скачать книгу бесплатно
Алиса легла на одну из верхних кроватей, Володька на односпальную и заснул почти мгновенно после более чем суточного путешествия.
Проснулся он в середине ночи. В окно светила полная луна. Давила душная, жаркая глухота. Волна ужаса обрушилась на него: что он наделал! Невозвратно, непоправимо! Назад дороги нет. Никогда больше не будет прежней жизни, в которой были его родные, дом, окружённый деревьями; книги, советские фильмы; всё то, что было ему дорого, что он любил.
Алиса тоже не спала – наверное, вообще не смогла заснуть из-за его жестоких слов. Как он виноват перед ней! Но поздно раскаиваться, да и вряд ли его раскаяние могло утешить её.
Ворочались, вздыхали до самого утра. Наконец, небо в окнах побледнело, в коридоре раздались первые шаги, потом голоса – третий дом проснулся. Встали и Кляйны. Семь часов. Пошли умываться.
В коридоре уборщица натирала пол, что-то рассказывая сидящему за конторкой хаусмайстеру. Разговор у них весёлый, для них жизнь прекрасна и легка и плевать им на всяких там переселенцев и их переживания!
В половине восьмого Алиса с Володькой вышли из дома. В красноватом тумане вставало солнце. От дыхания шёл пар. Тёмно-зелёные листья незнакомого кустарника[7 - Скорее всего кустарник был японской азалией] замёрзли и, превратившись в ледышки, звенели от прикосновения, как синички в предзимье.
Где тут столовая? Не понимая порядка в нумерации домов в лагере, стали блуждать. Наконец, Алиса спросила обгонявших их мужчину и женщину:
– Скажите, пожалуйста, где столовая.
– Пойдёмте с нами. Мы тоже туда идём, – ответила женщина.
– Вы откуда приехали? – спросила Алиса.
– Из Нальчика. А вы?
– Мы из Сибири.
Женщина чихнула и, вынув из рукава платочек, стала вытирать тонкий красный носик. Ей было лет сорок пять, не больше.
– Не по мне климат! – сказала она, прочихавшись, – Приехала и сразу простыла.
– А что же вы уехали с Кавказа? Там-то климат получше.
– Так ведь война, – ответил мужчина.
Он был лет на пять старше жены, высокий, с густой, уже начавшей седеть шевелюрой.
– Не то чтобы непосредственно у нас война, но недалеко. Тревожно стало! Решили ехать… Ради детей и внуков. Всё же Европа! Цивилизация. Да и медицина здесь лучше. Тесть мой, его отец, – кивнула она на мужчину, – был профессором университета. Уважаемый человек… А после инсульта за ним требуется постоянный уход… Пока мы завтракаем, с ним сидят сын и невестка. Надо успеть их сменить и его накормить. Профессор-то наш совсем ребёнок.
– А вы кто по профессии?
– Мы с мужем в оркестре играли. А музыка – она везде музыка. Я уверена, что и здесь мы сможем работать не хуже, чем на родине.
Столовая была одноэтажная с застеклённым тамбуром. Мужчина открыл наружную дверь, затем внутреннюю, и Кляйны оказались в огромном зале, перед двумя рядами столов с узким проходом между ними. В конце этого лабиринта сидела немка, лет шестидесяти. Едва рольштуль вклинился в проход, раздался её визгливый крик:
– Der Tisch soll stehen bleiben![8 - Стол должен остаться стоять.]
Но Алиса уже толкала рольштуль, раздвигавший столы как ледокол льдины.
Работа немки состояла в том, чтобы гасить выданные лагерным жильцам талоны на завтраки, обеды и ужины, а лабиринт из столов был ей нужен, чтобы кто-то не проскочил мимо с непогашенным талоном.
Как всякая немка, сходящая с ума по порядку, она ненавидела его нарушителей и немедленно занесла Володьку с сестрой в свой чёрный эмоциональный список. Почти до конца их пребывания в лагере, столовый Цербер смотрела на них неприязненно, и завидев, напрягалась и мрачнела лицом.
В столовой стояло пять или шесть длинных рядов столов и стульев. Володька причалил свою коляску к свободному месту в крайнем ряду и стал терпеливо ждать, когда Алиса принесёт первый их германский завтрак. Очередь огибала столы с трёх сторон. Через десять минут Алиса завернула перпендикулярно рядам, ещё через десять двинулась вдоль дальнего ряда к раздаточной, ещё через десять принесла поднос с завтраком, состоявшим из чашки кофе с молоком, маленькой круглой булочки с пластинкой сыра, одного яйца и шайбочки маргарина с пятикопеечную советскую монету.
Маргарин Алиса сама не ест и брату не советует, ссылаясь на исследования учёных о вреде транс-жиров (кто б их видел!)
– Если вы не будете, дайте мне, – сказала завтракавшая рядом с ними старушка, видимо, не знавшая об опасных свойствах данного продукта. – Я жила в деревне. Там осталось двадцать человек, и автолавка приходила раз в неделю. Пенсию задерживали по три месяца. Было время, особенно в девяносто четвёртом, когда я три дня хлеба не ела. Наголодалась.
– Да вы что! – не поверила Алиса.
– А что тебя удивляет? – вступился за старушку Владимир. – У нас в селе была соседка, бабушка Мельникова. Когда она получала пенсию, то брала с собой трёх внуков, отправлялась в магазин и на все деньги покупала мешок муки, сахар, крупу, лапшу. Потом вчетвером тащили всё это на санках домой. Они так делали, потому, что через две недели цены поднимались настолько, что они и половины этих продуктов не смогли бы купить. Впрочем, часто еда у них кончалась задолго до новой пенсии, и они, по её выражению, «сидели голодом».
Ну всё, позавтракали, вышли из столовой. У входа сидело несколько кошек со сверкавшими металлическими кружками в ушах.
– Они, наверное, здесь служат, – догадалась Алиса.
Кожистые листья неизвестного кустарника оттаяли и уже не звенели, когда Володька тронул их рукой. Вдруг раздался нарастающий свист, вой, скрежет, заполнивший всё поднебесье, и низко над едва взошедшим солнцем, чуть в стороне от лагеря, пронеслись два истребителя, посверкивая серебристыми брюшками.
До десяти часов было ещё много времени, и Кляйны вернулись в третий дом.
Соседка, которую они потревожили ночью, кормила из бутылочки с соской младенца.
– Меня зовут Люба, – сказала она.
– Вы здесь давно? – спросила Алиса.
– Пятый день. Но сегодня за мной должны приехать муж и свекровь. Они живут недалеко от Любека. Что, Ниночка? Приедут за нами папка с бабушкой? – обратилась она к дочке, вытирая ей ротик. – Папка нас с тобой хочет бросить. Да… Папка у нас нехороший… Не взял нас с собой. А недавно бабушка позвонила: «Приезжайте, я всё уладила». А что уладила? Не знаю, не знаю, что меня сегодня ждёт…
Да, у каждого своё горе.
– Уже дома на Алтае гулял. Свекровь сказала по телефону: «Поклялся, что не будет тебя обижать…» Да только, если уж он, как жеребёнок, со звёздочкой родился, ничто его не исправит: со звёздочкой и умрёт.
– Так может лучше вам было на Алтае остаться? – сказала Алиса.
– А кому я там нужна, без родных, без работы, с ребёнком? Кто нас с Ниночкой кормить будет? Правда, Ниночка?
Ниночка заулыбалась, загулила, протягивая к матери ручки.
– А как вы ребёнка кормите? – спросила Алиса.
Это профессиональное любопытство – она педиатр.
– Детское питание мне сюда приносят. А я уж как придётся. Здесь в столовой вчерашние булочки бесплатно отдают. Забегу, возьму несколько, колбаски мне соседи в магазине покупают – тут рядом город.
– Вы пять дней без горячего?!
– Ничего страшного! Мне и не хочется есть.
За разговорами незаметно прошло время.
– Алиса, нам пора, – сказал Володька.
Пошли в одиннадцатый дом – он административный. Чем одиннадцатый дом отличался от двадцать третьего, двадцать четвёртого или двадцать пятого, тоже административных, то ведали одни немцы. Важно, что все дома с пандусами. Заехать в них на коляске – никаких проблем.
Дождавшись своей очереди, вошли в кабинет. За столом сидела женщина, лет пятидесяти пяти, в очках, с приятной улыбкой.
– Меня зовут фрау Линдер, – представилась она на чистейшем русском языке. – Вам положено по двадцать марок подъёмных. Можете получить их в комнате номер (она назвала номер). Вот вам опросные листы, ответьте на вопросы и сдайте в двадцать первый дом, в пятую комнату. Потом надо будет пройти тест, по результатам которого вам в соответствии со статьёй … Закона об устранении последствий Второй мировой войны, будет присвоен четвёртый, седьмой или восьмой параграф.
– А чем они отличаются? – спросила Алиса.
– Разве вы не знаете? Это очень странно – вы производите впечатление грамотного человека. Четвёртый параграф вы получите, если имеете родителей немцев и владеете немецким языком, это значит, что вы признаётесь немцами; если имеете родителей или супругов немцев, но сами языком не владеете, вас признают членами семьи немца и присвоят седьмой параграф. Если не удовлетворяете этим условиям, получите восьмой параграф, то есть будете считаться иностранцами. Вам я назначаю терм?н на пятое ноября, в одиннадцать часов тридцать минут, в доме номер двадцать четыре.
Так Володька с Алисой познакомились со священным для немцев словом терм?н, который означает «назначенное время». Попробуй пропусти терм?н, прослывёшь разгильдяем на долгое время.
– Вы из Новосибирска? – спросила фрау Линдер, – обращаясь к Алисе и расцветив лицо улыбкой, – из столицы Сибири? А я из Москвы, из столицы России. Здесь я с начала девяносто третьего года. Вы каких политических взглядов придерживаетесь? Надеюсь, демократических? – и вопрошающе посмотрела на Володьку.
Он ничего не ответил и опустил глаза.
– Да мы как-то не очень лезем в политику, – ответила Алиса.
– Жаль, очень жаль. А я всю жизнь боролась с тоталитарным режимом. Меня преследовали, не раз сажали в психушку. Скажу вам откровенно, я не очень уважаю людей, стоявших тогда в стороне. Вы где были, когда травили Сахарова и Солженицына?
– Я в институте училась, – кротко сказала Алиса, – потом работала.
Повисла неловкая тишина.
– Ладно, идите! – смилостивилась фрау Линдер. – Мы страдали, вы пришли на всё готовое. И сюда вы приехали только благодаря нашей борьбе. Хотя бы это помните! Да, возьмите карту лагеря!
Володька поспешно выехал, открыв дверь колёсами. Алиса, взяв карту лагеря и переваривая упрёки фрау Линдер, вышла следом.
– Давай погуляем, – предложил ей брат. – Домов здесь до чёрта. Надо же познакомиться с лагерем.
– Пойдём, получим сорок марок.
После этого Алиса повезла Володьку по какой-то дорожке. Он сверял путь с картой.
– Сейчас справа должен быть пятый дом… А нету: дом номер двенадцать.
– Ну правильно, после одиннадцатого должен быть двенадцатый.
– Но на карте пятый.
– Может ты вверх ногами её держишь?
– Поехали назад, если вверх ногами, после одиннадцатого должен быть пятый.
– Десятый, – сказала Алиса, посмотрев на белый прямоугольник с цифрами на стене дома.
– Ничего не пойму. Карта неправильная.
С рёвом, свистом, скрежеща по небу, пронеслись назад истребители.
– Передайте Президенту, – сказал Владимир, – натовские лётчики летают, так чтобы и наши летали, а то, упаси Бог войны, они воевать не умеют[9 - Мотив из повести Н.С.Лескова «Левша».].
– А как тебе фрау Линдер?
– Наверное, мне должно быть стыдно, что я не помогал ей в великой борьбе с тоталитаризмом. Но я только шесть или семь лет назад узнал, что жил при тоталитаризме, а в то время мы и слова такого не знали в нашей сибирской глуши.
– Не стыдно, что приехал на всё завоёванное ею в тяжёлой борьбе?
– Я не просил её бороться. Сама жила бы в каше, которую заварила!
К полудню потеплело. Как-то совершенно случайно вышли из аллеи на магистральную дорогу, которая вела к воротам со шлагбаумом и через которые они въехали вчера в лагерь.
– Ну-ка посмотрим, что на воротах написано! Ага: «Grenze?bergangslager»[10 - Пограничный переходный лагерь.].
Справа против будки через дорогу росли ели, перед ними стояли фонари под старину, с крышками сверху, под ними несколько скамеек.
Дальше – административные дома: двадцать третий, двадцать четвёртый, двадцать пятый, перед ними, развалившись на все стороны розетками, тянулись ряды барбариса с алыми ягодами.
Но вот уже и на обед пора. Та же злая старушка: «Ну что вы опять столы двигаете! Неужели нельзя аккуратней!?» Володька хотел сказать ей, что он не муха, чтобы над столами летать, но промолчал. Пусть думает, что он «ничего не понимэ».
Опять полный зал. Опять полчаса в очереди. На обед тарелка тушёного картофеля и кусок жареной рыбы. Всё это с небольшим количеством бульона или подливки и называется Eintopfgericht. В общем два в одном – и первое и второе блюдо. На десерт апельсин.
– Ты наелся, – спросила Алиса.
– Как ни странно, да. А ты?
– Я тоже.
У выхода встретились со знакомыми из Нальчика, обрадовались, как родным. У мужа в руках был пакет, у жены носовой платок.
– Что-то я разболеваюсь, – сказала она, вытирая слезящиеся глаза. – А нам завтра ехать. Мы сегодня были на распределении. Отправляют в Пфорцхайм.
– Хороший город? Вы довольны?
– Нам важно, чтобы оркестр был, – ответил мужчина. – Насколько я знаю, там филармония, а при ней хороший концертный и оперный оркестр.
Перед дверью, как и утром, сидели кошки, только их было уже штук семь. Металлические кружки в ушах радужно переливались на солнце.
– Опять забыла им хлебца вынести, – сказала Алиса.
– Вы разве не читали предупреждения? – спросила женщина. – Вот же оно.
Действительно в нескольких шагах от столовой на газоне стояли два или три кошачьих домика, а табличка рядом с ними предупреждала: «Об этих Кошек заботятся. Прозьба не кормить».
– Эти Кошки здесь работают и состоят на довольствии, – сообщила женщина, – ловят мышей и кротов. Вы видели на газонах кучки земли? Это кроты. Убивать их нельзя, а с «этих Кошек» спроса нет. Ладно, пойдём кормить профессора, да готовиться к отъезду.
Продолжая обход лагеря, Алиса с Володькой добрались до забора с колючей проволокой поверху. Зачем колючая проволока? Бежать никто не собирается. Наверное, немецкая привычка. Вдоль забора – живая изгородь. Деревья были уже наполовину голые, торчали засохшие ветки. Трое служащих аккуратно обрезали их.
Мимо проехал тракторишко с прицепом и остановился у кучи обрезанных веток. Взвыл двигатель, немцы в синих комбинезонах стали кидать ветки в бункер, от которого отходила труба выгрузного шнека. Проворный работник ловко подставил под неё полиэтиленовый мешок, и в него ударила струя измельчённой древесины. Мешок наполнился, рабочий каким-то приспособлением тут же запечатал его и швырнул в кузов прицепа. Поехали дальше и операция повторилась.
