скачать книгу бесплатно
Он пожал плечами.
– А мне кажется.
– Паранойя, – впервые за время разговора собеседник улыбнулся. – Бывает при вашей работе.
И вышел, закрыв за собой дверь.
* * *
До недавних пор я болезненно кривился, когда в баре очередной мужичок заводил привычную тягомотину:
– Жизнь меня поломала…
Его-то поломала? Вряд ли. Не он – молодой и перспективный офицер, которого бросила жена. Ведь он после пережитого не направился в Зону, чтобы несколько лет сначала искать смерти, а потом наживы. Это ж не его заприметили военные с Рубежа, чтобы вернуть в ряды себе подобных. И уж точно не он терял друзей, разорванных аномалиями, изрешечённых пулями в Зоне и вне её. Не он оставался один на один со жгучей жаждой мести…
Нет же, этот очередной страдалец шел в бар, чтобы такие же набравшиеся спиртного неудачники поддержали его, поняли, утешили. Мне утешение не требовалось ни тогда, ни сейчас. Оглушенный новостью о гибели товарищей, я сидел за столиком у входа в бар, разглядывая посетителей – сталкеров и горожан.
– Жизнь меня поломала… – вещал очередной пропойца.
Ну, давай, расскажи, как от безденежья ты рванул в Зону, как понял, что там убивают и умирают, а заработать можно, только если ты станешь частью этого страшного мира. Многие не выдерживали и приходили в бар. Кто-то из них потом уезжал в родной город на последние деньги, чтобы просыпаться по ночам и кричать от ужаса, когда во сне слышался рёв мутанта или гул аномалии. Были и те, кого в скором времени сцапали сотрудники Рубежа и отправили на пять лет за решетку по статье о незаконном проникновении на закрытую территорию. За сталкерство, если по-простому. В основной же массе эти пьянчуги так и оставались в Надеждинске, вросли в его грязный ландшафт, превратившись в попрошаек, простирающих руки к бойцам Рубежа. А сколько еще таких появится в дальнейшем! Ничему жизнь людей не учит, как никогда им не помогал чужой горький опыт. До той поры, пока те же грабли не начинают бить уже их собственные лбы… Но сейчас все они потягивают пиво или залпом заглатывают обжигающий спирт и ждут, когда завсегдатаи скажут:
– Сочувствую, брат… Зона и меня поломала.
И меня поломала, жалкие вы нытики! Поступки прежних лет сейчас могли показаться безрассудными, но на тот момент иного выхода не было. Я жил, пытался поступать по совести. И вот к чему всё привело…
Наталья ушла без скандалов, записок, голых вешалок в пустом шкафу. Просто однажды вечером сообщила:
– Через час приедет Миша Верещагин, заберёт мои вещи.
– В смысле? – уставший, вымотанный после очередного прорыва на блокпосту, на чёртовой седьмой отметке, я не мог сообразить, о чём речь.
– Я уезжаю, Шурик. Навсегда. Ты разве ещё не понял?
Я не понял. Тогда не понимал и не уяснил до сих пор. Что было не так? Вечно измученный службой муж ей не подходил? Жизнь в режимном городке Надеждинске выматывала? Ежегодные отпуска на теплых морских побережьях и поправка здоровья в любых санаториях на льготных условиях изнуряли до ужаса? Или не хватало денег, которых «куры не клевали»? В чём причина?
Никакого «другого мужчины», никакого «я хотела ребёнка, а ты не хотел», никакого «я еду к маме». Просто вдруг громко хлопнуло – это закончилось её… наверное, слабое терпение, и я остался один.
Молодой, глупый. Офицер Рубежа, защитник мира от Зоны. И ведь именно такого она полюбила. А может, было что-то ещё? Наташа иногда говорила, что с началом службы на границе с Зоной я изменился не в лучшую сторону. Стал злее, циничнее.
– Шурик, ты был таким милым и добрым. Щенок прямо. А теперь…
– Что? – вопрошал я. – Повзрослел?
– Не-е-ет, – расстроенно тянула жена, – стал грубее. Появились клыки, шерсть на загривке щенка пошла колтунами. Того и гляди, начнёшь кидаться на людей…
Как она была права! Я мечтал стать героем, но цинизм окружающего мира захлёстывал. Наверное, поэтому и ушла. И я даже не пытался спорить, просто порассуждал, попробовал ее понять. И принять все таким, каким оно оказалось. В конце концов, у всего есть предел. Наверное.
Той ночью мы с Верещагиным стояли на балконе, глядя на спящий Надеждинск, курили, больше молчали.
– Слушай, Сань, она сама попросила её из города вывезти. Сказала, что если это сделаю я, ты не будешь ревновать и закатывать истерики.
– Да я и не ревновал бы. Знаю, что у неё никого другого не было и быть не могло…
– А что тогда? Почему уехала?
Окурок полетел во тьму. Мигнул и пропал.
– А хрен его знает, что не так…
Верещагин с минуту молчал, потом протянул:
– Ну-у-у, может, вернётся ещё. Или ты за ней рванёшь?
Но Наташа не вернулась. Ни через месяц, ни через полтора. Я за ней, разумеется, не поехал. Не было времени, каждый день авралы. Спустя неделю на моём блокпосту погиб боец, и из Москвы прибыли проверяющие, шерстили документацию, проводили экспертизы. Не до ушедших жен стало. Все пахали, чтобы мутанты не прорвались. А может, я сам загонял себя в дебри тяжелой работы, чтобы не думать о жене. Не ведаю. Но ее очень хорошо узнал за совместно прожитое время. В глубине души был уверен – не вернётся.
Меня словно лишили рук – ничего не мог делать. Однажды во время атаки мутантов на блокпост здоровенный мимикрим запрыгнул на стену, и я – старший лейтенант Журавлёв – чуть было не отправился вслед за погибшим солдатом. А мне было плевать. Хотелось сдохнуть.
Мишка подсуетился, и меня после этого случая перевели в штаб. Они с женой вообще тем летом много для меня сделали. А я смотрел на них – весёлых, счастливых. Хотелось спросить, как они умудряются любить друг друга и свою дочь здесь, в Надеждинске, где надежда никак не ощущается. Ведь тут Мишка чуть не потерял руку, а его ребёнок заработал рак. Тут! Зона тянулась через заборы и контрольно-следовые полосы в город, облизывала радиоактивными ветрами всех и каждого. А они жили, любили. Строили планы. Верещагин хотел уйти в отставку, поселиться где-нибудь в средней полосе или у моря, вылечить дочь. Денег на лечение у них не хватало, но врачи обнадёживали – началась ремиссия, времени на сбор средств ещё достаточно.
А я?.. Впервые в Зону ушел неожиданно даже для самого себя, ранним октябрьским утром. Знал, где перебраться через Рубеж незамеченным. Добрёл до неприметного блиндажа, в котором меня встретил проводник из Надеждинска – сталкер Поляк. Он продал мне оружие, провёл вглубь. Так исчез капитан Журавлёв и родился сталкер Жура. А почти через два года грянуло. Мутанты прорвались в Надеждинск через шестой, седьмой и восьмой блокпосты. По городу прокатилась кровавая резня, сотни мирных жителей погибли. Я перешел линию Рубежа на родном блокпосту – седьмой отметке и не узнал привычного места. Все, с кем я служил, были сожраны мутантами, не сумев остановить вал кровожадной нечисти. На стенах копоть, повсюду кровь.
Первым делом я направился к Верещагиным. Испытал невероятное облегчение, когда узнал, что все в Мишкином семействе живы. Он отчитал меня, обещал дать в морду, и не раз, отправить под трибунал за дезертирство.
А я хотел вернуться в Зону. За утешением пошел к единственному человеку, который понял бы меня, – к отставному инструктору, а ныне проводнику Поляку. В прежние времена Поляк, вышедший в отставку, избрал судьбу сталкера и поселился в Надеждинске с малолетней дочерью.
– Всякое про меня собирают, – говорил он мне, когда впервые вёл в Зону. – Придумали тут недавно, что я в КГБ белорусском был важным чином… Чушь, конечно, но звучит солидно. Немало людей просят их провести через Рубеж, доверяют бывшему комитетчику, а значит, денег Иринке на учёбу больше скоплю, она в институт хочет поступать.
Но Зона не отпустила ни Поляка, ни его дочь. Я шел к старому другу за пониманием, а попал на поминки. Во время прорыва погибла Иринка…
Долго сидели за столом, почти все время пили молча, а потом он выдал вдруг:
– Ты извини, но я пока в Зону не пойду. Не в состоянии… И ты подальше от нее держись.
От дома товарища я шел, словно перепил лишку. В голове бурлил сонм противоречий. Задался вопросами: «А что, если бы я не бросил службу и находился со всеми на блокпосту? Смог бы с ребятами предотвратить атаку или погиб вместе с ними?»
Утром направился в комендатуру к майору Сапунову. Ошалевший от такой наглости особист долго бранился, после чего сообщил, что принято решение набирать отряды для обороны Рубежа из числа сталкеров, а значит, для дезертира Журавлёва появилась работёнка. Уже через неделю в местном баре я встретился с Клапаном, обрисовал здоровяку ситуацию, и мы с ним начали собирать отряд. Группу, которой больше не существовало…
И после всего случившегося я должен верить пьянчугам, которые говорят, что их поломали судьба или Зона? Чёрта с два! Просидев в баре почти час, я так и не увидел ни одной дружеской физиономии. Для того, чтобы идти к болотам, мне нужен напарник. Кто-то надёжный, верный. Первым делом я направился именно в бар, где частенько появлялись сталкеры. Колю Демьяненко у барной стойки проигнорировал – нечего соваться со своими бедами к этому трусу, тем более, друзьями или хотя бы приятелями мы не были никогда. Еще не хотелось слушать его кислое и злое: «Я же говорил, что идти не надо…» А кроме него ни одного знакомого. Вот как назло…
Выйдя на улицу, зашагал в сторону комендатуры. Транспорт на Рубеж уезжал через два часа. Важно успеть найти напарника, взять в арсенале требуемое обмундирование, снаряжение и оружие, плотно пообедать. Путь предстоял долгий. За двое суток, проведенных без сознания, я неплохо выспался. Чувствовал себя бодрым и готовым горы свернуть. Был бы только тот, кто прикроет спину.
Идея – позвать с собой Мишку Верещагина – пришла почти сразу же. Он был, пожалуй, тем единственным человеком в проклятом городе, кому я мог бы доверять как себе. Опытный боевой офицер. Не военный сталкер, конечно, но имеющий за плечами пять рейдов вглубь Зоны. Нужно было лишь заманить его с собой, и в этом я особой проблемы не видел. Знал, на какие больные струнки его души надавить. Для лечения ребенка требуются деньги. И чем скорее, тем лучше. Ремиссия закончилась, и теперь Верещагин с женой изводили себя поисками средств. Я мог им помочь финансово. За годы сталкерства накопил немало нереализованных артефактов и готов был отплатить другу, согласись тот пойти со мной.
Когда на проходной комендатуры Верещагин встретил меня – измотанный, уставший, понял – не откажет. Понял и то, почему Наташа ушла от меня. Я и впрямь превращался из добряка Саши Журавлёва в подлого сталкера Журу. Но на то были причины…
Кабинет приятеля располагался на цокольном этаже комендатуры, в том дальнем углу, до которого начальство почти никогда не добиралось. Длинный коридор, похожий на тоннель, выведший меня из лабораторного комплекса, пугал. Я инстинктивно прижимался к стене, а на удивлённые взгляды Верещагина отвечал лёгким кивком, дескать, всё в порядке, не волнуйся. Определённо, соваться в Зону одному мне было нельзя. Наконец, коридор обрезало широкой пластиковой дверью, за которой и пряталась нужная комната.
– Рассказывай, – распахнув створку, скомандовал Верещагин, – что там было?
– В Зоне? – Я вошел в прокуренное помещение, огляделся: комнатёнка три на три метра с рабочим столом, стеллажом во всю стену и двумя креслами в противоположном от входа углу. Душно, небольшое оконце под самым потолком заляпано грязью снаружи, отчего солнечный свет практически не проникал внутрь. Лишь настольная лампа освещала заваленный бумагами стол, пепельницу с горой окурков и небольшую фотографию в рамочке. На снимке светловолосая, улыбчивая Марина Верещагина обнимала худенькую девчушку – Леру.
– В Зоне, Сань. Вся комендатура на ушах. Рассказывай.
Я крякнул.
– Ну, это долгая история… Если вкратце, то никакого «Камня» не оказалось, вместо него были ребята с оружием, которые подстрелили Клапана. Пришлось удирать.
– Ясно… Жаль парня. Про Бакса и Клюва пока никакой информации. Я сообщу, если что-то выяснят. А что от тебя хотел московский дядечка?
Чего он хотел? Как минимум узнать про «Камень» и лабораторный комплекс, как максимум – получить на блюдечке с голубой каёмочкой Зверева и его артефакт. Но разве я расскажу другу всю правду? Лейтенант Саша Журавлёв разоткровенничался бы, но сталкер Жура – циничная мразь.
– Вот об этом и хотел поговорить… Наш столичный гость знает, кто убил Клапана и моих ребят здесь – в городе.
– Кого? – Верещагин не понял и встрепенулся.
– Саныча и Кондрата. Тот взрыв в жилом доме пару дней назад.
Мишка понятливо кивнул.
– Слышал о нём? – удивился я.
– Слышал, но москвичи все документы изъяли. Кто, что, как – не знаем. Был взрыв, и всё тут. Безоболочное…
– Да-да, «безоболочное взрывное устройство». Он мне об этой версии рассказал. Но всё хуже. Кто-то убил ребят, активировав, скорее всего, целую сборку из артефактов, – выждал немного, чтобы Мишка оценил масштаб происходящего. – Не спрашивай, как они это сделали и кто они, – не скажу.
– Я и не спрашиваю.
– Вот… У москвича есть информация о них. Он может нам её отдать, но прежде мы должны кое-что для него сделать.
Понятливый Верещагин напрягся:
– Мы должны? Ты и меня сюда втравить хочешь? Мне, Саня, хоть и жаль твоих ребят, но сам я ни во что влезать не буду. Если меня не станет, кто о дочке позаботится?
– …нужно, – словно не слыша его доводов, продолжал я, – чтобы мы пошли на болота и отыскали там сталкера Зверя.
Мишка глубоко вздохнул.
– Сань, ты не наглей. Я же сказал, что нет никаких «мы». И вообще… почему этот москвич ставит тебе такие условия? С ним целая армия приехала. Два автобуса головорезов – почище военсталов. Так что мне вся эта история не нравится. Своих проблем навалом.
Настала пора кивать мне. Первый ход был сделан верно. Верещагин начал апеллировать болезнью дочери, понимая, что и оставить друга без помощи неправильно. Нужно его добивать.
– Лерка у тебя когда должна в клинику лечь?
Приятель вспыхнул:
– Сань, я тебе щас в морду дам! Не смей в этом разговоре мою дочь упоминать! Тем более, ты знаешь, что на всё про всё два месяца. Не уложимся – значит, не успеем…
Всё верно, денег у семьи Верещагиных – кот наплакал, а клиника Франкфурта готова принять их через два месяца. Чуть позже – и будет поздно, раковая опухоль даст метастазы. Два месяца на препаратах – всё, что осталось у улыбчивой маленькой девочки.
– Миш, я помогу с деньгами. Есть артефакты, которые можно продать. Там хватит и на операцию, и на реабилитацию потом, на все эти инъекции…
– И всё это не бесплатно, так? – промелькнуло в его глазах понимание вперемешку с надеждой.
– Так. Мне нужна твоя помощь во время рейда. Прикроешь мою спину и получишь деньги на лечение дочери.
– А если мы оба сгинем в Зоне? Что тогда Лерке делать, как быть?
Хорошо! Вот он уже и не отбрыкивается от участия в рейде. Выражает разумные сомнения.
– Все артефакты оставим у Сапунова, и в случае чего он их продаст. Веришь ему?
Верещагин вздохнул.
– Надо подумать, Сань. Это рискованно…
– Времени нет на раздумья. Через полтора часа идёт машина к Рубежу. Ты либо соглашаешься сейчас, либо продолжаешь собирать крохи и смотреть, как умирает дочь.
Кулаки приятеля сжались.
– Сука ты, Журавлёв. Хуже раковой опухоли.
Я полностью согласился. Да, действовал резко, во многом неправильно, но выбора не было. На одном милосердии жизнь не построишь. Безжалостную жизнь в безжалостном мире… Добро тоже нынче стоит недешево.
«Шурик, ты был таким милым и добрым», – звучал в голове голос бывшей.
Поднявшись с кресла, я пристально посмотрел на Верещагина.
– Миш, я тебя на первом этаже, возле кабинета Сапунова буду ждать. Экипируемся в арсенале, все бумаги для этого на двух человек у меня есть. Во дворе нас подберут.
Да, когда-то Саша Журавлёв был хорошим человеком и офицером, потом хорошим сталкером. А теперь? Теперь он мстительный одиночка, вынуждающий последнего друга идти в самое пекло. Я шантажировал Верещагина, иного слова не подобрать. Было ясно – закончится рейд, получит он деньги за артефакты и навсегда забудет про сталкера Журу.
«Шурик, ты был таким милым и добрым…»
– Я буду через пять минут, только жене позвоню, попрощаюсь, – нагнал меня в дверях голос Верещагина, и на душе стало паршивей прежнего.
Часть вторая. Охотники и жертвы
Глава 1
Двумя годами ранее. Зона. Территория Пустыря
– Хорёк!
Сталкер встрепенулся. Справа от него в защитном костюме «Анархии» сидел, привалившись к остову трактора, раненый товарищ.
– Чего? – подполз он поближе.
– Они уже рядом. Лезь наверх.
