Это только мой рейс

Татьяна Муратова

Это только мой рейс

Это только мой рейс

 Сейчас всё расскажу. Зовут меня Лиза, и сегодня я… Лучше по порядку.

 Натянув оранжевые митинки, распустив волосы, трепеща парусом цыганской юбки на ветру, я неслась на роликах по оживлённому тротуару и ловила руками вечность. Пусть вязаная  кофта, мой первый крупный опыт, не удалась – скособочилась, зияя неровными дырами, а ролики, доставшиеся от старшей сестры (а той от кого-то через после-третьи руки-ноги), натирали в щиколотке – ерунда! Правая рука ловила воздушную струю, а левая махала прохожим. Толстая джинсоупакованная мамка с коляской увернулась в сторону и запоздало фыркнула в спину. Два мужика с пивными животиками увлечённо обсуждали мужицкие проблемы – я промчалась мимо ауры стеклопакетов и металлопластика. Из хоровода лиц выделилось одно, и на пешеходном переходе, схлопнувшем движение ветра вечности, воплотилось в девушку двадцати лет с хвостиком. Она, восторженно всхрапнув, хлебнула взглядом мой образ:

– Ты такая красивая! – даже пальчиком провела по руке, присваивая кусочек вечности.

Я покраснела, кивнула благодарно: «Спасибо», рассмеялась в небо: «Лиза красивая, Бог!»

На самом деле,  не идеально красивая. Но это не важно, сущая ерунда. Важно, что не задрот и не изгой, я – личность, жаждущая гармонии! Жить без неё не могу.

Сбросив в прихожей ролики, рассмотрела покраснение на нежной коже. Тут моя смекалка бессильна – ролики жали, стирали ноги, но новые не купят. Если только на ДР, но на ДР у меня та-акие планы! Придётся ловить драйв и ветер старыми роликами, пока ноги влезают. Я настойчиво взращивала в себе талант манипулятора, но, увы, пока он действовал лишь на бабушку, учителей и одноклассников, родители не поддавались, а на крёстном  испытывать побаивалась.

Завернув в ванную, остановилась перед зеркалом и посмотрела в глаза – родные, загадочно счастливые. На щеках – румянец, растрёпанные волосы воют о причёске. Мама в моей голове вздохнула и покачала головой. Папа… ну его, не буду я косу заплетать – весь шестой класс и даже половину седьмого с косой ходила, хватит.  Подняла руки, проверяя подмышки. Довольно хмыкнула.

– Я взрослая, самостоятельная и независимая женщина, – произнесла личную мантру, свысока смерив отражение тренированным взглядом.

Получилось! Ажно щекотка пробежала по носу, пальцам и вихранулась вокруг сердца. Ух! Наверно, это счастье или его обещание – не разобралась пока. Ну, не крашиха ли я?

– Лиза! – раздражённо взвыла Вероника из коридора. – Чего ролики разбросала? Я чуть не упала. Убери.

– Сейчас уберу, – со старшей сестрой лучше не спорить.

Я и не спорила. Только иногда огрызалась, когда втихаря таскала сестрину одежду и получала за такую самостоятельность  нагоняй. Вероника собралась уходить. «Хм, хорошая, однако, кофточка», – я примолкла, с азартом следя за сборами: «И духи новые тоже ничё… Где она их хранит? Как пить дать, на верхней полке за книгами. Придётся стремянку волочь».

Вероника весь одиннадцатый класс работала во «Вкусно и точка», поэтому могла позволить себе обновки. У моей тушки так не получалось. Бедственное финансовое положение расстраивало донельзя мою нежную душевную организацию. Родители не спешили благосклонно оплачивать сущие мелочи одной из любимых дочек. А ведь мне жуть как нужны – сейчас перечислю. Во-первых, любимый новый гель для душа (осталось чуть меньше полбутылки – если ежедневно мыться, на неделю не хватит). Во-вторых, гель для укладки волос (ещё гель для расчёсывания, но не настолько срочно). В- третьих, книга Стивена Кинга «Кэрри» (во-первых, две я прочитала, во-вторых, собственную библиотеку необходимо пополнить тридцать восьмым экземпляром). В-четвёртых, два, а лучше три мотка пряжи (на свитер). В-пятых, новый набор индийских благовоний (видела с запахами майорана, розмарина и лотоса). В-шестых, мелочи всякие: зелёный лак для ногтей (на этой неделе по скидке), пицца с друзьями и бусины для ловцов снов. Если что-то забыла, включу в следующий список. Мелочи же? База. Ещё бы швейную машинку…Эх, одна надежда на ДР – и родители, и бабушка, и крёстный добреют, уже года два вместо глупостей красные бумажки дарят. Даже бабушка, которая всё моё детство ворчала, что любой подарок дорог и должен радовать, поэтому дарила пять лет подряд трусы и колготки. Но на целый год красных бумажек не хватает. Зачем я в прошлый раз купила двенадцать томов «Котов-воителей»? Впрочем, это – память, ностальгия по детству. Продавать не буду.

– Что есть покушать, бро? – спросила у Вероники, пока та не убежала по важным ЕГЭ-шным делам.

– Ничего, – невозмутимо ответила сестра. – Кушать будешь в деревне, мама накормит, – и уже уходя. – Вари сама, не маленькая.

Ага, как же. Что мне за это будет?

– Блин, Ника…, – я, действительно, кушать хочу.

– Блин на сковородке. Будет, если постараешься.

– Блин, блин, блин, ты меня буллишь.

 Сегодня я уеду на каникулы в посёлок, к маме, папе, бабушке и младшему братику. Летняя практика в художке закончилась, до сентября можно лопать ягоды с куста, грызть морковку с землёй, истреблять гороховые заросли, нырять в озеро с лебедями, слушать музыку, смотреть кино, подбивать папу на путешествие, на шашлык с костром, бабушку на пирожки и омлет с тепличными помидорами, маму на баню с квасом, знакомых детей на велогонки. Нюхать летний знойный воздух, солнечную макушку брата, потные от жары ладошки, мокрый  иван-чай (кого собирать заставляли? меня заставляли! кто пил чай? папа пил! где справедливость?), грибной осинник (кого гнали:” Иди, глянь под осинами, может, чего выросло”? правильно, меня гнали! а кто ел? все ели, спасибо маме говорили, где справедливость?), щавелевый суп (пах грядками и комарами) и квасную окрошку (пахла огурцами и ветром на терраске). По-моему, неплохо. Не мечта, но терпимо. Правда, пока непонятно, есть ли в деревне источник вечности? Не хотелось бы терять столь ценное приобретение, мой секрет ото всех-всех, даже от Вероники.

 Вероника оставалась в городе, она на работе питалась. Я тоже хотела есть, между прочим, но готовить лень. И посуды грязной полная раковина. Две недели мы с сестрой одни жили, чистых кастрюль не осталось. Как-то грустно. Муха ползла по столу, крошки изучала. На плите  каша размазана. На новой скатерти некрасиво зияла дыра  – отвернувшись, вроде забывала – ан нет, никуда не делась, упрямая; стыдила: “Кто горячим чайником прожёг, а маме не сознался?”. «Приеду в деревню и сознаюсь. Когда мама  спать захочет – самое верное время, у неё тогда сил сердиться не останется», – глуша муки совести,  поставила на дыру разделочную доску, а сверху горшок с цветком. А что, красиво. Цветок, правда, подвял, но его Вероника обещала поливать, я тут ни при чём. Вот совсем ни при чём.

Однако, аппетит разыгрался, придётся кашеварить. Дело в том, что я не люблю магазинные пельмени, и гречку не люблю, и макароны. Я люблю суп, в нём добрая энергетика и оттенок подчинённого хаоса. Во как завернула! Я вообще умная, а про хаос, энергетику и вечность думаю много. Может, книжку напишу или картину нарисую. Но суп варить совершенно в лом, надо отдохнуть, да собираться в дорогу. О, счастье, в одном из шкафчиков Вероника спрятала полуфабрикат томатного супчика с сухариками – то, что надо. Никак сестрёнка не поймёт: бесполезно от меня  секретики заначивать, у меня нюх.

Заморив червячка (посуду практически не запачкала – вот  молодец!), решила отдохнуть, насладиться одиночеством. Напевая во всё горло: «Алкоголь мой друг, Алкоголь мой враг»*(1) (благо некому у виска покрутить), улеглась на кровать. Всё-таки комфорт – наше всё. У меня шикарный уголок. Мы с Вероникой делили комнату пополам, это не интересно; я пыталась уговорить сестру провести границу владений, но она лишь фыркнула. Вот если бы она была младшей сестрой, другое дело, я тогда б спрашивать не стала.

Зажгла палочку благовоний. Довольно огляделась, но насладиться обстановкой не дал телефон, вкрадчивым сладким голосом запев: «Ты мой миленький, мой сладенький ты котик, положу сосисочку тебе я в ротик»*(2). Уже два года эта мелодия  на дозвоне и всё в фаворитах, хотя в планах сменить на «My little Pony»*(3). Звонила мама.

– Да, собралась, ещё вчера. Две сумки и рюкзак. Да, тяжело.

На заднем фоне хныкал братик, но мама вышла из комнаты и мы смогли спокойно поговорить.

– Бери самое необходимое. Небось, Стивена Кинга везёшь?

Я улыбнусь – мама словно в сумку заглянула – как у неё получается?

– Я без книжки не могу, взяла, конечно.

– Здесь есть библиотека. Обошлась бы два месяца.

Я вдруг поняла, что соскучилась.

– Два месяца и четыре дня.

– Хорошо, – мама, как всегда, смирилась, – Вероника тебя проводит на вокзал.

– Она согласна? – не иначе, мама использовала аргумент кирпича – своё веское родительское слово вкупе с холодом в тональности.

– Сказала: подумаю – значит, проводит. Попроси сумку донести.

Я поморщилась – просить сестру то ещё унижение, фыркнет: «Я тебе не ишак» или «В метро забуду… нечаянно». Уловив с моей стороны паузу, мама надавила:

– Повредничает, но поможет.

– Мам, а как я автобус узнаю?

– Объявят, на какой платформе посадка. И на лобовом стекле у автобуса указан рейс. Не промахнёшься. Позвони, когда сядешь. Теперь о грустном.

– Чего? – Раз мама использует констатацию «грустный», то всё гораздо хуже.

– Говорю сейчас, потому что когда приедешь, папа сразу воспитывать начнёт. В общем, я не подумала… Те фотки, что ты переслала со своего канала, я отправила папе, хотела похвастаться. Он же меня постоянно бездомными кошками «Отдам в хорошие руки» заваливает, на жалость давит, я в ответ решила пейзажи скинуть – пусть любуется. Он же перешёл на твой канал и ужаснулся. Такую отповедь мне забабахал!

– Мам, удали, срочно удали! – я струсила, потому что папа наказывал не словом, а делом.

– Он  посмотрел уже.

– Всё равно удали. Ну, как ты могла? Что он сказал?

– Лиз, я не в курсе, что у тебя там. Ты просила не смотреть, я и не смотрела. А папа сказал, что жуть. Это правда?

– Как сказать… Он не правильно понял… Нельзя ему такое читать!

– Удалю, но мне велено с тобой побеседовать. И жди от папы нагоняй.

– Он же теперь мне чемодан не купит, – мозги испуганно вопили: «Папа абьюзер, насилие в семье!»

Согласна, не абьюзер, но токсик точно.

– Прости, но следи уж за своей речью. Ты ругалась? На кого?

– Не поймёшь. Трудно объяснить.

– Я вынуждена  контролировать. Я ведь тебе доверяла.

– Ну и пожалуйста, новый канал заведу, – обижаюсь.

– Приедешь, поговорим. Еду берёшь?

– Йогурт, бутерброд, пиццу, – ещё чипсы, напоминающие кошачий корм, но маме быть в курсе не обязательно.

– Тоже вес. Может, потерпишь? Ночью спать надо.

– У меня в дороге аппетит зверский, знаешь ведь.

Попрощались. Уж лучше бы папа узнал про клуб «Романтики», там я прокачивала дружеские отношения и Версаль покоряла, а вот на канале мы обсуждали алкоголь. С положительного ракурса.Ух, не видать мне чемодана!

Я осмотрелась вокруг. Ёщё оставалось время для отдыха. Несмотря на неприятное известие, настроение предвкушения дороги приятно томило сердце. Наконец поеду одна! Как взрослая. Два месяца назад получен паспорт. О, это отдельная история, сколько раз я перефотографировалась с разными серёжками (все серёжки делаю сама!), причёсками, сколько мучилась над эстетикой росписи и сколько перерыла предложений обложек на Озоне, Вайлдберризе и Авито. Вот он, дубликат бесценного груза, моя путёвка на подработку, самостоятельное путешествие и банковскую карту! Мне четырнадцать лет и я самостоятельная независимая женщина. Самодостаточная. Уверенная. Смелая.

По комнате приятно тянуло восточными благовониями – сандалом, чайным деревом и бергамотом. Полки вдоль стены с соседями по площадке, через которую по ночам слышится кринжовая музыка и телефонная болтовня, заставлены любимыми книгами и коллекцией бутылок. К бутылкам я охладела, но в них вложено столько сил, азарта собирательства и отжатых от обедов денег, что  моё ЧСВ (чувство собственной важности) не готово расстаться со стеклянно-алюминиевым обзором. Вязаные по молодости игрушки и привидение из марли живут на верхней полке. На нижней – необходимые милые вещицы. Их много: шкатулки с украшениями, косметика, акварель и фломастеры, десять штук солнцезащитных очков, иконка с молитвословом в уголке и много ещё чего,  не помню конкретно. На большой стене вовсе красота, лежи, да любуйся: плакаты, рисунки, ловцы снов, виниловые пластинки, вязаные шапочки. Под кроватью крупное богатство: мяч, прибор для выжигания, журналы, пряжа, даже маленький старый чемодан. Две Ани – подружки-одноклассницы назвали мой уголок райским. Ха, пусть завидуют молча!

Я сейчас даже без наушников. На два месяца расстаюсь с любимым уютным уголком. В посёлке всё не так: бревенчатые стены, шкаф душный, письменного стола вовсе нет, книг мало, пол холодный. Зато камин есть – о, ради камина и дождь потерпеть можно. Я закрыла глаза и завопила душевненько: «Мои поцелуи как нож тебя режут!»*(4)Хорошо, никто не морщится, не скрипит о провонявшей комнате и об отсутствии слуха, никто в стенку не стучит. Слышат ли соседи? В отличие от мамы я не дорожу тишиной. Эх, жаль, соседка зимой помогала найти утерянные – да-да, мной – ключи (как они оказались в соседнем подъезде, до сих пор не понятно). То есть, конечно, не жаль, а хорошо, но теперь вроде как следует быть благодарной. Ладно, запела тише.

Ника вернулась почти в девять вечера; я разволновалась – выходить через полчаса. Ладно, через пятьдесят минут, но момент-то ответственный – можно сказать, я, как почтальон Печкин, только жить начала. Моя нежная душевная организация страдала, и  каким-то образом половина сестричкиных сосулек ушла на поддержание крепкого эмоционального фона. Надеюсь, бро обнаружит похудение заначки после моего отъезда – телефонный игнор к тому времени станет не актуален, а в чате ругаться старшим статус не велит.

На пару перекусили хлопьями с молоком – не любила, но присоединилась, сама не знаю, почему. Стали наряжаться: я в комнате, Ника в санузле – ещё и закрылась, будто я подглядывала когда.

Образ выхода в люди заранее никогда не обдумывала. Начинала с детали. В дорогу надела кирпичного цвета шаровары (да ладно, цвета железноокисной акварели) с чёрными слониками. Обязательно – кислотные жёлтые носки с красными клубничками, поддерживать моральный дух. Перебрав футболки, нашла оверсайз с невнятным рисунком (похож на пирата из мультфильма или игры – можно в чате спросить, кто-нибудь просветит, откуда). В ночь нужна куртка – мамину взяла: во-первых, она её забыла, во-вторых, если я заимствовала  вещи, не ругалась, как Вероника, лишь  выводы на подкорке взглядом записывала. Почти буллила, на грани. В-третьих, папина и мамина одежды очень уютные, я помнила всю одежду, даже папину джинсовую куртку, в которой он меня в садик на руках носил.

 Гм, дальше ступор. Вязаная повязка с лягушачьими глазами или братишкина кепка? Очки сердечками или звёздочками? И случайно носки любимые прошлогодние отрыла, с котами. Кроксы  ещё Вероникины стыбрить бы, да в сумке места не осталось.

– Пошли, – сестра с одним наушником в ухе пилила меня своим авторитетом у входной двери.

Я скорчила рожу: не кайфово собираться в спешке, но так  получилось. Вот когда вырасту… Я уже выросла, забыла. А-а-а, на правую ногу – клубничка, на левую – кот, мамина куртка, братова кепка – злыдня ты, Вероника, только и дала секунду в зеркало глянуть!

Хорошо хоть с сумкой помогла: с самой тяжёлой, где книги и камни с озера, а с вязаньем и едой я несла. Вероника молчала. Гиперфиксация строгости. Наушниками отгородиться всякий может, я ж зарядку на автобус берегла, шла и пела вполголоса: «У меня секретов много, а слушатель один»*(5). Жуть как хотелось петь и общаться, но с сумками неудобно.