скачать книгу бесплатно
двуногому другу, и счастливы, если это им удается».
Д.Стивенс
Наступала осень, и надо было с собакой переезжать в город. Мы тогда жили с мамой, в ее квартире, и я за три месяца так и не решилась сказать, что завела огромного пса. Просто струсила, понимая, что у меня нет ни единого довода в пользу этого решения, и само решение безмозглое, как все, что я делала до этого в своей жизни. Наконец разговор состоялся. Я была неубедительна, мямлила какую-то несусветную чушь. Надо отдать должное маме, она сказала: «Пусть живет, но только в вашей комнате, и ни шагу за ее пределы». Но где-то глубоко в душе я чувствовала, что мне с собакой скоро придется съехать.
Брюс все понял. Территория обитания размером с небольшую комнату, все основное пространство в которой занимал диван, его вполне устраивала. Я выводила его утром, кормила в комнате, уходила на работу и закрывала его в ней. Он с превеликим удовольствием заскакивал на диван и молчаливо ждал моего возвращения. Мама несколько раз заглядывала в нашу комнату днем, чтобы посмотреть на собаку, но так и не прониклась к нему. Каждый раз, когда она приоткрывала дверь, он поднимал свою большую голову и смотрел на нее, прямо в глаза. Мама говорила, что собака страшная, как черт. Голова, как у черта, шерсть жесткая, как у черта, пасть, как у крокодила… Как мне вообще пришло в голову забрать этого кобеля? И главное, почему его отдали, если он такой воспитанный и умный? Здесь точно что-то не так! Вечером я приходила с работы, и мы надолго уходили гулять. Погода была неважная, но главным было уйти туда, где никого нет, где мы никому не мешали.
А в пятницу я летела домой со всех ног, у меня было полчаса, чтобы забрать собаку, вещи и успеть на последнюю электричку на дачу. Мы запрыгивали в вагон, когда на улице уже было темно, плюс полтора часа дороги. Что тогда мной двигало, не знаю. Мама, конечно, переживала: «Куда ты на ночь? Ехала бы утром!» Но для меня было важно именно вечером: приехать, натопить дом, накормить Брюса, отключить связь и рухнуть спать, чтобы утром никто и ничто тебя не потревожило. Мой мозг отдыхал только там. Я знала, что со мной ничего не случится. Все неприятности могут произойти только в электричке, в последнем полупустом вагоне. Но со мной была большая собака – как весомый аргумент против любых притязаний. Нас знали контролеры и проводники. Мы выходили в ночь на пустой платформе, вдыхали морозный воздух. Я плотно натягивала капюшон, застегивала куртку, включала фонарик, и мы быстрым шагом шли в гору. Это был тот замечательный период, когда подобные марш-броски заменяли тренажерный зал, и я была худая, как соломинка. Большая черная собака в ночи: Брюс шел практически бесшумно, но я чувствовала рядом его дыхание, его мощь, что-то надежное, хотя даже его очертания в кромешной тьме с моим плохим зрением было невозможно определить.
Мы поднимались в свою «избушку на курьих ножках», топили печь, готовили вермишель с тушенкой – любимое блюдо на двоих. Я, естественно, отдавала Брюсу большую часть – он молод, энергичен, впереди неизвестно какие времена, он должен быть сытым. Нас обволакивало теплом, и уже никто и ничто не могло потревожить это состояние. Это были те минуты, часы, дни, когда я отдыхала полноценно. Знала, что решение будет, я найду выход,
выстою, тем более сейчас, когда я в ответе за эту большую собаку, тем более сейчас, когда мы есть друг у друга и когда я кому-то нужна.
Той осенью появился контакт, который существует между человеком и его собакой. Мы проводили много времени вдвоем, моя нога к его плечу, моя рука на его голове, глаза в глаза – получилась сцепка «хозяин – собака». Он вписался в ритм моей жизни, в мое молчание, я приняла его таким, каким он мне достался.
Я понимала, что он пришел в мою жизнь не случайно. Но зачем? Ответы пришли позже. Сейчас, когда прошло много лет с тех пор и я живу в согласии с собой, понимаю: это был настоящий побег от себя, обстоятельств, боли, нелюбимой работы, неразрешимых вопросов, крушения семьи, предъявляемых обвинений, условий жизни, которые мне не нравились, от жизни в бесконечном напряжении – 24 часа в сутки как натянутая струна. Избушка на краю Вселенной и эта молчаливая большая черная собака с мистическим взглядом были посланы мне для восполнения энергии, для сохранения себя, своего собственного ресурса.
Первые успехи
«Очеловечивая зверя, препятствуешь озверению человека».
Ф. Зальтен
Какой-то дурацкий сентябрьский вечер, дождь то моросит, то льет как из ведра. Из экономии денег на автобусе ездила только утром, с работы шла пешком в приличном темпе. Восемь остановок до дома – довольно большое расстояние. Зато без пробок. Меня ждал Брюс. Переодеваюсь, надеваю на него ошейник, цепляю на поводок, и мы бежим на остров. Перед уходом бросаю взгляд на запасы питания для собаки – две последние большие банки тушенки и геркулес, значит, надо что-то придумать, до зарплаты еще полторы недели. Вместо лакомства – крекер «рыбка» в карман. Это угощенье заходило и мне, и ему, он очень любил печенье. В период отсутствия финансов – все пополам. В тот вечер мы обошли почти весь остров со стороны старого стадиона и забрели на дрессировочную площадку. Моя собака, дожив до четырех с половиной лет, не знала, что такое бум, барьер и лестница. Я не знаю, зачем мне надо было, чтобы он это знал, но чем-то собаку надо занимать.
С бума он раза три соскочил: не получалось, пес чувствовал себя виноватым. Взяли передышку. На лестницу пошел легко, все получилось с первого раза. Рыбки-печеньки в моем кармане таяли, да и вообще, если говорить правду – они размокли в месиво. И первый, и второй раз я пошла на лестницу вместе с собакой, боясь, что пес, не умея по ней ходить, может свалиться, но все получилось. Он был так рад! Как ребенок. Ему не нужны были эти дурацкие рыбки, главное, чтобы я его тискала, обнимала и целовала – наилучшая похвала. Подставлял шею, чтобы я его потрепала. Третий раз он пошел на лестницу сам, и я рискнула сразу с лестницы снова завести его на бум, на одном дыхании, без остановки, пока собака в эйфории от первых успехов. И, о чудо, он ровно, от начала до конца, прошел его без единой погрешности. Восторг у обоих, маленькая победа… две маленьких победы за один вечер. Достаю из кармана месиво из муки, оставшееся от печенья, понимаю, что угощать собаку нечем. Виновато смотрю на него. А он смотрит на меня из-под густой челки, по которой стекают капли дождя, и я прямо слышу его: «Да нафиг мне эти печеньки, я же не за них это делал…»
– А давай попробуем барьер взять?
– Понеслись!
Это оказалось его самым любимым препятствием, даже на мокрых снарядах пес работал с душой, ему нужна была эта активность, а я любовалась мощью большой черной собаки.
Уже стемнело, надо идти домой, мы порядком промокли. Улица пустая, только фары проезжающих машин. Но как же не хочется домой, просто ноги не идут! Там все не мое, там меня никто не ждет.
И настроение сразу вниз. Бредем. Он тычет мордой в руку: «Ну чего ты! Все же классно. Смотри, я и здесь могу брать барьер!» И идет прыгать через парапет, который отделяет дорогу от тротуара, сам, без команды, чтобы показать, что запомнил. Брюс сделал все возможное, чтобы переключить мои мысли. Взяв очередной барьер, зашел чуть вперед меня, остановился, повернул большую голову, и мне показалось, что я прочла в его глазах: «Хозяин, будь со мной рядом! Всегда!»
Огромный плюс настоящих жестких ризиков в том, что какой бы ни был дождь, сколько бы они ни были в воде, но стоит им отряхнуться – и они практически сухие. Хотя есть и большой минус: когда рядом с тобой идет собака весом за 30 кг, брызги из-под лап залетают не только на брюки, но и за воротник. Мы пришли домой мокрые, грязные, уставшие, никому не нужные, но довольные собой. Для Брюса это был вечер маленьких побед и успехов, а для меня – вечер принятия: я завела правильную собаку. Больше я не чувствовала себя виноватой за это решение. Я уже понимала, что скоро перееду с собакой на съемное жилье, и чувствовала: все сложится удачно. А пока надо растянуть деньги так, чтобы хватило на дорогу и на еду собаке.
Переговорщик
Есть верность, и есть любовь,
Пока бьются собачьи сердца,
Служить до последнего вздоха,
до последней черты, до конца…
Когда рухнул бизнес, последствия аукались очень долго. Тот случай, когда всем от тебя что-то надо, все пытаются добить, ударить под дых, посильнее, побольнее. Хочется закрыться, спрятаться, выплакаться, отдышаться, отоспаться.
Наверное, так и должно быть. Не знаю, не было возможности думать о справедливости – выживает сильнейший.
Убежать, уснуть надолго, улететь на другую планету. А это невозможно, потому что у тебя есть несовершеннолетняя дочь и больная мама. Бесконечные разборки, выяснение отношений изматывали до невозможности. Иногда казалось, что это конец, сердце сейчас само остановится. За этот период я стала совершенно седой.
Очередной звонок, когда надо выйти для разговора на улицу. Не хочется, ноги не идут, но надо. «Брюс, пошли со мной!» Надеваю ошейник. Мне страшно, я боюсь, я не хочу туда идти, но надо, иначе всю ночь будут телефонные звонки и стук в дверь. Поздняя промозглая осень, на улице темно. Выходим с собакой. Один знакомый и два незнакомых мужчины – каждый надеется, что его внушительные размеры и умение угрожать заставят меня решить проблему. Если бы могла, решила бы ее давно. Смешно думать, что я смогу спокойно спать, когда каждый вечер меня долбят телефонными звонками и угрозами. В темноте позднего вечера они и не поняли, что я с большой черной собакой. Брюс тихо обошел красивые большие черные машины, вернулся ко мне, ткнулся мокрым носом в руку… С одним сразу случилась истерика:
– Уберите собаку! Вас не учили, что больших собак надо выгуливать в наморднике и на поводке?
– Учили! Но в данной ситуации, когда трое мужчин на одну женщину, я считаю это неуместным, лучше заплачу штраф. Собака любит работать свободно.
Минус один человек. Нервно закурил, ушел докуривать в машину, а с виду вполне весомый качок.
– Это ты их боишься? – посмотрел на меня Брюс.
Пошел и демонстративно поднял лапу на переднее колесо одной из машин, вернулся, сел рядом, облизнулся. Я его этому не учила, я вообще еще не знала, на что он способен. Наступила тишина.
– Договариваться будем? – спросил один. – Вы поймите, мы не беспредельщики, но проблему надо решать.
– Будем договариваться и решать.
Разговор прошел спокойно, без угроз и наездов. И решение было найдено, и сроки реальные. А что, так можно было? Взять и обо всем договориться за 20 минут?
А всего-то рядом сидела большая черная собака.
Первую ночь за последние два года я спала спокойно, в обнимку с моим бородатым черным героем.
Заплыв отменяется
Так получилось, что мы взяли Брюса уже взрослым, и, глядя на знакомых ризеншнауцеров, которые, словно лайнеры, бороздили водную гладь окрестных рек и озер, считали, что наш-то не хуже сможет это делать. А пес жил раньше на окраине города, и глубже луж в выбоинах дорог ничего не видел. Жизнь его была размеренна и прекрасна, пока хозяин не передал его в наши руки. А мы жили практически на набережной Енисея, еще и до острова Отдыха рукой подать. Идем с псом на остров.
Маленькое отступление. Брюс в тот момент, прожив у нас всего месяц, почему-то очень боялся не угодить. Панический ужас в глазах: вдруг что-то не так? Приходим на площадку для дрессировки – он без команды лишний раз бежит на лестницу. По буму ходить не умеет, я его не напрягаю, все учим постепенно. Пес падает и опять сам идет брать препятствие – и прямо ждет, ждет, ждет похвалы. Идем домой, он раз пять сам по себе барьер через ограждение возьмет и прямо в глаза заглядывает: «Мам, я все так сделал, вы же меня не отдадите?»
Приходим на пустынный заросший берег. Кидаем палки. Пока на берегу – несется за апортом, тащит нам, все нормально. Рядом вода, а он к ней совершенно равнодушен. Наша знакомая, у которой сука ризеншнауцера, говорила, что они без воды жить не могут: ее собака прямо из машины на ходу выпрыгивает, если видит, что проезжают мимо водоема. А наш никак не реагирует, как будто и реки рядом нет. Муж берет палку и забрасывает в воду недалеко от берега. Собака рвется за палкой, плывет, хватает палку, разворачивается, и… уходит под воду: круги на воде сомкнулись, мое сердце остановилось, муж сбрасывает брюки и уже заходит в воду спасать пса. Вдруг над водой волна размером с девятый вал, всплывает огромная лохматая субмарина, из носа, пасти, ушей вода водопадом, а в зубах палка, кашляет, сопли, брызги во все стороны, но палку так и не отпустил. Мы его обнимать, целовать: «Брюс! Главное, жив! Зачем ты эту палку-то тащил, выплюнул бы ее, да и все». А у него взгляд: «Ну как отпустить, вы же сказали ее достать? Кто вас знает, не принесу, возьмете да отдадите меня еще кому-нибудь!»
Отряхнулся так, что нас накрыло водой, как от хорошего ливня, и подальше от берега: мол, ну вас нафиг, учителя по плаванью тоже мне… В общем, у нас какой-то особенный ризеншнауцер – он любит плавать по воде на чем-нибудь (катер, катамаран, надувной матрас). Будет возвышаться на них и смотреть на водную гладь вокруг. Может на берегу мочить пузико, лежа в воде, и ловить пастью волны, а вот сам грести лапами – только по необходимости и команде. Ну, если плывем я, дочь или внук – тут сам бог велел сопровождать эту немощную команду и, если что, спасать, но без энтузиазма. С мужем наперегонки плыть – это просто чисто мужской спор, пари: мол, кто настоящий мужик, а кто нет, не любовь к плаванью, а дух соперничества. Поэтому мы всегда с некоторой доброй завистью смотрели на тех шнауцеров, которые с разбегу в воду, и ни за что их оттуда не вытащишь. Наш Брюс был не такой.
Не бойся, я с тобой!
«Собака – удивительное создание. Никакое животное
не расстается так легко со своей свободой ради
верного служения человеку.
Люди же в большинстве своем на такой
поступок совершенно не способны».
Марк Фрост
Однажды я прочитала у какого-то кинолога про обучение собак защите. Он говорил, что даже хорошо обученная защите собака бесполезна, если она все время сидит дома, а вы без нее. Дайте собаке защищать вас, дайте ей действовать. Смысл обучать собаку чему-то, если это не востребовано? Если вы идете с собакой на защитный курс, вы так или иначе должны понимать, зачем это ей и вам. На момент, когда приключилась история с переговорами, я не знала, что может и умеет моя собака, но понимала: Брюс не из трусливых. А еще у него устойчивая психика, он не реагирует на раздражители. Но проверить его на защитные качества возможности не было, а на обучение элементарно не было денег.
Вообще, я не любитель общественного транспорта, особенно переполненных электричек. Тем паче некомфортно в таком транспорте с собакой. Каждый норовит выразить свое недовольство: людям-то места нет, а тут вы с огромной собакой. Никого не волнует, что у собаки билет, она имеет полное право ехать в этой электричке. Но тут без вариантов: машины на тот момент у нас, как и квартиры, не было. Поэтому я любила ездить либо на первой электричке, либо на последней – вагоны полупустые. Но утренние электрички не для меня: надо рано вставать, а сон в те времена был невиданной роскошью, поскольку постоянное нервное напряжение приводило к бессоннице. Самый крепкий сон пробивал как раз под утро, ровно на пару часов. Так что лучший вариант – последняя электричка. Темный перрон, полтора часа у окна, в ногах под скамейкой собака, можно подумать о чем-то своем. Иногда я про себя просто читала стихи, которые знала наизусть и читала всю дорогу.
Вот и в тот ноябрьский вечер мы с Брюсом запрыгнули в последний вагон. На улице был мороз, но поскольку мы бежали, боясь опоздать на электричку, в вагон ввалились запарившиеся, я с одышкой, а пес готов был отматывать километры и дальше, от него прямо шел пар. Вагон полупустой, я спокойно села у окна, собака по обычаю – сразу под скамейку. Людей немного, тихо, стук колес, можно подумать о своем. Через пару остановок свет в вагоне гаснет, и машинист передает по громкой связи, что в двух последних вагонах аварийное отключение электричества и просят всех пассажиров перейти в первые вагоны. Нам еще ехать больше часа. Увидев, что все люди переходят в первые вагоны, я решила никуда не идти: там будет полно народу, мест снова нет, а тут нам комфортно, за пару остановок до нашей перейдем вперед, чтобы выйти через работающие двери. Я прислонилась лбом к окну и просто наблюдала за темнотой в окне электрички.
В этом вагоне ехала компания, которая тоже приняла решение никуда не переходить. До отключения электричества они сидели в другом конце вагона и играли в карты, а когда свет погас, стали травить анекдоты и громко смеяться. Собственно, мне они ничем не мешали, наверное, так даже веселее было ехать.
Но компании наскучили анекдоты, и она решила домотаться до единственного в вагоне пассажира – меня. Тем более что в вагоне больше никого нет, темно, а женщина (то есть я), видимо, уснула. Они стали перебираться ко мне поближе, естественно, не подозревая, что у меня под скамейкой собака. Кто-то специально плюхнулся рядом со мной на сиденье, толкнув меня локтем, кто-то перевалился через спинку сиденья, кто-то сел напротив. Но разговор завести они так и не успели: из-под лавки вылезло огромное мохнатое существо. Брюсу стало тесно, он встал кому-то на ногу и громко зевнул.
Парни извинились за доставленные неудобства, пожелали приятного вечера и ушли в первые вагоны. Дальше мы ехали совершенно одни, в пустом вагоне, и впервые чувствовали себя хозяевами такого огромного пространства. Брюс вышел между рядами сидений на середину и улегся там, контролируя взглядом тамбур. Он понимал, что мы скоро приедем, его отпустят, и он понесется навстречу ветру.
После будет еще немало ситуаций, где я могла бы стать объектом домогательств, но присутствие моей собаки рядом все попытки недоброжелателей сводило на нет. Рисковать и проверять никто не хотел. Это вселяло какую-то гордость, надежду, и давало успокоение: со мной никогда ничего не случится. Мой Брюс был всегда рядом, просто, кроме него, больше некому было быть рядом. Это грустно, но одновременно и приятно: я не одна.
Дорога на дачу
«Если рядом с человеком идет собака,
путь уже не кажется таким
безнадежно одиноким».
Иржи Марек
Я уже говорила, что первым местом, где Брюс познакомился с нашей семьей, была дача – «избушка на курьих ножках», как мы ее называли. И с той самой первой ночи домик на окраине стал его собственностью. Мы арендовали эту дачу у садоводства: большой дом, но запущенный участок и отсутствие забора. Брюс четко знал нашу территорию и ни шагу за нее без хозяев не ступал, нас так и прозвали – «дом с большой черной собакой».
Мне было комфортно с большой черной собакой запрыгивать в пятницу в последний вагон последней электрички на восточном направлении, через полтора часа выходить на платформе и до воскресенья не ощущать этот тухлый город.
– Сейчас столько отморозков, а ты одна по ночи, – переживала мама.
– Мам, я не одна, у меня же вон какой мужчина, настоящий боец! Ждать меня на лесной тропе посреди ночи – вообще никакого интереса, домотаться могут только в электричке, или залезть в дом… но со мной всегда мой черный бородач!
Когда садишься в последнюю электричку, на улице уже темно, а уж когда выходишь – ночь уже падает на землю десятитонным грузом. Поздняя осень. Мы с Брюсом практически одни выходили на платформу: мы и лес… можно идти не торопясь. Но ризеншнауцеры обладают какой-то особенной способностью: сбегать в гору, вернуться, посмотреть, как там пыхтит хозяйка с рюкзаком, сгонять в гору по своим делам, опять вернуться – посмотреть, не надо ли меня подтолкнуть. Он знал, где ключ от дома, вместе со мной таскал дрова в дом, чтобы топить печь – на то он и шнауцер, чтобы во всем участвовать.
Однажды с нами сошел охранник, ехал сменить другого. Говорит: «Можно я с вами пройду, вы как-никак с собакой, жутко одному». Пришлось сопроводить охранника до его поста – вот такой пердимонокль. Иногда с нами на платформе выходила пара-тройка дачников, которые приезжали, чтобы утром увезти домой заготовки из подвала, и они просто молча присоединялись к нам: так им было спокойнее, они чувствовали себя защищенными, некоторые интересовались, поедем ли мы на последней электричке на дачу в следующую пятницу. Кто-то искоса, с опаской поглядывал на Брюса, но держался нас: так спокойнее. Кто-то уже собаку не боялся и, приветствуя, трепал ее за ухо. Брюс спокойно относился ко всем, многих уже знал, к чужим был насторожен, но агрессии не проявлял: «Боишься, мил человек? Ну пошли с нами, что с тобой делать, не бросать же тебя здесь до утра». По дороге на дачу он мог резко остановиться, оглянуться на пыхтящих за ним людей, как бы пересчитывая всех, кто сошел с электрички, проверяя, не отстал ли кто-то, и снова бежал впереди. Благодаря ему у нас со многими завязались дружеские, добрососедские отношения.
Тайна заброшенного дома
Вы знаете, какая разница между собаководом и кинологом?
Кинолог – это профессия,
а собаковод – диагноз.
Прямо за нашей дачей находился еще один заброшенный дом. Когда-то он был большим и красивым, а теперь выглядел совершенной рухлядью. Мы с Брюсом приехали на последней электричке, я топлю печь и готовлю нам «ужин на двоих». Пес улегся на веранде на любимом диване. Однако поздняя осень дает о себе знать – после ужина он перебирается в дом, ближе к печке, начинает засыпать. Я тоже забираюсь под два одеяла и уже готова уснуть, но тут по длинному крыльцу кто-то пробежал. Нет, я не сумасшедшая, там реально кто-то пробежал. Потом еще и еще. Моя собака спит, даже не реагирует.
– Эй, Брюс, мне страшно! Мы одни на двух улицах, больше никого, кроме нас. На улице ночь, да еще эта луна так зловеще светит…У нас по крыльцу кто-то ходит, а ты спишь?
Кто из нас служебная собака?
Брюс поднял голову, посмотрел на меня: «Мать, давай уже спи! Пусть бегают! Ну пробежал кто-то пару раз, тебе жалко, что ли?» Свернулся калачиком и продолжил спать. Я немного успокоилась, потому что опасность Брюс чувствовал, и недоброжелателей тоже. Если бы что-то серьезное, не был бы таким спокойным. Это я себя так успокаивала, но сердце билось, как сумасшедшее. И хоть забралась под два одеяла, и в доме уже было тепло, уснуть не получалось. Тут снова по крыльцу кто-то пробежал. Подступающий сон как рукой сняло. Как положено в фильмах ужасов, я решила пойти и посмотреть, что там.
– Брюс, вставай, пошли! Я не усну, пока не разберусь, что там происходит.
– Мам, там ничего не происходит, спи уже! Кто бы там ни ходил, ни бегал, мы ему неинтересны, нужны были бы – давно уже постучался бы в дверь.
– Нормально ты, бородатый, рассуждаешь! Если мне ночью постучат в дверь, я умру от страха. Вставай, пошли смотреть.
Пес нехотя поднимается, я накидываю куртку поверх пижамы, выходим на крыльцо. Вокруг тишина, никого нет. Зато шорохи в соседнем заброшенном доме, и колорит всей этой картине из фильма ужасов придает огромная луна. Брюс смотрит на меня как-то загадочно, даже лукаво, как мне показалось: «Мам, кто бы это ни был, пусть он там шарится дальше, он же на чужом участке и в чужом доме».
Но меня было уже не остановить. В пижаме, каких-то несуразных калошах, куртке и с фонариком в руке иду к заброшенному дому. Брюс нехотя идет со мной: «Вот так и появляются сюжеты к фильмам ужасов».
Подхожу к заброшенному дому. Шорох прекращается, все стихает. Выключаю фонарь, недолго жду, когда глаза привыкнут к темноте, дыхание, кажется, остановилось, считаю до трех и заглядываю в окно. Никого! Стою, не двигаясь, и вдруг внутри дома от стены отделяется светло-серая тень, потом едва уловимый силуэт, потом еще один – это три полудикие собаки, прибившиеся к нашему садоводству, нашли здесь на зиму приют. В доме особо не дует, полно старых ковров и матрасов, лучше, чем на улице под снегом.
Я выдохнула. Одна собака неуверенно подошла ко мне и понюхала мою руку через незастекленное окно. Брюс как-то загадочно вилял своим хвостом-коротышкой. Он с самого начала знал про «поселенцев», просто не хотел сдавать сородичей.
Мы пошли домой. Я рухнула спать, как убитая. В ту ночь на крыльце еще много раз раздавался чей-то топот, но страха уже не было, а утром мохнатые соседи разделили с нами кашу с тушенкой. Так мы и коротали этой зимой выходные.
На краю
«Независимо от количества денег, которые
есть у тебя в жизни, собака делает тебя
во много раз богаче».
Льюис Сабин
Холодная поздняя осень, голые, корявые деревья, леденящий ветер. Темнеет рано, вечерние прогулки с собакой можно назвать ночными. Мы снимали квартиру в каких-то дебрях, «на краю цивилизации». Публика вокруг своеобразная и колоритная, но зато много мест, где можно гулять с Брюсом. Большая собака всегда приметная – местные бомжи и алкаши быстро стали уважать бородача. Нас обходили стороной, поэтому я спокойно выходила с ним гулять и поздним вечером, и ночью. В то время выбирать особо не приходилось, снимала то, что было доступно по финансам, и чтобы еще оставалось на дорогу и еду собаке.
Мы стоим с Брюсом на берегу протоки. Вернее, стою я, а пес усиленно читает «собачью почту», узнавая новости за прошедший день в округе. Смотрю на темную воду, хотя на нее даже смотреть холодно, и хочется поглубже спрятаться в воротник куртки. Мысли о грустном одолевают последние дни все сильнее. Нет никакого просвета впереди. Просто якорь. Я так долго цепляюсь за жизнь, но ничего не выходит, я все время на дне, самом настоящем дне. Это так унизительно – знать, что тебе смеются в спину, обсуждают за глаза. Многие избегают. Хочешь позвонить, а некому. Хочешь кричать, и не получается. Я устала от груза долгов, от предательства, от угроз и укоров. Я измотана физически и морально, хочется выть, реветь зверем, ломать руками стекло. Все чаще болит сердце. Я устала просыпаться ночами и сидеть полночи на кровати, обхватив колени руками и кусая губы. Я думала, что умная, смогу выпутаться из любой ситуации, и на все случаи у меня будет решение. Но система дала сбой. Все, нет решений, нет идей.
Долго отогреваюсь горячим чаем, пустым дешевым чаем. На ногах лежит теплый пес. Он один верит и не сомневается: мы выкарабкаемся. Он точно что-то знает, раз так спокойно спит.
У собак нет человеческих проблем: они любят не за что-то, а просто так. Их не интересуют твое финансовое положение, твой статус, круг общения, должность, вера, политические взгляды. Им неважно, здоров ли ты физически или имеешь внешний изъян, весельчак или молчун, для них все это не имеет значения! Вообще неважно! Им важно, что хозяин просто есть! И я действительно есть, в измерении отдельно взятой собаки! Я тот, кто ей нужнее всего!
Сейчас кинологи скажут: чушь, очеловечиваете тут собаку, приписываете ей то, чего нет, эгоистичному, живущему инстинктами существу приписали кучу душевных качеств, облагородили. Вранье! Угу, так и есть! Но вера в человечность собак кому-то спасает жизнь, например, мне.
Все будет ризеншнауцер!
В истории цивилизации куда больше
примеров верности собачьей, чем человеческой.
Фраза «Все будет ризеншнауцер!» пришла как будто сама. Причем от настроения эта фраза могла менять смысл.
«Все! Будет ризеншнауцер!» Это значит, что решение принято и точка, ну или… что быть новой собаке!
