скачать книгу бесплатно
Рассказы 7. Час пробил
Алексей Сорокин
Андрей Миллер
Антон Мокин
Графомен
Сергей Тарасов
Олег Савощик
Крафтовый литературный журнал «Рассказы» #7
В жизни борьба со злом чаще всего оказывается навязана со стороны. Не вызвана благородными мотивами, не устлана благими намерениями. Для одних она – работа, у других отсутствует выбор. А кто-то приравнивает ее к искуплению. Когда придет время, ни у кого не получится остаться в стороне.
Где бы вы ни находились – в мире мстительных призраков, в бесконечном комплексе панельных хрущевок или наверху марсианского купола – нагрянет миг, когда покою придет конец.
Рассказы 7. Час пробил
Авторы: Олег Савощик, Графомен, Алексей Сорокин, Сергей Тарасов, Андрей Миллер, Антон Мокин
Иллюстрации и обложка: Абулкин
Составитель: Максим Суворов
Корректор: Дина Рубанёнок
Крафтовый литературный журнал «Рассказы» – это уникальный проект, в котором истории русскоязычных авторов обрамлены рисунками современных диджитал художников. Сами рассказы отбираются редакторским коллективом наравне с таргет-группой, состоящей из читателей журнала. Таким образом достигается максимальные качество и уровень работ.
Крафтовая литература, 2020
?
Олег Савощик
Обрыв
Стрелки показали начало двадцатого. Меньше трех часов до отбоя. Почти одиннадцать до новой смены. Потом личное время и снова отбой.
Восемь часов работы.
Восемь часов бытовых забот.
Восемь часов сна.
Вчера Самосбор забрал парнишку из сборочного цеха. Значит, к моей выработке накинут еще. Естественно, без доплаты.
Десять часов работы.
Семь часов бытовухи.
Семь на сон.
Глухой удар из глубины перекрытий заставил отвлечься от проклятого циферблата, в котором сосредоточилась вся моя жизнь. Я посмотрел на улицу сквозь заляпанное стекло единственного в блоке окна.
Работа, скука, сон. Иногда вой сирен и щелчки гермозатворов.
Повторить.
Я не жалуюсь, все так живут. Но иногда просто хочется посидеть у окна, покурить, даже если по ту сторону лишь завешенный дымкой бетон да глухая стена в десятке метров напротив.
Затушив бычок о треснувший край подоконника, задумчиво покрутил в руке последнюю пачку. Шершавый, приятный на ощупь картон еще не успел помяться в кармане, яркая наклейка и зазывно торчащий язычок тонкой фольги словно намекали: одной сигареты в такие моменты мало. Но пачка последняя, а ежемесячных талонов на курево ждать четыре дня.
Опять придется стрелять у мужиков или искать барыгу через «ГнилоНет».
Махнув рукой на эту мысль, я снова чиркнул спичкой.
– Ты коммунистом был? – Мужчина, стоявший на коленях неподалеку, достал голову из мусоропровода и повернулся ко мне. – А? Был?
– Я и сейчас коммунист, – бросил я.
Конечно, коммунист, будто у меня есть выбор! А за другие речи можно и от ликвидатора пулю схватить.
– Во! Я и говорю – иные сюда не попадают! Все верили и строили этово, как его? Будущее светлое, равное для каждого. А вон чего понастроили. И сюда попали. Бесконечная хрущевка, где у всех поровну и жизни, и смерти. Ад это, говорю тебе, ад для всякого коммуняки. – Мужик закончил тарабарщину и снова засунул бритую макушку в люк мусоропровода.
Что он там делает, я не знал и, по правде, знать не хотел. Лелик – очередной безумец, проигравший разум в стенах Гигахруща. Работа, сон. Оставшееся время мы либо забиваем рутиной – от хлопот по дому до бессмысленного просмотра передач по ящику – либо задаем вопросы без ответов. Пока наше здравомыслие не сойдет с рельс, утратив последнюю связь с реальностью.
Если Самосбор не опередит.
В коридоре послышались торопливые шаги. Я хорошо изучил этот путь, как и всякий, кто хочет успеть к гермозатворам жилого блока вовремя. Сто метров по обшарпанному полу, направо еще десять. Дверь на лестницу, два проема вверх, еще семьдесят метров. Меньше трех минут на все, и если сорваться с места в первые секунды тревоги – останешься жив.
– Так и думал, что найду тебя здесь. – Дима даже не запыхался. – Серег, у нас ЧП.
Я протянул ему тлеющую сигарету, как раз на одну затяжку осталось. Пускай дым в его легких отсрочит новость хоть на мгновение. Почему я должен знать это сейчас? Не хочу.
Это не сирены, значит, ЧП подождет еще секунду.
– Лифт оборвался.
Вот это действительно хреново. Старые механизмы часто ломались, кабины застревали, а ремонтников порой приходилось ждать неделями. Но обрыв… Починка может затянуться от нескольких месяцев до бесконечности.
С неисправным лифтом плохо, без него еще хуже: следующий только на семнадцатом, а значит, одиннадцать этажей придется топать пешком. Каждый день.
Но лицо брата казалось серее обычного, и стало понятно – он не договорил.
– Кто там был? – чувствуя мерзкий холодок за ребрами, спросил я.
?
Из полуоткрытой двери нашей комнаты доносился приглушенный плач:
– Что я мужу скажу? Он в две смены работает, только бы я могла за детьми смотреть. А я… не досмотре-е-е-ла!
– Ну тише, тише, девочка моя.
– Ведь запрещала подходить к лифту без взрослых!
Решил не мешать им. В потертый халат тети Поли хоть раз да заходила поплакаться каждая женщина нашего этажа. Тетя не откажет, всегда найдет слова, подставит плечо.
Славка и Катя, брат с сестрой, единственные, чей смех слышался в этих стенах. Еще вчера я выходил прикрикнуть на ребят за то, что лупили резиновым мячом в гермодверь нашей квартиры. Какого черта они делали в кабине? Игры играми, но страшилки о несчастных, которые застряли между этажами во время Самосбора, здесь всякий учит с детства.
На кухне Вова ковырялся серыми от пепла пальцами в банке с бычками.
– О! Мужики! Угостите дядю сигаретой, – мужчина вытер руку о свою неизменную тельняшку.
– Пошел в жопу, Вовчик, – огрызнулся Дима.
– Ты че, сука? Ты как с ветераном разговариваешь? Я воевал! – тельняшка вскочил, едва пошатываясь.
Как сюда занесло бывшего ликвидатора с верхних этажей, никто толком не знал. Сам он предпочитал отмалчиваться, а мы не лезли с расспросами. Одни приходят, словно ниоткуда, другие пропадают. Дело привычное.
О прошлом Вовы можно догадываться лишь по химическому ожогу: левая часть лица и шеи превратилась в безобразное месиво застывшей, будто кровь на морозе, плоти. Еще по железяке вместо руки.
– Опять нажрался. – Дима скривился. – Я видел утром Ирку, у нее весь нос распух. Когда ты уже человеком станешь, падла?
– Можно подумать, кто-то здесь остался человеком. Сигарету зажали, – буркнул Вова, усаживаясь на место. Расшатанная табуретка жалобно скрипнула под его задом в дырявых трениках. – Сами вы в жопу идите, щенки. Пиструн еще не вырос, так с дядей разговаривать.
Вовчик мог бы поломать нас с Димкой одной, что говорится, левой. Лично видел, как его протез гнет пятисантиметровые трубы, словно картонные. Но сейчас барыга, видимо, опять запоздал с новой батареей, и железяка бесцельно болталась лишним грузом.
– Вы уже позвонили? – я запоздало спросил Диму, решив больше не обращать внимания на тельняшку.
– Конечно. Ответ – как обычно: бригада будет в течение пяти дней.
– Уверен, что обрыв?
– Сам слышал. Скрежет страшный и этот грохот издалека, в самом низу… такое запомнишь. Я со смены вышел счетчики проверить, а мать их рядом была, мусор выносила. Она тоже слышала.
В коридоре стукнул гермозатвор.
Алина разулась на ходу, привычно разбросав по углам обувь, прошла на кухню и уселась на свободную табуретку рядом с хмурым Вовой. Вытянула ноги в драных колготках.
– У-у-у, наконец-то. Как же болят, – выдохнула она. – Опять лифт стал?
– Оборвался, – я покачал головой.
– Ого! Зараза, теперь до семнадцатого пешком топать.
Девушка работает на семидесятом, у нее на одну пересадку больше, чем у меня. Немудрено, что наши первые мысли совпали.
– Лин, там были дети. Славик с Катькой.
– Это плохо, – спустя секундное молчание. – Вы пожрать не грели?
Я всмотрелся в ее лицо, бледное и неподвижное. Большие глаза скрывали за голубизной холодную глубину, темнее шахты лифта. Нет, я не ждал дрогнувших губ, тем более не ждал слез. На этажах редко увидишь сострадание.
Но все-таки что-то неправильное в самом вопросе царапнуло нерв. Почему, Алина? Ты ведь младше меня, ты видела меньше боли, меньше смерти, неужели все, что ты можешь спросить – разогрет ли твой сраный паек?
– Ай, ладно, – девушка встала и прошлепала босиком к холодильнику. Достала тюбик биоконцентрата. – Так поем. Когда их, кстати, будут доставать?
– Мы не знаем, назвали дежурные пять дней.
– А как они там пять дней просидят, не сказали? – Алина откупорила тюбик, выдавила немного смеси в рот и вернулась на табуретку.
– Лин… – Дима подбирал слова. – Если лифт сорвался с шестого этажа, а мы знаем, что там еще минимум один подземный… Падая с семи этажей, никто не выживет, Лина.
– Потому вы и дураки, что позвонили, – подал голос Вовчик. – Эту рухлядь все равно никто чинить не будет, за малыми тоже не полезут. О них вообще можно было промолчать, а мамаша продолжала бы получать усиленный паек за отпрысков…
– Ну ты и урод. – Алина оторвалась от тюбика.
Почему мы терпели сожителя нашей соседки, алкаша и дебошира? Вряд ли кто-то сможет ответить внятно. С одной стороны, чем меньше лезешь в дела соседей, тем дольше проживешь. С другой – шансы протянуть на этаже напрямую зависят от всех его жителей.
Ира пахала на двух работах, чтобы обеспечить хахаля, терпела побои, все глаза выплакала в объятиях тети Полины. А потом целовала Вовчика в небритую щеку и щебетала нараспев, какой он хороший. И глаза бы выцарапала, посмей кто донести о дерзком соседе чекистам.
К тому же, когда протез работал исправно, Вовчик порой демонстрировал полезность. Несмотря на пропитые мозги и единственный уцелевший глаз, мужик хорошо разбирался в технике, чинил всякое по мелочи, следил за исправностью гермодверей.
А собранный из говна и палок самогонный аппарат позволял выменивать у спекулянтов весьма полезные штуки для всего этажа. Правда, судя по запаху, дерьмо Вовчик использовал и как сырье для своей выпивки.
– Сама урод! – изящно парировал тельняшка.
– Подождите. То есть вы думаете, они погибли? Но я слышала…
– Что? – мы с братом переглянулись.
– Слышала писк, как плач. Из шахты. Сначала подумала, показалось. Потом решила, что слизь поет или датчики на Самосбор не сработали. Даже принюхиваться начала.
– Уверена?
И прежде, чем девушка успела кивнуть в ответ, мы с Димой бросились к гермодвери.
?
– Слышишь что-нибудь?
Из шахты пахло сыростью и железом. Тусклое аварийное освещение выхватывало из тьмы обрывок троса.
Щелк – и заморгали оранжевые лампочки.
Щелк – и темнота вновь залила колодец.
