banner banner banner
Философия саудаде
Философия саудаде
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Философия саудаде

скачать книгу бесплатно

Философия саудаде
Антониу Браж Тейшейра

«…На иберийском крае земли веками существует умозрительное течение, которое законно можно назвать «философией саудаде» и которое в наше время достигло своей высшей точки и проявило свои наиболее серьезные и богатые философские возможности.

Этот очерк должен стать первым введением, одновременно историческим и проблемным, в философское течение, которое развивали и углубляли португальцы и галисийцы. Будут рассмотрены моменты и циклы, через которые прошло вплоть до наших дней выражение чувства саудаде или соответствующего мышления и течения, и персоналии, которые возможно выделить внутри философии саудаде, так же как и ряд метафизических вопросов и проблем, на которые она пыталась ответить или же которые она сама и вызвала к жизни…»

Антониу Браж Тейшейра

Философия саудаде

Дорогой для меня памяти Афонсу Бутельу, Антониу Диаша Магальяйнша, Давида Моурана Феррейры, Жозе Аугушту Сеабры, Лимы де Фрейташа, Мигела Реале, Наталии Куррейа, Натерсии Фрейре

* * *

© Antоnio Braz Teixeira e QuidNovi Reservados todos os direitos para esta edi??o, 2006

© Издательский Дом «Русская Философия», 2021

© Ольга Александровна Овчаренко, перевод, 2021

* * *

В книге Антониу Бража Тейшейры несколько раз меняется нумерация сносок, так что практически невозможно ее упорядочить. Было решено оставить ее как черту оригинального стиля автора, который, по-видимому, компоновал свой фундаментальный труд из ряда статей и сохранил их оригинальное оформление.

Введение

То, что саудаде – это чувство, – утверждение, конечно, не вызывающее существенных возражений. То, что оно может быть предметом или темой философской рефлексии, тоже, кажется, не вызывает сомнений или возражений. Но то, что саудаде может представлять собой нечто оригинальное и радикальное, наделенное онтологической плотностью или существенностью, так чтобы на этом можно было основать философскую систему или найти ответы на основные метафизические вопросы, ибо оно объемлет или включает в себя проблематику не только антропологическую, но также и космологическую и теологическую – начиная с проблем зла и свободы и кончая проблемой реальности времени, своего и чужого, – это уже тезис, который многим покажется бездоказательным в плане философского смысла и причины, несмотря на важность, которую современное мышление приписывает рефлексии о таких чувствах, как тревога, отчаяние, надежда или трагическое мироощущение, и придает им онтологическое измерение, отталкиваясь от них в исследованиях, целью которых является онтология или фундаментальная метафизика.

Для португальцев и галисийцев, которые всегда находили в чувстве саудаде основной мотив своей лирики и которые с XV века открыли в нем проблематичное и вопрошающее измерение, почувствовав в саудаде память о происхождении и другом смысле времени, равно как гарантию высшего единства человека и природы и конечного искупления любовью, будет нетрудно признать, что так же, как разумный дискурс непрерывно базируется на научном, эстетическом, этическом и религиозном опыте, так и чувство саудаде дополняется мышлением о саудаде.

Отсюда следует, что на иберийском крае земли веками существует умозрительное течение, которое законно можно назвать «философией саудаде» и которое в наше время достигло своей высшей точки и проявило свои наиболее серьезные и богатые философские возможности.

Этот очерк должен стать первым введением, одновременно историческим и проблемным, в философское течение, которое развивали и углубляли португальцы и галисийцы. Будут рассмотрены моменты и циклы, через которые прошло вплоть до наших дней выражение чувства саудаде или соответствующего мышления и течения, и персоналии, которые возможно выделить внутри философии саудаде, так же как и ряд метафизических вопросов и проблем, на которые она пыталась ответить или же которые она сама и вызвала к жизни[1 - Главные галисийские и португальские тексты о саудаде, и самые значительные очерки интерпретации мышления соответствующих авторов представлены в книге Filosofia da Saudade, подготовленной Афонсу Бутельу и Антониу Бражем Тейшейрой и изданной в 1986 г. издательством Imprensa Nacional – Casa da Moeda.].

Циклы саудаде

В истории выражения чувства саудаде и философской рефлексии о саудаде можно выделить семь циклов или периодов.

Получается, что за начальной фазой, где саудаде проявляется исключительно в поэтической форме, выражаясь в галисийско-португальских сборниках поэзии, в которых появился первый великий миф или первая проникнутая чувством саудаде легенда об Инеш де Каштру, следует вторая фаза, где оно впервые становится предметом философской рефлексии. Эта вторая фаза соответствует анализу чувства саудаде, проведенному королем Доном Дуарте в XXV главе Верного советника. Здесь сделана попытка уловить феноменологию этого чувства, отделить его от других аналогичных чувств, таких как отвращение, подавленность, недовольство и скука, и сформулировать моральное суждение о нем, и все это основываясь на этике верности, господствующей в философской рефлексии автора.

Третий цикл саудаде отмечен максимальной силой его поэтического выражения в творчестве Бернардина Рибейру, Антониу Феррейры, Камоэнса и брата Агуштиньу да Кружа. Бернардин в Истории молодой девушки, создавая португальский роман или новеллу, помещает его под эгиду саудаде и любви, Антониу Феррейра в Каштру создает первую трагедию саудаде, придавая высшее драматическое выражение мифу об Инеш, Камоэнс придает этому чувству космическое и трансцендентальное измерение, выходя, благодаря ему, за пределы платонизма, а брат Агуштиньу да Круж воспевает «божественное саудаде» у священных гор Аррабиды, соединяя во францисканском любовном объятии множество созданий в воспоминании первоначального единства и в надежде всеобщего единения на лоне Бога.

Глубокое метафизическое и космическое чувство саудаде, которое так возвышенно выразила поэзия XVI века, станет предметом рефлективного исследования в следующем веке, в котором возник и укоренился второй миф или легенда о саудаде – себаштианизм, или идея-мечта о V империи.

Если Дуарте Нунеш де Леан в кратком анализе слова-чувства, возвращаясь к опыту Дона Дуарте, находит в нем два основных и неделимых элемента, определяя саудаде как «воспоминание о чем-то с желанием его», то Дон Франсишку Мануэл де Мелу в адекватном метафизическом ответе на поэзию Камоэнса и брата Агуштиньу да Кружа впервые придает саудаде настоящий философский смысл и измерение, провозглашая в небесном озарении его сложную антропологическую, космическую и божественную проблематику, в то время как Антониу Виейра, Бандарра и Дон Жуан де Каштру придают форму его обращенному к будущему и пророческому измерению, ища рациональное оправдание видению V империи и мифу о Доне Себаштиане, тесно с ним связанному.

Затем, в течение полутора веков, когда просветительский разум преобладал на нашем духовном горизонте, саудаде пребывало как бы в состоянии затмения, чтобы в начале 1800-х гг. снова вернуться в центр поэтического выражения. Романтизм, несмотря на то что он начался с обращения к саудаде как сложному и амбивалентному чувству «горечи несчастных / Сладкой раны сурового шипа… Боли, доставляющей удовольствия» и разместился в тени своего самого гениального певца в Камоэнсе и Брате Луише де Соузе, а затем создал вторую великую трагедию саудосизма и себаштианизма, не смог перейти от чувства к мышлению и исследовать его метафизическое значение.

Таким образом, если через Гарретта, Суареша душ Пассуша, Антониу Нобре, Розалии де Кастро или Суареша душ Рейша саудаде достигло некоторых примеров своего наиболее прекрасного поэтического и пластического выражения, то только в следующем поколении ему было суждено обрести соответствующий умозрительный эквивалент и соответствующую динамику философского, поэтического и культурного движения.

Действительно, шестой цикл саудаде, который охватывает собой период с 1910 по 1925 гг., в то же время совпадает с рождением поэтического направления саудосизма, чьим неоспоримым главой был Тейшейра де Пашкуайш, включает в себя такие фигуры, как Жайме Куртезан, Антониу Куррейя де Уливейра, Афонсу Дуарте, Мариу Бейран и Афонсу Лопеш Виейра. В это время появляется главный драматург саудаде и его узловых мифов Антониу Патрисиу. Этот цикл отмечен самыми высокими, сложными и глубокими метафизическими интерпретациями саудаде в теории поэтического, философского и религиозного саудосизма Тейшейры де Пашкуайша и в креационистском мышлении Леонарду Куимбры.

Кроме того, именно Пашкуайш является непосредственным вдохновителем того цикла, в котором мы находимся сейчас, начавшемся в середине прошлого века, и в котором к рефлексии португальских мыслителей (Жуакина де Карвалью, Силвиу Лимы, Антониу де Магальяйнша, Афонсу Бутельу, Жуана Феррейры, Кунья Леана, Жозе Мариньу, Делфина Сантуша, Алвару Рибейру, Далилы Перейра да Кошта, Антониу Телму, Пиняранды Гомеша) присоединилась умозрительная деятельность примечательной группы галисийских философов (Рамона Отеро Педрайо, Рамона Пинейро, Даниэля Кортесона, Доминго Гарсии Сабелла, Рофа Карбальо, Мануэла Видана, Луиса Тобио, Андреса Торреса Кейруги). Те и другие оказались снова едины в поисках смысла общего истока своих чувств и духовности двух народов, надолго разлученных тайными путями истории.

Течения и представители философии саудаде

Размышления об историческом развитии философии саудаде с ее прерывистостью показывают нам две фундаментальные линии, начатые соответственно Доном Дуарте и Доном Франсишку Мануэлом де Мелу, выраженные с разной наглядностью в зависимости от эпох и обстоятельств, хотя вторая линия представлена более значимо.

Первая из этих линий сосредоточивается на психологическом плане, исследуя феноменологию чувства саудаде и составные части сознания, исполненного этого чувства, стремясь определить оригинальность или португальскую или лузо-галисийскую специфику саудаде и наметить то, что его отличает от аналогичных или близких чувств, таких как германский Senhstuck, румынский Dor, каталонский anyo-ranza, галисийская morrina, а также ностальгия, надежда, тоска или печаль.

Со своей стороны, вторая линия, не игнорируя психологический корень саудаде и чувства тоски, стремится исследовать его в мифологическом или онтологическом плане, следуя тремя разными, но взаимодополняющими и пересекающимися путями. Так, некоторые галисийские мыслители, особенно Рамон Пинейро, вдохновляясь философией экзистенциализма, стремятся доказать, что на саудаде основывается антропология или теория сущности человека, являющаяся базой онтологии.

Вторая группа мыслителей, в которой выделяются Тейшейра де Пашкуайш и Даниэль Кортезон, включает саудаде в более широкое и поглощающее космическое видение, явно склонное к пантеизму, постулирующее основное единство Существа и поэтому отказывающееся от свойственного Пинейро понимания саудаде как чувства без его объекта или чувства онтологического одиночества человека, в той мере, в какой это подразумевает онтологическое расщепление или двойственность.

Наконец, третье течение, которое можно различить или выделить в саудосизме метафизического плана, представлено такими мыслителями, как Дон Франсишку Мануэл, Леонарду Куимбра, Антониу де Магальяйнш, Жозе Мариньу, Афонсу Бутельу, Торрес Кейруга, Далила Перейра да Кошта или Пиняранда Гомеш, которые, придя к этому не всегда совпадающими путями и в прямой или опосредованной ссылке на иудео-христианскую традицию, склоняются к теологической интерпретации саудаде или «божественного саудаде», о котором говорил брат Агуштиньу да Круж, к реальному или символическому «возвращению в Рай» («Саудаде – это воспоминание о Родине с желанием к ней вернуться» – Леонарду Куимбра), когда время уничтожается или трансформируется; но бессмертие не означает потери личной индивидуальности.

Философская проблематика саудаде

Если мы захотим предпринять экскурс в историческую перспективу и попытаемся сформулировать философскую проблематику, связанную с саудаде, мы должны будем выделить в ней две большие группы проблем: те, что относятся к его феноменологии и тому, как она проявляется в сознании, проникнутом саудаде; и те, что относятся к его онтолого-метафизическому смыслу.

Первый узел вопросов, над которыми первым задумался и на которые попытался ответить Дон Дуарте в своем тонком анализе чувства саудаде, стал в новое время предметом систематических размышлений Жуакина де Карвалью и Силвиу Лимы в дискуссии, не всегда приводящей к ответу, но открывающей перспективы прояснения и ведущей нас к углублению и разъяснению вопроса.

Таким образом, в перспективе, концентрирующейся вокруг анализа сознания, проникнутого саудаде, надо начать с ответа на следующие вопросы: как сопрягаются в саудаде память и желание? Какова связь, если она есть, между саудаде и воспоминанием Платона, к которому апеллировали такие мыслители, как Дон Франсишку Мануэл де Мелу, и которому, кажется, и Тейшейра де Пашкуайш придавал решающее значение? Они идентичны и аналогичны, как считал Антониу Рибейру, или же, наоборот, речь идет о различных сущностях, как полагали Жуакин де Карвалью и Антониу де Магальяйнш? Первый заметил, что воспоминание ставит нас перед миром безличным, миром объективных идей и форм, которым безразлично, знаем ли и чувствуем мы их или нет. Таким образом они имеют универсальную ценность, в то время как предметы саудаде являются чем-то личным и живым, реальным и не в полную меру концептуальным или когнитивным, всегда подразумевающим воспроизведение какой-то потерянной вещи или ситуации, или какого-то исчезнувшего или отсутствующего человека. Второй заметил, что саудаде, которое спонтанно переживает духовное существо, – это чувство неопределенное и недифференцированное, которое не может пониматься и выражаться как универсальное воспоминание о полноте.

Если мы сейчас зададим себе вопрос о составных частях сознания, проникнутого саудаде, то задумаемся, как говорил Жуакин де Карвалью, ограничиваются ли они субъективным существом или личным «я», данными существами или ситуациями, рассматриваемыми как реальные, и коррелятом личного «я» с такими существами или ситуациями, ограничиваясь, таким образом, конфронтацией между нынешним восприятием и обращением к ретроспективе, или наоборот, как полагал Силвиу Лима, саудаде подразумевает временную двухмерность, – потому что оно есть жизненное отношение дезадаптации к настоящему и одновременно явное обращение к прошлому, ибо намеренное обращение к предмету и возвращение к прошлому представляет также фазу ожидания или надежды.

Что касается его природы, нужно узнать, является ли она созерцательной или же это состояние сознания, спроецированного на нынешнюю ситуацию или воспроизводящего отсутствующие существа и ранее пережитые ситуации со всей полнотой, или живо воображаемые с желанием (или надеждой) на их возвращение или повторение, а не чем-то отличающимся от теоретического или практического отношения.

Рассматривая метафизическую проблематику саудаде, намного более богатую и сложную, чем его феноменология, прежде всего мы сталкиваемся с вопросом о его субъекте, который, кажется, следует сформулировать следующим образом: является ли саудаде исключительно присущим человеку, или же в животных и Природе есть нечто ему эквивалентное, хотя и существующее в рудиментарной форме? Может ли Бог чувствовать саудаде о своих созданиях, а Творение является ли импульсом саудаде, или же, поскольку этот акт является чистым, вечное присутствие никогда не может быть его субъектом? Если Бог является падшим или уменьшающимся существом Бруну и Пашкуайша или же, если мы принимаем теорию божественного раскола Жозе Мариньу, не оказывается ли саудаде динамическим элементом божественной жизни и решающим фактором возвращения к исходной полноте и искуплению или реинтеграции самого Бога?

Следующий метафизический вопрос, который порождает саудаде и относится к его предмету, можно сформулировать следующим образом: есть ли объект у чувства саудаде? Если есть, то каков он? Может быть, это дорогие нам существа, исчезнувшие или отсутствующие, далекая земля, уже прожитое прошлое или, через их посредство, само существо или полнота существования человека или в человеке?

В этой второй теории можно ли метафизически понимать саудаде как чувство полного и совершенного существа, испытываемое существом несовершенным, как чувство лишения утраченного или должного совершенства? Если это так, какое отношение можно наметить между этим совершенством и идеей падения или раскола?

С этим вопросом тесно связан еще один, показывающий сложные отношения между саудаде и злом, ибо оба, как нам кажется, восходят к падению и расколу. Действительно, если саудаде в своей онтологической радикальности – это саудаде об истоках человеческого бытия и о Потерянном Рае, о человеческом совершенстве и счастье, существовавшим до того, как появились зло и ошибка, то во зле падения скрыта причина существования саудаде в человеке и Природе.

Теперь, зная причину самого саудаде, надо сказать, что у него есть двойной смысл, который выражает или подтверждает его семантическая вариативность, ибо как по-португальски, так и по-галисийски оно предстает перед нами как суидаде (например, у Дона Дуарте), или сиудаде (в поэзии Розалии де Кастро), или соидаде (в поэзии Ламас Карвахала или Маноэля Антонио).

Таким образом, с одной стороны, саудаде – это одиночество или уединение, погружение в самого себя и созерцание, воспроизведение или воображение прошедшего времени, хотя само по себе оно является динамическим и перспективным, и, с другой стороны, оно присуще человеку или является человеком-в-себе.

В области собственно онтологической саудаде вызывает к жизни еще три основных вопроса. Первый стремится узнать, корректно ли утверждать, что в саудаде существо представлено не только как идея или концепт, но и как реальность, одновременно имманентная (ибо содержащаяся в саудаде) и трансцендентальная (ибо мы ощущаем саудаде).

Второй вопрос сводится к тому, что если саудаде рождается благодаря любви и отсутствию (Дон Франсишку Мануэл де Мелу) и состоит из воспоминания и желания или надежды, то подразумевает ли оно связывающий или объединяющий импульс.

Наконец, третий вопрос стремится уяснить, может ли (и в какой степени) философия саудаде вызвать к жизни новое видение или предложить новое решение проблем своего-чужого и единства и множественности.

Еще один важный вопрос связан с взаимоотношениями между саудаде и временем; на него давались самые разные ответы, начиная с тех, кто считал, что саудаде – это всегда возвращение (Пашкуайш), или подразумевал циклическую форму времени (Антониу Телму), до тех, кто заявлял, что, наоборот, оно означает совершенствование человеческого несовершенного времени, ибо является его преобразованием или уничтожением (Афонсу Бутельу и Далила Перейра да Кошта).

С этим тесно связана проблема того, как может саудаде, внутренне и исторически тяготеющее к той форме пророческого мессианизма, которая выражается в легендах о Доне Себаштиане и V империи, быть основой философской интерпретации Истории?

Последняя группа вопросов может формулироваться следующим образом: есть ли у саудаде тот смысл, который сводится к теодицеи? Какой оригинальный вклад может оно внести в решение проблемы зла, проблемы свободы и проблемы личного бессмертия?

Глава I

Философия саудаде в Португалии

1. Основоположники

Дон Дуарте

Как было указано выше, первая из двух основных линий, следовавших за философской рефлексией о саудаде, началась, в третьей декаде XV века в книге Верный советник Дона Дуарте (1391–1438), а вторая была впервые выражена более чем два столетия спустя в книге Любовная эпанафора Дона Франсишку Мануэла де Мелу (1608–1666), и этих двух мыслителей можно считать истинными основоположниками философии саудаде.

Это произошло и с другими португальскими произведениями, посвященными философской медитации, такими как История будущего, Размышления о человеческом тщеславии или Радость, боль и благодать. Верный советник также был поздно признан как философский труд, после того как его долго отодвигали в область просто литературы, как будто великим философским книгам запрещено быть также замечательными литературными произведениями.

В случае с шедевром короля Дона Дуарте это позднее признание его труда как философского сочинения еще не преодолело непонимания его внутреннего систематизма.

Ложное убеждение, которое недвусмысленно опровергает история философии, сводится к тому, что она представляет собой литературный род, наряду с лирикой, эпосом и драмой, или жанр, как рассказ, новелла или роман. Оно привело многих к признанию, что настоящими философскими трудами являются духовные автобиографии, такие как Исповедь святого Августина, или Речь о методе Декарта, и отрицанию духовно автобиографического характера Верного советника. При этом игнорируется тот факт, что эта книга является не только первым философским трудом, написанным на неолатинском языке, как и тот факт, что она придала автономию португальскому языку, зафиксировав нашу философскую лексику и определив собой строгий склад ума и новый духовный профиль, дав набросок теории, которую автор назвал «сердечным знанием», позволившим ему философски рассмотреть чувство саудаде и понять его сентиментальную и национальную специфику.

Это уникальное произведение нашего средневекового мышления носит характер эссе; в нем рассматриваются темы, не только усвоенные «благодаря изучению книг или наставлениям ученых» и изложенные в соответствии с логическими схемами схоластических трактатов, но и связанные с личными размышлениями автора, основанные на его личном опыте и тонком и подробном анализе его чувств. Уникальность произведения второго монарха Ависской династии, которое, на первый взгляд, является неупорядоченным и несистематическим и отражает глубокое единство мысли, внутреннюю последовательность и проникновенный и сокровенный систематизм, заключается в том, что перед нами – уникальный трактат по антропологии и психологии, в котором требования трезвого разума показаны в гармонии с «сердечным знанием», лежащим в основе теории страстей, грехов и добродетелей. Представлена здесь и этика верности, задуманная прежде всего «для сеньоров и людей из их домов». Естественное дополнение Верного советника – это книга Искусство хорошо держаться в седле, как это показал ее самый умный и понимающий читатель[2 - Afonso Botelho. De saudade ao saudosismo. Lisboa, ICALP, 1990, p. 25–106; D. Duarte. Lisboa, Verbo, 1991, и Tres mestres do conhecimento. Lisboa, Instituto de Filosofia Luso-Brasileira, 1993, pp. 69–82.].

Король-философ, как и многие другие мыслители после него, думал, что саудаде – сугубо португальское слово, не имеющее эквивалентов в латыни или других языках.

Поскольку для Дона Дуарте саудаде – это чувство, самое адекватное средство для его познания – не абстрактное рассуждение, а самоанализ, который должен начаться с выяснения, чем это чувство отличается от других, близких к нему, таких как печаль, отвращение, подавленность, недовольство или скука. Этой задаче посвящена вся XXV глава Верного советника.

Так, мудрый монарх считал, что в то время как печаль поглощает полностью и постоянно сердце, которое от нее страдает, не давая ему думать о другом или отвлечься от того, что эту печаль вызывает, отвращение уже не является ни столь преобладающим и глубоким, ни таким продолжительным, ибо бывает, что «день проходит» и те, кто его испытывал, «уже смеются, разговаривают и свободно мыслят о том, что им приятно». В свою очередь, подавленность – чувство еще менее интенсивное, чем отвращение, ибо «не раздражает нас настолько, как отвращение, и мы меньше впадаем в печаль или гнев, но просто чувствуем в сердце тяжесть, и таково наше чувство». Что касается чувства недовольства, то оно еще более легко или поверхностно, так как обо «всем, что делается» и нас не радует, «мы можем сказать, что мы этим недовольны, хотя иногда это настолько легкое чувство, что мы это едва замечаем».

Что касается скуки – это то, что мы чувствуем в отношении некоторых людей, которых «мы не любим» или которым завидуем, даже если это бывает в глубине души, «в тайной комнате нашего сердца», а также в отношении людей безблагодатных, бесцветных и безвкусных, если то, что они делают, нам безразлично или нас не возмущает или нам не вредит, потому что в противном случае мы уже ощущаем «гнев, отвращение или подавленность», а не только «скуку».

Саудаде отличается от всех этих чувств. Оно не производно ни от одного из них, ибо это «сердечное чувство», проистекающее из чувствительности, а не из разума и иногда заставляющее нас ощутить тоску или отвращение, а иногда происходящее из того, что радует человека, и воспоминание о чем может вызвать у нас удовольствие, а не сожаление; впрочем, бывает так, что к этому воспоминанию присоединяется такое отвращение, что испытывающий саудаде человек становится печальным. Из этого царственный автор делает заключение, что саудаде – это чувство, которое сердце испытывает, будучи разлученным с неким человеком или людьми, к которым оно привязано, которых любит или которых надеется вскоре встретить, а также – от тоски по временам и местам, «где отдыхало в упоении».

Поскольку оно порождается привязанностью, а не разумом или здравым смыслом, саудаде может вызвать как радость, так и отвращение или печаль, смотря по тому, преобладает ли в нем воспоминание или желание. Следовательно, саудаде – это чувство одиночества, производное от исчезновения или отсутствия людей, мест или вещей, которые мы любим, о которых помним и которых желаем вновь встретить или к которым хотим вернуться. Однако Дон Дуарте указывает, что воспоминание или желание, связанные с саудаде, должны рассматриваться в связи с христианской этикой и ее учением о спасении.

Тонкий анализ, которому король-философ подвергает чувство саудаде, позволяет ему, таким образом, заключить, что фундаментальные составные части саудаде – это воспоминание и желание, и обратить внимание на решающую роль, которую в его генезисе играют как любовь, так и отсутствие, а также на глубокие взаимоотношения между саудаде и временем. Эти заключения не закрывают тему, хотя в последующих размышлениях, даже когда они доходят до метафизического измерения или измерения теодицеи, чувствуется этическая проблематика Дона Дуарте.

Дон Франсишку Мануэл де Мелу

Заключения анализа чувства саудаде, предпринятого Доном Дуарте в Верном Советнике словно бы синтезируются в начале XVII века Дуарте Нунешем де Леаном (1530?–1608) в XXI главе его Происхождения португальского языка (1606).

В этом сочинении писатель-эрудит не только соглашается с тем, что ни в одном другом языке нет слова, которое могло бы выразить саудаде, как это делает португальский язык, но и определяет его как «воспоминание о чем-то с желанием этого чего-то», замечая, что саудаде относится не только к человеку, но и к вещам неодушевленным, «потому что мы испытываем саудаде при виде земли, где мы родились, или выросли, или пребывали в состоянии наслаждения и процветания».

Полвека спустя, философски рассматривая саудаде, Дон Франсишку Мануэл де Мелу также оттолкнется от анализа чувств, предлагая сделать то, что он называет «анатомией аффекта», в основании которого найдет любовь и отсутствие в качестве «родителей саудаде», как говорил и Дон Дуарте.

Поскольку португалец слывет среди других народов влюбленным и предпринимает «долгие путешествия», то понятно, что португальцам присуще это чувство и слово, его выражающее.

В своей характеристике саудаде Дон Франсишку Мануэл де Мелу начинает с того, что это «нежная страсть души, настолько тонкая, что ее бывает трудно уловить, и оставляющая нам неразличимую боль удовлетворения», «зло, которое нравится, и добро, вызывающее страдания» (это повторит Гарретт, подчеркнув, однако, только отрицательную сторону саудаде). «И тонкий дым от любовного огня, который поддерживает любое долгое отсутствие».

Из этого анализа чувства саудаде Дон Франсишку Мануэл де Мелу делает важные выводы метафизического характера, заключая, с одной стороны, что оно «является частью естественного желания единения любящих и подобных предметов» или «отсутствия, происходящего от разделения этих предметов», или, с другой стороны, это исключительный атрибут разумных существ и законное свидетельство бессмертия человеческого духа, представляющее собой молчаливое, но необходимое доказательство того, что за пределами человека есть что-то более совершенное, чем он сам, и желающее с ним соединиться.

Таким образом, человеческое саудаде – это «божественное саудаде» или саудаде о Боге, как это виделось уже мистическому поэту с Аррабиды, потому что в последней инстанции или в своей самой возвышенной форме состоит из «живого желания, насильственного воспоминания, с которым мы духовно обращаемся к тому, чего мы никогда не видели, не слышали и что временно от нас далеко и неопределенно».

Таким образом, в мышлении Дона Франсишку Мануэла де Мелу и вдохновлявшем его христианском платонизме гуманное чувство саудаде – это то, из-за чего человек страдает человеческим и божественным образом, и, учитывая его двойное происхождение от любви и отсутствия, оно дополняется и гарантируется в саудаде по Богу, в воспоминании первородного единства Духа и отдаленного или мифического потерянного рая, который обещан человеку за его любовь и добро. Отдаленный от своего естественного состояния, но связанный со всеми невидимыми и тонкими узами любви, человек, страдающий от человеческого и божественного саудаде, побуждается искать в добре реинтеграции вневременного Духа[3 - Epanaforas de Varia Historia Portuguesa. Epanafora Amorosa – III, 1660.].

Следовательно, теория саудаде автора Апологий в диалогах, отталкиваясь от тонкого анализа этого чувства и его происхождения, придает ему возвышенное антропологическое и метафизическое измерение, понимая его как радикальную и исключительно человеческую реальность, придавая ему связующую роль и видя в нем признаки первородного онтологического состояния человека, о котором оно трансцендентально напоминает, так же как о желании, являющемся его динамическим элементом, «возвращения в рай», поиска истинной красоты, которую может гарантировать только бессмертие.

В то время как век барокко оставил нам эти два фундаментальных синтеза о саудаде, к которым надо прибавить великую эсхатологическую и историко-метафизическую мечту о V империи Антониу Виейры, просветительская и буколическая литература, давшая ему бесценный смысл в лирике Тумаша Антониу Гонзаги и в Каштру Думингуша душ Рейш Кита, не обратила на саудаде пристального внимания, ибо концепция разума, характеризующаяся пренебрежением к чувствам, стремилась вписать его анализ или размышления о нем в этическое учение о страстях, с презрением относясь к его значению для психологии и игнорируя его как путь к познанию.

Силвештре Пинейру Феррейра и Гарретт

Со своей стороны, наш романтизм, начавшийся под знаком саудаде и с обращения к нему, превратив его таким образом в чувство романтическое по преимуществу, не уделил ему, однако, особенного внимания в философских сочинениях, за исключением кратких размышлений о природе и содержании чувства саудаде Силвештре Феррейры (1769–1846) и Алмейды Гарретта (1799–1854).

В 16-м из Философских уроков, проведенных в Рио-де-Жанейро, начиная с 1813 г., португальский философ заявил, что слово «саудаде» означает тройное чувство любви, желания и подавленности: любви к отсутствующему предмету (человеку, месту, времени, состоянию или вещи), желания его увидеть или вернуть и боли от его отсутствия, делающей одержимого саудаде как бы бесчувственным ко всему окружающему. Оно также заставляет его ощущать одиночество среди общества, в котором он живет или находится[4 - Параграф 550.].

Лузо-бразильская мысль, соединяя и синтезируя предыдущие теории Дона Дуарте и Дона Франсишку Мануэла де Мелу, увидела, таким образом, в саудаде любовь, отсутствие и меланхолическое желание, а также болезненный результат этого самого отсутствия, частично совпадая в этом с анализом саудаде, который нам оставил утонченный автор Эпанафор.

С другой стороны, Гарретт, в примечании, включенном во второе издание Камоэнса (1839), решил необходимым дополнить поэтическое определение саудаде, которым открывается поэма[5 - «Саудаде, горький вкус несчастья, / Сладкий укол безжалостного шипа, / Ты пронзило мою грудь / Болью, доходящей до глубины души. / Но эта боль имеет свои удовольствия – Саудаде, / Таинственный огонь, оживляющий / Сердца, в которых ты поселяешься и которые сочатся / Уже не кровью жизни, но легким / Раствором высыхающих слез. – Саудаде! / Нежное название, звучащее так ласково / В лузитанских устах, неизвестное / Гордым ртам сикамбров / Этих чужих земель. – О саудаде! / Волшебное название, переносящее душу / Отсутствующего друга к его одинокому другу, / Странствующего влюбленного к безутешной возлюбленной / И даже печального и несчастного изгнанника, / Самого несчастного существа на земле, / Ты в мечтах возвращаешь на лоно родины».], возвращаясь к некоторым темам, уже рассматривавшимся в философском анализе чувства саудаде. Так, признав его универсальность среди людей, он замечает, что только португальский язык располагает для его обозначения словом, которое, по его разумению, произведено от латинского solitudo через solitude, solidao, soidao и, наконец, saudade.

Пытаясь уловить самый глубокий смысл слова, поэт-романтик полагает, что оно означает «чувство одиночества, уединения или отдаления, меланхолическое желание того, кто находится в одиночестве, разлученный с предметами, о которых вздыхает, с друзьями, возлюбленной, отцом и сыном», и заключает, что саудаде – это «желание отсутствующего и одинокого», объясняя, что, по его мнению, термин soledade (одиночество) должен обозначать только ситуацию, в которой человек находится, в то время как термин solidao (уединение) должен обозначать уединенное место, в котором находится одинокий человек.

Именно такую разновидность саудаде с чувством одиночества и желания, обращенным к отсутствующему, широко воспевала поэзия 1800-х гг. от Гарретта до Антониу Нобре.

Было бы необходимым ожидать к началу второго десятилетия XX века, что, благодаря Пашкуайшу и Леонарду Куимбре, метафизика саудаде дождется своего первого великого философского синтеза, параллельного по времени поэтическому течению саудосизма, теоретиком которого был тот же Пашкуайш, а воплощением в возвышенной лиричности – такие поэты, как Мариу Бейран, Афонсу Дуарте, Антониу Куррейа де Уливейра, Жайме Куртезан, Афонсу Лопеш Виейра, Аугушту Казимиру или Жуан Лусиу, к которым в следующем поколении присоединились Америку Дуран, Анрике Пасу д’Аркуш, Думингуш Мунтейру и Антониу Диаш де Магальяйнш.

Если до поколения Португальского возрождения философская рефлексия о саудаде не была непрерывной, насчитывая длительные провалы и зияния на протяжении веков, то начиная с него обнаруживается важная преемственность, причем с середины прошлого века эту рефлексию сопровождают или ей вторят в соседней Галисии и, позднее, в бразильской философии.

Как уже говорилось, современная португальская философия саудаде следует двум разным и взаимодополняющим направлениям, которые продолжают и актуализируют перспективу рефлексии своих основателей. Так, если Тейшейра де Пашкуайш, Леонарду Куимбра, Жозе Мариньу Антониу Диаш де Магальяйнш, Афонсу Бутельу и другие мыслители исследуют прежде всего масштаб или метафизическое направление саудаде, то Жуакин Карвалью, Силвиу Лима, Жуан Феррейра и некоторые другие философы делают центральной темой своей медитации анализ составных частей исполненного саудаде сознания. Поэтому наше исследование рассмотрит отдельно и последовательно оба эти течения.

2. Метафизика саудаде

Тейшейра де Пашкуайш

Адекватное понимание метафизики саудаде у Тейшейры де Пашкуайша (1877–1952) требует, чтобы мы остановились, хотя бы кратко, на главных аспектах поэтико-философского мышления Пашкуайша или, точнее, на его философском мышлении, изложенном в поэтических терминах или форме.

С самого начала надо напомнить, что, хотя в этом много личного, в мышлении Пашкуайша сочетаются, с одной стороны, концепция, предложенная и развитая Сампайу Бруну, о том, что происхождение мира и неопровержимая реальность зла могут быть объяснены только тайной божественного падения или раскола, сделавшими из Бога одного из ущербных богов, всезнающего, но не всемогущего, а не идеей творения ex nihilo – концепции, связанной, однако, у Пашкуайша с чем-то вроде восходящего возвращения по линии Амурина де Вианы, согласно которому новое обретение первозданного единства или «возвращение в Рай» не будет окончательным и не положит конец трагедии бытия, ибо за этим будут новые падения или расколы, в количестве, которому не будет конца, и будет целая серия падений и возвращений. С другой стороны, имеет место близкий к Жункейру духовный эволюционизм, так же как и противостояние ариан и семитов, которое приобретет такое большое значение в творчестве и историко-культурном мышлении Уливейры Мартинша и Базилиу Телеша, противопоставление, которое у поэта «Марануса» не исключает дополнения, а скорее его требует или предполагает.

Действительно, видение саудаде и саудосизма как основного выражения португальского духа, бывшее первым, немедленным и прямым выражением саудосистского мышления Пашкуайша, базируется на идее, что в нем соединились арианский и семитский характеры, язычество и христианство, а от этого союза произошло то чувство, которое является определяющим для галисийско-лузитанского гения. В этом плане саудаде явилось перед Пашкуайшем в 1912 г. как «желание любимой вещи или создания, ставшее болезненным из-за их отсутствия. Это соединение желания и боли […] Но боль одухотворяет Желание, а Желание, со своей стороны, материализует Боль […] Через Желание саудаде происходит от арианской крови, а через Боль – от семитской […] Через Желание, в силу его природы, саудаде – это также Надежда, а через Боль – Воспоминание»[6 - O Espirito Lusitano ou o Saudosismo. Porto, 1912.].

Саудаде, понятое таким образом, идентифицируется с португальской душой и «португальским духом», ибо именно через него португальский гений найдет свое наиболее подлинное поэтическое, философское и религиозное выражение[7 - O Genio Portugues na sua expressao filosofica, poetica e religiosa. Porto, 1913.], и именно оно поэтому является фундаментом «искусства быть португальцем»[8 - Arte de ser Portugues. Porto, 1915.].

Имея это национальное или личное измерение в качестве субстанции португальского духа или души, саудаде, в той мере, в которой оно является духовным синтезом Желания и Боли, а также Печали и Радости, Света и Тени, Жизни и Смерти, и в той мере, в которой расширяется его Природа, или в своем масштабе и космическом измерении оказывается «той самой мировой душой, в которой реализуется единство всего существующего»[9 - O Espirito Lusitano сit.], что означает, что оно обладает первостепенным онтологическим, метафизическим и трансцендентальным значением, которое Пашкуайш пытался уловить и определить в своем поэтическом и философском творчестве.

Делая воспоминание и желание двумя элементами, в своем сочетании образующими саудаде, автор Универсального человека совпадает с тем определением, которое ему дали король Дон Дуарте и Дуарте Нунеш де Леан, так же как, утверждая, что чувство саудаде – это «желание любимой вещи или создания, переходящее в боль от их отсутствия», он воскрешает концепцию Дона Франсишку Мануэла де Мелу, который считал любовь и отсутствие «родителями саудаде».

Это совпадение или сближение саудосистского мышления Пашкуайша с мышлением указанных трех авторов, на первый взгляд, может показаться невероятным, но при более тщательном размышлении оно проявляет себя как более очевидное, чем реальное, ибо, как видим, поэт-философ уничтожил или изменил все их понятия или всю их концепцию, возвысив их до области в чистом виде личной или субъективной, ибо предшествующие мыслители считали их в высшей степени космическими или трансцендентальными. Он же не только утверждал, что саудаде – «это сама мировая душа, в которой реализуется все, что существует», но и говорил, что оно – это «соединенные Память и Надежда, выходящие за пределы таинственного томления».

Эта идея или образ была разъяснена или развита поэтом Теней, который добавил к этому, что «вещи и существа живут более в нашей памяти, чем в наших глазах», ибо «существовать значит быть в чьей-то памяти, а для этого надо любить».

Для вдохновенного автора Всегда «только любовь создает неразрушимую субстанцию, в которой отражается наш образ», будучи поэтому «сырьем для Духа», «союзом надежды и памяти, божественного духа и его падших или материальных форм», что равнозначно заявлению, что все это – создание саудаде. Развивая эту же самую идею, Пашкуайш также заявит, что вселенная как бесконечная память о надежде представляет собой космическое выражение саудаде.

Хотя Тейшейра де Пашкуайш признавал, что «Бог в основе всего» и что божественное существо таинственно и необъяснимо, ибо причиной его собственного существования является тайна, а вследствие этого «у истоков все тайна», он думал, что несовершенство вечно, как боль и любовь, и поэтому Бог – не абсолют, но только один из квази-абсолютов или только эскиз абсолюта. Фактически, в мышлении поэта-философа, как и у Сампайу Бруну, грехопадение представлялось ему божественным падением, преступлением или грехом Творца, подлежащим искуплению или же освобождению от него.