скачать книгу бесплатно
– Они же ваши!
Какие сообразительные – р-раз и поймали меня. Придется выкручиваться.
– Мои! – уверенно отвечаю я. – Но, скажите, должен я знать, кто из них безобразничает?
– А зачем вам про это знать?
Теперь уже я как будто бы удивляюсь их несообразительности.
– Наказать его. Ишь выдумал! От худа до худа один шаток. Детей в темноте пугать – последнее дело. Вот постоит у меня в углу денек, погреет горох коленками, враз ума-разума наберется! – строго так говорю я.
– Ой, зачем вы так! Они такие маленькие! – запричитали девочки.
– Не наказывайте их!
– Мы совсем не напугались, даже вот нисколечко.
– Даже вот ни тютельки!
– Ни с хвостиком!
– Вы для того это мне говорите, чтобы проказника от заслуженного наказания увести. А ну-ка сознавайтесь! – никак не могу понять, серьезно они говорят или разыгрывают меня.
– Нет, не скажем, – стоят на своем девочки и ставят мне условия. – Дайте честное слово, что простили их. Тогда скажем.
Делать нечего, я принял их условие. Мало того, я сказал им, что мужички эти может и не мои вовсе.
– А чьи?
– Да они здесь в каждой комнате под полом живут, ходят в гости друг к другу, а иногда и меняются квартирами. Одни в одну комнату переезжают, другие на их место. Так им интересней. Это все равно что раз в месяц на новую квартиру переезжать и всю обстановку поменять, не только мебель, но и игрушки.
– Вот бы и нам так! – мечтательно вздохнула Леся.
– Никогда бы дома скучно не было, – подхватила Катя.
Я и сам не прочь каждый месяц менять обстановку, но в жизни все гораздо сложнее. А сейчас, когда девочки мои расслабились, самое время про мужичков выспросить.
– Интересно, – как бы сам с собою рассуждаю, – они опять переехали от меня в другую комнату? Или это чужие были?
Вот так подкинул я вопросик, точно рассчитав, что на него должны обязательно клюнуть.
– Мы только одного разглядеть успели, – первой клюнула Леся.
– Он росточком со стаканчик или с баночку из-под сметаны, – сказала Катя.
– В шапке-ушанке! – вспомнила Леся.
– И в сером-сером пальто! – крикнула Катя. – Вот здорово! Сначала ничего не помнили, а как начали вспоминать, все-все вспомнили! У него были полосатые штанишки.
– А на ногах такие ма-ленькие лапоточки.
– И нос!
– Не нос, а целый носище! Все лицо как будто из одного носа состоит. А глаз и рта не успели разглядеть. Он же на месте не стоял – нате меня, фотографируйте сколько душе угодно!
– Да! Знаете, как он улепетывал от нас? Вот посчитайте до пяти быстро-быстро. Столько мы его видели. Наверно, с полминуты или с полсекунды! Вот, послушайте-ка! – насторожилась Катя. – Опять эту песню поют.
Мы притихли.
В кабинет пробились голоса. Сначала слова улавливались с трудом, Катя подсказывала мне – у нее слух помоложе. А тут я и сам разбирать начал.
…Молод рекруток по закружью гулял
Он ходил – гулял, товарища искал.
Говорил ему: «Товарищ, братец мой,
Не с одной ли мы сторонушки с тобой.
Не с одной ли мы сторонушки с тобой
Не пойдешь ли на побывочку домой?
Не снесешь ли отцу с матерью поклон
Молодой жене особенно большой…»
Голова моя шла кругом. Вот тебе раз, дожил. Раньше искал везде чудеса, а теперь они сами меня нашли. Или это девочки такие хитренькие? Поняли, что я их разыгрываю, и решили опередить? Мол, полно, друг, языком молоть, отдохни да потолки… Да нет же, нет! Это уже из области сверх невероятного!
Мы с Лесей и Катей еще немного поговорили о музыкальных занятиях, о мальчишке, который ходит за ними по пятам и, пожалуй, влюбился в одну из них или сразу в двух, договорились о новых встречах – они будут заходить ко мне в гости всякий раз, как придут на уроки, и мы расстались.
Им хорошо, они убежали веселые и довольные. А я сидел в полной растерянности.
Ну ладно, все это выдумки и розыгрыши. А песни? Они-то откуда? Не могло же всем троим послышаться одно и то же!
В этот день я так и не смог написать больше ни одной строчки.
Глава 3. Доселе русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а ныне русский дух в очью является
Если я устаю сидеть за столом, встаю и разминаюсь – делаю зарядку с резиновым бинтом или подтягиваюсь на турнике. Смена занятий – завсегда отдых и причем самый хороший. И настроение улучшается и дел много сделать успеваешь. А еще я отдыхаю так: руки на стол, опускаю на них голову и даю себе команду отключиться на пять или десять минут от всего земного. Переношусь в космос, в состояние невесомости. Это упражнение называется аутотренингом. За пять минут можно выспаться так, словно часа три-четыре в постели провел. Если хотите, я и вас могу научить.
После разминки или аутотренинга работается легко, голова опять соображает, а мысли бегут ровные, без узелков. Пальчики по клавишам стучат, на листке строчки выбивают.
Я уже говорил вам, что люблю работать, когда никто и ничто не отвлекает, и, даже если есть какой-то шум, стараюсь не замечать его. Это тоже аутотренинг, только другой, на сосредоточенность.
В эти дни я дописывал последние главы романа-сказки и очень торопился. Когда торопишься, всегда получается наоборот – одни помехи кругом: то это не выйдет, то гости отвлекли. Никак не получалось в дневной план уложиться. И я засиживался дольше обычного. Лампы над головой гудят негромко, чай на столе остывает, дети все давно по квартирам разошлись и музыкальный дом опустел.
А я все работаю.
Предложение напечатал, точку поставил, задумался – как к следующему эпизоду перейти?
– Гош, а Гош! Ты хитренький! Сам забрался, а мне, старику, кто поможет? – услышал я чей-то просящий голос, но внимания особого не обратил, не хотелось отвлекаться.
– Старику! Ха-ха, старик нашелся! – Этот голос уверенный, с насмешинкой. – Если бы мне Лэн такое сказал, я бы еще поверил. А ты, Сав, рановато в старики записался. Полвека не минуло, как на пенсию вышел, а туда же! Меньше ленись! Все ты на других выехать норовишь. Спишь, спишь, и отдохнуть тебе, бедняжке, некогда.
– Да помоги ты, что, убудет от тебя? – вмешался еще один голос, неторопкий, дедовский.
Сопение, царапанье, просьбы и ворчания заполнили мой кабинет. Так уже было и не раз. Единственное что внове, – я мог разобрать слова, хотя не очень старательно прислушивался.
– От меня не убудет. Я нагнусь не переломлюсь. А как не будет меня под рукой, один на один с трудностями окажется, на кого пронадеется, кого ждет-прождет? Дядю? Нет, пущай сам постарается, попотеет. Ему же в будущем сгодится, и меня добрым словом вспомянет.
– Ох и строг ты, Гош. И в кого такой уродился? Вроде, что батюшка твой, что матушка добрее добрых были.
– Хватит старое вспоминать да пустяками языки мозолить. Ишь, растрещались, сороки!
– А и то верно, Лэн, чего это мы? Человек работает, – уважительно сказал тот, кого называли Савом. Голоса у них были непохожими и по тембру, и по интонации, и я подбирал под голоса имена.
– Думает, – не менее уважительно ответил Лэн.
– Писатель! – протяжно произнес еще незнакомый мне голос. В нем угадывались рассудительность и неторопливость.
– Нет, сказочник, – поправил Сав.
– Это одно и тоже, – сказал Гош. По его голосу и уверенности можно было сделать вывод – Гош хоть и самый молодой среди них, но состоит за главного: его побаивались и к словам его прислушивались.
– Ну да, ну да, – поспешил согласиться Сав. Он явно переигрывал в своем поддакивании, со стороны мне даже показалось, что он подлизывается к Гошу. – Никогда бы не подумал, что писатели живые. Мне почему-то казалось, да и сейчас еще кажется – они все в прошлом столетии вымерли.
– Ну ты даешь! – рассмеялся Гош. – Вымерли! Они по-твоему – динозавры?
– Не привязывайся к словам! – насупился Сав. – Я перепутал. Имею я право перепутать? Не вымерли, а умерли. Вот как хотел сказать. Ты же понял меня, а привязываешься нарочно.
– Да, нарочно! – подтвердил Гош. – Ты думать не хочешь, а я тебя слушай и головой кивай? Нет, избавь! Хоть на старости ума наживай.
– Да в чем наживать? – Сав никак не мог понять, чего от него хотят.
– А в том! Ты книги читал про войну и про целину?
– Не я читал. Лэн и Кат читали вслух. Я только слушал, – поправил Сав.
– И эти книги, по-твоему, в прошлом веке написали?
– Да нет, что ты! И война и целина недавно были! На войну меня не взяли, ростом не вышел, а целину поднимал! – гордо сказал Сав и закричал радостно. – Вот балда! Понял! И про сейчас кто-то пишет, и сейчас где-то писатели живые есть!
– Учишь вас, учишь, – ворчал Гош. – Нет чтобы сперва подумать, потом ляпнуть. Э-эх. Как об стенку горох.
– Много учен, да недосечен, – хихикнул Лэн.
– Но-но, – огрызнулся Сав, – на себя посмотри.
В кабинет прокралась пауза. Разговор затих, и в тишину эту откуда-то издалека осторожненько заплыл песенный разлив:
Не летай-ко ты, соколик, высоко
Не маши-ко ты крылом широко,
Не примахивай кручину к молодцу,
Ко Василию Ляксеевичу.
Да и чей это добрый молодец?
Да и чей это мил – удалец?
Воспоила его родна матушка,
Воскормил же его родный батюшка,
Возлеяла его родна бабушка,
А и силой и умом
Наделила Мать-Земля,
Мать-Землица наша русская…
От строфы к строфе песня набирала силы, приближалась – и вот знакомое ощущение – охватывает она меня со всех сторон, приподнимает и раскачивает напевной мелодией. И даже слишком высокий голос, уводя мелодию в сторону, не портил чуткой глубины русской песни.
– Ты, Лэн, опять впереди всех быть норовишь, – упрекнул Гош. – Зачем кричишь?
– Я не кричу, я так пою, – оправдывался Лэн.
– Лучше бы ты молчал, – буркнул вечно недовольный Сав.
– Как можно молчать, когда душа поет? Сколько лет мы только в подполье пели, а тут счастье подвалило – на бел свет выбраться довелось!
– Зря мы выбрались, – опять незнакомый мне голос. Кат, наверное.
– А чего зря-то? – спросил суетной Сав.
– Дак мешаем человеку.
– Кому? Писателю? – переспросил Гош.
– Ну да, писателю.
– Не мы ему, а он нам мешает, – по-хозяйски уверенно сказал Гош.
«Ничего себе, – думаю. – В мой кабинет ворвались, и я же им мешаю? Ну-ка, мил-удалец, чего ты еще мне про меня насочиняешь?»
– Ты, Гош, того, не наглей особо, – сглаживал резкость Лэн.
– Где ты наглость видишь? – огрызнулся Гош. – Это забота!
– Ха! – не поверил Лэн. – Сказывай тому, кто не знает Фому, а я родной брат ему!
– Время сколько?
– А полстолька!
– Во-во! Тебе бы все воду мутить, да баламутить. А ему давно пора отдыхать. Что он с усталой головой насочиняет? Себя мучает, нас стесняет, завтра не выспится, а все, что напридумывает сегодня, с утра прочтет, в сердцах порвет и в корзину выбросит!
– А он правильно говорит, – признал Лэн. – Не впервой такое случается.
– Ладно оставим его в покое, – смилостивился Гош. – Он большой, не пирог с лапшой, сам знает, что и как ему делать. Давайте, мужички, к самовару подсаживайтесь поближе. Остывает, пузатенький! Быстренько разобрали чашки. Эта самая красивая тебе, Сав. Которая побольше Кату, он у нас чаевник знатный. Лэн себе уже выбрал. А самая маленькая как всегда мне. Ну, кому покрепче? Кому погорячей? С пылу с жара из нашего самовара! – зазывалой на ярмарке прокричал Гош.
Зажурчала вода.
