скачать книгу бесплатно
О чём молчит лес
Татьяна Олеговна Филатова
Трилогия Татьяны Филатовой «О чём молчит лес» – это связанные между собой истории о дохристианских временах, когда леса, поля и реки были населены духами, а люди жили в согласии с ними, по законам природы. За неповиновением следует кара. С новым солнцеворотом сменяются не только времена года, но и переходы от жизни к смерти. На фоне бескрайних просторов разворачиваются истории любви, борьбы за свободу и своё место в цикле жизни.
Татьяна Филатова
О чём молчит лес
Моей бабушке Лидии
© Т. Филатова, текст, 2023
© Т. Филатова, дизайн, 2023
© О. Викторова, иллюстрации, 2023
© Формаслов, 2023
Неведомая
Всякая тварь теплу радуется. Самая ничтожная к свету тянется, к жизни. Радуется, что зиму лютую пережила. Ласточки по небу скользят, пчёлы на первые цветы садятся, муравьи веточки да иголочки в свой дом тащат. Корова наша по свежей траве истосковалась. Зима тяжёлой была.
Две сестры у меня остались: Алёнка да меньшенькая, а жизнь-то дальше идёт. Отец в поле ходит, да стар он уже, а мать ещё старше. Теперь хоть кости свои погреют, может, и сила появится. Хлеба новые вырастут, голод закончится, там к осени Алёнку замуж выдадим в соседнюю весь. Шестнадцатое лето ей идёт – пора.
Поселение у нас хорошее, место благодатное: с одной стороны поле, за полем лес, с другой – река, а за рекой опять лес. Раньше, когда прадеды пришли на эту землю, полей вовсе не было, только густые, бескрайние леса. Они срубили да пожгли их, чтобы растить жито. Теперь на месте тех лесов – пахоты, на которых работал мой прадед, дед, отец, теперь и я. Отец говорит, что пора мне в наш дом молодую хозяйку привести, мол, Алёна уйдёт, матери помощница нужна будет. Да и мне пора мужиком становиться, я старший. Да только сердце у меня как каменное.
Небесный огонь близится к повороту на зиму. Последняя неделя перед Купала. В ту ночь празднество большое будет, да и вся неделя эта шумная. Девки совсем ошалели. Из соседних весей в гости хаживают друг по другу, парни перед ними скачут, сумерничают, и сестра моя туда же. Оттого косить парни нехотя ходят, даже те, кто моложе меня, а травы-то подросли. Сегодня я один парень среди мужей буду.
А я люблю косить: идёшь по млечному от утренней дымки лугу, путаясь ногами во влажной траве, ёжишься от прохладного ветерка, а заря алеет на краю неба, прогоняя ночь. Косцы встали в линию, я – один из последних, самый младший. Взмах – и разноцветные головки цветов полосами попадали на сырую землю. Мужики, все как один, твёрдым шагом в тишине двигались друг за другом, только косы свистели. Пока небесная колесница поднималась к центру неба, мы косили без отдыха и промедления. Свет озарял лес и реку под холмом, пробуждал птиц и листву. Запах сока и мёда трав пропитал одежду. Большак сказал, что эта полоса последняя, пора отдыхать. Мужики утёрли пунцовые лица рубахами. От них пахло жаром и солью, а я не чувствовал усталости.
– Ты что, не собираешься? – спросил меня дед Большак, отирая косу пучком травы.
– Ещё немного тут побуду и тоже пойду, – я оглянулся: сладкое марево застыло над лугом, не хотелось уходить.
– Олесь, жарко.
– Я недолго.
– Ну что ж, – он нахмурил брови, – ты парень взрослый, делай, как знаешь, – закинул косу на плечо и с остальными пошёл к дому, а я остался.
Аромат поднимался от земли, ветер гулял в ещё не скошенной, высокой траве, качал зелёную реку с жёлтыми лодочками цветов. Шмели звенели, собирая цветочный нектар, пищали птенчики луговых птиц, а высоко в небе заливисто кричал коршун. Я наклонился к скошенным сиреневым головкам клевера, подобрал один, да вдруг слышу: смех девичий где-то вдалеке. Выпрямился, прислушался. Потом будто девка эта запела. Красиво так и грустно. Огляделся, да не видно никого, а голос ближе стал. И вот совсем рядом раздался, тоненький. Подшутить, что ли, хочет?
– Кто ты? Выходи! – не выдержал я.
Снова.
– Что смеёшься? – а сам думаю: негоже парню цветы собирать.
Обошёл вокруг – никого. Смех луг облетел и исчез. – Да выходи ты!
– А не забоишься? – ответил голос.
– Чтобы я девку испугался? Страшна, как Леший? – усмехнулся я.
В тёмном лесе,
В тёмном лесе
Выйду ль я?
Выйду ль к дому,
Али в тёмном
Лесе сгину я?[1 - Примечание автора: песни народные, некоторые переработаны автором.]
Кто это поёт? Рядом – никого, где прячется?
– Хватит! – крикнул я.
Ух и разозлила она меня.
Али ветер вдруг засвищет
В тёмном лесе,
В тёмном лесе,
Аль хозяин меня сыщет
В тёмном лесе,
В тёмном лесе?
Тут девица спрыгнула с ветви тоненькой берёзы подле меня – свет дневной затмился. Лицо моё жаром обдало. Высокая, локоны золотые вьются по пояс, глаза как листва, а кожа как молоко. В сорочке льняной небелёной, распоясанная и босая.
– Как звать тебя? – выдохнул я да глаза опустил: негоже так ходить девкам.
– Кому надо, тот знает, – усмехнулась красавица.
– Откуда ты?
Не помню я среди тех девок, за которыми парни наши бегают, такую. Те вырядятся – мать родная не узнает, а эта что голая.
– Здесь недалеко живу, – кивнула она в сторону реки.
Вдруг в глазах потемнело, её силуэт дрогнул. Протянул руку, чтобы дотронуться: морок али правда? Да не совладал: не слушались руки и ноги. Девица побежала со смехом прочь.
– Стой! – отчаянно закричал я и споткнулся, пот выступил на лбу, перед глазами поплыли круги. – Как тебя зовут? – прошептал я, чувствуя, что падаю, а земля несётся мне навстречу.
На мгновение свет исчез, тьма перед глазами, боль ударила в левый висок. Очнулся – лежу на спине, а неведомая заслонила собой небеса и свет дня. Только лицо её надо мной. В самые глаза смотрит.
– Кто ты? – прохрипел я.
– Своё имя назови, – без улыбки сказала она.
– Олесь, – выдохнул я ей.
– Глаза закрой.
Я закрыл, они сами закрылись. Холодные ладони коснулись моего лба и плеча.
– Меня Весенией называй. И в полдень косить больше не ходи.
Открыл глаза, а её уже не было. Убежала. Голова не болела, а волосы мокрые, как из речки.
В тот момент я твёрдо решил жениться.
Вернувшись к дому, зашёл за тын и поставил косу, сестрица сидела на крыльце с корзиной грибов, снимала с них липкую шкурку и недобро глянула на меня.
– Чем я тебе сегодня не угодил, Алёна Богдановна?
– Да не знаю, братец. Глядим мы с матерью: все косцы домой возвращаются, одного нашего не видать. Куда это он подевался? Полудница, поди, его по голове шарахнула.
– Ты свои страшилки Живулечке рассказывай, а за меня не волнуйся, я мужчина. Ты скоро замуж выйдешь, с Селемиром так же будешь разговаривать?
– Что-то не вижу я, что замуж скоро выйду, или мой сундук для приданого готов уже? Или я так хороша, что меня без него возьмут?
Мы с сестрой сердито посмотрели друг на друга одинаковыми серыми отцовскими глазами. Это было единственное наше сходство. В остальном я был высок, а она не доставала мне и до плеча, у меня волосы светлые – у неё алые, потому и назвали её Алёна, а когда помладше была, отец её искоркой называл. Видно было сестру среди прочих девок издалека, с её рыжей косой. И сама по себе она как огонь, а я в сравнении с ней что сухарь. Вот и теперь я молча прошёл в дом.
Запахло печным дымом, от которого защипало глаза, в дальнем углу, у жаркой печи, на скамье сидела мать, она подняла на меня глаза. Отсветы прыгали по камням и золотили лицо и выбившуюся из-под повоя прядь.
– Вернулся.
Я подошёл к ней и склонил лицо к её ладоням. От матери всегда пахло хлебной закваской и душистыми травами.
– Отчего задержался?
– Не волнуйся, ничего со мной не случится.
– Ты один у нас, – тихо напомнила мать и посмотрела так долго, словно что-то новое во мне увидела.
– Иди умойся. Отец сейчас придёт.
Я вышел на двор, зачерпнул воды из бадьи, обтёр солёное лицо, а думал о девушке. На что не люблю этих девиц: намажутся ягодами, да только хохочут и ждут, что парни, как мухи, слетятся. А эта хоть бы волосы прибрала, нехорошо девке без венчика. Может, род бедный, или вовсе сирота она? Да селение за рекой хорошее, крепкое, уж не оставили б в беде.
Тут я услышал стук копыт нашего Бурого – отец вернулся.
– Мужики говорят, ты один в поле остался? В самое пекло? – строго спросил отец, только завидев меня через тын.
– Я девушку встретил, – опустив глаза, пробормотал я.
Сестрица моя, сидевшая на крыльце, обернулась. Отец спрыгнул с коня, подошёл, отдал мне поводья, посмотрел, ничего не сказал. Я пошёл поить Бурого в надежде, что Алёна за мной не увяжется, а то не спасёшься. Сестра пошла помогать матери собирать на стол. Мы ели молоко с зелёным луком, свежим хлебом и яйцами. Проголодавшись за работой, я глотал куски мягкого, свежего хлеба. Большак был прав – надо было домой идти: с полудня будто нутро перевернулось, да на место не встало.
До самых сумерек я чинил корзину сестрицы на дворе. Плетение прохудилось, за мелким трудом успеваешь поразмыслить. Приятная прохлада после жаркого дня спустилась на раскалённую землю. Во влажном воздухе носились мошки, листва бросала на траву кружевные тени. Рановато купаться, да жаркие стоят дни. Только я поднялся спину попрямить, сестра тут как тут.
– Куда идёшь? – спросила она, выглянув из дома на крыльцо.
За пояс у неё была заткнута прялка с большим, пушистым куделем. Я направился со двора:
– Корзина твоя готова. Купаться.
Она юрко соскочила с крыльца:
– Купаться? Хочешь, чтобы тебя ичетики утащили?
– Алёна, я на нашем добром месте купаться буду!
Ты одна такая трусиха!
– Вот встретишь их и меня вспомнишь.
– Да за что только Селемир тебя любит? Уж не за страшилки твои.
– Ясно дело, за что – просто так. Неужто любят за что-то? Да и откуда тебе, бобылю, знать? И не страшилки это, мать рассказывала, тебе бы тоже её послушать.
Сестрица фыркнула, очертила себя громовым знамением и пошла в дом. Я вздохнул и подумал, что следующую корзину сестрице будет чинить уже муж. До нашей матери Свиязь-реки идти недалеко, только спуститься вниз от домов под холм. Трава приятно щекотала голые ступни, кругом разносились стрекотания кузнечиков и писк стрижей высоко над головой. Место для купания было чистое и прямо напротив селения, берег здесь пологий, вытоптанный, камыш убран.
Пока я шёл к воде, донёсся девичий смех, от которого вздрогнул. Она? Нет, всего лишь соседские девушки бельё полощут в реке. Брызжут друг на друга – купаться нельзя, а хочется, только вода блестящими брызгами из-под рук их летит. Чтобы не смущать и не поднимать визг, я тихо пошёл дальше по берегу вдоль русла, перескакивая через торчащие корни склонившихся ив, высматривая змей под ногами. Берега поднимались, русло заросло высоким рогозом, в этих зарослях может водиться что угодно. Надо поскорее искать место почище: пока Бог смотрит на нас, купаться не страшно. Впереди показалась наклонившаяся над водой берёза, вокруг неё ракиты и прогалина в камыше, так что воду видно. Я развязал пояс, скинул рубаху и услышал смех. Теперь тот самый. Сердце ухнуло.
Обернулся кругом – никого. Как ошалелый обежал прибрежные заросли – нет её, затихло всё вокруг. Мерещится, морок напал, или опять насмехается? Засмеялась так близко-близко. Поднял глаза: певунья моя сидит на берёзе, ветерок над водой волосы её колышет. Она смотрит на меня сверху и улыбается.
– Ты, – сказала Весения и вновь улыбнулась.
Каким же я дураком ей казался, пока бегал тут кругами. Подобрал одёжку и, не отряхивая от песка, надел. Песок посыпался в порты.
– Купаться пришёл? – спросила она. – Рановато.
– Да, а ты зачем здесь? Одна. Девушки там плещутся, – я махнул в ту сторону, откуда пришёл.
– А на что мне твои девушки? Пусть.
– Ну девушки обычно с подружками ходят. Вдруг чего.
– А моих подружек здесь нет, и ничего со мной не приключится.
– Где ты живёшь? Почему одна ходишь?
– Живу недалеко, а ты в гости хочешь зайти?
– Что если и так?
– Смотри, понравится, навсегда останешься.
– А может быть, это ты у меня навсегда останешься? – слова сами выскочили, я не ожидал, что скажу это, сердце дрогнуло, и в ушах застучало.
В ответ она засмеялась.
– Вы, девки, только и умеете, что смеяться! – крикнул я.
