтоб на стол накрыли, жрать охота.

А под утро на выручку пришёл целый эскадрон. Отбили. Оказывается, Нефёдов в сарае-то лаз нашёл, сбежал и подмогу привёл. Освободили Юрия Ивановича из погреба, надел он свой китель, который так и висел у печи, и вызвал Нефёдова.

– За то, что подмогу привёл, – говорит, – благодарю за службу. А за цирк вчерашний ответишь по всей строгости.

– Не серчай, Ваше благородие. Не со злого же умыслу. Представил я себе, как перед господином полковником стоять буду и докладывать, что не сберёг Вас. Думаю, уж лучше пусть меня расстреляют, чем такой позор пережить. Ну, а что по зубам дать обещал, так это чтоб поверили.

Успокоился мой Юрий Иванович. Достал из внутреннего кармана часы, самим Деникиным дареные. «Держи, – говорит, – заслужил. Но только за то, что вовремя подмогу привёл».

Вот так Нефёдов и часы с надписью «За Отвагу и Усердие» получил, и жизнь моему хозяину спас.

– А я тоже однажды жизнь спасла, и не одну, а целых шесть. Ты отдохни немного, а я расскажу. Было это в 1940-м году, в Польше. В то время моей хозяйкой была госпожа Подольская, её супруг был владельцем металлургического завода «Людвикув» в Кельце, а с приходом немцев организовал ещё и ремонтные мастерские для тяжелой немецкой техники. Жили супруги в достатке, такие при любой власти свой доход всегда имели. А вот Польша переживала тяжелые времена, почти каждый крупный город имел своё еврейское гетто. Не обошла эта участь и Кельцы. Госпожа Подольская очень сильно события эти переживала, много невинных людей незаслуженно страдали, были среди них не просто знакомые, а и друзья семьи, верные помощники мужа, и она то вещи тёплые, то продукты через охрану передавала. И тут прошёл слух, что скоро всех отправят в концентрационный лагерь, а оттуда надежды на возврат уже не было. Нужно было действовать быстро, и моя госпожа без согласия мужа решилась на очень рискованный шаг. Она пошла к самому коменданту города, штурмбаннфюреру СС Кранцу; тот несколько раз обедал у них дома, но всё же визитом нежданной гостьи был удивлён.

– Чем обязан, госпожа Подольская, – спросил Кранц, услужливо пододвигая ей стул. Невысокий рост, острый нос, глаза, близко расположенные к переносице, внешне делали его похожим на лиса, что соответствовало характеру.

– Господин комендант, мой визит носит сугубо личный характер, и супруг о нём не должен знать. Пусть это останется нашей тайной.

– И всё же чем обязан? – спросил Кранц, усаживаясь в своё кресло. Слегка приподнятые кончики его губ напоминали улыбку официанта в ожидании чаевых.

– Я знаю, что Вы большой ценитель искусства, и не только живописи, но и ювелирных украшений. Во время последнего обеда я видела Ваш взгляд, кинутый на мою брошь. По-моему, она произвела на Вас сильное впечатление.

– А Вы наблюдательны, госпожа Подольская, вещь, несомненно, интересная, но не до такой степени, чтобы украсть моё спокойствие.

– Не скажите, господин комендант, это украшение не только шедевр, но и имеет богатое прошлое. К его истории причастен сам русский царь Николай. – И она достала платок, в котором я была аккуратно завёрнута.

– Всё имеет свою цену, – сказал с ухмылкой Кранц, – Вы же пришли сюда не для того, чтобы ещё раз подразнить меня?

– Нет, ни в коем случае, – развернув платок, она бережно положила меня на стол, – это украшение Ваше.

Он вскочил с места, чтоб рассмотреть меня поближе, и я увидела, как блестят его алчные глаза. От мысли лёгкой наживы на лбу выступили маленькие капельки пота.

– И что Вы хотите взамен? – он поднял довольный взгляд на гостью.

– Мне нужны паспорта и люди, которые находятся у Вас в гетто.

Улыбку тут же сменила лисья гримаса, левая щека нервно дрогнула.

– Это невозможно. Уже готовы списки к отправке.

– Жаль, – кокетливо сказала моя хозяйка, опустив глаза от пронизывающего взгляда и кладя меня обратно в платок, – придётся обратиться к начальнику гетто, говорят, он более сговорчив.

– Не торопите события. – Он положил руку на платок, сжал его вместе со мной и засунул себе в карман. – Я постараюсь Вам помочь. О ком идёт речь? Сколько человек?

– Шесть, – и она достала из сумочки листок, – вот список имён. И паспорта мне нужны такие, чтоб они могли пересечь любую границу, на которой стоят Ваши войска. Я могу на Вас рассчитывать?

Он отошёл к окну и повернулся к ней спиной, чтобы не показывать начавшегося нервного тика, который беспрерывно дёргал щёку.

– Вы же понимаете, насколько опасна Ваша просьба. Зачем Вам это?

– Это не просьба, господин комендант, я бы назвала это выгодной сделкой.

– Приходите завтра, – не поворачиваясь, процедил он сквозь зубы и, чуть помедлив, добавил: за паспортами.

Я не принесла ему счастья, как и многие другие украшения, которые были добыты им нечестным путём. После войны он бежал в южную Америку, прихватив и нас с собой. Там каким-то бандитам попытался продать одно из украшений, а ночью они залезли и перерезали ему горло. Любая вещь, добытая нечестным путём, никогда не приносит ничего хорошего. Как люди не могут этого понять? Мне его не жаль, а вот к госпоже Подольской я бы с удовольствием вернулась ещё раз.

– Да, она сильная женщина, – сказал восторженно орден. – Уверен, что сердце выскакивало у неё из груди, но она выиграла эту битву. А знаете, как бьётся сердце, когда человек летит навстречу смерти? Громче топота копыт. Ни один мускул на лице не дрогнет, шашка в руке как влитая и только сердце бешено отсчитывает секунды до столкновения. Как будто оно вбирает в себя весь страх, душит в своих тисках и не даёт ему вырваться наружу, помогает в трудную минуту. Помню один бой, было это под Харьковом…

И как только брошь заканчивала одну свою историю, орден начинал очередную свою. Они говорили дни и ночи напролёт, им всегда находилось что рассказать друг другу, им было хорошо вдвоём. Прожив столь яркие жизни, накопив массу впечатлений и сохранив своё «Я», они только сейчас поняли, насколько интереснее ощущать себя половинкой местоимения «МЫ». Когда тебе есть с кем поделиться своими радостями и горестями, мыслями и воспоминаниями. Когда есть о ком заботиться или просто есть кому пожелать доброго утра.

Экспертиза

Идиллия, которая длится вечность, называется раем, а вот жизнь людей и предметов имеет свой срок и порой зависит от обстоятельств, сопротивляться которым нет никакой возможности. За месяц, что брошь провела в ящике, в хранилище приходили разные люди. Что-то приносили или уносили, мерили температуру помещения, вытирали пыль и даже спали на стульях, но делали всё это тихо, и вдруг пришла шумная компания из трёх человек, которая вызвала у всех предметов неподдельное любопытство.

– Сергей Михайлович, византийские монеты времён императора Юстиниана, 4 штуки. Вот накладная.

– Спасибо, Ниночка, следующее: шкаф номер 7, ящик 254: орден Святого Георгия и золотая брошь в виде змеи.

Ниночка убежала и, найдя нужный шкаф, выдвинула ящик, яркий неоновый свет ослепил его обитателей.

– Боже, как я соскучилась по свету, – сказала с радостью брошь.

– А мне с Вами и в темноте было светло, – парировал комплиментом орден.

Ниночка аккуратно достала из ящика брошь и орден, а также лежащие под ними бумаги, и положила их перед сидящими мужчинами. Сергей Михайлович взял крест и стал пристально рассматривать его через лупу, заглядывал под ленту, тёр мягкими перчатками по эмали. Ордену всё это напоминало медицинскую комиссию. Если ещё месяц назад он с уверенным равнодушием сказал бы: «Доктор, отправьте меня в утиль. Я устал», то после встречи с брошью он воспрял духом, у него опять появился интерес к жизни, и надежда заставляла его бормотать: «Оцените меня по достоинству, я ещё могу быть полезным». Всё это длилось около минуты, после чего Сергей Михайлович начал говорить:

– Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени. Колодка, бант и крест подлинные. Эмаль на кресте имеет незначительные трещинки. Цвет эмали немного потемнел от времени. Сколов не наблюдается. Николай, вы успеваете за мной записывать? – спросил он молодого аспиранта, сидящего напротив.

– Да, конечно, – тот поднял глаза, – интересно, кому он мог принадлежать?

– Судя по колодке, одному из героев Первой мировой, – отложив орден в сторону, он развернул вчетверо сложенный лист бумаги и начал читать: «Воинов Юрий Иванович, на 1915-й год подпоручик. При атаке германской позиции у деревни Тартак, 18-го сентября 1915-го года, ворвался во главе своей роты в неприятельский окоп, захватил действующий пулемёт и пленных, которых доставил в штаб своего полка. Участник Гражданской войны, полковник, эмигрировал с бароном Врангелем из Крыма. Умер в Париже в 1967-м году». Человека уже нет, а этот орден будет продолжать нести память о нем через века.