скачать книгу бесплатно
В длинном подземном переходе своя жизнь. Тут по утрам можно видеть парня, спящего в инвалидном кресле. Он чем-то опоен и, похоже, болен ДЦП. У него неестественно вывернуты ноги и шея, даже во сне. Кто-то его привозит с утра и оставляет. Вечером его уже нет. Зато подкатывают небритые граждане и их спитые бабы, просят мелочь. Бойкие продавцы с товаром, разложенным на гофроящиках. Натуральный негр торгует контрафактной туалетной водой. Много продают лимонов и гранатов. Монета для оплаты – сторублевка.
– Пять на сто! Пять на сто! – выкрикивает торговка, перекладывая ярко-желтые лимоны в пакет. – Лимоны, лимоны! Гранаты сладкие два на сто!
Чуть дальше – продажа шерстяных носков разного размера и окраса.
– Носки шерстяные за сто! Всего за сто! Подходим, разбираем!
Гранаты, платки «пуховые», зелень… я уже приготовился воткнуть ракушки наушников в уши, чтобы не слышать подземный сюр, как вдруг увидел ЭТО.
Зеркало
За «носками» стояла старушка. В масочке и очечках. А рядом с ней, на полиэтиленовом пакете, прислоненное к стене, стояло зеркало. Вертикальное, где-то метр двадцать в высоту, шесть дециметров в ширину, как определил мой опытный взгляд краснодеревщика в далеком прошлом. Стекло было мутноватым, но я не смотрел в само зеркало. Я видел только деревянную резную раму, и меня несло к ней, как Рокфора к сыру в детском мультике.
Потому что это было произведение искусства, а не рама. Благородное дерево, потемневшее от времени. Местами сильно потертое и грязное. Грязное от прошедших десятилетий, когда его протирали мокрой тряпкой, и грязь въедалась в поры дерева. Но резьба… Бог ты мой, вот это резьба! Волны, стебли, бутоны, распустившиеся цветы, листья, звенья цепи, какая работа, неужели… неужели это продается? Тут, в заплеванном московском подземном переходе? Да, продается. Не отрывая глаз от предмета вожделения, я увидел мужчину, разочарованно покачавшего головой:
– Нет, это слишком дорого, – сказал он и уплыл с толпой в глубину тоннеля. А я остался поглаживать кончиками пальцев дивную работу. Да, это было старое зеркало. Может быть, даже дореволюционное – своеобразное стекло со скосами по периметру выдавало старинное происхождение. Да и мутноватое оно…
Я гладил пальцами поверхность рамы, чувствуя, как неизвестный художник вел резец, где прервался, где подправил форму листьев. Я даже глаза прикрыл, внутренне урча от удовольствия.
– Я вижу, молодой человек знает толк в хороших вещах? – прямо над ухом услышал я голос старушки и отдернул от зеркала руку.
– Простите, не удержался… Да, вещь редкой красоты!
Старушка подправила масочку, запихнул ее под стекла очков.
– Продается! – заявила она, испытующе глядя на меня.
– Да что вы! Такая красота! Не жалко?
– Жалко, конечно, но что делать. Эта вещь мне уже не нужна, – старушка вздохнула.
– Да… и почем? – фальшиво небрежно поинтересовался я. Старушка снова поправила масочку на носу и четко произнесла:
– Двадцать три тысячи. Рублей. Себе в убыток.
Я прямо почувствовал, как зашевелились мои кровные двадцать три тысячи в кошельке. Но одернул себя. Во-первых, последние. Во-вторых, не буду же я пользоваться бабкиной безграмотностью.
– Извините, но мне кажется, что вы можете продать эту… э… работу гораздо дороже, – проблеял я.
– Да знаю я! – отрезала бабулька. – Не берут ни на аукционы, ни в скупку. Говорят – «Приведите в порядок, тогда и приносите». А мне это зеркало ни к чему. Деньги понадобились. Да и не хочется, чтобы оно у кого попало висело.
Бабуля помедлила, наблюдая за мной.
– Ну, что решил?
– Беру! – выдохнул я и, боясь, что голос разума затопчет ногами мой безумный порыв, вытащил портмоне, вынул тощую пачку тысячных купюр и протянул старушке.
– Вот, пересчитайте!
Бабушка сняла перчатки и деловито пересчитала деньги. Ровно двадцать три купюры. Посмотрела на меня с жалостью и решительно сунула мне в руки тысячу.
– Двадцать две. Я ошиблась. Давай, скорей, помоги мне завернуть зеркало, а то вон, видишь, патруль идет.
Мы засуетились. Бабка вытащила из пакета, на котором стояло зеркало, ветошь, и мы принялись деловито обматывать покупку.
– Ты это, если что, скажи, что я твоя тетка, и ты мне помогаешь зеркало перевезти! – пыхтя, вполголоса сказала она. Стараясь не смотреть в сторону полицейского патруля, лениво дефилирующего в дальнем конце тоннеля, я спросил:
– Если что, откуда мы едем?
– А? С Бирюзовой улицы, с Бирюзовой! Ну вот, все. Дотащишь? Стекло не разбей!
– Да мне без пересадок, справлюсь!
– Ну давай, пока-пока! – бабуля помахала мне рукой и припустила к лестнице наверх, а я потащился в метро, крикнув в ответ:
– Спасибо!
Начало новой жизни
Я не стал спорить с контролером и молча заплатил за провоз багажа. В душе у меня звучали фанфары. Только бы довезти, не разбить! Не поскользнуться на ледяных колдобинах в нечищеном проулке рядом с домом. Там ничейная земля, снег и лед не убирают от слова «совсем».
Успешно пробившись через три двери с кодовыми замками, занес, наконец, свою драгоценную находку в квартиру. Скинул куртку, ботинки, сорвал тряпки, которыми было обмотано зеркало и нежно внес в свою комнату. Прислонил к стене. Потом подставил стул, спинкой к стене, поставил зеркало на стул, повыше. Вот, другое дело!
На меня смотрел Неудачник. Тощий, как глист. Темноволосый, давно не стриженый придурок тридцати двух лет с тысячью в кармане, возвращенной неизвестной старушкой. Да, еще брошенный хорошей девушкой. Но зеркало…
Отражение мое в зеркале слегка искажалось, примерно посередине был слабо заметный изгиб. Но это не уменьшало прелести дивной резной рамы. Я не буду ее «реставрировать» – сдирать лак, править обломанные участки, морить и лакировать до блеска или «благородной матовости»… я оставлю, как есть. Чтобы рама не выглядела, как старая актриса после подтяжки лица и установки белоснежных имплантов… нет, я слегка почищу ее, натру воском. Зеркало помою. Все… а раз на химию нужны деньги, ты, ленивец, пойдешь сейчас и поработаешь! Сосиску можешь сожрать. Разрешаю!
Часа через три толмач из игрушки получил имя Матвей и холщовую суму с принадлежностями для записей – перо, жестяную чернильницу, пергамент. Мешочек посыпать написанное. Деревянную досочку, чтобы класть на нее листы и писать. Все это я отправил моему куратору от игры и написал, что готов принимать больше заказов. Я даже предложил им нарисовать подружку Матвея, но куратор ответил, что подружку рисует другой художник. Знаю я, кто рисует. Некто Софа. Что Софа понимает в подружках, хотел бы я знать.
– А хотел бы я знать, – говорил я сам с собой, играя в ту самую игрушку, про царя Алексея Тишайшего, – что ты сам-то понимаешь в подружках? Упустил девчонку? Бабуля что сказала?
Бабуля посмотрела на меня поверх очков (общались через мессенджер) и сказала:
– Да-а-а… Допрыгался. Даже Светка сбежала.
Вот это «даже» Свете не понравилось бы.
Бабушке Света нравилась. И это «даже» в бабулиных устах вовсе не означало, что Светка – никудышная, под забором найденная, готовая на все. Бабушка имела ввиду, что Света – образец терпения и снисхождения, раз столько времени провела со мной, разгильдяем без приличного образования. Но Светка бы точно подумала первое и жутко обиделась бы.
А я даже объяснить ей не мог, в ответ на ее «надоело играть в семью», что я не знаю, я не знаю, как живут нормальные семьи. Потому что единственная семья, которая была для меня примером – мои бабуля и дедуля, души друг в друге не чаявшие, но проявлявшие это довольно странно. И у меня нет возможности обеспечить семью. Свету, детей, зарабатывать на всех, если Светка захочет воспитывать малышей, а не таскаться на работу.
Я дал ей уйти. Не стал удерживать. Типа честный. Обиделся еще! На что? Она же права!
У нас в типографии платят… минимум, чтобы люди с голоду не померли и приходили «выполнять свои функции». Светка, вот ты себе представь.
Наша типография расположена в пригороде Москвы. В настоящей деревне. Деревня там со времен царя Гороха. Дорога – одна, как полагается. В последние годы посреди голого поля (буквально, на бывших совхозных землях) выросли новые жилые многоэтажки. И если раньше эти слившиеся со временем деревни имели максимум трехэтажную застройку плюс один небольшой «новый район» с тремя панельными девятиэтажками, но при этом были обеспечены школами, детскими садами, поликлиникой, больницей и даже домом культуры, то все новые кварталы не получили никакой инфраструктуры. В том числе дороги не были проложены. Это – общая участь всех московских пригородов.
Выехать или въехать невозможно. Перекресток, на нем светофор. Светофор, соответственно, пропускает то жителей новейшего микрорайона, то нас всех, остальных, включая другой новый микрорайон. Работать же в нашей глухомани практически негде. Вот все и едут в сторону Москвы. И наш автобус, который привез с утра пораньше на фабрику работяг, возвращается к метро за нами.
Жители новейшего микрорайона нажаловались, как говорят, в «Вести», что они не могут ни туда, ни сюда. Корреспонденты приехали и сняли это безобразие, выпустили сюжет, и… власти приняли меры! Что, думаете, ускорили строительство дороги напрямую к шоссе, как давно обещают? Кстати, я давно думаю, что узкие выезды из таких вот пригородов – это не просто так, это метод регулировки пробок на основных магистралях. Представляете, что будет на трассах, если ВСЕ выедут в одно время из своих уютных дешевеньких квартирок в пригородах? То-то.
Власти поменяли режим светофора. Браво! Теперь стоит наш участок. И так хорошо стоит, что автобус в первые дни приезжал на час позже! Видимо, после лавины жалоб светофор снова подрегулировали, и теперь автобус приезжает с опозданием всего на 20—50 минут, зависит от дорожной обстановки. И пока мы его коллективно ждем в три этапа (первый этап – полируем скамейку в метро, второй – обтираем стену подземного перехода, того самого, где я нашел зеркало, и третий – выходим на улицу и толчемся в нетерпеливом ожидании у большого магазина цветов) можно наблюдать интересную сцену.
У магазина огромная стеклянная стена, чтобы идущие мимо граждане могли оценить великолепный ассортимент. Ну и наши тетеньки, томящиеся в ожидании автобуса, прилипают носами к стеклу и обсуждают цветы.
– Ой, девочки, смотрите, это же пионы!
– Да, в самом деле!
– Посреди зимы! Я глазам своим не поверила! Настоящее чудо!
– Ой, смотрите, мои любимые сиреневые хризантемы завезли! Вон, вон, чуть правее белых…
– И розы новые! Это эквадорские!
– Ох, и цены…
– Мне больше всего нравятся вот эти, бело-розовые, с малиновой каймой…
И так каждый день. Я-то в стороне стою, курю. И вспоминаю «Синюю птицу», начало, когда бедные дети, Тильтиль и Митиль, так же точно смотрят с восторгом на праздник Рождества в богатом доме напротив.
– Они едят пирожные!
– Давай и мы как будто едим!
– Мне дали восемь пирожных!
– А мне – четырежды восемь!
Мы, два единственных мужика в этой женской компании, чувствовали себя уродами. А что мы могли, сами еле сводим концы с концами? Единственное, что мы делали, чтобы уж вконец не упасть в своих глазах, как мужчины – это открывали и закрывали дверь нашей тарантайки, когда дамы входили и выходили. Теперь мой коллега один остался, не считая новенького, но новенькие у нас не задерживаются в менеджерах, их выживают из коллектива, ибо конкуренты никому не нужны. Производство в плохом состоянии, гораздо хуже, чем год назад. И новый Регламент оплаты, это отдельная суровая песня.
Светка, я не смог бы дарить тебе цветы на каждую годовщину свадьбы!
Допился до чертиков
Так… второй стакан дедова сидра из яблок оказался явно лишним. Мир начал кружиться. Дед делает шикарные плодово-выгодные, как он их называет, вина! Забурился на дачу и не вылезает. Бороду отрастил, ну прямо дед-лесовик! Бабуля с ним. Приезжала до ковида «принять ванну», в парикмахерскую и навести порядок. До Светки. При Светке – только ванну и «приглядеть».
– Бабуль, да зачем тебе порядок! – вяло отбрыкивался я от бабушкиных причитаний о «хлеве», в котором я живу.
– Чтобы люди могли прийти! – торжественно объявляла бабушка.
– Какие люди?
– На нашу с дедом золотую свадьбу. Или на поминки… как выйдет!
– Ой, бабуля! – пугался я и брался за пылесос.
И вот сейчас, держа в руках миску с разведенным водой древним средством «для мытья окон» в одной руке и тряпкой в другой, я стоял перед своей прелестью и намеревался хотя бы стекло промыть, раз на химию для дерева средств нет. Я уже намазал поверхность зеркала и начал стирать этот дурно пахнущий состав сухой тряпкой, как мне показалось… Стоп! Неужели бабкин древний раствор испортил стекло? Оно сильно помутнело!
Я ринулся в ванную, потом на кухню, налил в кастрюлю воды и вернулся в комнату. Зеркало было мутное, в грязных разводах. Я бросился смывать дрянной раствор, но, похоже, непостижимым образом делал только хуже – теперь стекло еще и потемнело, пошло пятнами…
– Вот дурак, испортил! – говорил я себе, старательно вытирая треклятый раствор, пока он не добрался до драгоценной рамы. Все вытер, но… эх, зеркало перестало меня отражать! Тьма какая-то и пятна вместо меня!
– Ну ладно, главное, раму спас, горе-реставратор! – сказал я себе и заткнулся. Потерял дар речи. Потому что в зеркальной глубине начало что-то происходить, чего в моей комнате точно не было и отражаться не могло…
Как будто в темной комнате приоткрылась дверь, и свет из коридора на мгновение осветил ее. Стало снова темно, а потом я разглядел растущий огонек. Я замер на месте. Огляделся вокруг – нет, моя комната та же, что и была – все пять ламп люстры горят ровным светом, вон мой диван с неубранной постелью, столик перед ним с остатками ужина и бутылкой дедова сидра… Может, я спьяну перепутал зеркало и компьютер?
Когда я повернулся к зеркалу, то чуть не выронил кастрюлю с водой. На меня смотрела девушка. Лицо ее освещалось теплым светом от фонаря. Она смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами. А я застыл, как был – в трусах с рисунком и футболке с Кипеловым, с надписью «Я свободен!» Рот закрыл, правда. Так быстро, что лязгнули зубы.
– Бесовка… – прошептал я. – Допрыгался!
Она шевельнула губами, но я ничего не услышал. Поставил кастрюлю на пол и коснулся зеркальной поверхности. Стекло было ровное и прохладное.
Пришелица
Она смотрела на меня, я на нее. Лицо девушки освещалось теперь ровным светом, как будто из окна. «Это моя люстра ее освещает!» – догадался я. Больше всего я боялся спугнуть это явление. Она инопланетянка?
Белокожая, глаза серые, никакой косметики. Темные волосы убраны в пучок. Платье… или блузка? Декольте было… ну, как в фильмах про старину… в общем, вся верхняя часть груди видна. Медальон… нет, крестик на шее! Не бесовка… Хотя…
– Эй! – хрипло произнес я, пытаясь нащупать на клавиатуре Print Screan. Дебил, это же не комп, а зеркало! Бежать за мобилой, заснять это чудо? Пока найду, видение исчезнет… Она смотрела на меня во все глаза, осматривала с макушки до… видимо, дошла «до», так как прыснула в кулачок. Ага, труселя мои увидела. Я тоже инопланетянин, эй, у нас такая мода! Я улыбнулся во весь рот и прижал ладонь к поверхности зеркала. Она задумалась на мгновение и поднесла свою с той стороны.
– Ты кто? – спросил я. Она смотрела мне в глаза удивленно, будто себе не верила. Посмотрела на наши прижатые с разной стороны «окна» ладони, снова мне в глаза и пожала плечами. И тут же обернулась, засуетилась, закрыла створки фонаря.
Освещенная только светом из моего «окна», прижала палец к губам и скрылась. Зеркало снова помутнело, почернело, а потом постепенно просветлело, но в нем отразилась только моя изумленная персона, Кипелов и часть моей комнаты. Видение исчезло.
Я опустился на пол и задумался. Только теперь мне стало страшно. Любопытно и страшно.
У меня есть старинный приятель, еще со школы. Так вот он уже лет десять, как работает в православном храме, и жена его там же. И он рассказывал, давно еще, как бес являлся женщине в виде ее мужа, которого она считала погибшим на войне. Он типа «прятался» за диваном, вылезал, когда она приходила. Ну и жили они, пока тетка не начала болеть, а ее соседка по коммунальной квартире не стала спрашивать – что за разговоры у нее по ночам. Тетка, сама начавшая подозревать неладное, рассказала ей о «муже». Соседка перепугалась и уговорила позвать священника освятить квартиру. Тот пришел, стал кропить комнату святой водой, запахло серой, а когда он окропил диван, раздался гром и как будто молния ударила и черный вонючий дым пошел. И все, с тех пор прекратились «визиты». Бес это был…
Я встал и решительно направился в бабушко-дедову комнату. Там, под иконами, стояла бутылка со святой водой. Вернулся, окропил зеркало. Ничего. Ни запаха серы, ни искр. И крестик у девушки на шее… Порылся у себя в шкатулке с документами, выудил свой, надел на себя. Подумал, принес большую икону Николая Чудотворца и поставил прямо на стол, чтобы в зеркале отражался. У меня тоже в книжном шкафу стоят три иконы, Спаситель, Богородица и Александр Невский. Но их в зеркале не видно, наверное, а Николу сразу увидит…
Обезопасив себя таким образом от нечистой силы, углубился в интернет, искоса поглядывая в зеркало. Штаны надел!
К утру я знал все про суккубов, про китайских лисиц, про психические отклонения и галлюцинации. Все психические заболевания обнаружил, разумеется, у себя.
Повернул зеркало стеклом к стене. Изучил досконально деревянную основу Старое дерево, неокрашенное. Следов свежего взлома и внедрения хитроумных передающих устройств не обнаружил. Завтра попытаюсь отделить заднюю стенку.
Перешел к изучению вопроса «зеркало – портал в иной мир» и уснул. Снились мне Матроша, Матвей и Панночка. А под утро приснилась старушка из перехода. Она стояла у подъезда кирпичного дома, знаете, такие пятиэтажки из серого кирпича, под табличкой с частью названия улицы – «Ул. Бирюз…» Стояла и хитро улыбалась. Тут я и проснулся.
Покосился в сторону зеркала. Стоит на месте, как поставил – стеклом к стене, на стуле. Я встал и на цыпочках подошел к нему, прислушался, принюхался и решительно заглянул, пригнув голову. Зеркало, как зеркало.
Уныло жуя сосиску, сваренную вместе с пакетиком гречки, задумался о волшебных свойствах дедова сидра. Или к психиатру? Отчаянно хотелось кому-нибудь позвонить, но Светке… отрезанный ломоть, вот кто она мне теперь. А приятелю, рассказавшему историю о бесе, звонить было рано. Да я и так знал, что он скажет: «Выбрось бесовское искушение! А еще лучше – сожги».
И ведь будет прав. Но я-то не выкину. Так что же звонить, тем более что ничего не ясно?
Сидеть в одной комнате с «искушением» было неуютно, но я терпел. Перевернул зеркало стеклом к себе, сел за комп. От «малопочтенной игрушки» пришло задание. Ладно, сделаю позже, а пока…
Я закрыл глаза и вызвал в памяти ее изображение. Посидел так минуту, потом открыл глаза, альбом и начал рисовать ее по памяти. Вышло, на мой взгляд, похоже. Я отсканировал рисунок и попробовал найти следы в интернете. Выяснил, что такое платье женщина могла надеть, начиная с 17 века, и по сию пору. Потайной фонарь указывал на вторую половину 19 века, и то с натяжкой. К тому же она могла прийти так разодетой на карнавал, или это все вообще розыгрыш… Что это было?
