скачать книгу бесплатно
Москва, любовь моя
Татьяна Сапарская
Единое государство будущего: библиотеки, парады, подпольные организации. Москва: жизнь Z., специалиста по обновлению языка, переворачивается с ног на голову благодаря встрече с A. и остальными «аборигенами», которые стремятся вернуть красоту мира и борются за право иметь собственную культуру. Но неужели в борьбе хороши все средства? Что будет делать Z.? Внимание: книга написана на русском, английском и немецком языках.
Москва, любовь моя
Татьяна Сапарская
© Татьяна Сапарская, 2017
ISBN 978-5-4483-8016-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Chapter 1. No reply
1
Дождь шёл с утра, но никто не жаловался. Когда вы заняты работой, вам не до подобных пустяков.
Безлюдное здание библиотеки никогда не наводило на меня скуку и тем более страх. Скажу честно, мне оно нравилось больше в поздние часы, когда остальные специалисты по обновлению языка расходились по домам и один только старик Юнгер прощался со мной едва заметным движением головы – посторонний мог бы расценить это как угрюмость или грубость, но если в чём моя усталая от слов голова и нуждалась, так это в безмолвном понимании кого-нибудь, хотя бы сторожа.
Коридоры, и окна, и запутанность книжных полок, и электрический свет, сопровождающий нас и в ранние часы, всегда обретали особое очарование под конец дня. Измотанность ли тому причиной или изломанность моего восприятия, но мне почти легче дышалось, когда было точно известно, что за соседней стеной никого нет. Строгость контроля и секретные сведения, хранившиеся в библиотеке, добавляли торжественности. Работники, как правило, не контактировали друг с другом и знали лишь имена, хотя случались и исключения – не стоит далеко ходить за примером, так как я могу похвастаться общением с господином Кауфманом, одним из самых замечательных и неутомимых мастеров своего дела.
Не преувеличивая, однако, скажу, что дружбой в старом российском смысле слова это назвать нельзя: мы не обсуждали работу, политику, личные взгляды, смысл жизни или развлечения, и вообще трудно сформулировать, о чём мы говорили. По утрам я захожу к нему домой и помогаю одеться и сесть в кресло. Благодаря умному устройству Кауфман в состоянии передвигаться быстро и не чувствовать себя неполноценным или ограниченным, но кто-то должен поддерживать его, пока он выбирается из кровати и терпеливо приспосабливается к новому дню в прежнем теле. В такие моменты на его лице читается лёгкая досада, хотя в остальном он весьма сдержанный человек, и немногие знают, насколько он властен и нетерпелив к слабости.
Мы живём на разных этажах. Я доставляю его в библиотеку к девяти. Церемония стала настолько привычной, что не возникает вопроса, почему он не хочет нанять утреннюю сиделку. Покидает библиотеку самостоятельно, и я не волнуюсь, зная, что верный медработник ждёт его у входа, чтобы доставить домой.
Когда все расходятся, я остаюсь в своём кабинете в течение трёх-четырёх часов. Намеренно оставляю самую кропотливую работу на это время, чтобы погрузиться в особое состояние торжественного величия, когда чужие слова и обороты буквально обретают вкус и слоями ложатся на гладь нашего языка. Новые средства должны не только органично вписываться в мелодию речи, но также выделяться на фоне остальных средств, чтобы продемонстрировать уважение к новопринятым из других народов. Я работаю с русским языком, Кауфман – с немецким, и тысячи специалистов в разных уголках нашего государства трудятся над адаптацией культурного и языкового наследия народов, чьи племена либо их осколки остаются за пределами развитого мира и только-только начинают желанное объединение с цивилизацией. Забавно, что мне приходится говорить о вопросах будущего и политики с помощью старых средств вроде «русский язык» или «немецкий язык», словно они и по сей день изолированы друг от друга и от достижений мирового масштаба. Привычка специалиста, должно быть.
Я не успеваю заметить, когда закончился ливень. Возможно, недавно: дорога блестит в свете нескольких фонарей. Мне пора, нужно успеть заглянуть на почту и получить письма и посылки с непримечательной пометкой «До востребования», которые на самом деле могут содержать информацию, не предназначенную для чужих глаз: редкие словари, образцы лингвистического анализа и даже аудиозаписи. Я догадываюсь, что слышу голоса давно уже мёртвых людей, но никогда не интересуюсь источником происхождения – так не принято, да и что я могу изменить? А личных писем мне не пишут.
Почта работает круглые сутки. Это весьма удобно, и трудоголики наподобие меня могут прийти сюда в удобное время. Как работник библиотеки я могу получить любые услуги вне очереди, но в обычной жизни никогда так не делаю, не желая привлекать ненужного внимания.
Грязь хлюпает под ногами, липнет к подошвам, перемешивается с вялыми листьями. Снова холодно, и пар изо рта редких прохожих напоминает о странных временах курения. Подходя к зданию почты, я вижу в голубых окнах, что никого нет, однако, войдя, замечаю свою ошибку. Фигура в сером плаще и чёрной шляпе у стены стоит практически неподвижно, пока работница с усталым лицом что-то пишет и, часто моргая, сверяет цифры в документах. Фигура красива: прямая осанка, ладно сидящая одежда, чёрный зонт-трость, обувь без единого пятнышка грязи (стыдливо смотрю на свои ботинки).
Женщина в соседнем окне равнодушно ищет для меня письма и ничем не показывает, что ей хочется провести последние часы смены в покое, а не обслуживать кого-то вроде меня, чьи бумаги требуют особой точности оформления. Краем глаза замечаю, что фигура слегка качнулась в мою сторону и как будто наблюдает за мной, не поворачивая головы и ничем не выдавая своего интереса, кроме, пожалуй, ощущения вторжения, которое не объяснить рационально. Я не могу предоставить никаких доказательств. Почему за мной следят?
«Ten thousand.»
Я действительно это слышу? Работница тоже не верит и вопросительно смотрит. Чёрная шляпа повторяет сумму, и женщина не имеет оснований отказать. Удивительно, откуда такие деньги…
Разложив на пластмассовом столе письма, сортирую их в порядке важности. Ничего нового, несколько счетов и ответ на мой запрос трёхнедельной давности касательно связи между западнославянским корнем и современной формой в разговорной речи москвичей. Моя гипотеза оказалась ложной, но я не так расстраиваюсь по этому поводу, как можно было ожидать, ибо моё внимание всё ещё притягивает фигура. Несколько нагло пересчитывает деньги – я слышу, как бумажные купюры шуршат, как подарочная упаковка.
Мне больше нечего здесь делать.
2
У самого выхода кто-то задевает моё плечо: та самая фигура. От былой неподвижности ни следа, и я на секунду удивляюсь и даже роняю портфель.
«I’m sorry, oh, I’m so sorry.»
Придётся смывать грязь дома и следить, чтобы моё пальто не испачкалось.
«Don’t mention it.»
«I’m so clumsy. Your briefcase…»
«No problem, really. That’s all right.»
«Is it all right when someone runs against you?»
Мне не нравится происходящее, и я хочу поскорее уйти. Пауза в разговоре становится ещё более неловкой, чем удар.
«My name is A.,» говорит фигура. «A language renewal specialist at the Brandenburg center, the German language, at your service.»
Не верю своим ушам. Однако теперь мне придётся представиться в ответ.
«Z. A language renewal specialist, the Moscow center. Russian.»
«You must be joking!»
Лицо A. светлеет, и я обнаруживаю, что мы идём в одну сторону.
«What a coincidence! I’ve been redeployed here because you have a good library and sources… I’ve studied everything we have. Do you mind if I smoke?»
Не дожидаясь моего ответа, А. достаёт белую сигарету. Едкий запах вмиг окутывает нас, словно силовое поле.
«I don’t think I will be of great help,» говорю я, стараясь не дышать. «You should meet Kaufman; he is one of our best German specialists.»
«Oh, I think I will talk to him anyway.» В голосе А. напевность. «Would you like to go the pub nearby?»
Может быть, не стоило идти в подобное заведение. А. выбирает столик, сажает меня и устраивается слева. Странный выбор: в дешёвом трактирчике А. заказывает самый дорогой ужин и бутылку русского вина – без моего ведома, о чём, разумеется, жалеет спустя несколько минут, но всё же просит перевести название. Официант принимает второй заказ, и почти сразу же нам приносят виски. А. говорит, что нет необходимости ограничивать себя в средствах, так как все расходы оплачиваются центром, и можно расслабиться, тем более что завтра праздник. Непривычно. Я по-прежнему начеку, но под действием тепла, музыки, еды и напитка немного расслабляюсь.
«So, what are your recent work achievements, dearest?»
«In fact, I’ve received a letter… My hypothesis is rejected. It’s a little bit sad. Discouraging.»
А. вдруг выпрямляется и смотрит мне прямо в глаза.
«To tell you the truth, you didn’t look disappointed.»
«You watched me?»
А. мягко смеётся.
«Of course I did. Birds of a feather… Only a blind person won’t notice you are different.»
«What?»
«It’s hard to explain, for real. It just seems you are different. Is that your literature that made you?»
«What are you talking about?»
«Oh, no, you were born different.»
«What are you —»
«I bet you think in Russian, don’t you?»
Как об этом можно было узнать?
«Oh, you do. I need no other proof; your eyes tell everything.»
Почему я позволяю так с собой разговаривать? Неужели это проверка меня, и руководство пытается выяснить степень моей благонадёжности?
«Why do you work in the library?»
«I… don’t know.»
«But you like your work, don’t you?»
«I guess I do.»
«What exactly?»
А. словно препарирует меня и моё прошлое.
«There’s a part of me in my work.»
«Is it your immortality?»
«It is.»
«I’m just like you. I began as a scientist, but my people’s culture mesmerized me, and I crossed the line. I’m in the German language and books, and there’s no way back. I’m lost as a citizen; I’m one of the natives…»
Вот что меня тревожило. Завуалированная дикость, способность втереться в доверие, усыпить бдительность, парализовать волю и вести тебя в направлении гибели – почему меня так легко это победило? Аборигены – необузданные дикари, обитавшие за пределами цивилизации, и мы все упорно трудились, чтобы как можно скорее вернуть их, подарить им настоящее, показать им все те преимущества культурной, упорядоченной жизни, не забывая об их интересах. В конце концов, я и остальные специалисты по обновлению языка зорко следили за тем, чтобы некоторые черты каждого из диких языков вошли в общепринятый, позволяя тем самым каждому новому гражданину адаптироваться и чувствовать себя важным.
Но что же это значит? А. может в любое время наброситься на людей, сидящих за столиками? А. может убить сотрудников библиотеки? А. может воспользоваться положением, сорвать завтрашний праздник и совершить террористический акт? Моя голова закружилась, и стены зала поплыли.
«I mean no harm to any of you,» говорит А. «Pull yourself together.»
C трудом мне удаётся спрятать мысли и сесть прямо.
«I just want to know who I am. I need a breath of literature, artworks, all remnants of the past my ancestors had since I devoured everything I could there, at home, and they had nothing else. My interest could be explained from the scientific point of view, so I had to become a specialist. I only need the heritage of the mighty because it will be too long till some future poet’s lines or a picture of an artist of the next generation; my life will not last that long. Do you get it?»
Крики и перебранка за соседним столиком заставили А. на минуту умолкнуть, и моё внимание также переключилось на происходящее. Низкорослый мужичок в полосатом бил кулаком по столу, и часть фишек для покера отбросило в сторону. Остальные ухмылялись.
«I – will – not – tolerate – e-e-et! Cheaters! Sharks!»
«Hey, man, c’mon, you frightenin’ people aroun,» говорил его худощавый длинный товарищ, очевидно, удачно обманувший беднягу. Одна из кружек недопитого пива находилась в опасной близости от края стола.
«Peeeople?! I will show you peeeople!» Его глаза налились кровью. Подбежавший молодой официант не знал, что делать.
«Er – gentlemen – will you calm down —»
«I will show you geeeentlemen!»
Кружка всё-таки упала, когда обманутый со всего размаха ударил официанта. Волна голосов тотчас наполнила помещение. Улюлюканье, свист, топот смешались с глухими ударами. Кажется, молодому человеку разбили нос. Возможно, он был также ранен осколками и громко мычал. Меж тем мужичок с неожиданным проворством оказался рядом с долговязым и, несмотря на воздействие алкоголя, в мгновение ока разбил ему губу.
От меня ускользнул момент, когда А. не оказалось за столиком. Я не понимаю, что случилось. Представьте, что вы, в панике окинув взглядом пространство, вдруг видите кого-то в эпицентре событий, и уже поздно что-то делать. Ноги прирастают к полу, и руки становятся пластмассовыми, и вы можете только наблюдать, словно в кинотеатре.
Получив несколько обидных ударов, А. не отступает. Что ты делаешь, о безумие! Я вижу дикость в этих глазах – да, действительно, дикость дикарей, это родная стихия. Почему… На помощь бегут несколько мужчин покрепче, вероятно, повара, и помогают А. разнять драку. Всё кончается так же быстро, как началось, и мне не верится, что мы снова в покое.
«Did they punch you?» зачем-то спрашиваю я.
«A couple of hits won’t drive me to the grave, dearest,» смеётся А.
«It’s not a laughing matter.»
«Do you still think that I am a savage?»
«I think you read minds pretty well.»
«Is it supposed to be a compliment?»
«I don’t wanna talk about it. Let’s just get outta here.»
«As you wish. Where would you like to go?»
Я не знаю, куда идти. Нет такого места, где мне хотелось бы остаться.
«Will you show me your library?»
3
«The library is closed, you know, and tomorrow —»
«No, I mean your personal library.»
«Are you fishing for an invitation?»
«If you are clever enough to get it, why don’t you invite me at once?»
«Why do you want to see my library?»
«I want to understand who you are.»
В моём доме действительно много книг. Часть из них была куплена на мои собственные средства, пусть мне и приходилось жертвовать комфортом в первое время, когда моя работа в библиотеке только началась. Кое-какие книги – подарок за отличную службу. Некоторые были в буквальном смысле оставлены на пороге, как котята или младенцы. Пожалуй, в этом есть часть страха того, что меня забудут – но я останусь в моих книгах.
