Our hearts goddamn us

Ярослав Тимонин

Our hearts goddamn us

Раз-два-три-четыре-пять

Вышел Мишка погулять

Он пошёл по всем бульварам

Он искал друзей у баров

Спасибо. Считалочка

Суббота, 30 апреля

Резкое выныривание из тёмной воды, когда стекающие капли ещё некоторое время застилают глаза; постепенно проходящая дезориентация. Впервые за долгое время был заведён всего лишь один будильник, и то на одиннадцать утра – просто чтобы обезопаситься от подъёма совсем уж в позднее время. Организм нельзя было назвать выспавшимся: один из тех случаев, когда спать можно сколько угодно и общее состояние от этого практически не изменится. Прокручивая в голове эту мысль и отгоняя навязчивое желание вернуться в забытье, я заставил себя вылезти из постели.

Непривычно и даже дико было осознавать, что на сегодня нет никаких важных и срочных дел. Естественно, дела были, но их без особого зазрения совести можно было пропустить или отложить, что не могло не радовать. Это давало ощущение свободы, а компенсировалось невероятно быстрым течением времени – несмотря на его неинтенсивность. Непозволительно долгий выбор завтрака, чтение, просто отдых и неторопливый сбор вещей в предстоящую поездку. Удивительно, какой приятный эмоциональный след может оставлять день, наполненный не событиями, а возможностью в этих событиях не участвовать (как жаль, что подобная возможность предоставляется столь редко).

Небольшая заминка с пальто – а, точнее, его отсутствием – к счастью, разрешилась: уже у входа в здание вокзала, в опасной близости от времени отправления поезда, со мной встретился господин Г., ради этого покинув своё свидание. Смена верхней одежды сразу после рамок металлоискателей, и вот уже в скором темпе мы шагаем по холодной плитке перрона вдоль поезда на Москву; куря без помощи рук, занятых вещами. Частицы пепла, вырванные потоками прохладного воздуха, остаются на тёмной материи, в голове – смесь остатков беспокойства и полуулыбки от происходящего. Объятие на прощание, возвращение недокуренной сигареты, посадка за пару вагонов до нужного. Две минуты, проведённые в переходах из тамбура в тамбур, поезд отправляется.

Воскресенье, 1 мая

Ночь прошла беспокойно: сон вперемежку с полузабытьем и слишком частое возвращение в реальность. Около четырёх утра невозможность провалиться в убаюкивающую чёрную пустоту заставила всё-таки вылезти из койки, и около часа я простоял в коридоре, наблюдая в окно за сменой кадров лесов, перелесков, полей и небольших поселений. Эта картина невероятно успокаивала и не требовала мыслительного процесса, превращая смотрящего в чистое созерцание. Вскоре сонливость накрыла мягким и тяжёлым покрывалом: я вернулся в купе и забылся почти до самого приезда в Москву.

Первые полтора часа прошли в кофейне на территории вокзала – время было раннее, и небольшой выбор открытых заведений ему соответствовал. Слегка помятый экземпляр «О психологии бессознательного» удивительно хорошо сочетался с грязноватым столом, терпким кофе и наблюдением за разнообразными посетителями, только прибывшими или уже готовыми отправиться в путь. Мужиковатого вида работники вокзала, семьи с детьми, одинокие девушки, небольшая спортивная команда, вежливый бариста и официантка с крайне уставшим лицом, вскоре закончившая смену и быстрыми шагами покинувшая кофейню. Возможно, из-за раннего часа, в который при хорошем стечении обстоятельств лучше было бы поспать, но в тот момент за каждым из этих образов вырастала тень из проблем, которую фантазия стереотипно, но так реалистично выхватывала из невероятного ассортимента сложностей жизни.

Эмоции почти не отозвались, восприняв работу сознания как нейтральный факт. Может, дело было в лёгкой физической разбитости – своё телесное состояние обычно с лёгкостью перекрывает потоки эмпатии, и сейчас это было к лучшему. Впереди был целый день, предвещавший что-то хорошее, что-то уже давно знакомое и новое – и это вдохновляло.

Просидев на одном месте сколь возможно долго, я удалился из кофейни и здания вокзала. За тяжёлыми створками дверей наконец возникло чувство приезда в одну из точек путешествия, каким бы локальным оно ни было.

Москва, которую я не видел вот уже восемь месяцев, яркими пятнами врезалась в сознание в лучах уже набравшего силу майского солнца. Разворачивающиеся во все стороны масштабы и расстояния вновь напомнили об ощущении другой страны, несмотря на прожитые здесь пять лет. Это было и не приятно, и не дискомфортно – просто чуждо и непривычно, именно как при выезде за границу. Величина и размах, казавшиеся лишними и ненужными, воспринимались результатом нерациональной, даже стихийной траты энергии в безразмерное лоно гигантизма – и производимое впечатление не казалось достаточной движимой силой. Возможно, всего лишь не прошло тест моё честолюбие.

*Название любого города* – город контрастов, и эта фраза в полной мере относится к Москве. Как и во многих других местах, здесь вокзал и окружавшая его территория более интенсивно демонстрирует данную особенность: взгляд опускается с видимой на огромном расстоянии сталинской высотки на неравномерные, хаотичные группы людей разительно отличающегося социального статуса (в которых естественным образом выделяются особые касты жителей районов транспортных узлов), а другие органы чувств – на смесь беспорядочных и по большей части неприятных (речь о привокзальных территориях) звуков и запахов.

Впечатления здесь почти каждый раз – одни и те же, и для скорейшего избавления от них необходимо переместиться на некоторое расстояние от места прибытия.

Но так уж вышло, что впереди ждала не Москва, а дача под Клином. Это обстоятельство скорее радовало, поскольку вносило элемент сумятицы в привычные ожидания от поездки из Петербурга – в воздухе витал флёр спонтанности, несмотря на спланированность всего мероприятия.

Я ожидал госпожу Е., знакомству с которой обязан господину Г. – и этому факту я не перестаю радоваться. До её прибытия оставалось ещё около получаса, которые, за неимением лучшего варианта, решено было заполнить неспешным брожением вперёд-назад по Комсомольской площади.

Рядом шумела обширная группа, состоявшая почти целиком из школьниц, прибывших то ли на экскурсию, то ли на какие-то соревнования. Мне было одновременно радостно и слегка грустно за них, поскольку сопровождение из «взрослых» в явном виде если не властвовало, то довлело, даже будучи представлено подавляющим меньшинством.

Одновременно и невольно возникли мысли и вопросы: сколько из них в будущем переедет сюда, сколько они испытают ярких, захватывающих эмоций, сколько раз будут проклинать этот город, задыхаясь от усталости и его давления, и сколько раз его боготворить, как много моментов одухотворяющего восторга и разрушительного разочарования переживут? Тезис для себя: как бы сильно вектор эмоциональной оценки пережитого здесь ни походил на изломанный пульс, на данный момент я ничуть не сомневаюсь, что опыт этот я не стал бы обменивать ни на что.

Несколько шагов в сторону и несколько затяжек. Спонтанное раздражение от необходимости нести две сумки и мгновенно возникшая благодарность за то, что получилось уместить необходимый набор вещей в них же – объективно, совсем не больших и не слишком тяжёлых для перемещения.

Освободилось место в ряду скамеек, занятом десятками переживших сотни тысяч впечатлений микрокосмов. По соседству сидел пожилой мужчина, которого хотелось назвать «советским дачником». Потрёпанный плащ, штаны неопределённого цвета, излишняя в это время года шапка и чуть мутноватые очки с толстыми круглыми стёклами, от которых взгляд казался чрезмерно жалостливым. Дополняла образ прямоугольная сумка неадекватных размеров, стилистически подходящая разве что к потрёпанному плащу и штанам неопределённого цвета, да, может, к очкам с толстыми круглыми стёклами – но ни к чему иному. Усталый, но довольно бодрый внешний вид, кустистые и лохматые брови, немного одутловатые щёки, крупные черты лица и умные глаза – при взгляде на всё это можно было подумать об интеллигенте, который никогда не хотел им быть. К величайшему моему сожалению, сосед оказался из любителей завести совершенно неуместный разговор, от которого невозможно отказаться, не обидев собеседника. Я ненавижу обижать людей без повода, и, как можно было не без усмешки ожидать, ближайшие минут двадцать были проведены в попытках успокоить самого себя и привести себе же доводы, по которым к такому поведению незнакомцев следует относиться с пониманием.

Обстоятельства, благодаря которым этот человек из прошлого оказался именно в это время (около восьми утра) именно в этом месте (скамейка напротив Ленинградского вокзала) были одновременно драматическими и анекдотичными. Поссорившись с женой, и, получив от неё настоятельную рекомендацию в шесть утра покинуть семейную квартиру с целью временного дистанцирования на территории дачного участка, он совершил ход конём и начал день в пять часов утра, заявив, что по собственному желанию собирается съездить за город. Естественным образом день его супруги начался в это же время, что никак не входило в её планы. Перевернув таким образом игру, этот советский Мориарти направился к месту нашей с ним будущей встречи, позабыв, однако, то ли паспорт, то ли ключи (обстоятельства разговора не позволили с должной точностью запомнить эту деталь). Неумолимый рок судьбы призвал нашего героя обратно домой, и не менее неумолимый – его жену выйти за ним вслед с целью передачи забытого предмета повышенной важности. Как и можно было ожидать, они разминулись, однако через некоторое время встретились в общей квартире. К этому моменту дама его сердца (примем это имя с должной степенью лояльности к недостатку достоверных сведений) успела подостыть после вчерашнего конфликта. Однако мужчина твёрдых жизненных принципов был неумолим, и с видом воплощения уверенности вновь отправился к намеченной цели. Последний факт вовсе не убеждает в его приверженности первоначальным планам в ту минуту: по собственному опыту хочется с некоторой грустью подтвердить, что зачастую мы совершаем поступки из некоего внутреннего чувства «долга» перед самоуважением, даже если всё наше естество в этот миг противиться такому развитию событий. Приводит ли такая линия поведения к положительным результатам? Вероятнее всего, да, однако сложность жизни в широком смысле этих слов не позволяет хоть сколько-то насладиться результатами такого поведения; более того, как правило (опять же, в рамках субъективного опыта) не даёт никаких эмоций, кроме разочарования, сожаления и вины, слишком быстро поглощающего удовлетворение от «правильности» совершённого.

Очередной пережёванный многократно тезис для себя: ни черта не ясно, как правильно жить эту жизнь, и чем больше прожито, тем менее ясной становится карта предпочтительных действий.

И без того достигающий слишком высокой планки дискомфорт усилился, когда речь, не прекращающаяся более, чем на минуту (именно тот тип речи, когда ты только успеваешь с облегчением вздохнуть, а собеседник снова продолжает), перешла к изложению недавних фактов к вопросам, самим по себе безобидным, но в контексте ситуации заставляющим проклинать свою вежливость.

– Вы не против, если я покурю?

– Да, конечно

– Спасибо. Тут до вас сидела молодая девушка, когда я достал сигарету. Тоже спросил, не против ли она. Говорит, против. Предложил ей поменяться местами: ветер же в ту сторону. Вы же знаете, что такое «роза ветров»? А она обиделась и ушла. Про «розу ветров» не слышала…

– Хм

И всё в таком духе. Узнав, что нам ехать в одном направлении, мужчина явно обрадовался и даже предложил вместе выпить пива. Ясно осознавая, что ещё не достиг такого уровня спонтанности, невзирая на своеобразную привлекательность путешествий, отсылающих к «Москва-Петушки» в смысле богатства пережитого опыта, я всё же сообщил, что еду вместе с подругой – несмотря на очевидные последствия подобного ответа. С некоторой долей ехидности и легко читаемой уверенностью своих предположений мой собеседник (правильнее было бы сказать – оратор) сообщил в двух словах (спасибо и на этом), как его подруга в молодости стала уже упомянутой ранее героиней настоящего. Что бы ты в такие моменты ни отвечал – ничто не способно изменить мнение подобного слушателя, даже если ответы ограничиваются молчанием или улыбкой (особенно улыбкой).

***

Узнавание среди множества других образов; несколько метров, исчезающих за секунду; неконтролируемая улыбка, объятие и первые невнятные фразы, которые невозможно запомнить. Каждый раз это проходит примерно одинаково с близкими тебе людьми, и каждый раз ты знаешь, что это будет именно так, заранее представляешь – и всё равно процесс нисколько не разочаровывает. Более того, эти моменты по какой-то причине откладываются в памяти, символизируя настолько же банальное, насколько справедливое мнение Экзюпери о человеческом общении – с тем лишь уточнением, что зачастую для него не нужны вербальные сигналы. Судить об этом я могу лишь из собственного опыта, однако социальный характер нашего вида, несмотря на великое множество сдерживающих факторов, не вызывает во мне никаких сомнений – различны лишь его формы.

***

Около двадцати минут, проведённых на столь знакомой железной дороге в сторону северного направления от Москвы, и в открывающиеся с характерным звуком двери «Ласточки» входит господин В. Моё знакомство с ним и его последствия заслуживают отдельной – более того, многотомной – книги, скажу лишь одно: я крайне благодарен судьбе за выпавший случай.

Ехать предстояло около часа, и это расстояние протянулось, несмотря на обилие шуток и некоторого обмена впечатлениями. После путешествия из Петербурга в Москву разум отказывался воспринимать поездку до Клина как нечто, способное занять длительное время.

Полусонный выход (выбирание) из вагона, светло-серое и такое типичное асфальтово-бетонное покрытие перрона, лёгкий весенний ветер и часто-переменная облачность, доносящиеся остатки табачного дыма и деликатное ощущение пробуждения после комы. Автоматически передвигаемые по ступеням перехода над железнодорожным полотном ноги, смена подъёма на спуск, успевший отвердеть взгляд упирается в беспорядочное размещение зданий привокзальной области. Никаких ожиданий, но полностью оправданные ожидания.

***

По какой-то причине любые, хоть немного походящие на масштабные, закупки перед праздниками/выездами/посиделками приносят массу удовольствия. Кажется, дело тут даже не в самом предвкушении чего-то приятного и в определённой мере выбивающегося из привычного порядка действий, а из раннего подобного опыта: первый отмеченный в отрыве от родителей Новый год, первые самостоятельно проведённые дни рождения и связанный с ними ворох воспоминаний, ярких, дерзких, пропитанных юностью, ограничениями и свободой, ощущением неразрывной дружбы, первой любви, запахом костра, морозным ночным воздухом, пением птиц в ночи, запахом утренней весенней свежести и свободного для новых сиюминутных планов времени.

Всё вышесказанное, пусть и опосредованно, привело к тому, что в супермаркетах было проведено минут сорок, что нисколько не внесло смятения тратой времени – ранний приезд позволял распоряжаться им с неслыханной щедростью, разбрасываться свободно и без сожалений, что, как мне кажется, является самой большой роскошью на свете.

Дорога в такси до дачи, пусть и недолгая, с большим наслаждением была воспринята как разновидность отдыха: полураскрытое окно, бьющий в лицо и уже достаточно тёплый майский ветер; всё, что оставалось – это откинуть голову и закрыть глаза, встречать кожей свежие потоки воздуха, расслабить тело и впитывать волны ощущений, позволив мыслям совсем уйти из сознания.

Телепорт в новую локацию и смена тематики, но не настроения: вокруг раскинулся сосновый лес, пересечённый грунтовыми дорогами, вдоль которых располагались разнообразного вида загородные домики с участками. Наше место пребывания подкупало отсутствием какого-либо близкого соседства, что помимо прочих преимуществ способствовало тишине человеческого и более выраженному звучанию природного.

То были прекрасные часы, одновременно являющиеся временем и психологической разгрузки, и вялотекущего, но дающего о себе знать испытания. Оба этих аспекта достаточно очевидны, но если первый кажется вполне естественным, то второй заставляет задуматься о своём отношении к некоторым вещам. Речь здесь о возникающем время от времени беспокойстве, при более внимательном рассмотрении оказывающимся чувством вины за время, потраченное впустую – и мелкие камушки этих мерзких мыслей могут потянуть за собой настоящую лавину связанных размышлений о самореализации, деструктивном сравнении себя с окружающими, беспощадной в своей бессмысленности прокрутке в голове пережитых неудач и т.д. и т.п. Что здесь является причиной, а что следствием – не имеет значения. Проблема в том, что, как правило, логические доводы, приводимые самому себе – о нормальности и, более того, о необходимости такого досуга – находят отклик лишь в определённой части сознания (не говоря уже о подсознании; что может твориться при этом в этой части психики – боязно даже думать). В итоге, как правило, беспокойство уходит при достаточной степени увлечения каким-нибудь приятным и интересным раздражителем, а также при дополнительном воздействии. Иными словами, помочь забыть на время об экзистенциальных проблемах самовосприятия может порция коньяка и хорошая компания. Не на время – более кардинальные меры, о которых, возможно, пора бы уже задуматься.

Однако если отбросить всю эту ересь, то были всё же прекрасные часы. Спонтанная кулинария, еда и напитки, в которых обычно себя ограничиваешь, свежий воздух, звуки леса и такие иногда нужные разговоры ни о чём.

***

Ближе к вечеру возникло желание прогуляться ненадолго в лес. «В лес» здесь – скорее гипербола: поскольку лес был самый что ни на есть настоящий, на множество десятков километров – речь шла не о хоть сколько-нибудь дальней ходьбе (желание которой заслуживает отдельного размышления), а о небольшом променаде в окрестностях.

Если не соблюдены даже формальные атрибуты похода, переставление ног по грунтовой дороге в обрамлении деревьев, полей или рек дарит отголоски прекрасной атмосферы зарождающегося приключения – даже если ты прекрасно осознаёшь, что никакого приключения нет и не будет.

Это даёт некоторую надежду или что-то сродни ей: стремление открыть и испытать неизвестное, любопытство в одной из своих форм, неотъемлемо от тебя и будет присуще всей твоей жизни – пусть и скрытое многочисленными слоями забот и беспокойств.

***

Лес и его окрестности, начиная лет с одиннадцати – и особенно по осени – всегда вызывали тянущее вдаль чувство. Чувство настойчивое, проявляющееся более остро в моменты размышления о нём, когда отчётливо возникал перечень причин, по которым поддаться ему не представляется возможным. Это можно назвать слабоволием, однако зачастую это ощущение намеренно усиливалось соответствующей музыкой. Кажется, я знал его истоки: помимо, может быть, какой-то психологической склонности, причиной этого изъяна (хочется называть его именно так, поскольку выливалось оно чаще всего в эскапизм и лёгкую грусть) являлась вполне конкретная книга, перечитанная не один раз, а впоследствии и иные произведения, имеющие схожие черты. Не очень хочется приводить здесь конкретику – оставаясь в уверенности, что подобное положение вещей, пусть и в разных тонах и настроениях, может быть присуще множеству людей.

Словом, в некоторых ситуациях прогулки на природе способны против воли – если этому не противиться – погружать в себя и вводить в состояние, близкое к смеси мечтательности и меланхолии, а также набрасывать блёклыми чернилами планы, настолько не соотносящиеся с прозой жизни, что почти физически ощущаешь горечь наподобие вкуса крепкого травяного ликёра – каждый глоток которого обжигает, обнажает и без того видимые скелеты мысленных паттернов, и оставляет долгое послевкусие – горечь которого тем не менее тебе не хотелось бы заглушать.

***

Мы остановились на довольно крутом берегу пруда, которое безотчётный поэтический дух упрямо пытался называть озером. Окружение наводило на мысли о ещё тёплых днях октября, несмотря на то, что май уже должен был начать разгораться. Поверхность водоёма покрывалась местами неровной и грязноватой коркой льда вперемешку с прошлогодними листьями и сонными, унылыми останками деревьев. Ветви некоторых молодых сосен и осин, окружавших нас, склонялись к самой воде, касаясь её холода и уединения.

Здесь прошёл, кажется, почти час. Место способствовало умиротворению, неспешному погружению в свои мысли и спокойному, свободному от беспокойства созерцанию. Господин В. развёл небольшой костерок из разбросанного поблизости хвороста и сухих листьев. Поток дыма время от времени захватывал своим краем мою голову, но это почему-то совсем не мешало. В атмосфере, которая этому вполне способствовала, мы обсудили некоторые психологические вопросы или особенности друг друга – своеобразная форма терапии, помогающая каждому, кто высказывается с целью помочь другому, лучше понять и себя самого.

Без спешки мы добрались до дома. Одно доставляющее удовольствие действие, переходящее в другое, казалось несколько непривычным, но, безусловно, радовало. Согревшись после прохладного и свежего лесного воздуха, можно было начинать готовить ужин. Разведение костра, выставление тарелок и стаканов, подготовка еды и напитков – эти хлопоты кажутся обыкновенными, однако незаметно дарят моменты душевного спокойствия, ощущения безопасности и комфорта. Сам же процесс сотворения блюд погрузил в себя, позволяя отпустить мысли и одновременно направить энергию в созидательное, умиротворяющее русло.

Постепенно мы переместились из тёплого уюта дома в прохладу ночи, освещаемую и согреваемую ярким пятном разведённого огня. Искры раскалённых дров взлетали неровными метеорами в небо, угасая в чернилах, расплескавшихся между густыми ветвями сосен; наш очаг света и тепла был подобен пузырьку воздуха, зацепившемуся за что-то под толщей тёмного и холодного океана.

Смесь лёгкого удивления и небольшой досады вспенилась в черепной коробке – от того, насколько наше ментальное состояние зависимо от внешних воздействий. Окружение леса, пение птиц и музыка, тематически приготовленная еда, сухой вермут и игристое, близость дорогих мне людей – всё это мощным потоком смыло когнитивную слякоть. Пытаясь найти для себя наиболее близкую аналогию по совокупности переживаний, пришёл к неочевидной, но вполне конкретной: состояние после оргазма.

Понедельник, 2 мая

В очередной раз в сходных обстоятельствах мне удалось выспаться и пребывать в относительно комфортном физическом состоянии, чего нельзя было сказать о моих спутниках. Этому могло способствовать множество причин, воздействию которых, безусловно, я был благодарен – в совокупности они сводились к опыту. Утро, как и водится в таких ситуациях, шло крайне размеренно и неспешно. Поздний завтрак, состоящий из яичницы с ингредиентами вчерашних кулинарных ухищрений, удостоверил в ощущении полноты жизни.

Невнятно и скомкано, но именно так, как того и хотелось, прошли несколько часов. Наша небольшая компания расторопно собрала вещи и забралась в такси до города, точнее, до самой интересующей в данный момент её части – вокзала. Простые разговоры и выкуренные сигареты, и мы садимся в подъехавшую электричку до Москвы. «Садимся» в данном случае – лишь дань традициям. Поезд был набит пассажирами немного менее, чем полностью, и значительно более, чем присуще комфортной поездке. Ситуация отсылала к бессчётным поездкам в родной город на выходных за годы обучения в университете. Воспоминания, накладывающиеся на испытываемое состояние, оказались на удивление травмирующими в своей способности выводить из себя.

Всё имеет свойство заканчиваться – в данном случае, к счастью, и наконец двери нашего портативного чистилища раскрылись, позволяя окунуться в ощущение свободы и свежего воздуха. Насыщенный и неравномерный в своей логике движения поток людей, до боли знакомая плитка, отголоски запаха сигарет и стук колёс чьих-то чемоданов: перрон, переход, турникет – и мы покинули территорию вокзала.

Лёгкое расставание: в одном случае – с тем фактом, что мы знакомы уже множество лет, и разлука даже на несколько месяцев не сыграет никакой роли в наших взаимоотношениях; в другом – с ожиданием скорой запланированной встречи; и такси везёт через сумерки, освещаемые бесчисленным количеством огней города, до места моего нового дома на ближайшие пару дней.

Заселившись и оставив вещи, я вышел из подъезда и приблизился к находящейся поблизости трамвайной остановке. Рядом с ней располагались несколько одноместных скамеек, которые правильнее было бы назвать хард-креслами. Присев на одну из них, я надел наушники и предался расслаблению. Спешить никуда не было надобности, и ехать, к счастью, тоже – от подобного положения вещей я отвык, и оттого чувствовал себя несколько неуютно, несмотря на отсутствие каких-либо внешних предпосылок. Тем не менее в голову пришла мысль, что выглядит со стороны это всё несколько странно: маршруты прохожих пролегали в непосредственной близости, и в самоощущение невольно вторгались два образа: в качестве субъекта – оценивающей бабки у подъезда, в качестве объекта – некого музейного экспоната: сидящий, закинув ногу на ногу, персонаж в пальто на одиночной и обособленной от других скамье, от которого время от времени отлетают клубы никотиносодержащего пара.