Действительность. Том 3

скачать книгу бесплатно


Синтетические суждения

С точки зрения идеального:

Абсолютного доминирования в природе – не существует. Слон может раздавить змею, но и змея может убить слона. И всякая оценка доминирования в наивысшей степени субъективна и глубоко условна. Преимущество локального характера, встречающееся повсеместно на всех уровнях бытия, для нас всегда определяется причинами стечения обстоятельств, а попросту говоря, «закономерным случаем». И оценивается такое преимущество субъективным взором наблюдателя, настроенным на определённое пространственно-временное мировоззрение локального момента, на определённый фокус собственной оценки и идентификации этого момента, при котором собственно и возникает такая абсурдная полимера как случайность. Как, впрочем, и вытекающая из этого более объективная, но такая же абсурдная полимера как несправедливость.

Условно говоря, оценка той или иной доминанты, то есть её ценность, как правило, определяется в узких рамках локального осмысления, в выложенных и закреплённых алгоритмах чувственных воззрений, в его сугубо ограниченных масштабах, превращаемых нашим разумом в категории, то есть в обобщённости. Где на самом деле, в случае смены угла зрения, (расширения, либо сужения масштаба этого воззрения), доминирование и его ценность может легко меняться, и даже как правило меняется. А за этим, и выше обозначенные «полимеры», как правило меняют свои полюса.

Изначально всякое преимущество обусловлено точкой границы, или линией противостояния главных монад действительности, трансцендентальных основ нашего разумения, – времени и пространства, с их обусловленными наполненностями. Пространственно-временной континуум, с его основополагающим для всякого действительного бытия синтезом противостояний, (воплощающемся в нашем разуме в сбалансированную реальную действительность), определяет всякую доминанту в оценках этой реальной действительности. И наш разум, выбирая определённую точку, или линию этого фронта, создаёт зону собственного созерцания, создаёт собственные оценки и выявляет константы для собственного определения в рамках этой зоны, причём, всегда глубоко заинтересованно. Латентно или явно, тонко или грубо, но всегда искушенно – корыстно. И пусть корысть разума так же далека от корысти тела, как сам мозг с его разумом далёк от телесности с её инстинктами, – (между ними пропасть, ибо здесь живут иные категории, здесь «тонкая корысть» представляется подчас самым возвышенным мотивом), но всё же это именно повсеместно так. И особенно это положение проявляется в идеальных полях созерцания и осмысления, где для нашей оценки собственных мотивов подчас, казалось бы, не остаётся места корысти и всякой заинтересованности, но всё же именно интерес правит здесь всем балом, оставляя за кулисами лишь собственную тень.

Что могло бы иметь в мире абсолютное доминирование, – доминирование безусловное? Как вообще такое может быть? Лишь в фокусе нашего сознания, в его иллюзорной тонкой материи, может возникать подобная фантазия об абсолютной доминанте. Может быть, такое доминирование и было бы возможным, если бы мир имел свою абсолютно законченную форму и свою фундаментальную существенность, вне зависимости от антропоморфной оценки наблюдателя. Если бы он существовал как данность, а не как относительное отражение. Если бы он был, вне зависимости от субъективного наблюдения, вне его субъективного оценочного взгляда, если бы он был, сам по себе, независимо от нашего «ноуменального зеркала». Доминирование, как абсолютная воззренческая концепция, такое же заблуждение, как всякая абсолютная концепция. В мире не существует нерушимых замков, вечных отношений, и незыблемых законов. Всякая иерархическая лестница – условность, необходимая нашему разуму для собственного целенаправленного бытия. Как же выстраивается такая лестница?

Итак, всякая оценка определяется заинтересованным взглядом наблюдателя, и всегда дифференцированно. Наш разум, – все, что резонирует с его устоявшейся концепцией, – приплюсовывает, и всё что входит в противоречие, – отбрасывает. И так он поступает всегда и во всём. То, что усиливает его основную линию, он оставляет и старается вплести в «общую косу реальной действительности». То, что ослабляет – немедленно абстрагирует, нарекая ненужным, и даже вредным. Он выстраивает мозаику воззрения, и она должна непременно складываться в некую законченную гармоничную форму, – в пространственно-временную полифонию. В противном случае он вынужденно страдает, не получая своего удовлетворения. Страдает либо от явной незаконченности музыкального ряда, либо от несоответствия, беспорядка, а значит близости холода хаоса.

Наше воззрение, так или иначе, все формы и отношения в мире выстраивает согласно иерархии, и воплощает их в пирамидальные конструкции. Где непременно должно быть основание, и вершина, – пик. Так рождаются доминанты. И так человеческий разум провозглашает собственную доминанту над миром, олицетворяющую его сакральную глубоко имманентную власть над ним. Человек считая себя вершиной разумности, наблюдает мир в одном фокусе, и не желает принимать во внимание ничего, что, так или иначе противоречит этому фокусу. И главными причинами этого являются доминирующие установки «рационально-аналитической ганглии» его сознания. «Ганглии», которая накладывает на всё, и вся свою печать, свою точку зрения, свою форму обзорности и образности. И, будучи уверенной в собственной доминанте, постоянно старается укрепить эту свою власть. Но её образ воззрения, есть линия, – тропинка, в отличии от «идеальной ганглии» сознания, где образ воплощается в широкое поле. И хотя рационально-аналитическое мышление постоянно ловит себя на «ошибочном», (ибо тропинок может быть бесконечно много), её уверенность в собственной доминанте нисколько этим не умаляется.

«Поле», присущее воззрению «идеальному», в отличие от рационально-аналитических тропинок в отдельно взятом индивидууме всегда одно, и главное – неповторимо, и потому несравнимо. И только «рационально-аналитическое воззрение», в силу уверенности в собственной правоте, пытается сравнивать эти «поля-созерцания», и даже определять, исходя из собственных склонностей, в них – «ошибочное». И здесь пытаясь делать то, что всегда делает со всем окружающим миром. А именно, антропоморфно оценивает все явления и формы, приписывая им необходимые черты и свойства, и наделяя целями свойственными только ему, – его политесу с упорядоченными константами «рационально-аналитического мышления». Убеждённое в собственной доминанте, оно проецирует свои качества на те области нашего разума, где «ошибочное», как таковое, просто исключается. Я имею в виду области идеального воззрения и его «плоды» в виде произведений различных форм искусства, творений художника, поэта, или музыканта, отражающих «идеальный мир продуцирования противоположных сторон разумения». Подчас, «рационально-аналитическое мышление» даже пытается сделать «идеальное», – собственным вассалом, и если это не удается, то провозглашает его собственным рудиментом!

Само доминирование, как парадигма воззрения, распространяющаяся на все плоскости мира, создано именно «рационально-аналитическим мышлением». И это вполне естественно, как могло бы быть иначе. Ведь для того, чтобы утвердить собственное превосходство и власть, ему было необходимо показать подобное доминирование в самой природе, иначе такая доминанта не имела бы, условно говоря, юридической силы. Кому же ещё может быть свойственно, как не «рационально-аналитическому мышлению» такое утверждение. Ведь утверждение и доказательства – его стезя. «Идеальное мышление» говорит на ином языке, у него нет необходимости что-либо утверждать и доказывать. Его стезя – глубина и образ, без какого-либо разложения, упрощения или усложнения, а главное – сравнивания, и последующей оценки правильности и ошибочности. Его существо прямо противоположно всякой диалектической парадигме воззрения умствующего рассудка.

И вот, «рационально-аналитическая ганглия» нашего сознания, выстраивающая внешний мир удовлетворяющий её запросам, пытается втиснуть в это «прокрустово ложе» всё и вся, убеждая, а чаще просто подавляя воззрения иных «ганглий сознания». Власть, – эта последняя ступенька всякого жизненного смысла – её неразрушимая константа, начинается и заканчивается именно здесь, – в глубинах «рационально-аналитического разумения» и его доминирующих смыслов.

То, что на самом деле творится в нашем разуме, что происходит на его тончайших уровнях, не доступно никакому фиксированию и оценке. И чаще всего мы, не замечая самой войны, и только находя на полях «герольды» и «трупы» очевидного, делаем соответствующие выводы о неутихающей на его глубинах, битве. Наше «рационально-аналитическое воззрение» постоянно пытается прорваться на поля «идеального», порой не безуспешно. Но захватить это поле целиком, (то, о чём мечтает «рационально-аналитическое»), – ему никогда не удастся. И хотя во многих головах происходит нечто вроде революции, где как будто бы побеждает «рационально-аналитическое», всё же это лишь временное явление. Сместив с правящих позиций «высшее», «чернь» захватывает власть, переворачивает душу, и навязывает всему разуму свои позиции и ценности, провозглашая некое «незыблемое-безусловное». Эти головы не трудно узнать. Они всегда знают, чего хотят, они всегда уверенны в своей правоте и почти никогда не сомневаются ни в чём. Их конёк – «существует лишь то, что можно потрогать». Ценно то, что доставляет удовлетворение непосредственно. Разумно то, что можно просчитать математически. Имеет смысл только то, что можно упорядочить, сложить и положить в карман, в самом широком смысле слова. Полезность, – вот их критерий ко всему и вся. И их нисколько не смущает даже то, что они, в силу «собственной природы рационального», никогда не могут привести всё к своему абсолюту. И нисколько не обескураживает, что их доминанта, их мифологизированная истинность часто растворяется, словно утренний туман, как только на арену выходит по-настоящему сильное «идеальное воззрение».

«Любитель» и «Профессионал». Нет смысла разглагольствовать к какому из понятий люди относятся с большим пиететом. А между тем «любитель» есть наиболее глубокая авангардная форма отношения к своему делу, и в конце концов к жизни. Ну хорошо. Я ещё могу понять, когда это касается сферы целиком относящейся к рациональным полям созерцания и к воплощённым в них вещам, но, когда это отношение проецируют на области «идеального», где профессионализм как таковой, является по сути клеткой, – тормозом в развитии, я принять не могу. Человек, к примеру, занимающийся профессионально своим искусством, вынужденный в своём творчестве следовать конъюнктуре, по сути является ремесленником, и не отражает истинных целей настоящего искусства. А в конечном счёте, истинных целей «идеального воззрения» и его формы бытия. «Дойной коровой профессионализма», пережёвывающей вместе с «соломой целесообразности» цветы идеального совершенства, съедается индивидуальность, и на полях остаётся лишь «культивированный турнепс» удобренный навозом и поросший горькой полынью разочарования.

Во что превращается крылатый конь вдохновения, когда на него надевают седло, а в пасть вставляют удела? – В жалкое подсобное животное. Крылья складываются, и пропадает полёт фантазии. Нет уже того волшебства, недоступного никаким рационально-аналитическим обоснованиям. Растворяется преимущество заоблачных категорий, в море полезности, в океане рассудительной строгости приземлённого стиля и т. д.

Наше искажённое отношение к любительству, обязанное смешиванию его с дилетантством, и чрезмерное и не заслуженное возвеличивание профессионализма, продиктовано всё той же «рационально-аналитической ганглией» нашего сознания, безапелляционно уверенной в собственной правоте, и собственной доминанте на полях всякого мировоззрения. Профессионал в искусстве, профессионал в идеальных мастерских, – мёртв. Его произведения отдают холодом склепов, они более не вызываю восторга, в них нет живости. Той запредельной живости, к которой подспудно всегда стремится всякая тонкая душевная организация. В этих произведениях пропадает главное – возможность угадывания глубокой тайны бытия, совершенно не доступной для «рационально-аналитического воззрения». Здесь, ты никогда не почувствуешь вынутого из глубин души, и отражённого в произведении, вдохновения! Того самого желанного «камня», ценнейшего из всех камней, когда-либо добытых человеком в горах познавания. Ты уже не отыщешь здесь того, что цениться должно всего дороже на нашей бренной земле. Где всё и вся суета сует, и только вдохновение – олицетворяющийся Бог! Где самым дорогим должно быть самое тонкое, еле уловимое, скоротечное и уязвимое! То, что чаще всего превращается «рационально-аналитическим сознанием» в продукты переваривания от «дойной коровы», жующей, и разлагающей своими ферментами, всё тончайшее в этом мире, и превращающей в необходимый для сдабривания собственных культур, навоз.

Вдохновение = высшее проявление сути жизни, её апофеоз, – тайна тайн! Для «рационально-аналитического» же, тайн, – не существует. Всё и вся когда-нибудь должно быть объяснено, с уверенностью и апломбом заявляет оно. И потому, оно гораздо дальше от настоящей – «истинной жизненности».

«Рационально-аналитическое», в силу своей природы, всякое здание превращает в кирпичи, всё упрощает и опошляет. Но в то же самое время для себя, для своих констант, – всё и вся усложняет. Ведь в нашем осмыслении, все, что сложно для «рационально-аналитического», просто для «идеального», и наоборот. Кстати сказать, диалектика, это и есть попытка проникновения рационально-аналитического, на поля идеального. И привлекательность диалектики в том, что она, будучи в сути своей суррогатом в своём синтетическом теле, тем самым возбуждает обе «ганглии» нашего сознания.

С точки зрения рационально-аналитического:

«Агрегат нашего рационально-аналитического мышления», спекулятивной динамикой своего возникновения и развития, повторяет возникновение и развитие Вселенной. (Прошу прощения за чрезмерную глобальность). Но как могло бы быть иначе? Мы – часть Вселенной, мы её дети. И метафизика нашей мысли, повторяет своей формодинамикой общую физику Вселенной. Теперь сосредоточьтесь. Мысль, – зарождается и развивается как некая флуктуация точки в нашем сознании, в его микроскопическом, и в то же время безграничном космосе, как некое нарушение гармонии покоя, и последующее молниеносное воплощение в агрегат, в структурированную форму, в некий активный имманентный алгоритм, – в некий трансцендентальный организм. (Мысль). И точно также в нашем осмыслении зарождается и развивается сама Вселенная. А именно: В пустоте с её абсолютной гармонией, возникает нарушение, и появляется некая флуктуирующая точка, которая раздувается в инфляционный пузырь, и превращается в материю, некий «сущностный конгломерат» со своей архитипной организацией. Развиваясь в разные стороны «благоприятной среды», поглощая своими «метастазами» области инертной и нейтральной пустоты, она превращает мир небытия, – в бытие. Затем, в силу противостояния «сил уравновешивания», стремящихся вернуть всё и вся на свои места, происходит относительное упорядочивание, и как результат превращение хаоса пустоты во Вселенную – в слаженную систему.

И на самом деле осмысление этого механизма имеет две противно направленные парадигмы. Можно представить всё это, как в одном направлении, так и выстроив обратный вектор осмысления причинно-следственной обоснованности воззрения. Условно говоря, переложив осмысление причинно-следственной направленности от основания к следствию, – на противоположное. То есть с внешнего мира, на мир внутренний. Поменять угол зрения, при котором, условно говоря, не ты смотришь в пропасть, но пропасть смотрит в тебя. В этом случае возникает обратное воззрение, = не феномен порождает восприятие, но ноумен порождает феномен, и все его формы, транскрипции и динамические трансформации. То есть, в свете такой парадигмы воззрения, модель Вселенной, её возникновение и развитие, есть отражение модели нашего разумения, некоей способности разума, его динамической агрегативной организации с её архаической последовательностью, и присущей только этой организации, функциональности. Где вся выше обозначенная последовательность зарождения и развития мысли в нашей голове, воплощается в агрегативную динамику зарождения и развития внешнего мира, – Вселенной. И тогда можно сказать так: Вся модель возникновения и развития Вселенной, есть отражение модальности морфо динамики нашего разума, нашего сознания. Его агрегатность, олицетворённая и воплощённая в Макрокинез Вселенной. То есть выложенная последовательность собственной агрегативности, перенесённая на внешние формы созерцания.

И в этом контексте, вполне возможно, что наше осмысление динамики возникновения и развития Вселенной, есть лишь осмысление в себе, осмысление собственных порядковых динамических возможностей. И, на самом деле Вселенная не появлялась и не развивалась так, как мы это осознаём, не она породила нас как собственных детей, но наоборот, = Мы создали её, все её конструкции, динамические законы и всевозможные квинтэссенции. Вселенная, не существовала до того, пока некая метафизическая сверхтонкая форма, возникнув в нашем разуме, не определилась и не выстроила собственные формы алгоритмов и трансцендентных образований, перенеся их вовне, в силу трансцендентной природы разума, и не выстроила внешнюю действительность по своему образу и подобию. Вся её целокупная мозаика, – грубое воплощение нашего микроскопического тонкого разумения.

Но скорее всего, эти две разнонаправленные парадигмы, имеют одинаковые шансы на собственную истинность.

Это сложно понять. «Материальность Вселенной», её формообразность, вся её динамика в самом широком смысле слова, в сути своей есть восприятие нашим разумом собственных способностей и возможностей. «Фундаментальная существенность материи» не определяема, так как она в сути своей, – невозможна. Она, как субстанция, – такой же плод нашего разумения, как всякая воплощённая форма действительного мира, включая и глобальную форму Вселенной, и всю её динамическую конструкцию, и организацию.

Но как возможно разумение, – без материи? Вот ещё одна противоречивая дефиниция, имеющая равные шансы на собственную истинность. Если Вселенная плод нашего разума, и по большому счёту лишь наша иллюзия, и её существенность ничем не отличается от «пустоты», как только своим нарушением, то и мы сами, наше тело и наше разумение, такой же плод нашего разума. – А это уже звучит как абсурд, способный привести сам разум к шизофрении.

Дело всё в том, что как форма, так и субстанциональность мира всегда такова, с какого угла, с какой точки зрения ты смотришь на него. И суть его становиться таковой, с какой из глубин ты взираешь на его нейтральное в своей сути, тело. Всякая оценка рождается и укрепляется ноуменом, и лишь прилагается к действительности бытия, производя на его глубоко нейтральных полях, нечто сформированное, нечто относительно организованное и упорядоченное. А это ещё раз подтверждает мою общую гипотезу относительно общей нейтральности мира. Ибо и то, и другое будет истинным, как бы они не противоречили друг другу, если настроить фокус своего воззрения на определённый лад. Когда стоишь на берегу реки, то для тебя рыбак, стоящий в лодке проплывает мимо. С точки же зрения рыбака, это ты вместе с берегом проплываешь мимо. При взгляде из пещеры, – мир один. При взгляде в пещеру, он – иной. При взгляде на одно и то же поле с высоты птичьего полёта, и с высоты стебля травинки, оно имеет совершенно разные очертания. Трансцендентальное же его осмысление, где поле всегда остаётся полем, – лишь ещё одна высота. И хотя создаётся впечатление обратного, но даже нашему трансцендентальному разуму не дано созерцать и осмысливать с обеих сторон, одновременно. Всякий наш взгляд, всякое наше осмысление мира, всегда суть взгляд через определённую «камеру обскура», и никогда не несёт в себе никакой истинности.

Что на самом деле первичнее? Вселенная создаёт наш разум, или разум создаёт Вселенную? Наш разум плод Вселенной, или Вселенная плод разума? Всё это, так же вопросы нашего «рационально-аналитического разума», хотя и наиболее возвышенных его транскрипций. Только он всегда и во всём ищет начало и конец, причину и последствие, древо и плод, верх и низ, истину – и её противоречие.

И продолжая перспективу в наиболее глобальное созерцание и осмысление, можно задать «бесполезный вопрос». Как вообще отличается «действительность» от «пустоты», в чём их принципиальное отличие? Кто из них существует на самом деле, «нейтральная пустота», или «определённая действительность»? Для нашего разума существует лишь «действительность». Для него пустоты – нет. Для него «пустота» есть рудимент сознания, – рудимент бытия. Она является таким же противоречием для нашего разума, каким является вечность, – для времени. Там, где существует время, не может быть вечности, – и наоборот.

«Рационально-аналитическая ганглия» нашего сознания создала мир, в котором существует и не существует – одновременно. Как существует, и в то же время не существует в мире, – пространство и время. Она создала «пространственно – временной континуум, и тем самым создала нечто действительное сущностное. А значит, создала и предпосылки для иллюзии, этой главной основы всякой действительности и жизненности.

Задумайтесь, какой была бы наша с вами жизнь, не развейся в нашем разуме «ганглия рационально-аналитического»? Это крайне сложно представить. Необходимо включить всю свою фантазию. Ведь на самом деле не существовало бы цивилизации, как таковой. Без «рационально-аналитического воззрения», наш мир был бы совсем иным. Ведь всё наше мироощущение, ограничивалось бы мигом, как у той же коровы, или у другого, с нашей синтезированной точки зрения, малоразвитого животного. Хотя надо отметить, что даже у коровы проблёскивают зачатки рациональности, а у более агрессивных животных, они даже иногда поражают наше воображение.

Так попытайтесь представить себе, что наше мировоззрение словно одноногое, одноглазое, одноухое чудовище, лежало бы на поле фатальности, – неразумное и убогое. И пусть эта «нога» имела бы огромную силу, этот «глаз» имел бы огромные размеры, и это «ухо» слышало бы шум ветра соседних планет, у него всё равно не было бы никаких перспектив, без «рационально-аналитического мировоззрения», в самом широком смысле слова. Представьте себе на секунду, (секунду? – уже вступает в силу рациональное), нашу жизнь без числа, без определённого времени, без определённого расстояния, и вообще без каких бы то ни было отчерченностей и определённостей. Представьте наше мировоззрение и нашу жизнь – без науки! Ведь наука может существовать только в синтезе «идеального» и «рационально-аналитического воззрений», только на полях сочетаний, сопоставлений, ограничений, и порождающихся этим синтезом, перспектив.

Во сколько раз уменьшились бы шансы на выживание у человечества, не развейся в нём «ганглии рационально-аналитического». Уязвимым по всем направлениям, человек был бы не способен противостоять не то что штормам природы, но даже лёгким ветрам и незначительным перепадам температур. Всё самое необходимое для жизни, как и всё самое великое в нашей жизни, плод синтеза «идеального» и «рационально-аналитического» воззрений. Это синтез позволяет разуму, как стоять твёрдо на своих ногах, так и подниматься за облака. Совершать великие дела, и создавать великие фолианты. По большому счёту наш разум, своим величием и совершенством обязан именно синтезу «идеального» и «рационально-аналитического», в их равнозначных и равновеликих агрегативах.

Полифония мира

«Мы стремимся к истине, как к самой увлекательной, самой завораживающей, и в то же время самой опасной игре. Истина – самая тщеславная, самая обольстительная, и самая недоступная «любовница». Никакая другая «любовница» не искушает так, как истина…»

Парадокс достоверности

Зачем мир, создаёт в себе глаза, уши, и всевозможные сенсоры, и «ганглии», для определения, и идентификации? Зачем он, создаёт трансцендентальную возможность чувства времени, и пространства?

Единственно возможный ответ: Затем, чтобы ощутить самого себя? Но зачем ему, ощущать себя? Зачем ему создавать существ, вроде нас, чьё существование, определяет, саму последовательность действительности…, само бытие, со всей его протяжённостью, в пространстве, и продолжительностью во времени? Не есть ли, самоощущение, и самоосознание мира, тот самый парадокс, который определяет, единственно возможную цель, и единственную возможность вообще, для всякого бытия?

Где-то здесь, за каким-нибудь камнем на берегу бескрайнего океана, притаился Бог! Мы слышим его дыхание, видим его поднимающиеся пары, почти ощущаем, его нейтральный запах. Мы уверенны в том, что он должен быть где-то здесь. И только он суть – сущностный. Всё остальное, его пары и его дыхание, – его инертная непреодолимая ничем поступь, есть лишь видимость, – иллюзия его олицетворения. Как же ему должен был наскучить мир, со своим бесчисленным повторением, чтобы он решился «выпрямить эллипс», и создать из него прямую дорогу, уходящую вдаль. Видимо он так измучился этими повторениями, что решил, наконец, уйти. Но тем самым он в очередной раз обманул себя, ибо и на этом пути ему суждено вернутся, он лишь отмерит более обширный эллипс.

Где-то здесь, рядом, за соседним камнем притаилась безнадёжность. Она выглядывает из-за него своим смеющимся взглядом, иногда вскрикивая и хохоча. Её взор – неумолим. И она ждет, когда Бог выйдет из своего укрытия, чтобы одним махом прикончить его. Она полагает, что Бог прячется от неё. Но каким бы он был Богом, если бы прятался? Нет! Он способен сломать всякую безнадёжность! Для этого у него запасены инструменты. «Меч надежды», «лук тщеславия», «булава презрения» – ко всяким проявлениям безнадёжности. Что ему «тараканы сомнения», он давит их походя. Всегда готов сразиться с самой «царицей безнадёжности», и со всей её преисподней. И он считает, что это она боится его. И каждый сидит за своим камнем, уверенный в себе, и преисполненный собственной неопровержимости.

Какие же мы самоуверенные и в тоже время наивные дети! Мы смотрим в мир в полной уверенности, что его история, – история «сверх глобального мира» имеет свою линейную, уходящую бесконечно вдаль, гиперболу. Что действительность в своей целостной объёмности, имеет абсолютное прошлое и будущее. Мы полагаем, да нет, мы абсолютно убеждены, что её глобальная историческая последовательность на бесконечной линейке времени твориться сейчас, что мы, живя, воспринимаем отрезок её бесконечного глобального становления, что пред нашими глазами происходит общее становление глобального мироздания, обещающее нам такие совершенные высоты, на пиках которых непременно должна лежать величественная страна – «нирвана».

Но если бы это действительно было так, если бы «сверх глобальный мир» творился на наших глазах, если бы он имел своё абсолютное становление, то давно исчерпал бы собственное время, исчерпал бы все свои возможные формы и состояния. Без отката назад, без повторения, (где число не имеет никакого значения, ибо само по себе не существует), без зацикливания, и постоянного возвращения, мир – давным-давно пришёл бы к собственному кризису, и канул в небытие. И единственное его спасение, единственно возможное вечное существование, заключается именно в откате назад, в повторении, в цикличном возвращении. Окружность, есть его необходимая форма. Иных форм – у него просто быть не может. Стрела, летящая вдаль, должна либо вернуться, либо кануть в небытие, иное – невозможно. Всё что не возвращается, пропадает безвозвратно.

Имей глобальный мир сам в себе бесконечное число, определяющее свою собственную продолжительность, свою глобальную протяжённость, своё собственное глобальное бытие, – что он бы был? Чем он теперь бы стал? Какой заоблачной недосягаемой силы он мог бы достичь? До каких пределов дойти? Ведь если бы мир сам по себе, помимо качественной составляющей, имел бы ещё и количественную, до каких пределов могла бы расшириться, вырасти его телесность, каких запредельных границ она могла бы достичь? Да таких, которые неминуемо и даже необходимо превратили бы этот мир в ничто, – в пустоту. Ибо такой мир сломал бы всякие возможные и невозможные границы. А мир без границ и есть пустота, – ничто.

На чём собственно зиждется иллюзия прогрессивной действи

тельности, обещающая перспективу бесконечного развития и бесконечного же существования? На форме нашего мышления, на её креативной последовательной функциональной способности, вытекающей из её строго необходимой агрегатности. Спекулятивная форма развития мира, лежит не вне нашего разума, (как нам кажется), но в нашем разуме. Он, и только он выстраивает все последовательности, все возможные перспективы и закономерности. В природе самой по себе, нет и быть не может никакой последовательности, никакой перспективности и закономерности. Ведь она сама по себе, вне времени и пространства, а значит, не имеет в себе никакого развития, и тем более спекулятивной формы прогрессивного совершенствования. Наш разум придаёт природе свои формы, наделяет её своими целями, и тем – удовлетворяется. Он удовлетворяется властью над ней, и своим кажущимся произволом. Ведь потенциальная и необходимая потребность разума, цель его агрегативности, только и состоит в том, чтобы пустить в эфир свою волну, – волну с индивидуальной неповторимой частотой, и получив отражённую и оплодотворённую из вне, – срезонировать. То есть вступить с этой отражённой волной в некое сношение, порождающее синтезированные продукты мироздания, которыми затем с «наслаждением каннибала» питается наш разум, все его как грубые, так и утончённые органоиды.

Как мир познаётся? Мы уверенны, что мир познаётся так: Разум, совершенствуясь и развиваясь, расширяет собственные возможности, и тем самым узнаёт существующий латентно, сам по себе мир. Но на самом деле разум, развиваясь и расширяя свои возможности, выстраивает новый не существующий нигде и никогда, а тем более, здесь и сейчас, мир. Разница еле уловима, но она принципиальна.

Выстраивая вовне последовательные цепи действительности, наш разум строит собственный дом. Он создаёт некий «кокон» из материала, не имеющего самого по себе никакой последовательности, никакой определённой существенности, а значит и действительности. Материала, который воплощается в бытие только благодаря нашему разуму, строящему всевозможные порядки и отношения.

Очевидное

В чём же заключается та великая сила очевидного? Где черпает оно такую нерушимую доминанту и непоколебимую власть над нашим сознанием? Почему всё доказанное имеет такую само собой разумеющуюся истинность, и такую архаическую фундаментальную неоспоримость? Благодаря ли только своей законченной обоснованности, где парабола воззрения и осмысления, имея начало, находит свою законченность, своё эмпирическое и трансцендентальное подтверждение? Пожалуй, не только. Здесь лучи разноплановых и разнонаправленных сторон нашего осмысления, сходятся в некоей точке, принося разуму удовлетворение полномасштабным консонансом сознания. Законченность определённой формы, подтверждённость различными «ганглиями сознания» в различных плоскостях восприятия, одного и того же предмета – вот то, что имеет такую силу для нашего разума. Ведь для него незаконченная форма, даже в одной плоскости восприятия, по большому счёту, – невозможна, она не может состояться как форма, и всеми путями будет искать эту свою законченность, выступая на этом пути, до поры, как сомнительная. Но законченность формы, подтверждённая схождением в одной точке разных парабол воззрения, – не оставляет сомнений. Очевидность – это синтез, слияние парабол воззрений в одну форму, и как следствие, резонанс, дающий радость ощущения силы нашему разуму. Ощущение победы, власти над предметом созерцания. Мы знаем это, – значит это – в нашей власти. Форма нашла свою законченность и подтвердила себя различными фокусами воззрения, и значит, она есть истинна.

Очевидность минуты, наступает с началом новой минуты, очевидность часа, с началом нового часа, очевидность дня, обязана наступление ночи и т. д. Очевидность всякого природного феномена, очевидность материальных объектов, обязаны законченностью и определённостью собственных границ. Незаконченная, расплывающаяся метафора бытия, как и не нашедшая своей точки гипотеза, остаётся за бортом истинности, в первую очередь именно в силу своей незаконченности. Река, – не имеющая устья, озеро, – не имеющее берегов, океан сознания, – не имеющий критериев и параметров для собственных понятий! Жизнь – не имеющая смерти, никогда не смогла бы быть жизнью! Она была бы чем-то иным, чем-то вне сущностным, не имеющим подтверждённости, а значит и истинности. И как благодаря жизни, мы имеем смерть, так и именно благодаря смерти, мы имеем жизнь.

Рационально-аналитическая парадигма нашего воззрения, строит из материала внешнего мира, нечто удобное. Она, словно «бог-изобретатель», выкладывает дороги и строит по обочинам «замки» с продуманной инфраструктурой. И самые прочные из этих «замков», строятся на полях с древней, каменистой почвой. «Воздушные замки», строит идеальная парадигма воззрения. И здесь истинность, не требует законченности формы. Напротив, чем меньше здесь законченности, тем удовлетворённее разум. Ведь идеальная парадигма воззрения, сталкиваясь с любыми проявлениями законченности, и требованиями доказательств, отворачивается, словно тигр от несвежего мяса. Здесь очевидность, проявляется в виде тонкости и живости, меняющей постоянно, собственные формы пребывания.

Чуткость ко всему живому, в «идеальной парадигме», приобретает главенствующее значение. Ей не интересны мёртвые фолианты истинности, присущие «рационально-аналитической парадигме». Она не видит в пирамидах, склепах и мумиях, ничего, что может её заинтересовать. Для неё, всякая законченность формы – есть убийство сути. Бабочка, приколотая к панели в стеклянной коробочке. Более всего она стремиться к изменчивости, к живости, для которой всякая определённость, законченность с очерченными границами, есть умерщвление, приносящее её тонким лепесткам лишь разочарование. Она стремится разорвать все клетки, которые выстраивает рационально-аналитическая парадигма. Её «нерв» возбуждается не от поставленного на прикол лайнера, но от полёта. Не от определения, сужения и упрощения внешнего мира, но от расширения и усложнения. (Хотя здесь, на самом деле смотря как относиться к тому, что мы называем упрощением и усложнением). Ведь если с точки зрения «идеального воззрения», то, чем занято «рационально-аналитическое» является упрощением, то для «рационально-аналитического», является явным усложнением. И наоборот.

Очевидность, защищающаяся «рационально-аналитической парадигмой» нашего сознания, «идеальной», – всегда будет ставиться под сомнение. Несомненно, для неё лишь то, что мир не уложим в рамки доказательства, в сетки категорий. Она сомневается, в каких бы то ни было доказанных законченностях. Ведь всякие доказательства «рационально-аналитической парадигмы», для неё, есть лишь удовлетворение определённой «ганглии сознания» стремящейся всеми путями к законченности объекта познания, к очерчиванию его границ, превращению его в простую вещь. А по большому счёту, стремление к подтверждённой власти над вещью. И в сути своей, ничего общего с «идеальной истинностью» иметь не может.

Большинство учёных нового времени, лишь «ремесленники рационально-аналитической парадигмы воззрения», и не более того. Всякая рационально-аналитическая работа с природой, – это умерщвление и высушивание ящериц и пауков, и раскладывание их по банкам. Любое доказательство, это упакованный в мешок и завязанный верёвкой определения, догмат. Они, эти ученые, словно те фермеры, складывают свои мешки в чулан, в надежде на то, что при возникшей надобности, достанут нужный мешок, и накормят этим запасом, всех изголодавшихся и нуждающихся в очевидности мыслителей. Но всякий «запас», имеет свой срок хранения, и, достав при случае «нужный мешок», они вдруг обнаруживают, что продукт как будто бы протух, и отдаёт нехорошим запахом. Тогда они достают из складниц все «протухшие мешки», и те, что находились рядом, и выбрасывают их на помойку. Где их растаскивают вороны и грифы, питающиеся падалью и каркающие о ценностях. Затем они наполняют и завязывают «новые мешки». = Так создаётся всякий «стратегический запас». Мировая наука, – это «амбар», или склад с нужными, и не очень вещами. И он, как и всякий склад, требует периодической ревизии.

Вы полагаете, что существуют вечные истины? Что могут существовать вечные ценности? На самом деле существую лишь различного срока хранения ценности, часто применяемые, редко применяемые, и вовсе не применяемые в обыденной жизни. И хранятся дольше всех остальных, конечно те, которые редко применяются. Они-то, как правило и вызывают впечатление абсолютной истинности. Но даже у таких ценностей, существует свой ресурс.

Все наши воззрения построены на соотношении пространственных и временных парасинтетических парадигм воззрения. Но мы никогда не применяли, и скорее всего никогда не применим для своей пользы сам пространственно-временной континуум. Ведь если бы это нам когда-нибудь удалось, то и этот агрегат необходимо начал бы вырабатывать свой ресурс.

В корне своём неправ тот, кто полагает, что я стремлюсь к уничтожению всяких ценностей, и, тем более что я враг лучшего. Да, в критических лучах воззрения всякая мнимая ценность – неминуемо испаряется. Но настоящая ценность от этого, – лишь выигрывает. Как очищенный от патоки алмаз, раскрывает перед взором всю свою прозрачность и лучезарность, так истина, «вываренная в щелочном растворе критического воззрения», становиться более прозрачной.

Но для всякого мыслителя, нашедшего в горах свой «камень», всегда остаётся искушением обработать этот «природный алмаз», придать ему форму собственного воззрения, наделить его гранями собственной эстетики. Может быть, и в этом смысле я питаю большие иллюзии, но мне кажется, я редко занимаюсь обработкой алмазов, – это ремесло не для меня. И хотя всякий «обработанный алмаз» сверкает бриллиантовым светом, и ценится в нашем социуме более, но это искусственный свет, он часто ослепляет, и тем самым не даёт заглянуть в суть вещи. Для меня существуют только настоящие природные ценности, и это – «необработанные алмазы». Те, коих касалась лишь рука Бога. Я ищу, и пусть редко, но всё же нахожу в горах собственного сознания, «алмазы», крупные и поменьше. Очищаю, как могу от патоки, от налипаний, и пытаюсь смотреть сквозь них на мир, словно сквозь призму. И пусть при всяком таком действии, как при взгляде сквозь «обработанный камень», так и сквозь нетронутый, картина мира искажается, но в своём стремлении к чистоте, я предпочитаю всё же второе, – первому. Пусть мир искажается, как сквозь «камни заблуждения», так и сквозь «камни истины», и неизвестно кто на самом деле, видит наиболее правильную форму мироздания, но всё же я предпочитаю смотреть на мир и все его вещи через «необработанные камни». Хотя в полной мере отдаю себе отчёт в том, что и в «обработанных камнях» имеется своя ценность и своё великолепие. А в определённом русле осмысления, эта ценность приобретает ещё большую величину, чем для «необработанных камней». Ибо здесь так же высвечивается всё скрытое редкое, неповторимое и индивидуальное, присущее душевным глубинам мастера.

Как невозможно найти две абсолютно одинаковые песчинки в пустыне, так и невозможно найти двух мастеров, обрабатывающих одинаково «камни». Как у каждого мастера «камень» получает свою форму, олицетворяющую всю его внутреннюю динамическую органетику, так у всякого мыслителя, выстраивающего философему, своя неповторимая форма мышления, олицетворяющая его тонкую динамическую органетику и соответствующую ей, форму истинности. И как всякие оценки правильности, или неправильность «обработки камня», это вопрос конъюнктурной доминанты и устоявшихся правил и оценок, так и всякая оценка правильности и неправильности воззрения, и осмысления мира, вопрос той же доминанты, следующей за устоявшимися порядками, и сложившимися догматами.

Идеальное

Создаваемые старыми и новыми учёными гипотезы, научные труды, философемы, трактаты и открытия, в сущности своей являются наиболее гармоничными по преимуществу, музыкальными произведениями для тончайшего и искушенного слуха синтетического рационально-идеального разумения. Он очень чутко реагирует на всякую дисгармонию, но более всего ему претит незаконченность произведения. Он требует подтверждения, доказательства, или очевидности, в зависимости от поля бытия, на котором создаётся произведение. Он требует непременно законченности. Но и сама «мелодия», имеет большое значение. Как во всяком произведении искусства, здесь должен находить своё место главный диссонанс, и главный консонанс. А между ними обязательный ряд «мелких диссонансов» и соответствующих им по такту и амплитуде, по общей гармонике и полифонии, «консонансов».

И вот к чему я всё это пишу, в такой метафорической форме. Дело в том, что наш разум подобно нашей воле способен привыкать, воспринимать и принимать любую полифонию. Как наше тело способно питаться всем чем угодно, дай ему только время для привыкания, и оно сможет утолять свой голод даже камнями, – так и наш разум, дай ему время для привыкания, и он способен будет воспринять даже самое, казалось бы, невероятное воззрение, гипотезу, или философему.

Всякая возникающая полифония воспитывает вкус. Но всякий настоящий вкус, стремиться к новой, неведомой до сих пор пище. Сверх вкус, всегда стремиться к адекватной ему, – запредельной пище. И найдя её, стремится приобщить к ней своих соплеменников. Так мир нашей осознанности постепенно может трансформироваться в совершенно невозможную ранее реальность. Вы даже представить себе не можете какими «музыкальными произведениями рационально-идеального умозрения», будет наполнен эфир будущего! Как не мог представить себе древний человек, какими стремлениями, какими метафорами и какими воззрениями будут жить люди современности.

Ах! Если бы мир в себе имел свою определённую собственную полифонию! Если бы мы могли, -если бы была хоть маленькая надежда на то, что когда-нибудь человек создаст алгоритм его истинной полифонической мелодики! Но все гипотезы, научные труды, философемы и открытия, – лишь плод нашего сознания, положенный на выложенную ранее гармонию звуков, цветов, и общей динамики. Истинность всякого открытия – есть лишь умело вплетённая в общую гармоничную полифонию существующего, парадигма воззрения, и не более того. Но этим положением ценность её не становиться меньше, и даже увеличивается. Ведь всё это наше, – плоть от плоти, – от нас, но не от мира самого по себе. И в осознании этого, все наши аффекты, = гордости, власти, силы, и т. д. возбуждаются ещё сильнее, давая импульс ко всяким новым стремлениям.

Музыка, есть чистая динамика, в ней более нет ничего, нет сущностной основы, – нет того что двигается. И этим она являет собой воплощение всей сути мира действительности, и его архаической «без сущностной основы». Она несёт в себе всю полноту действительности, её апофеоз и квинтэссенцию, суть бытия и жизни, ибо олицетворяет собой всю сакральную относительность монад действительности и бытия. Ведь что есть в своей сокровенной сути основа всякой музыки? = Диссонанс, как некое нарушение покоя, и следующее за ним зарождение некой «существенности», и последующий консонанс, восстановление абсолютной гармонии, – «убийство этой существенности». А в целом, – метафора жизни и смерти.

Материя, при всей своей неоспоримой очевидной фундаментальности для нашего мироздания, как основа этого мироздания, сама по себе, не содержит ничего по-настоящему сущностного. В ней, как в музыке, нет ничего кроме динамики и отношения констант. И вся её сущностность, есть лишь «субстанциональность отношения» бесконечно возможных движенческих парабол, их направлений и скоростей, их форм их взаимодействия. И только некая упорядоченность в нашем воззрении и осмыслении этих «движенческих парабол», создают всякую форму для нас. Это относится как к формам феноменального мира, относительно грубым и тонким, так и ко всем другим формам, включая и всевозможные формы метафизики, и бесконечно разнообразные абстракции трансцендентального мышления.

Что есть для нашего разума истина? – Гармоничное и законченное музыкальное произведение. Такое произведение крайне сложно опровергнуть, ибо оно имеет почти порабощающую для нашего сознания власть. Чем, как не музыкой слова, я в данный момент занимаюсь, удовлетворяясь собственными переливами и законченностью форм, – диссонансами и консонансами собственного сознания. Музыкальные переливы, рождающие образы очевидности, и подтверждающиеся этой очевидностью, хотя и редки в своей идеальности, но возникая, затмевают собой все кривые, негармоничные и незаконченные формы, относящиеся в наших оценках, к какофонии.

Что может быть желаннее, чем собственная полифония, – полифония своей собственной души? Но эти струны очень уязвимы, ибо тонки и очень чутки к музыке света, и достаточно легко настраиваются на новый лад, – на чужой лад. Основная масса душ человеческих с детства настраиваются на определённую полифонию уже существующего оркестра. Какую область сознания ни возьми. И тот, кто выходит из этой формы гармонии, выбрасывается из общего оркестра, как дисгармонирующий общую музыкальную фонетику. Такова природа всяких, как очевидных, так и ошибочных явлений нашего мира. Свет признаёт только то, что входит в его фонетику, что не нарушает общую гармонию, – общую полифонию существующего и укрепившегося сознания социума.

«Симфония умозрения и познания», отражающая «всеобщий макрокинез мира», – что может быть желаннее, что ещё может приносить такое удовлетворение философу? Действительность не была бы действительностью, не имей она в себе гармоничную, упорядоченную формативность для нашего сознания, а по сути, общую гармоничную полифонию пространственно-временного континуума, как некоего синтезированного конгломерата действительности и бытия.

Что есть наше стремление ко всякому искусству, как к пространственным его воплощениям, так и к временным? Что есть в сути своей волшебство всякого искусства? – Трансформация в нашей душе пространственных образов, – во временные, и воплощение временных, – в пространственные. Здесь латентно укрыта суть удовлетворения всяким искусством, тонких глубинных начал нашего духа, для которых первую роль в осознании мироздания играет именно трансформация, – преобразование, то есть пространственно-временное движение. Я говорю о сакральной сути восприятия всякого искусства, и кто достаточно глубоко прочувствует это, для того оценка всего нашего мировоззрения, найдёт свои настоящие пенаты в глубинных областях нашего сознания, то есть в душе. Где пространственные образы, – вызывают временные впечатления, (нечто, резонирующее), а временные, в свою очередь, – вызывают пространственные образы прошлого и будущего ласкающие душу мягкими, словно хвост колонка, раздражителями ностальгического плана. Что, как не музыку, ты слышишь, рассматривая гениальное произведение изобразительного искусства. Что, как не пространственные образы ностальгической эйфории, возникают в глубинах твоей души, когда ты слышишь божественную музыку Бетховена.

Отражение всей сути мира локализовано в выбранном объекте. Создание ощутимого мига трансформации, перехода, включающего все транскрипции жизненности. Синтез пространства и времени, в наиболее ощутимых тонкими рецепторами души, резонаторах сознания. Яркое отражение действительности в локальных образах, как нечто противоположное имманентности самой реальности, проявление некоей гиперчувственности, позволяющей ощущать реальность, чувствовать её тело, в миге всплеска возмущённой природы бытия, воплощающейся в локальных коллизиях взаимодействия пространства и времени, на полях душевного агрегатива.

Идеальность, отвлечённость сознания, не имеющего в своём поле ничего очевидного, ничего истинно сущностного. – Зачем быть такому сознанию? Такой вопрос может задавать только сознание, пасущееся на полях очевидного. Для его природы, для его основательности не понятно, зачем существуют такие формы осознанности, которые порождают всякого рода мимолётности, создающие и лелеющие всякого рода химеры. Сознание, убеждённое в очевидном, как в некоем фундаментальном основании мира и действительности, отвергает всё то, что более тонко и мимолётно, – что эфемерно, что не находит своих сущностных оснований в очевидном. Но только в идеальном сознании могут рождаться такие глубокие запредельные истины, которые говорят, что всё очевидное, есть суть такая же химера. – Химера, одевшаяся в одежды очевидной истинности, и занявшая трон закостенелой неопровержимости. Все очевидно-феноменальное существует в той же динамической последовательности, что и всё трансцендентальное, но лишь иной транскрипции.

Мы, – каждый из нас, представляет собой нечто схожее с единым древом. – Древом, у которого есть корни, ствол и крона, а также разноплановое многослойное электромагнитное и биополе. И каждый из нас, как и всякая «органистическая система» земли, это олицетворение, точный образец нашей планеты. – Её «суррогатный двойник», со всем набором лекал и динамических имманентных и трансцендентных модальностей. Идеальное, относиться к очевидно-феноменальному так же, как электромагнитное поле планеты, к самой планете. Как мысль – к телу, в конце концов. Кто ответит, что на самом деле важнее для человека, – его тело или его разум?

Как магнитное поле планеты формирует эту планету, так идеальное сознание формирует, по большей части латентно, наше тело. Так трансцендентальное, на самом деле формирует всё имманентное и очевидное. Весь мир – когда-то имел лишь идеальную сущность, и когда-нибудь вернётся в эту идеальность. И об этом, хотя и крайне туманно говорят многие религии. И при всех пошлых даже в своей глубине, подачах, религии как во многом другом, – здесь, безусловно правы.

Хоть мы уверенны в обратном, но в действительности Мир, и его тонкая субстанциональность – жизнь, на 99% представляет собой то, что доступно лишь идеальному сознанию. Именно здесь скрыта вся необъятность природы. Сохраняя свою тонкость, гибкость и агрессивность, идеальный разум выходит на орбиты запредельного мира, давая тем самым, материал для очевидного, для всего того, что в будущем неминуемо перейдёт в очевидность. Ведь всё очевидное, именно так и образуется. Рождаясь в идеальных глубинах разума как трансцендентальный образ, со временем материализуется, укрепляется, превращаясь в неоспоримую очевидность. Так созревает и становится всякая очевидность. Так возникла, образовалась и укрепилась на своих «железобетонных консолях», сама действительность! И вся её относительная фундаментальность против эфемерных монад идеального, подтверждается лишь её заматерелостью, огрубелостью и закостенелостью. Всё, что так или иначе кристаллизуется в этом мире, уплотняется, становясь «каменным», начинает отвергать всё тонкое, гибкое и сверхподвижное, всё относительно «каменного» – эфемерное, и старается доказать свою власть над ним. По глубокому убеждению всего древнего и очевидного, всего фундаментального и состоявшегося, только оно имеет настоящую истинность. Оно-то точно знает, где на самом деле живут химеры.