скачать книгу бесплатно
– Мне нравится, что мальчик мыслит такими категориями. Красивая улыбка. И что он посмотрел твои записи с песнями. Но стесняется это сказать.
– Что мне ему написать?
– Пиши сама.
– А если я с ошибками по-английски напишу? Проверишь?
– Ошибки?
Я с сомнением посмотрела на Катьку. Я сейчас правильно поступаю?
– Может, и проверю.
– Кать, два часа ночи. В Москве, значит, три. Спать пойдем?
– Да, мам, сейчас последнюю фразу напишу. Смотри, вот правильно – «I would have never thought about it before if..»?
– Thought about what? – машинально переспросила я по-английски. Все-таки я сама учила Катьку языку. – О чем бы ты никогда не подумала, если бы…? И если бы – что?
– О том, чтобы поступать в консерваторию…
– А! – успокоилась я.
– Возьми, – Катька протянула мне планшет. – Прочитай и не беспокойся. Он очень хороший мальчик.
Мальчик… Я прочитала их последний диалог, улыбнулась.
– Не знаю, дочка… Может, у него замедленное развитие?
– Да! – радостно засмеялась Катька. – Отставание на пять лет! Знаешь, какое у него самое любимое слово?
– Какое?
– Смайлик! Большой, маленький, грустный, хитрый, веселый, очень веселый…
– Ясно.
– Знаешь, как будет «ударник» по-литовски? Бугнининкас!
– Потрясающе. Пошли.
– Сейчас, мам. Надо попрощаться. Я только «Goodnight» ему напишу, хорошо?
– Хорошо. – Я поцеловала Катьку в теплую макушку. – Завтра хочешь подойти к нему после концерта?
– Хочу… А что я скажу?
– Скажешь: «Привет, я Катя».
…Красивая, трепещущая, неотразимая в своей юности и волнении Катька подошла к молодому литовцу после концерта в парке. Я видела издалека, как искренне всплеснул он руками, как протянул ей ладонь, как смеялся, как смеялась в ответ Катька.
– Ну и что вы так мало поговорили?
– Да я чуть не упала, мам… От волнения…
– Хорошо он говорит по-английски?
– Отлично. Даже слишком быстро.
– Но все понятно?
– Понятно. Сказал, что я в жизни еще красивее, чем на фотографии.
– Кто бы в этом сомневался! – усмехнулась я.
Не родись, Катюня, московской красавицей, родись умной, здоровой и счастливой. Говорить это дочке, светящейся сейчас от радости, я не стала.
– Мы договорились сегодня переписываться… попозже вечером…
– А телефон?
– Да нет… Мам, ну кто сейчас говорит по телефону?
Действительно. Они не общаются по телефону. В лучшем случае по скайпу. А так – пожалуйте в Сеть. Можно общаться в онлайн-режиме – сказал-ответил. Можно написать и пойти лечь спать. Тебе ответят ночью или утром. Ты посмотришь, в котором часу прочитано и прочитано ли. Тебе могут ответить смайликом или другой картинкой. И ты поймешь смысл этого послания – так, как поймешь. Но улыбку ведь ни с чем не спутаешь? Сердечко, цветок, чертик… Удивительная реальность. Но она есть. Так думает и Катька, прочитавшая без опережения, но глубоко и полно все, что можно было прочитать за ее неполные четырнадцать лет.
– Мам… Посмотри, я правильно его поняла? – Катька развернула ко мне планшет. – Он пишет, что я слишком маленькая для него. Или слишком молодая. Молодая для чего?
Я с сомнением посмотрела на Катьку. Как сказать? Кто должен совершить этот перелет через возраст? Я? А что делать, если моя девочка, которой четырнадцать лет исполнится через три месяца, влюбилась в юношу двадцати двух лет?
– Для… – Я замялась. Какое самое красивое, самое романтичное слово?
– Я поняла, – вздохнула Катька. – Для… – и тоже запнулась.
Ее же воспитываю я. И я практически не стесняюсь слов «секс», «запор» и «клизма». А также я знаю и, если надо, произношу «овуляция», «менструация» и другие специальные термины. Но я стараюсь, чтобы грубой физиологии в нашей речи было меньше. «Секс» – грубая физиология? А что иное? Нежная романтика? Глубокие теплые чувства? Искренние и настоящие? «Девушка, вы, случаем, не ханжа?» Нет, я, случаем, не ханжа. Но если перейти на медицинский язык, то можно легко и быстро потерять всю культуру. А зачем она нужна в таком случае? Давайте проговорим вслух – что, как, куда и зачем. И дальше будем в растерянности стоять, думать: о чем же нам мечтать, если все понятно, все названо, все нарисовано, а еще лучше – снято в натуральную величину…
– Понимаешь, Катька, – вздохнув от неизбежности, начала я. – Вот моя покойная мама когда-то объяснила мне, что близкие отношения мужчины и женщины – это грязь и гадость. И я их ужасно боялась. А когда влюбилась по-настоящему…
Катька замерла от неожиданной темы. Да, да, Катюня, я тоже не хотела говорить с тобой об этом так рано. Рано? В тринадцать лет и восемь с половиной месяцев? А может, в самый раз?
– Ну вот… Когда влюбилась, то очень удивилась. Потому что никакой грязи не увидела. Наоборот, моя нежность так гармонично дополнилась близкими отношениями. И они мне показались такими прекрасными, такими чистыми… – Я покосилась на покрасневшую Катьку. А это ведь только начало, нужно еще продолжать. – Но потом я узнала, что бывает и по-другому. И что в чем-то, оказывается, моя мама была права. Просто все зависит от глубины чувств. И вообще от того, есть ли эти чувства и у обоих ли. Ясно?
– Мам… – Катька умоляюще смотрела на меня. – А об этом обязательно сейчас говорить?
– Увы, Катюня, – развела я руками. – Ну раз уж он сам об этом заговорил, раз без этого не мыслит отношений…
– Нет, мам, смотри, вот он пишет: “…but for talks it’s ok”. Ну то есть для разговоров мой возраст ему подходит…
– Катюнь, а он-то нам точно подходит?
Катька подняла на меня огромные шоколадные глаза.
– Точно, мам, – трагически проговорила она.
– Ну ладно. Давай тогда продолжим про раннее развитие и всякое такое…
Я? Я говорю с Катькой про это? Я судорожно думаю о том, когда можно будет… начинать… Нет, понятно, что не сейчас, но когда?.. Господи, нет! Я не думаю, я просто поймала у себя быстро пролетевшую, совершенно не мою мысль! Я – ничего такого не думала и думать не могла! Я же – энергичная, убежденная противница добрачных отношений даже для вполне взрослых людей! Я же столько об этом говорю, я в это верю – что не нужно, особенно для девочек не нужно, мальчикам-то ладно… Я могу прочитать об этом страстную лекцию или лучше проповедь и убедить сорок человек, скептически настроенных… И я думаю, что делать, если вот так вот все развернется… То есть не думаю, а ловлю пролетевшую в моей голове мысль. Ловлю и удивляюсь – ты кто такая? Ты – не моя мысль, нет… Нет!
– Он пишет «I don’t want you to get a wrong idea…» Это в каком смысле, мам? В смысле, что он не хочет, чтобы я слишком на многое рассчитывала или, наоборот, чтобы я не подумала, что он не хочет со мной общаться?
– Так, стоп. Катя! Мне категорически не нравится поворот событий. Что такое «Не хочу, чтобы ты неправильно меня поняла»? Что такое «на многое рассчитывала»? О чем ты говоришь? Почему вдруг полезла такая мизерия? Пусть он на что-то рассчитывает или не рассчитывает.
– Да, но мам… Он же говорит о разнице в возрасте…
– А почему вдруг он сразу завел об этом речь?
Потому что он порядочный – мелькнула у меня приятная мысль. Аушра все шептала мне, что семья у него – просто замечательная. Интеллигентные родители, папа – уважаемый человек в городе, мама – психолог, не бедные и не богатые, трудятся, растят двух сыновей, мальчик – положительный-преположительный. Вот он сразу о серьезном и думает. Тем более Катька так хороша, что от нее голова закружится у любого. Нежная чистейшая кожа, упругая, гладкая, шелковистая, сейчас с золотистым загаром, другого у нее не бывает, она загорает легко и несильно. Огромные внимательные и веселые шоколадные глаза с невероятно длинными ресницами, соболиные бровки, изящный носик с ровными ноздрями, губы, словно нарисованные вдохновенным художником-эстетом, пара пикантных родинок – на щечке и над бровью. А уж фигура… Наверно, в моем поколении и не было таких фигур. Дети сейчас едят что-то другое, некоторые, по крайней мере. Иначе почему они так растут? Длиннющие ровные ножки, сама вся ровная, плавная, быстрая, с высокой грудкой, прямой спиной, широкими, но хрупкими плечиками. Конечно, литовский мальчик просто потерял спокойствие, когда увидел ее в жизни.
В Литве много красивых девушек, особенно молодых. Они потом как-то быстро перестают быть красивыми, годам к тридцати – грубеет кожа, наверно, от постоянно дующего с моря ветра, укрупняются носы, а глаза, наоборот, делаются невыразительными, тускнеют волосы, которые они красят и красят во все цвета радуги, тело становится жилистым, кряжистым. Но даже и на фоне молодых Катька выигрывает своей невероятной энергией, бьющей во взгляде, в смехе, энергией позитивной, светлой, радостной. Рядом с ней тепло и хорошо. Не мне, любящей маме, – девочкам, мальчикам, в школе, в музыкалке, на танцах. Вокруг нее всегда вьется стайка смеющихся подружек и друзей-приятелей.
– Написала «Goodnight»?
– Написала.
– Что пожелала?
– Увидеть во сне маримбу.
– Пожелай еще увидеть юную русскую фею.
– Точно, мам?
– Точно.
Не знаю, увидел ли Леонард во сне Катьку, но на следующий день на концерт он пришел с красиво уложенными волосами. И стал еще симпатичнее и привлекательнее. Я его пофотографировала.
– Хорошо получается. Смотри, до чего ж хорош…
Я уверена, что мужчина должен быть хорош? А почему у меня Катька такая красавица? Ведь не только потому, что я сама хороша да пригожа. Данилевский прекрасно сложен, красив, здоров. В молодости радовал мой глаз неустанно, каждый раз смотрела и думала: как же удивительно природа распорядилась – все так правильно в его лице и фигуре, так гармонично и симпатично… Вот и она у нас удалась на славу. Жизнь, правда, моя собственная с красавчиком Данилевским не задалась, но это за скобкой.
– Ему идут очки, правда, мам?
– Идут. Трогательный очень в очках. Не уверена, что это самое нужное качество у мужчин. Но не такой красавец, как без них. И хорошо. Что им хуже, нам лучше…
– «Им» – кому, мам?
– Соперницам! Ты будешь подходить к нему после концерта?
– Не знаю. Мне это все не очень удобно, мам…
– А вы как-то договорились вчера ночью, когда три часа переписывались?
– Нет…
Я оглядела Катьку.
– Ты замечательно оделась. Очень идет тебе платьишко. Вообще-то мы его для концертов купили, для выступлений… Ну это, считай, тоже очень важное выступление…
– Мам… – покраснела Катька.
– А как ты хотела? Купить пакет чипсов и в трениках усесться рядом с ним на лавочке, пиво хлебать?
– Я пиво не пью, мам…
– Вот и не пей. Ну, иди тогда, он как раз стоит, озирается, не видит тебя.
– Пойду, да, мам?
Что еще нужно для любящего материнского сердца, чем вот такой вспыхнувший взгляд, как был в тот день у Лео, когда он увидел Катьку и сбежал к ней по ступенькам ротонды? Я не стала их снимать и очень потом пожалела. Светилась бы фотография от двух юных, красивых, великолепных влюбленных. Бьющая фонтаном света неотразимая Катька в легком кремовом платье, с золотой шнуровочкой на груди, с разлетающимися каштановыми длинными волосами, густыми золотистыми прядками льющимися по ее загорелым плечикам. И улыбающийся, улыбающийся голубоглазый литовец, тоже с чистейшей кожей, балтийским румянцем на гладких щеках, белозубый, приятный… Красота.
Я увидела, как он взял Катьку за руку, не отпускал. И она, конечно, не отнимала руки. И правильно делала.
Я судорожно перевела дух. И… И дальше – что?
– Мам. А можно… Можно я покатаюсь завтра с Лео на велосипедах?
– Можно.
Катька внимательно посмотрела на меня.
– Все хорошо?
– Все отлично.
– Мы утром поедем, не вечером.
– Конечно, вечером же концерт.
– Нет, вечером концерта нет. У него друзья приезжают из Вильнюса. Мальчики.
– Они не мальчики, – машинально сказала я.
– Ну ребята… Ты грустишь о чем-то, мам?
– Нет. Нет, ну что ты! – Я поправила Катьке лямку на платье и волосы. – Не холодно? Надень курточку. А то я замерзла.
Катька засмеялась.
– Хорошо, мам. Я не замерзла, но надену, чтобы ты не переживала. Мам… – Катька серьезно посмотрела на меня.
