скачать книгу бесплатно
Дейву был тридцатник или около, он одевался во все черное, носил стильные очки и вечно выглядел так, будто пришел прямиком с поэтических чтений в каком-нибудь церковном подвале.
– Потому что в мире очень много людей, которых волнует твоя судьба и которые желают тебе только самого лучшего.
Я стал относиться с подозрением к людям, которые заводят разговоры о том, что для меня лучше, потому что как раз это говорили соцработники перед тем, как всплыла тема интерната.
– Но, по-моему, бабушка с дедушкой не так уж и плохо придумали, – сказал я.
– Придумали – что?
– Ну, про “Холидей Инн”. Может, мне там будет нормально.
– То есть дома с твоими бабушкой и дедушкой тебе будет не нормально? – спросил Дейв, даже не поперхнувшись.
– Да нет! – вот я терпеть не мог, когда он начинал за меня додумывать.
– Ну ладно, давай тогда перефразируем, – он скрестил руки, задумался. – Почему тебе больше хочется жить в отеле, чем с ними?
– Я этого не говорил.
Он склонил голову набок.
– Нет, но судя по тому, как ты вечно заговариваешь о “Холидей Инн”, будто о каком-то завидном варианте, мне кажется, ты говоришь о том, чего тебе хочется.
– Ну, это в сто раз лучше, чем интернат.
– Верно, – он склонился ко мне, – но, пожалуйста, послушай, что я тебе скажу. Тебе всего тринадцать. Ты только что потерял родителя. Жить одному именно сейчас – для тебя не выход. Конечно, жаль, что у твоих бабушки с дедушкой сейчас приключились эти проблемы со здоровьем, но я уверен, как только твоя бабушка поправится, мы придумаем что-то гораздо лучше.
Я промолчал. Понятно, он же ни разу не встречался с дедулей Декером и Дороти. Я и сам-то не был у них частым гостем, но все, что помню, так это полнейшее отсутствие в нас голоса крови и то, как тупо они глядели на меня, будто на какого-то постороннего пацана, который забрел к ним из торгового центра. Жизнь с ними невозможно было и представить – в буквальном смысле, и я изо всех сил пытался вспомнить свой последний к ним приезд, без особого успеха, так как мне тогда было лет семь или восемь. На стенах в рамочках висели вышитые изречения, на пластиковой столешнице в кухне стояла какая-то штуковина, в которой Дороти сушила продукты. В какой-то момент, после того как дедуля Декер проорал, чтоб я не лез своими липкими лапами к его поездам, отец вышел на улицу покурить (дело было зимой) и не вернулся.
– Господи Иисусе, – сказала мама, когда мы уселись обратно в машину (это она хотела, чтобы я познакомился с семьей отца), и больше мы к ним не ездили.
Спустя пару дней после плана с “Холидей Инн”, Барбурам пришла открытка на мое имя. (В скобках – а что, правда глупо было думать, что Боб и Дороти, как они подписались, могли бы поднять трубку и позвонить мне? Или сесть в машину и приехать меня проведать? Но они ничего такого не сделали – не то чтобы я ждал, что они кинутся ко мне с сочувственными воплями, но все-таки классно было бы, если бы они неожиданно выказали хоть какой-нибудь маленький, пусть и нехарактерный для них, знак заботы.)
Открытка вообще-то была от Дороти (“Боб”, ее же почерком, был явно втиснут в последний момент). Примечательно, что конверт выглядел так, будто его кто-то отпарил и вскрыл – миссис Барбур? Кто-то из соцслужб? Хотя сама открытка была точно от Дороти, написана ее угловатым зубчатым почерком, который мы видели раз в год на рождественской открытке, почерком, который – как однажды выразился отец – хорошо смотрелся бы на меню-штендере “Ла Гулю” со списком рыбных блюд дня. На открытке был изображен поникший тюльпан, а под ним шла надпись: “У жизни нет конца”.
Дороти, как я смутно помнил, слов попусту не тратила, и открытка была тому подтверждением. После довольно теплого вступления – сожалеем о трагической потере, мысленно с тобой в этот трудный час – она предложила выслать мне деньги на автобусный билет до Вудбрайара, штат Мэриленд, тут же намекнув, что по некоторым медицинским показаниям они с дедушкой Декером не смогут в полной мере “удовлетворить всем запросам” по моему содержанию.
– Запросам? – переспросил Энди. – Такое ощущение, будто ты у нее просишь десять миллионов немечеными купюрами.
Я молчал. Странно, но меня отчего-то растревожила картинка на открытке. Такие видишь обычно на вертушках в аптеках, в них нет ничего плохого, но все-таки снимок с увядшим цветком – и неважно, что это постановочное фото – как-то не слишком уместно посылать человеку, у которого только что умерла мать.
– А я думал, что она больна. Почему тогда она пишет?
– Спроси что полегче.
Я и сам удивлялся – странно, что родной дед не написал мне ни строчки и даже не потрудился подписать открытку.
– Может быть, – угрюмо предположил Энди, – у твоего деда Альцгеймер, и она его держит дома в заложниках. Чтобы заполучить его деньги. Знаешь, жены такое часто проделывают со стариками-мужьями.
– Не думаю, что у него столько денег.
– Ну да, наверное, – Энди нарочито громко прокашлялся, – но жажду власти тоже не стоит сбрасывать со счетов. “Природы когти и клыки”. Может, не хочет с тобой делиться наследством.
– Дружок, – отец Энди внезапно высунулся из-за “Файненшл Таймс”. – Что-то мне кажется, ваш разговор перестал быть продуктивным.
– Слушай, если честно, я не понимаю, почему бы Тео и не остаться у нас, – сказал Энди, озвучив мои собственные мысли. – Мне с ним весело, да и в комнате у меня полно места.
– Ну, разумеется, нам всем очень хочется, чтобы Тео остался у нас, – сказал мистер Барбур совсем не так тепло и убедительно, как мне того хотелось. – Но что скажут его родные? Насколько я помню, похищать людей – незаконно.
– Ну, пап, здесь-то не тот случай, – сказал Энди своим невыносимым, нездешним голосом.
Мистер Барбур, не выпуская из рук стакана с содовой, резко встал с кресла. Из-за лекарств, которые он принимал, пить ему было нельзя.
– Тео, все забываю. Ты умеешь ходить под парусом?
Я не сразу понял, о чем это он спрашивает.
– Нет.
– Плохо, очень плохо. Энди прошлым летом провел просто незабываемое время в яхтенном лагере в Мэне, правда?
Энди промолчал. Я от него много раз слышал про эти две самые ужасные недели в его жизни.
– А читать сигнальные флаги умеешь? – спросил мистер Барбур.
– Флаги? – переспросил я.
– У меня в кабинете висит превосходная таблица флагов, я ее тебе обязательно покажу. И не надо кривиться, Энди. Очень полезный навык для мальчишек.
– Еще бы, вдруг ему нужно будет посигналить буксиру.
– Эти твои подколки начинают меня утомлять, – сказал мистер Барбур, хотя по его виду не скажешь, что он разозлился – скорее растерялся.
– Кроме того, – добавил он, повернувшись ко мне, – ты удивишься, узнав, как часто сигнальные флаги появляются на парадах, и в кино, и – ну, не знаю – на подмостках, например.
Энди скорчил рожу.
– На подмостках, – саркастически повторил он.
Мистер Барбур обернулся к нему:
– Да, именно на подмостках. Это выражение кажется тебе смешным?
– Скорее высокопарным.
– Ну, боюсь, что я в нем ничего высокопарного не нахожу. Думаю, что твоя прабабушка выразилась бы именно так. (Деда мистера Барбура вычеркнули из “Светского календаря” после того, как он женился на малоизвестной актрисе Ольге Осгуд.)
– Вот и я о чем.
– Ну а как ты хочешь, чтоб я говорил?
– Вообще-то, пап, мне больше охота узнать, когда ты в последний раз видел сигнальные флаги хоть в какой-нибудь театральной постановке.
– В “Юге Тихого океана”, – молниеносно отозвался мистер Барбур.
– Кроме “Юга Тихого океана”.
– Я умываю руки.
– Ни за что не поверю, что вы с мамой хоть раз ходили на “Юг Тихого океана”.
– Господи, Энди, да уймись ты.
– А если и ходили, то одного примера недостаточно для подтверждения.
– Я отказываюсь продолжать этот абсурдный разговор. Пойдем, Тео.
7.
После этого я постарался стать идеальным гостем: заправлял по утрам кровать, всегда говорил “спасибо” и “пожалуйста”, делал все, что, по моему мнению, одобрила бы мама. К сожалению, Барбуры были не той семьей, которую можно отблагодарить за гостеприимство, посидев с малышней или помыв посуду. Помимо женщины, которая ухаживала за цветами – тоскливая работенка, ведь из-за того, что в квартире было мало света, растения редко выживали – и помощницы миссис Барбур, вся работа которой, похоже, заключалась в том, чтобы наводить порядок в шкафах и переставлять с места на место коллекцию фарфора, на Барбуров работало еще человек восемь. (Когда я как-то раз спросил миссис Барбур, где у них стиральная машинка, она посмотрела на меня так, будто я попросил у нее щелоку и жира, чтоб сварить мыла.)
Но хоть от меня ничего и не требовалось, все попытки вписаться в их сложное глянцевое семейство давались мне нелегко. Я изо всех сил пытался слиться с обстановкой – скользить себе потихоньку мимо китайских орнаментов, будто рыба – мимо кораллового рифа, и как назло то и дело привлекал к себе нежелательное внимание по сто раз на дню: тем, что спрашивал про каждую мелочь – от тряпки до пластыря и точилки, тем, что трезвонил в домофон, потому что ключа у меня не было, и даже тем, что из лучших побуждений заправлял по утрам кровать (пусть это все-таки делают Иренка или Эсперанца, как было заведено, объяснила мне миссис Барбур, да и покрывало они получше натягивают). Как-то раз, сильно распахнув дверь, я отбил завитушку от антикварной вешалки, дважды из-за меня срабатывала сигнализация, а один раз я так вообще искал туалет, а по ошибке забрел в спальню к мистеру и миссис Барбур.
К счастью, родители Энди так мало бывали дома, что мое присутствие, кажется, не доставляло им особых неудобств. Когда миссис Барбур не принимала гостей, то уже часов в одиннадцать утра уходила из дому, забегала вечером буквально на пару часов – выпить порцию джина с лаймом и, как она говорила, “ополоснуться”, а затем уходила снова и возвращалась, когда мы уже спали. Мистера Барбура я видел и того реже – по выходным и когда он усаживался после работы со своим обернутым в салфетку стаканчиком содовой, дожидаясь, пока миссис Барбур переоденется для их вечернего выхода в свет.
Пока что самой моей большой проблемой были брат и сестра Энди. Платт, слава богу, издевался над малышней в Гротоне, зато Китси и самый младший Барбур, семилетний Тодди, откровенно ненавидели меня за то, что я отбирал у них и без того эпизодическое внимание родителей. Китси топала ногами и дула губы, закатывала глаза и злобно надо мной посмеивалась, а еще, что было (мне) особенно неприятно и как-то так и повисло в воздухе, – жаловалась прислуге, своим друзьям и всем встречным-поперечным, что я якобы заходил к ней в комнату и трогал ее коллекцию копилок, которые стояли у нее на полочке над столом.
Что до Тодди, так чем дольше я у них жил, тем сильнее он расстраивался – за завтраком он безо всякого стеснения пялился на меня и частенько задавал вопросы, из-за которых матери приходилось щипать его под столом. А где я живу? А сколько еще я пробуду у них? А папа у меня есть? А где он?
– Хороший вопрос, – ответил я, вызвав покоробленный хохоток у Китси, школьной звезды, которая уже в девять лет была настолько же светлорусо хороша, насколько неказист был Энди.
8.
Должны были приехать перевозчики – упаковать мамины вещи и увезти их на хранение. Перед их приездом мне нужно было зайти домой и забрать все, что я хотел. Мысли о картине меня тревожили, но слабо, так, будто это был не шедевр мировой живописи, а какой-то школьный проект, который я не доделал. Я все собирался отнести ее обратно в музей, хотя пока так и не решил, как обставить все без большой шумихи.
Один шанс вернуть полотно я уже упустил – когда миссис Барбур выпроводила вон каких-то сыщиков, которые искали меня. То есть я так понял со слов валлийки Келлин, которая приглядывала за младшими Барбурами, что это были сыщики, даже настоящие полицейские.
Она как раз привела Тодди с продленки, когда в дверь позвонили какие-то незнакомцы и спросили, дома ли я.
– Знаешь, такие, при галстуках? – уточнила она, многозначительно приподняв бровь. Келлин была грузной тараторкой с вечно горящими щеками, будто только что отошла от печи. – Такой у них был видок.
Я побоялся уточнять, какой такой “видок” она имела в виду, а когда осторожненько хотел разузнать про все это у миссис Барбур, она как раз была занята.
– Прости, – сказала она, почти не взглянув в мою сторону, – но давай потом поговорим, хорошо?
Через полчаса должны были начать собираться гости, ждали известного архитектора и знаменитую танцовщицу из Нью-Йоркского балета, она переживала из-за разладившейся застежки на ожерелье и волновалась, что кондиционер плохо работает.
– Меня в чем-то обвиняют?
У меня это вырвалось прежде, чем я сам понял, что сказал.
Миссис Барбур оторвалась от своих дел:
– Тео, не глупи, – сказала она. – Они были очень вежливы, очень любезны, просто именно сейчас я никак не могла тратить на них время. Прийти вот так, без звонка. В общем, я им сказала, что сейчас не лучшее время для визита, да они и сами это поняли.
Она указала на мечущихся туда-сюда официантов и техника, который стоял на стремянке и светил фонариком в вентиляционную шахту.
– А теперь давай-ка беги. Где Энди?
– Придет через час. Учитель астрономии повел их на экскурсию в планетарий.
– Ну ладно, еда на кухне. Тарталеток я вам много не дам, а вот мини-сэндвичей ешьте, сколько влезет. И торт когда разрежем, вам тоже по куску достанется.
Говорила она так беззаботно, что я и думать забыл про тех незнакомцев, пока три дня спустя они не заявились в школу – один помоложе, другой постарше, оба в штатском, вежливо постучали в дверь во время урока геометрии.
– Нам Теодора Декера, – сказал мистеру Боровски тот, что помоложе, похожий на итальянца. Второй с приветливым видом разглядывал класс.
– Мы просто с тобой побеседуем, хорошо? – сказал тот, что постарше, пока мы шли к злополучному конференц-залу, где в день маминой гибели у нас была назначена встреча с мистером Биманом.
– Не бойся.
Он был афроамериканцем, очень темнокожим, с седой эспаньолкой и казался жестким, но в то же время неплохим мужиком, вроде крутого сериального копа.
– Мы сейчас просто стараемся побольше всего узнать про тот день и надеемся, что ты сможешь нам помочь.
Сначала я испугался, но когда он сказал, чтоб я не боялся, я ему поверил – до тех пор пока он не открыл дверь конференц-зала. Там уже сидели: как обычно разряженный, в жилете с цепочкой для часов мистер Биман, моя Немезида в твидовом кепи, мой соцработник Энрике, школьная психологиня миссис Свонсон (та, которая советовала мне кидаться кубиками льда в деревья, чтоб полегчало), психолог Дейв в традиционных черных левайсах и водолазке и – вот уж кого я не ждал – миссис Барбур в туфлях на каблуках и жемчужно-сером костюме, который стоил больше месячной зарплаты всех присутствующих.
Думаю, у меня по лицу было видно, до чего я перепугался. Может быть, я б не так трясся, если б понимал тогда то, что мне ясно сейчас: я был несовершеннолетним, и на допросе обязан был присутствовать мой родитель или опекун, потому-то сюда и созвали всех, кто хоть как-то годился на эту роль. Но я, когда увидел все эти лица и стоявший на столе магнитофон, то решил, что все официальные стороны собрались, чтобы решить мою судьбу и отправить меня уж куда они сочтут нужным.
Зажавшись, я уселся на стул и терпел их вопросы для разогрева (Есть ли у меня хобби? А какой любимый вид спорта?) до тех пор, пока не стало ясно – вводной светской беседой меня не расслабишь.
Прозвенел звонок на перемену. Захлопали дверцы шкафчиков, коридор наполнился голосами.
– Ты покойник, Тальхейм, – радостно проорал какой-то мальчишка.
Итальянец, который сказал, что его зовут Рэй, придвинул свой стул ко мне, колено в колено. Он был молодой, но грузный, похож на добродушного водителя лимузина, уголки его глаз были опущены книзу и глядел он влажно, тягуче, сонно – будто алкоголик.
– Мы всего-то хотим узнать, что ты помнишь, – сказал он. – Покопаться в твоей памяти, вытянуть оттуда что-то типа картинки того утра. Потому что вдруг, если ты вспомнишь какие-то мелочи, то и вещи поважнее припомнить сумеешь?
Он сидел так близко ко мне, что я чувствовал запах его дезодоранта.
– Например?
– Например, что ты тогда ел на завтрак? Сойдет для начала, да?
– Уммм, – я уставился на золотой опознавательный браслет у него на запястье.
Не ожидал, что они это спросят. Вот в чем дело: мы в то утро вообще не завтракали, потому что у меня в школе были неприятности и мама на меня разозлилась, но мне было слишком стыдно в этом признаться.
