скачать книгу бесплатно
В краю поющих барханов
Татьяна Бадакова
Передать любовь к поэзии, принять её из рук Пушкина и Цветаевой… Как Данко – своё сердце, нести в ладонях эту любовь и озарить ею путь другим людям – вот для чего была написана эта необычная книга, в которой переплелись молчание, любование и негромкий разговор.
Татьяна Бадакова
В краю поющих барханов
© Татьяна Бадакова, текст, 2024
© Издательство «Четыре», 2024
Свидания
Мой Пушкин
Пушкин – наше всё.
Аполлон Григорьев
Пушкин… Он такой необъятный, всенародный, всеми любимый… Он – навсегда!
Это поэзия, в которой «есть воплощение простоты, благородства, свободы, здоровья, ума, такта, меры, вкуса», – такое воспитывающее значение творчество Пушкина имело для русского писателя Ивана Бунина.
Как и все дети, маленькой девочкой я любила сказки. Едва научившись читать, погружалась в удивительные приключения князя Гвидона, меня увлекал за собой Золотой петушок, завораживали и Кот учёный, и ступа с Бабою-ягой. Я не задумывалась об авторе и не знала тогда, что он – наш великий поэт. Эти книги были моими друзьями.
Пушкин приходит в жизнь человека с раннего детства, вернее, не приходит, он находится в нашей жизни, как родной и близкий человек, например, бабушка. Ведь ребёнок ещё не осознаёт, кто такая бабушка, откуда. Просто знает, что она всегда рядом.
Взрослея, человек на каждом этапе жизни встречается с Пушкиным, и это действительно так.
Ведь только настоящий друг может глубоко понять душевные переживания влюблённой девушки.
…Я к Вам пишу – чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
А какой женщине и поныне не хочется слышать сердечные признания?
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты…
Сокровенные для меня обращения «любезная калмычка» и «друг степей калмык» – это национальная гордость нашего народа и взаимная любовь к Александру Сергеевичу. Народ в целом, каждая семья и отдельный человек в Калмыкии горячо любят Пушкина. В нашей республике трудно найти поэта, который не откликнулся бы собственными стихами на пушкинские «калмыцкие нежности».
Думая о Пушкине, непременно хочется признаться ему в любви и поблагодарить.
Зазвучат наши степи ковыльные, вторя
красоте твоих рифм, достигших небес.
Табуны лошадей в гривах вольную волю
принесут, столь желанную, Гений, тебе.
От любезной калмычки – улыбку нежную,
взор сегодня её уже вовсе не дик.
Благо дарят потомки, душой безбрежною,
на века воспетые – «друг степей калмык»[1 - Татьяна Бадакова. Шестое июня.].
Говорят, что у каждого человека и у каждого поколения свой Пушкин.
Вот как писал русский писатель Иван Бунин о гении Александра Сергеевича, который был для него кумиром, ориентиром в творчестве и символом России:
«“Каково было вообще его воздействие на вас?” Да как же это учесть, как рассказать? Когда он вошёл в меня, когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил её небо, воздух, солнце, родных, близких? Ведь он со мной – и так особенно – с самого начала моей жизни. Имя его я слышал с младенчества, узнал его не от учителя, не в школе: в той среде, из которой я вышел, тогда говорили о нём, повторяли его стихи постоянно. Говорили и у нас, – отец, мать, братья. И вот одно из самых ранних моих воспоминаний: медлительное, по-старинному несколько манерное, томное и ласковое чтение матушки: “У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…”, “Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной…”. В необыкновенном обожании Пушкина прошла вся её молодость, – её и её сверстниц. Они тайком переписывали в свои заветные тетрадки “Руслана и Людмилу”, и она читала мне наизусть целые страницы оттуда, а её самоё звали Людмилой (Людмилой Александровной), и я смешивал её, молодую, – то есть воображаемую молодую, – с Людмилой из Пушкина. Ничего для моих детских, отроческих мечтаний не могло быть прекрасней, поэтичней её молодости и того мира, где росла она, где в усадьбах было столько чудесных альбомов с пушкинскими стихами, и как же было не обожать и мне Пушкина и обожать не просто, как поэта, а как бы ещё и своего, нашего?»
И дальше: «А потом – первые блаженные дни юношества, первые любовные и поэтические мечты, первые сознательные восторги от чтения тех очаровательных томиков, которые я брал ведь не из “публичной библиотеки”, а из дедовских шкапов и среди которых надо всем царили – “Сочинения А.?Пушкина”. И вся моя молодость прошла с ним».
А мне не даёт покоя вопрос: «Где же он, мой Пушкин? Где его душевные откровения, такие близкие и родные, мои?»
И – о, чудо! – среди бесчисленных завораживающих строк я нашла:
Мороз и солнце – день чудесный!
Ещё ты дремлешь, друг прелестный?
Пора, красавица, проснись,
Открой сомкнуты негой взоры,
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Только сейчас становится понятно, почему часто приходят мне на ум эти строки. Они – мои.
Я люблю просыпаться в радостном настроении, приветствуя солнце. Оно даёт надежду, что новый день будет чудесным.
«Пора, красавица, проснись…» – так всегда говорила мне мама по утрам, входя в мою спальню и открывая шторы. Тогда солнце, словно спортсмен на старте, томившееся в ожидании своего часа, врывалось в маленькую комнату ярким светом, и «…вся комната янтарным блеском озарена…».
А я, потягиваясь, открывала «сомкнуты негой взоры» и видела улыбающуюся маму у окна в солнечном сиянии.
На всём белом свете ни один шедевр мира не может сравниться с волшебной картиной моего утра! До сих пор от воспоминаний по телу разливается тот добрый свет от мамы и солнца.
«Пора, красавица, проснись…» – наперебой, разливаясь весёлой трелью, пели в раскрытое окно студенческого общежития воробьи и синички. В ответ им – моя улыбка и радость начала дня.
«Пора, красавица, проснись…» – по утрам говорит мне мой друг-супруг вот уже сорок пять (сапфировых) лет. И пусть иногда с укором, чаще с юмором, но всё равно с теплом.
Я понимаю, что мой день не может быть испорчен ничем, если он начинается с таких прекрасных пушкинских слов. И находятся у меня силы и стремления «навстречу… Авроры» явиться всегда «звездою». Воистину гений-пророк!
«Пора, красавица, проснись…» – сегодня говорю я своей любимой внучке и знаю, что её день будет непременно солнечным.
Магия
Памяти Анны Ахматовой
Как только я вышла из подъезда, меня охватила непонятная истома, словно предчувствие чего-то удивительного.
Тихий осенний вечер.
Не совсем стемнело, но ещё чуть-чуть – и ночная мгла завладеет всем вокруг. Пока властвует красавица осень, но вот-вот и лёгкий морозец зазвенит в воздухе.
Это волнующее переходное состояние природы, пространства и времени передалось и мне.
Ненавязчиво накрапывал тёплый, в мелкий горошек дождь, а вокруг – полнейшая тишина, столь непривычная для большого города.
Прогуляться я всё-таки решила, потому что люблю такую погоду – настоящую подругу раздумий и воспоминаний. Поразмышлять всегда есть о чём: от простой обыденности может унести далеко и высоко.
Старые клёны резными, особенно притягательными осенью, яркими листьями «пели» свою лебединую песню, но и радовали глаз.
Под зонтом, слегка наклонив голову, иду тишайшим шагом всё равно куда. По маршруту, начертанному самой аллеей, а возможно, и кем-то ещё.
Так и есть – предчувствие не обмануло…
Детским почерком белым школьным мелом на чёрном от дождя асфальте:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
Разве это не удивительно?
Дождь. Глубокая осень вовсе не весна. И любовная лирика Ахматовой…
Чудный ребёнок, аккуратно выводивший мелом эти изумительные строки!
О чём он думал? О ком? Конечно, он влюблён! А какова его душа, богатая и нежная!
Я стояла не шелохнувшись, боялась спугнуть снизошедшее из глубины веков откровение великого поэта.
Ах, Анна, как же это прекрасно! Отозвались твои чувства в сердце совсем юном, современном, века электроники и скоростей.
И неважно, как сложится его жизнь. Я уверена, он будет благословен, ведь им прочувствована высокая поэзия!
А скольких людей этот человечек сегодня сделал счастливыми!
Серебряные струи дождя тонко и нежно превратились в волшебные нити, которые связали меня в этот миг с веком Серебряным.
Такова магия сегодняшнего вечера.
Магия поэзии…
Свидания с поэтом
Мой настоящий читатель – в России…
Марина Цветаева
ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ ПРОШЛОГО СТОЛЕТИЯ
Самую первую встречу помню, берегу, обращаюсь к ней вновь и вновь.
Это – книга.
Чудным образом купленная, с трепетом читаная-перечитаная и аккуратно хранимая. Небольшой по размеру, но довольно объёмный томик в стильной чёрной обложке с уже выцветшими от времени страницами – Ирма Кудрова «Вёрсты, дали… Марина Цветаева: 1922–1939».
В студенческие годы необъяснимым образом я, даже не зная стихов Марины Ивановны, прониклась её судьбой. Тогда, в семидесятые, редко можно было встретить в печати публикации о Марине Цветаевой или её стихотворения. Интуитивно душа откликалась на её стих.
Как пишет Ирма Кудрова: «Задолго до осознания того, что именно привнесла Марина Цветаева в нашу духовную жизнь, мы подпали под её обаяние, а говоря её словами – под её чару. Может быть, просто ощутили масштаб и яркую необычность личности, вдруг вступившей с нами в общение…»
Мне же и внешне хотелось быть похожей на Марину: короткая стрижка, прямая чёлка, необычные браслеты и серебряные перстни… Я полюбила уединение, чтение, Пушкина, пыталась писать.
Прошло немало лет.
А ставшая любимой книга Ирмы Кудровой продолжает вести меня навстречу Марине.
2017 год, 29 мая. Москва.
О погоде в столице в тот день вещали и предупреждали все телевизионные каналы: ливень, гроза, ураганный ветер. Они не ошиблись, всё так и случилось.
И в этот же день у меня экскурсия в Доме-музее Марины Цветаевой.
Как замечено не единожды – перед очень долгожданными волнительными событиями природа, как будто бы испытывая, совершенно неожиданно преподносит свои сюрпризы.
А я шла и разговаривала с Мариной: «Я понимаю, ты не любишь глазеющую, скучающую публику, тебе комфортнее твоё одиночество. Но, пожалуйста, впусти меня в свой мир, хотя бы ненадолго…»
По маршруту, начертанному, возможно, свыше, но предложенному всезнающим Googlом, пробиваясь сквозь проливной дождь, не замечая ветра, огромных луж под ногами, грома, молний и того, что промокла до ниточки, я всё-таки нашла дом № 6 в Борисоглебском переулке.
То утро было сродни характеру Цветаевой – своенравному, дерзкому, непубличному.
Мистика начала дня не покидала меня и в доме Марины. Я постоянно ощущала её безмолвное присутствие. Всё-таки хранят добрые духи этого дома долгую память о поэте.
Удивительная архитектура квартиры Цветаевой, которая ей очень нравилась, также говорит о необычности и неповторимости натуры Марины. Крутая винтовая лестница, сводчатые потолки, гостиная с камином и вышитой скатертью на круглом столе, большая светлая детская с милой резной кроваткой, куклами-принцессами и лошадкой-каталкой.
Кабинет Марины Ивановны. На стене – портрет её кумира в детстве Наполеона, на полу – шкура волка, огромный глобус. Лампа с зелёным абажуром и добротный дубовый стол создают рабочее настроение.
Свет падает в окно с очень широким подоконником, на котором Марина любила просто сидеть, наверное, раздумывая о чём-то неземном, разглядывая звёзды.
Вот опять окно,
где опять не спят.
Может – пьют вино,
может – так сидят.
Или просто – рук
не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
есть окно такое.
Поразили меня стеклянные потолки – придумка самой Цветаевой. Ей в любое время хотелось видеть небо.
