скачать книгу бесплатно
Тэссэном алый рот.
Сманила меня дева,
В безлюдный угол тёмный
И страстно целовала,
Моё гладкое лицо.
И я, почуяв силы,
Рукою потянулся,
К подолу ниже оби,
Где тайные места.
Гляжу, а там косодэ,
Топорщится занятно.
И я, подумав сдуру,
Что меч там вдруг запрятан,
Схватил рукой железной
И сразу обомлел.
То был не меч
ȅ
– Господин Наоэ! – окликнула мужа Оман. – Вы ведь не со своими соратниками на пирушке, здесь ведь дети! Прекратите свои пошлые песенки!
– А что там было вместо меча? – задал тут же вопрос один из мальчишек.
– Может она прятала там куклу? – предположила одна из девочек, лет шести.
Кагэцуна прокручивал в мозгу варианты ответов, когда мальчик постарше закричал:
– Я знаю, что там было Кагэцуна-сама! Это был мужской…
– Помолчи негодник! – вовремя остановила его Оман и укоризненно посмотрела на улыбающегося во весь рот, мужа. – Вот видите! Не надо развращать детей в таком возрасте, вы должны быть примером для них, вы ведь хозяин Ёиты!
– Да понял, я понял! – отмахнулся Наоэ и вновь взялся за работу. – Про столицу петь не буду!
– Давайте про походы, Кагэцуна-сама! – попросил какой-то паренёк из крестьянских.
– Про поход, говоришь? – Наоэ призадумался, поскрёб пальцем висок. – Что-то, кажется есть.
– Ехала бугейша с боя
Повсюду горы да долины,
Устала и свернула к зелёному лужку.
Глядит, а рядом речка,
Серебрится тонкой лентой,
Решила искупаться
И смыть следы дорог.
Сняла ёрой цветастый,
Сложила меч и лук
И скинув все одежды,
Вошла изящно в воду,
Остановившись по колено
В струившейся воде.
А в это время, рядом
У берега за камнем,
Рыбак, вдруг притаился,
Таращился на деву,
Дрожа всем естеством.
И тут рыбак коварный,
Задумал непотребство,
Увидев, как бугейша
Нагнулась над водой.
И вот, пока та дева,
Длинные косы омывала
Рыбак напрыгнул сзади
И… Ата-ата-ата-та!..
Наоэ, увлёкшись песней, не заметил, как Оман подошла к нему со спины и схватила за ухо. Дети от души захохотали. Взрослые тоже надрывали животы, толи от того, как закончилась песня, толи от того, как их господин пытается освободится от коварного захвата жены.
– Я же вам говорила, прекратить эти распутные песенки, а вы снова за своё! – причитала Оман. – Что же вы за человек такой? Нельзя спеть о прекрасной любви или захватывающих приключениях?! Обязательно нужно впихивать в каждый текст, свои гениталии?!
– Но так ведь веселее! Ай! – кричал Кагэцуна. – Оман, отпусти! Больно! Ай!
– Вы ведь провинциальный самурай, а не столичный чинуша, так, что терпите! – она ещё больше скрутила ему ухо и пыталась добраться до второго. Наоэ даже упал на колени, сложил ладони и взмолился.
– Дорогая госпожа Наоэ! Пощадите! Я так больше не буду! Я сделаю всё, что скажете, только отпустите! Ай-яй!
– То-то же. – Оман резко убрала руку от уха мужа. – Ещё раз услышу твои «весёлые песенки» в присутствии детей, отхожу лопатой по одному «тайному» месту! Чего сидишь? Продолжай работать!
– Хорошо госпожа, слушаюсь. – Кагэцуна встал с колен, попятился спиной, отойдя чуть подальше от жены и громко, чтобы все услышали, произнёс. – Теперь я буду петь о прекрасной любви двух молодых вакасю[12 - Вакасю – мальчик, не достигший совершеннолетия. Существовало понятие вакасюдо или «путь мальчика», зачастую подразумевающее гомосексуальные отношения.] и о захватывающем приключении одного монаха, который воздерживался от любви двадцать лет и наконец, снял с себя этот обет.
– Вот же… – Оман выхватила у одного из мужчин лопату и бросилась на мужа. Тот, с испуганными глазами, кинулся на утёк. Толпа плакала от смеха, пока их господин убегал от жены по глубоким сугробам, а та безуспешно пыталась добраться до него, махая перед собой лопатой, сыпля упрёки в его адрес.
Так прошли дни уходящего года и вскоре настали долгожданные праздники. Наоэ собрал всех жителей замка в своём доме и гуляния прошли не менее насыщенно, чем коллективная уборка снега. После всех возлияний, трапез и воздаяний предкам и богам, Кагэцуна наконец-то остался с женой наедине.
Они сидели в обнимку, в тускло освещённой комнате. Рядом с очагом-ирори, дымились ароматные чарки с чаем. Оман положила свою голову на плечо мужу и о чём-то задумалась. Наоэ был счастлив и спокоен. Никакой суеты, ежедневно творившейся в Касугаяме, ни каких лишних лиц, – всяческих жалобщиков, ростовщиков, монахов и чиновников. Ни надо никуда бежать, решать какие-то дела, вопросы и выполнять приказы. Дома Кагэцуна полностью расслабился и будто совсем забыл, кто он есть на самом деле.
– Когда ты уедешь? – вдруг, тихо спросила Оман.
– Через неделю. – беззаботно ответил Наоэ.
– Почему так скоро? Разве князь не сможет без тебя немного подольше?
– Сможет. – Кагэцуна поднял чарку и сделал небольшой глоток. – Но, я без него не смогу. К тому же, как только сойдёт снег, в Этиго начнётся перепись жителей и новое межевание земель. Необходимо подготовиться и составить план.
– Как это скучно.
– Вот именно. – Наоэ нежно взял жену пальцами за подбородок и поднял её лицо к себе, посмотрев ей в глаза. – Я приехал домой не для того, чтобы обсуждать свои обязанности. Пока я здесь, об этом нужно забыть. Поскольку я не знаю, когда вернусь снова, эти дни нужно провести с пользой. То есть, отдохнуть душой и телом.
– Но почему ты не можешь взять меня с собой?
– Оман, ты же знаешь, что пока мужа нет дома, его обязанности ложатся на плечи его жены. И вообще, перестань уже говорить о грустном. – Наоэ подмигнул ей. – Кагэтора-сама озабочен тем, что у меня всё ещё нет наследника. Он, чуть ли не каждый день, задаёт мне этот вопрос.
– На что вы намекаете, господин Наоэ? – её тон стал иронично-официальным. – Неужели вы решили порадовать свою жену и позаботится о своём наследии? Или, без подсказки господина, вы бы до этого не додумались?
– Вот, что ты опять за своё? – досадливо произнёс он. – Неужели нельзя сказать так: – «О, мой муж! Ты вернулся домой, я тебя так ждала! Пойдём, постель уже согрета!». Нет же, тебе нужно упрекнуть, поддеть и ещё поиздеваться!
– Знаешь, а давай поменяемся местами. – Оман приподнялась и чуть оттолкнула Кагэцуну от себя. – Ты посидишь здесь в Ёите, а я, вместо тебя буду вести дела в Касугаяме?
– Это невозможно. – возразил Наоэ. – Ты же женщина. В дела политики нужно вникать светлым умом.
– Так, значит, ты меня ещё и глупой считаешь?! – взъелась она. – Интересно в чём?
– Я этого не говорил. – Кагэцуна понемногу начал понимать, что завёл разговор не с того места. Хотя, с кого места он бы не зашёл, она всё равно повернёт всё по-своему. – Прекрати уже придираться. – он попытался придвинуть её к себе, но получил отворот-поворот. – Мы ведь о постели, вроде бы, начали говорить?
– Вот ещё! – Оман скрестила руки на груди и строго посмотрела на мужа. – Ждала год и ещё подожду! Отвечай! Где я проявила свою глупость на столько, что ты считаешь меня таковой?! И не отворачивайся, смотри на меня!
– Не женился до сорока лет, мог бы ещё сорок так прожить. – буркнул себе под нос Кагэцуна.
– Ах, ты ещё и сожалеешь?!
Наоэ подумал, что чай, слишком не эффективный для сегодняшнего вечера, не помешало бы сакэ.
– И не вздумай приказать подать сакэ…
* * *
Замок Ясуда, Этиго.
Масакагэ предполагал, что Нагахидэ устроит нечто подобное, но он никак не думал, что их будет только двое. Для трапезы и чайной церемонии в чайном домике, было слишком холодно и они расположились в усадьбе. Зимы, в последние три года, выдавались очень лютыми, – морозными, снежными и ветреными, причём начиналась такая погода с середины осени. Поэтому, хозяин замка Ясуда Нагахидэ, пригласил Масакагэ на праздники к себе. Однако, настроение здесь царило, отнюдь не праздничное. Нагахидэ был таким человеком, что везде соблюдал порядок. А порядок в его понимании, заключался в неукоснительном соблюдении всех правил и традиций. Поэтому, все вышестоящие особы должны были праздновать в определённом месте, а все, кто ниже, точно в таких же местах, но соответствующих их статусу. Из высоких особ, на праздники, в замке оказалось только двое, сам хозяин и его гость Уэда Масакагэ, выходец из клана Нагао и двоюродный брат даймё Этиго. Так уж повелось, что волею судьбы, Ясуда оказался женат на сестре Масакагэ, да к тому же, являлся единственным другом владельца Сакадо. И, чтобы не коротать эти холодные, счастливые дни в одиночестве, он позвал Уэда в гости. Тот согласился. И вот, они сидели вдвоём, в небольшой комнате, украшением которой были лишь засушенные кувшинки и камыш, стоящие в токонома. Вверху над полкой, на листе бумаги была начертана хокку:
Одинокая лягушка
Проквакала в камышах
Тоска зимы.
Масакагэ ничего не смыслил в поэзии, но даже ему стало понятно, что его друг тоскует по тем временам, когда его владения покрывало изумрудной зеленью. Замок Ясуда стоял посреди обширных болот и зарослей, поэтому в токонома и стояла характерная икэбана, как, впрочем, и стихи оказались тематическими.
Сам же Нагахидэ, был человеком скрупулёзным, высокообразованным и весьма самовлюблённым. Он не считал нужным объяснять свои поступки и поведение, поскольку думал, что человек умный, должен понять его без пояснений.
Масакагэ себя дураком не считал, но ему было невдомёк, почему на новый год они сидят вдвоём, в маленькой комнате и пьют чай. В крайнем случае, можно было пригласить сестру Уэда, но Ясуда, молчал, монотонно помешивая чайный порошок в ступке.
Когда всё было готово, Нагахидэ, так же молча, разлил чай и они насладились им в благоговейной тишине. После церемонии, в этой комнате они не остались, а перешли в кабинет Ясуды.
Здесь тоже было всё аккуратно обставлено. В северной части кабинета, противоположной входу, на стенах висели полки с многочисленными книгами, рядом со стеной стоял небольшой шкафчик, где хозяин хранил письменные принадлежности и чистые листы бумаги, а рядом находился столик, на удивление, неказистый кривой, будто не сооружённый мастером, а чисто вырванный из земли, массивный пень. От пня, его отличало лишь наличие, каких-никаких, четырёх ножек и лаковое покрытие.
Масакагэ рассматривал всё внимательно, как бы угадывая настроение молчаливого хозяина этого жилища. Нагахидэ не смотрел на гостя, но явно наблюдал за его поведением.
В этом кабинете они устроились окончательно и Ясуда, наконец-то приказал подать сакэ. Распив по две чарки, Нагахидэ соизволил заговорить.
– Этот столик, действительно обычный пень. – монотонно произнёс он.
– Вы читаете мысли, Ясуда-доно? – удивился Масакагэ.
– Нет. Просто каждый, кто оказывается в моём кабинете, задаёт этот вопрос. Для меня этот столик символизирует единство с природой, царящей в здешних краях после холодов и снега. – пояснил Нагахидэ. Говорил он тихо и на одной ноте, словно заученный текст. При этом, лицо его будто застыло в одном положении, выражая, толи усталость, толи полную отрешённость. Масакагэ всегда удивляло, как этот, вечно скучающий человек, может быть таким яростным в бою, заливая свои доспехи золотого цвета, алой кровью врагов. А ведь он ни разу даже не был ранен.
– Как поживает моя сестра? – после долгого молчания, поинтересовался Масакагэ.
– Она в добром здравии. – безучастно ответил Нагахидэ. – Её заботы сугубо женские и ей не место среди мужчин. Вы ведь об этом хотели спросить?
– Вас не проведёшь. – краешком рта ухмыльнулся Уэда, пытаясь придать хоть какое-то веселье этому «празднику». – Ваш сын, полагаю, тоже здоров?
