скачать книгу бесплатно
Иванов как нетленный образ яркого представителя эпохи. Повесть
Наталья Тимофеева
Я никогда не пряталась за буквами ЛГ, – что видела, то и писала. Думаю, так происходит со всеми, ведь невозможно живописать то, чего никогда не было, но большинство пишущих боятся признать себя в зеркале написанного ими, а моя биография вся в моих книгах. Я не стараюсь быть лучше того, что я есть. Судить читателю. Книга содержит нецензурную брань.
Иванов как нетленный образ яркого представителя эпохи
Повесть
Наталья Тимофеева
© Наталья Тимофеева, 2024
ISBN 978-5-0062-1830-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Меня часто спрашивали, как я могла вляпаться в Иванова, что мне было ответить? Посадить спрашивальщика напротив и начать рассказывать ему про свою жизнь? Лучше бы спросили, как меня не разорвало от желания писать, решая совсем не романтические задачи. Но, всё по порядку. Вначале про любовь. Меня отправили в командировку в составе пяти человек, мы были из разных бригад нашего ОКБ. Мужчин трое, да нас, женщин, два экземпляра лучших представителей человечества. В поезде ко мне начал приставать один из сотрудников, решивший, что, раз он вырвался на свободу из тисков семейной жизни, теперь ему можно всё. Однако, получив по мордасам, на какое-то время он успокоился, попутно обозвав меня «белоснежкой». Я в долгу не осталась и сказала, что они все – три гома. Умею я наживать себе врагов.
Мне было двадцать пять, Асе Кравченко – под сорок. Поселили нас в общежитии от фирмы Антонова, это был одноэтажный дом с длинным коридором и единственным душем. Сразу «с колёс» мы вышли на работу.
И вот я захожу в бригаду, и мне указывают на ведущего, который будет руководить моими трудовыми подвигами. Он отрывается от кульмана, поворачивается ко мне, и я вижу его глаза. Они сияют. Высокий молодой мужчина, стройный до худобы, с чёрными волосами и ямочкой на щеке, он смотрит, как я иду к нему по проходу и улыбается. Чистый Голливуд, любовь с первого взгляда.
Игорь Душутин был инженером от Бога, за его быстрым умом могли угнаться немногие. В Киев он приехал из Узбекистана, а туда его семья попала ещё в эвакуацию. По его словам, он находился в состоянии развода с женой, так как женился «по залёту», как теперь принято говорить. Не знаю, было ли это правдой, с высоты своих лет я понимаю, что у мужчин не так уж много вариаций для охмурёжа, и все они на удивление однообразны. А тогда, откуда мне было это знать. Короче говоря, роман закрутился быстро, он развивался по экспоненте и был красив, как и полагается любовным романам. После работы мы ходили по Киеву, по его неожиданно разнонаправленным улицам, менявшим свою высоту, я была, как зачарованная странница, попавшая на другую планету.
Киево-Печерская Лавра, театры, художественные салоны, мост через Днепр, парки, – мне трудно представить, что всё это теперь находится в страшной опасности. Надо быть полным шизоидом, чтобы покуситься на этот прекрасный приветливый город, когда-то принявший меня, как родную.
Однако, вернёмся к нашим московским баранам. Троица решила, что я переступила черту, влюбившись в киевлянина, ведь это для их плотских утех я поехала в командировку, а потому, они стали делать мне гадости: перекрыли холодную воду в душе, когда я мылась, намазали какой-то дрянью дверную ручку, за которую схватилась Ася, разлили на моей постели тройной одеколон, настригли на простыню щетину от сапожной щётки… При этом они ржали, довольные своими проделками. А ведь это были взрослые мужики, а не пионэры в красных галстуках, хотя…
Девочки из Ташкента, которые, как и я, приехали в Киев заработать денег, пригласили меня перебраться к ним, они снимали двухкомнатную квартиру неподалёку от завода. И мы зажили вчетвером. До сих пор я помню, какие шикарные манты готовила Нонна. Мы вообще были дети разных народов. Светка – белоруска, Галя – украинка, Нонна – еврейка, я – типарусская, в которой намешано столько, что дух захватывает.
Игоря девчонки приняли сразу, он не мог не нравиться. Остроумный, интеллигентный, чуткий, готовый прийти на помощь в любой ситуации.
Ну и, конечно, однажды они оставили нас наедине.
– Я думал, что я уже импотент, – сказал Игорь, – ты волшебница.
Какая я к чёрту волшебница, я просто любила его до дрожи, вот и всё волшебство. В моём рабочем столе иногда появлялись изумительные вещицы, которые мне понравились в процессе наших посещений худ. салонов. До той поры мне никто ничего подобного не дарил, да я и не взяла бы от чужого человека дорогих сувениров.
Где-то в России, в деревенской глуши, где я провела последний год жизни в стране, остался висеть на стене глиняный человечек, прикрученный к деревянной скрипке…
Командировка закончилась вместе с зимой, Ася-таки закрутила роман с одним из трёх гомов, она плакала, каялась, я ей сочувствовала, но в сердце у меня жила белая птица любовь. Вот она, только руку протяни – и здесь. Игорь прислал денег на авиабилет, – он приглашал меня на цветение каштанов. И я полетела. Поселилась я у своих новых подружек, они ещё оставались в Киеве, мы с Игорем погуляли по городу, наслаждаясь весенним теплом, и он пригласил меня на пляж, куда пришёл с сынишкой. Меня удивило, что это мальчик лет семи. Если Игорю тридцать семь, то какой это «залёт» одноклассников? Я гнала от себя дурные мысли и ничего не спрашивала. Но мимолётная горечь уже подкрадывалась к сердцу, ведь маленький ушастик не был ни в чём виноват, видно было, с какой нежностью Игорь относится к сыну.
Шёл третий день моего пребывания, мы решили пойти в кино. На обратном пути в вагон метро забежало невзрачное существо с огромными ушами, я даже не сразу поняла, мальчик это или девочка, оно было в джинсах на кривых ногах и в бандане на чёрных волосах, затянутых в хвост. Существо кинулось ко мне с воплями: «Ах, ты, проститутка! Ты знаешь, что у нас ребёнок! Да я убью тебя!» И тут я поняла, что это жена Игоря. Контраст был настолько велик, что я застыла на месте. Люди стали озираться на нас, так как существо начало пулять отборным матом. Тут поезд остановился, Игорь подхватил свою жену и вынес её из вагона. Я поехала дальше.
– Девочки, некогда объяснять. Игорь приедет, скажите ему, что я отправилась в аэропорт, пожалуйста, не выдавайте меня, я – на вокзал! Побросав вещи в сумку, я расцеловала девчонок, пригласив их в гости, и Светка поехала меня провожать. Позже она-таки доехала до моего Дмитрова, и пожила у нас неделю. Ох, и певунья она была, и плясунья! Но сейчас мне было не до песен, – слёзы душили, и я еле сдерживалась, чтобы не зарыдать во весь голос. Здесь были и стыд, и боль, и злость на себя, – как я могла поверить, как, мне же не восемнадцать лет! Но любовь ослепляет и не таких дур, как я.
В кассе билетов не было, но проводница и начальник поезда поняли, что у меня что-то случилось и посадили в вагон. Дорогие мои киевляне, как же я люблю вас! Ваше радушие и способность откликнуться на чужое горе я запомнила на всю оставшуюся жизнь. Пусть пошляки посмеются надо мной, я знаю, чего они стоят. Москва давно превратилась в гнездо алчности и равнодушия, ей только и надо, что сожрать человека, обглодать его до скелета и выплюнуть в Москва-реку, превращённую в отравленный поток. А когда-то в ней даже стерляди водились… Ну, ладно, это ещё не конец истории.
Мать в свойственной ей манере утешала меня, мол, другого найдёшь, побольше поплачешь, поменьше… ну вы знаете. А Игорь приехал через несколько дней, встал на колени, и сделал мне предложение, сказав, что ушёл от жены.
– Она следила за нами, пока ты была в Киеве, ходила по пятам. Её отец – большая шишка на нашем заводе, ему сразу доложили, что я могу уехать с тобой.
– Ты точно уверен, что готов это сделать?
– Да. Только ты люби меня, я без тебя никто и ничто! Давай поедем на море, возьми отпуск.
И я взяла отпуск. Начальство было недовольно, однако я накопила отгулов ещё на месяц и могла забить на работу даже за свой счёт.
Вернувшись домой, я застала Игоря, лежащим на диване, бабушка приводила его в чувство.
– Что случилось?
– Да плохо ему стало, не пойму, в чём дело. У него тут какие-то таблетки, он их с собой привёз.
– Надо скорую вызывать! Я сейчас сбегаю!
Игорь открыл глаза и взял меня за руку:
– Не надо скорой. Я завтра уеду. У меня почки больные. Моя жена знает, что надо делать.
Я отвернулась и пошла плакать дальше, но слёзы задержались в пути или я их уже выплакала…
Наутро мы с Игорем молча доехали до Москвы, от вокзала взяли такси, у метро Аэропорт я вышла. Всё было кончено, птица любовь помахала белым крылом с чёрной отметиной. Я полезла в карман за платком и обнаружила там сто рублей. Отступные? За кого он меня принимал? В бригаде все вытаращили глаза, мол, ты же в отпуске! Я еле доработала до конца дня. Трижды звонила из Киева жена Игоря и кричала в трубку, что меня уволят без выходного пособия.
Через месяц в наше КБ приехали ребята из Киева, они сказали, что про меня часто спрашивает уборщица баба Клава:
– Где же та дивчина с цигаркою? Гарная така, ходила, як королевна на своих каблучищах! Приедет, чи ни?
Я спросила про Игоря, однако получила не очень приятный ответ. Якобы он долго болел, сотрудники пришли его навестить, а он закрылся в туалете, да так к ним и не вышел. Его жена-армянка принимала их на кухне в одиночестве.
– Забудь про него. Мы сами обалдели от этой истории. Карьера оказалась дороже любви, только и всего. Ты же разумная девица, прими это как курортный роман.
Время шло, я выздоравливала медленно и со скрипом, перебирая в памяти произошедшее. Однажды, по прошествии трёх лет, за которые я окончила несколько курсов, посетила все московские театры и побывала на закрытых показах кино, я возвращалась домой после какой-то творческой тусовки. В метро от другой двери на меня буквально уставился интересный парень, похожий на модного тогда «индейца» Гойко Митича, я потому и обратила на него внимание, что уж больно был похож и уж больно не мигал, не сводя с меня глаз. Вначале я подумала, что его впечатлила моя шапка-ушанка из лисы-огнёвки, но, когда я вышла из метро, Чингачгук последовал за мной и сел напротив в вагоне электрички.
– Я из Ленинграда, зовут Михаил, позвольте с Вами познакомиться!
– Хм, я как-то не рассчитывала.
– Ладно Вам, я же с добрыми намерениями! Вот мой адрес, приезжайте, покажу Ленинград. Вы были в Ленинграде? – он начеркал что-то на листке из блокнота и протянул его мне.
– Нет, не была. Мой любимый город Сухуми.
– Хорошо, в Сухуми поедем летом, а пока скажите, где Вы живёте! Говорите, а то мне некогда!
– В Дмитрове. Приезжайте и Вы, покажу Вам город.
Я шутила, как, мне казалось, шутит и этот незнакомец. Назвала ему адрес, и он тут же вышел на полустанке. Слава Богу, отделалась. Чингачгук был весьма шумным и напористым. Ему бы лошадь и томагавк для полного сходства с героем индейских прерий.
Конец недели, пятница, завтра уборка, готовка, маман не даст поваляться до двенадцати, ей всегда мало одной чистоты, надо, чтобы чистота-чистота. А готовить она и вовсе не умеет, это моя обязанность.
Проснулась я от настойчивого звонка в дверь. В комнату влетела маман и грозным шёпотом прорычала:
– Там к тебе пришли! Шесть утра, с ума сойти, даже я в субботу так рано не встаю!
В дверях стоял Миша-Чингачгук с букетом и тортиком в руках.
– Я приехал посмотреть Ваш город. Как Вас хоть зовут-то?
Тут высыпали все, – бабка с дедом тоже проснулись от настойчивого трезвона. Звонок у нас был очень ехидный, ещё со старой калитки.
Пришлось ставить чайник и начинать день с Мишиного тортика.
– А ничего посущественнее нет?
– Есть сыр, колбаса, масло…
– Давайте всё, понравится, женюсь.
Ну и наглец, только его здесь не хватало! Но было занимательно. Этакий Тунгусский метеорит, ворвавшийся в мою театральную жизнь.
Бабка была довольна, что у меня появился такой интересный кавалер, она была не чужда авантюризма, дед хмыкал и почёсывал лысину, а мать… Кто её знает, притворяться она умела, я редко угадывала, что у неё на уме. Таинственная персона, зацикленная на внешней чистоте.
Откуда в мире столько моралистов, если морали в принципе никто не придерживается? Моя мамочка – моралистка ещё та. Не так давно я спасла от неё одного сбитого лётчика, которого она подцепила в санатории. Он уже собирался разводиться и переезжать из Мурманска в наши Палестины под крылышко моей матери, которая изображала нежные чувства к седовласому дядьке, затянутому в корсет. Связь они решили держать через меня, лётчик позвонил мне на работу, и я, зажав трубку рукой, популярно объяснила, что ухаживать здесь за ним никто, подобно его жене, не станет. А потому не стоит неудачно катапультироваться во второй раз.
– Ты серьёзно, девочка, или в тебе говорит ревность?
– Какая ревность, мне просто страшно за Вас.
– Твоя мать сказала, что она меня любит…
– У Вас пенсия хорошая, вот и вся её любовь. Останетесь ни с чем в доме инвалидов.
– Спасибо! Почему-то я тебе верю!
– Не за что. Будьте здоровы.
Маман каждый день пытала меня, не было ли звонков, и в конце концов успокоилась на том, что все мужики скоты. Возможно, так и есть, я спорить не стала, но и женщины никому спуску не дают, большинство ищет свою выгоду, не думая, что у мужчин тоже бывают чувства, подчас, посильнее, чем у нас. Тем временем, Михаил затаскал меня по операм и балетам с заходом в театральные буфеты. Был он каким-то кандидатом каких-то наук, я не вдавалась в подробности, уж меня-то чужие доходы волновали меньше всего.
За последние три года у меня было много поклонников, я ковырялась в них, как коза в апельсинах, некоторые звали замуж, но что-то я не горела желанием. Дипломат, похожий на малосольный огурчик в пупырышек, переводчик с бабьей фигурой, ревнивый сотрудник с бегающими глазками, ещё один женатик, у которого супруга «не имела связи с природой», а попросту была беременна, – все они были для меня на одно лицо, не представляющее никакого интереса.
– Тебе и нужен дипломат, кто тебя такую умную дуру выдержит. Тебе и нужен переводчик, будешь ездить по разным странам. Тебе и нужен военный, будет тебя, неряху, муштровать! – маман всё всегда знала лучше меня. Любовь была для неё хороша только в обрамлении багета из денежных купюр, хорошей мебели, обильных яств и импортных шмоток. Наверное, по-своему, она была права, недаром жизнь её была наполнена не только мужским вниманием.
Чингачгук выгодно отличался на фоне всех моих соискателей своим размахом. Он был хорошим рассказчиком, однако при своей недюжинной фигуре так активно размахивал руками, что мне казалось, вот-вот проломит дверной проём или окно.
Он то и дело порывался меня удивить. Однажды чуть было не купил мне дублёнку в какой-то подворотне в Столешниковом, я еле успела схватить его за руку. Но сердце моё молчало. Однако я думала так: «Может быть, выйти за него, да родить ребёнка? Мне двадцать восемь, скоро вообще будет поздно, а детей я люблю, вечно вожусь с чужими, и они ко мне прикипают, надо же куда-то расходовать свою любовь, так уж лучше сюда, и будет у меня родная душа». И вот, когда я уже хотела откликнуться на предложение Михаила, он уехал в Ленинград. У него кончилась командировка.
– Ну и слава Богу, значит, не судьба!
Как-то раз, по прошествии нескольких недель вернувшись домой на выходные, я застала в гостиной полный разгром. Чугунная кастрюля из-под тушёного мяса стояла на журнальном столике, рядом валялась грязная посуда: два прибора, два стакана, вилки, ножи, салфетки, всё в кучу.
Вошла бабушка:
– Жених твой приехал.
– И где же он?
– А он с твоей матерью выпил-закусил, и оба куда-то ушли.
Бабка смотрела на меня своим ведьминым взором, как будто она сказала меньше, чем думает, я знала этот взгляд, не предвещающий ничего хорошего.
– Да ну тебя, бабушка, не может этого быть!
– Посмотришь.
Наутро я встала, приняла душ и стала сушить волосы перед зеркалом в прихожей. Заскрёбся ключ в замке, дверь отворилась и на пороге возникли моя мать и Чингачгук. Они стояли в обнимку, смеясь, но оба мгновенно изменились в лице, увидев меня.
– Ты же говорила, что останешься у подруги! Нет, это хорошо, что ты приехала, маман засуетилась и стала развивать тему, – А мы выпили, я решила познакомить твоего жениха со своей знакомой, ты же помнишь Ольгу Карповну! Она недавно вернулась из Сирии, вот мы насмеялись, столько анекдотов! Было поздно возвращаться, нам на полу постелили, а утром муж Оли отвёз нас домой. Мы сейчас что смеялись-то, Мишка как увидел милицейскую «канарейку», так аж поскользнулся и упал, ведь муж у Ольги мент, представь, как весело получилось!
Вот он уже и «Мишка», «мы», «нас», почти родня, ёптыть, я почти собралась, осталось только надеть пальто.
– А ты с нами завтракать не будешь?
– Нет, завтракайте без меня!
Я поцеловала бабушку под её: «Ты это так оставишь?» и уехала в Москву. Нет, мне никого не хотелось убить, как говорят, я уже прибилась. Попробуйте долго нажимать на синяк, очень скоро вы перестанете чувствовать боль. Никто за мной не побежал, как тогда в метро, да и не стоило. Я не знала, что говорить, и надо ли вообще.
Какое-то время я пожила у подруги в Тушино. Нас связывала многолетняя дружба, поскольку Лариса не была слезливой барышней, готовой поплакать дуэтом, нет, она была старше меня, на мужчинах собаку съела, и не придавала им решающего значения. Я набиралась у неё ума.
С Ларисой было просто и задушевно. Гродненская еврейка, она была подвижна, несмотря на свой увесистый организм, и обладала потрясающим чувством юмора. Ей я могла доверить любую тайну, которую она рассматривала, как хрустальный шар, и или давала мне морального пенделя, или помогала разрулить ситуацию. В отличие от матери, она никогда не нажимала на мои болевые точки.
– Плюнь и разотри, что, первый раз она тебе гадости делает? Могла бы и привыкнуть. Ты же не можешь её изменить? Родила бы ребёнка, было бы на что энергию тратить. Посмотри в окно, вон они идут, эти хозяева жизни, я уверена, что все они кобелируют за незначительным исключением. И это потому, что любовь – понятие эфемерное, она, как переводная картинка, смотришь на неё сухую – рыцарь на белом коне, а намочишь и снимешь бумажный слой, – под ним Ванёк из-под магазина. Я тебе говорила, выходи за югослава и уезжай, красивый был парень.
– Но мы плохо понимали друг друга, я так не могу. А на кого я бабку с дедом оставлю? Они же не молодеют. Мать им постоянно скандалы устраивает, изводит, как только может. Если я продукты из Москвы не привезу, они с голода помрут.
– Ну, тут я тебе ничем помочь не смогу.
– Я побуду пару дней, мне надо прийти в себя.
– Да, ради Бога. Пеки пирожки, я по ним соскучилась.
Когда я вернулась домой, было тихо и пахло валокордином, бабушка слегла.
Мишку как ветром сдуло. Мать смотрела на меня с ехидной улыбкой, готовая начать новый скандал, но я молчала. Мне было достаточно мигреней в юности, когда я от боли не могла повернуть головы, и на учёбе спасала только фотографическая память. Не всем так везёт.
На работе мне предложили турпоездку в Карелию через Ленинград. Я вошла в плацкартный вагон, забитый окабинцами, места не были распределены заранее, я явилась за пять минут до отправления, и мне досталась полка у туалета.
– Иди в конец вагона, – ядовито сказала тётка из соседнего отдела, там мальчики из цехов.
Типа, парии. Мне было по барабану.
