скачать книгу бесплатно
Грохот теперь доносился не только с востока, но и с запада. Там рвались тяжелые авиационные бомбы.
– Долетели, мать их! – как-то обреченно вымолвил Гринберг.
Бомбежка продолжалась. Самолеты несколько раз заходили на круг, перемалывали наспех возведенный севастопольский укрепрайон.
Матильда Егоровна зарыдала взахлеб, вдруг замолчала, закрыла лицо ладонями и погрузилась в оцепенение.
– Вот и они, – с театральным вздохом прокомментировал Гринберг. – Неврозы, тяжелые депрессии, навязчивые состояния. – Он тоже провалился в ступор.
От здания портовой администрации к сотрудникам музея как-то неуверенно приближался капитан Сырцов. Он кусал губы, непонятно хмурился и словно сомневался, в правильном ли направлении движется.
В этот момент все и случилось! Перегруженная «Ливадия» уже находилась на траверзе горы Аю-Даг, милях в трех от берега. Раздался резкий рев, от которого заложило уши. Из-под облаков, серевших над головами людей, вынырнул немецкий «Хейнкель-111» – средний бомбардировщик-торпедоносец. Он на малой высоте промчался над набережной и понесся, пронзительно ревя, к уходящему теплоходу. Люди запоздало закричали, а что толку?
Самолет снизился до критически малой высоты, от него что-то отделилось. Он стремительно взмыл вверх и пронесся над судном, набитым пассажирами.
Поначалу люди не поняли, что их ждет беда. Не все заметили торпеду, соскользнувшую с подвески. Потом наблюдатели обнаружили белесый след, тянувшийся за ней, и истошно закричали. Но как можно было повернуть такую махину, как «Ливадия», в считаные секунды?
Торпеда пробила корму ниже ватерлинии. Отсеки трюма, в которых не предусматривались герметичные переборки, мгновенно наполнились водой. Даже с берега было слышно, как на борту кричат люди.
Все, кто остался на набережной, застыли в ошеломлении. Люди не верили своим глазам. Но факт остался фактом – хватило одной торпеды, чтобы потопить многотонную громаду!
Нижние палубы заливала вода, судно накренилось. С него падали люди. Сорвались с крепежей грузовые контейнеры, посыпались за борт как детские кубики.
Толпа рванула вверх, к носовой части, но крен продолжал расти. Судно буквально становилось на дыбы. Кормовая часть стремительно уходила в воду.
Люди сыпались с борта как горох, захлебывались, тонули. Кто-то спрятался за надстройку, другие ползли на нос, цеплялись за элементы судовой конструкции, но срывались, катились вниз. Падали мачты, скрывались под водой огромные трубы.
Настал момент, когда на поверхности остался лишь нос теплохода, на краю которого копошились люди, но и он погружался. Забурлила вода, вспенились волны. Среди них мелькали головы. Их было совсем немного.
На набережной творилось что-то невероятное. Люди с криками бросались к парапету, плакали, женщины рвали на себе волосы. У какого-то мужчины случилось помутнение рассудка. Он чуть не бросился в ледяную воду спасать своих близких. Его с трудом оттащили. Расстояние до места трагедии было больше пяти километров. Выли бабы, ругались мужчины, кто-то запоздало грозил кулаком хмурому небу.
На борту «Ливадии» находились не меньше семи тысяч пассажиров. Все они в мгновение ока оказались в пучине.
– Мама дорогая!.. – Матильда Егоровна неистово крестилась. – Да что же это делается?
– Юлия Владимировна, скажите честно, это галлюцинация? – жалобно проныл Гринберг и дернул девушку за рукав.
Аркадий Петрович Шабалдин окончательно ссутулился, глаза его померкли. Он растирал их, моргал, тяжело дышал, пристраивал на нос запотевшие очки.
Юля чувствовала, что в горле у нее застрял неодолимый ком. Липкий страх полз по телу.
Запоздало спохватилась команда сторожевого катера, стоявшего на рейде. Судно развернулось и устремилось, разрезая волну, к месту катастрофы.
У пирса нашелся еще один исправный катер. Моряки лихорадочно отвязывали канат от кнехта, рулевой запускал двигатель.
С улочек, спускающихся к причалу, бежали люди, всматривались вдаль. К месту затопления теплохода с разных сторон приближались два катера. Если к этому моменту в воде и оставались головы, то за волнами их невозможно было разглядеть.
К кучке людей, стоявших у оконечности причала, медленно подошел Сырцов. Губы его тряслись. Он тоже все видел. На борту «Ливадии» помимо раненых и штатских находились коллеги капитана.
– Товарищ Шабалдин, я вынужден сообщить неприятную для вас новость, – объявил он дрожащим голосом. – Судно «Алазания», которое должно было забрать груз, доставленный из Марининского дворца, получило серьезные повреждения четыре часа назад, на выходе из порта Поти. Оно столкнулось с подводным препятствием. Теплоход остался на плаву, но полностью выведен из строя и отбуксирован в док для ремонта, который займет не один день.
– А что, немцы подождут, – вдруг заявил Гринберг. – Мы объясним им, что еще не время входить в Ялту.
Особист так на него посмотрел, что у Якова начисто пропало желание язвить.
– Подождите, товарищ капитан. Что вы хотите сказать? – Шабалдин растирал виски, пытаясь вникнуть в то, что сейчас услышал. – Значит, «Алазания» за нами не придет? Но ведь руководство в таком случае обязано послать за нами резервный транспорт, да?
– Боюсь, Аркадий Петрович, что вы плохо понимаете сущность текущего момента. – Чекист посмотрел на директора музея так, словно гирей его придавил. – Резервного транспорта нет и быть не может. Прибрежная зона, как вы сами видите, контролируется немецкой авиацией. Не думаю, что кто-то рискнет сюда пробиться. Военные суда выполняют задачу, поставленную им командованием. Транспорта не будет, товарищ Шабалдин. Никто за вашими сокровищами не придет. – Он чуть помялся и добавил: – Я сожалею.
– Но как же вы? – пробормотал Шабалдин. – Ведь вас сюда прислали именно для того, чтобы вы оказывали нам всяческое содействие.
– Во время транспортировки и погрузки груза на корабль, – уточнил Сырцов. – В данный момент командование поставило перед нами другую задачу. Мне сообщили ее по телефону в портовой конторе. Я должен срочно прибыть со всеми людьми в эвакуируемый горком. Так что вынужден вас оставить, товарищ Шабалдин. – Сырцов опять помялся и продолжил: – Есть и еще одна неприятная новость. Автомобили и грузчиков я забираю. Все это требуется в горкоме.
– Но что нам делать, капитан? – в отчаянии воскликнул директор музея. – Мы не можем все это оставить немцам! Здесь произведения искусства, бесценные творения мировой живописи!
– Это не мои проблемы, товарищ Шабалдин. На ваш счет у меня больше нет указаний. Я вынужден выполнять приказ. Ну, хорошо, – пошел на уступку Сырцов. – Я сообщу о вашей проблеме секретарю горкома. Возможно, начальство что-нибудь придумает. Но прошу зарубить на носу, товарищ Шабалдин, что ни одно судно в этот порт больше не придет!
Последнюю фразу Сырцов завершал уже на бегу. Он собирал своих солдат, матерно кричал на водителей грузовиков. Сотрудники НКВД забирались в машину. Через полминуты колонна из трех автомобилей покинула территорию порта.
На причале остались кучка замерзших, испуганных людей, груз, перевезенный сюда, и автобус «ЗИС-8», из которого выглядывал расстроенный водитель.
– Ну и бардак, – протянул Гринберг.
Все остальные подавленно молчали. Возникшая проблема отодвинула на задний план трагедию «Ливадии». Дело близилось к вечеру. Усиливался ветер. Волны захлестывали парапет, раскачивали неисправные катера, пришвартованные к пирсу. У причала все еще толпились люди.
К бетонному парапету подошел сторожевой катер. Моряки спускали по трапу мокрых потрясенных людей. Они шли как неживые, глядели на мир пустыми глазами. Всех знобило. Восемь человек, все молодые, в их числе две женщины. Сердобольные члены экипажа укутали их в одеяла, помогали сойти на причал.
Слышались радостные крики. Кто-то обнаружил свою родню. Но таких счастливчиков было мало. Несколько тысяч человек одним махом отправились на дно.
– Что будем делать, Аркадий Петрович? – спросила Юля.
Ее душил кашель, она с трудом сдерживалась.
– Надо ждать, Юлия Владимировна, – ответил Шабалдин и сокрушенно вздохнул. – Нас не могут бросить, ведь мы перевозим воистину стратегический груз.
Несколько часов трое мужчин и восемь женщин чахли над своими сокровищами. Никто их не грабил, не терроризировал. Очевидно, криминальный элемент был не в курсе текущих событий. Женщины достали из багажа теплые вещи, мужчины собрали обломки деревянной тары, развели костер.
Прекратилась канонада. Немцы воевали по расписанию. Отбомбившиеся бомбардировщики давно убрались восвояси. Пристань опустела. Никто еще не знал, что на ближайшие двое суток в городе воцарится безвластие. Советы уйдут, немцы еще не подтянутся.
Люди жались друг к другу вокруг костра, опасливо смотрели по сторонам. Водитель автобуса Репнин на всякий случай вооружился гвоздодером. Народ в основном молчал. Что тут скажешь? Не ругать же безответственную советскую власть, вернее, ее отдельных представителей.
Люди вытягивали шеи, прислушивались. Иногда с набережной долетали подозрительные звуки. По ней отходили остатки арьергардных частей Красной армии. Немцы не появлялись. В городе кое-где возникали пожары. Догорала электростанция, которую никто не тушил, и Мордвиновские склады. Тучи озарялись сполохами пожарищ. Жители, оставшиеся в Ялте, попрятались по своим домам.
Ночь прошла на нервах. С первыми светлыми бликами Шабалдину стало окончательно ясно, что начальство про них забыло. Он принял решение. Весь груз надо вернуть в музей! Сколько можно ждать у моря погоды? Немцы не дикари, не будут уничтожать коллекцию.
Водитель подогнал автобус. Голодные, продрогшие люди грузили ящики в салон, тужились, ввосьмером запихивали их внутрь через заднюю дверь. Половину сидений Репнин выломал ломом, освободил место. Ящики ложились друг на друга. Женщины едва не падали от невероятной усталости. В автобус вошла только половина музейных сокровищ.
Шабалдин припустил, хромая, к портовой управе, вскоре вернулся с ключами от двух стационарных контейнеров. Фигура директора художественного музея имела в этом городе некий вес даже сегодня.
Потом мужчины и женщины волоком затаскивали оставшиеся ящики в контейнеры. Двери Шабалдин запер на ключ и опечатал портовой пломбой. Все его подчиненные с трудом волочили ноги.
Вскоре автобус двинулся по пустой дороге, мимо опустевших кварталов, вскарабкался на холмы и оказался в Элидии. В императорском дворце и церкви, примыкающей к нему, уже хозяйничали мародеры. Там мелькали смутные личности, прятались от шума мотора. В Марининский дворец грабители пока не пришли.
Ящики были выгружены на крыльцо. Репнин сбегал во флигель и вернулся оттуда со старой дедовской берданкой, отчего стало значительно легче. Люди, отдуваясь, затаскивали коллекцию в вестибюль.
– Ну, вы, дамы, даете! – проворчал себе под нос Яша Гринберг. – У меня уже руки отнимаются, а вам хоть бы хны.
Вернуться в порт за второй половиной коллекции сотрудники музея не смогли. В одиннадцать утра Парковую улицу огласил шум. Сначала захлопали винтовочные выстрелы, потом разразилась пулеметная трель. Небольшое подразделение Красной армии отбивалось от немцев, висящих у него на хвосте. Бой продолжался несколько минут.
Музейные работники попрятались в здании. Раздался топот, захрустел гравий под ногами. По тропинке к музейным воротам подбежали три человека в советской военной форме. Один из них был офицером, сохранил фуражку на голове.
Они увидели автобус, радостно загалдели и бросились к нему. Один запрыгнул в кабину, схватил ключ зажигания, брошенный водителем на сиденье.
Возмущенный Репнин выбежал на крыльцо. За ним хромал Шабалдин.
– Товарищи, в чем дело? – прокричал он. – Что вы себе позволяете? Этот автобус – собственность музея!
Красноармеец не слушал его, запустил двигатель. Второй боец запрыгнул внутрь через переднюю дверь.
– Товарищи, это вынужденная мера! – заявил офицер и тоже бросился к автобусу. – Транспорт изъят в пользу Красной армии! Не обижайтесь, люди! – перешел он на нормальную речь. – У нас много раненых, их не на чем увозить. Немцы на пятки наступают, насилу отбиваемся!
– Забыл добавить «в пользу победоносной Красной армии», – пробормотал Яша Гринберг, быстро покрываясь какой-то синью.
– Товарищ, постойте! – опомнился Шабалдин. – Это что же получается? Немцы уже здесь, они взяли Ялту?
– Не знаем, товарищ! – выкрикнул офицер и исчез в чреве автобуса. – Мы отходили, попали под обстрел. Думаю, это диверсанты или передовой отряд, производящий разведку боем. Не выходите из здания, товарищи!
Автобус, чадя выхлопом, покатил на Парковую улицу.
Там какое-то время продолжалась стрельба. Потом она утихла. Было слышно, как натужно работал двигатель.
Люди попятились обратно в музей, закрыли тяжелую дверь. Женщины сбились в кучку, дрожали.
– Аркадий Петрович, что это значит? – подала голос Анна Васильевна Бахмутова, дама не первой молодости. – Мы не сможем забрать те наши экспонаты, которые оставили в порту?
– Эх, Анна Васильевна!.. – Шабалдин с убитым видом вздохнул. – Боюсь, что этим наши проблемы не исчерпываются.
Он оказался прав. На дороге снова вспыхнула стрельба, потом прервалась. Установилась хрупкая тишина. Она не могла продолжаться долго.
Затишье сменилось треском мотоциклетных моторов. Он нарастал, становился отвратительным, лающим. Вскоре из-за деревьев вынырнула пара новеньких немецких мотоциклов с колясками, в которых сидели пулеметчики.
Солдаты смотрелись грозно – здоровенные парни в характерных касках. На физиономиях водителей – огромные мотоциклетные очки. Они щеголяли буро-серыми защитными комбинезонами с тактическими жилетами. У советских солдат ничего подобного не было.
Постреливая черными выхлопами, мотоциклы обогнули фонтан и устремились к парадному входу. Немцы заметили приоткрытую дверь, что-то кричали, тыкали в нее пальцами. Пулеметчики припали к прикладам.
Люди в фойе застыли от страха, жались друг к дружке. На их счастье, солдаты передового отряда не стали стрелять и швырять гранаты. Мотоциклы затормозили у крыльца. Пулеметчики остались в люльках, остальные запрыгали через ступени, передергивая затворы коротких автоматов.
Немцы ввалились в фойе, обнаружили там кучку перепуганных людей, явно гражданских, не имеющих никакого оружия, и дружно засмеялись.
Худощавый солдат с остроконечным лицом и насмешливыми глазами поцокал языком, озирая трясущийся персонал знаменитого дворца. Потом он как-то вкрадчиво подошел к ним, перекатываясь с пятки на носок.
Люди замерли. Они не знали, как себя вести. Что им делать – улыбаться, приветствовать долгожданных освободителей от большевистского ига, обрушиться на них с беспощадной руганью?
Военнослужащий вермахта что-то бросил своим товарищам. Те снова засмеялись.
– Послушайте, господа, мы мирные люди… – начал Шабалдин, но упитанный немец бесцеремонно отстранил его стволом.
Он взглянул на бледную Матильду Егоровну, поднял автомат, резко выдохнул:
– Пуф!
Матильда Егоровна вздрогнула и икнула.
Это еще больше развеселило немцев. Худощавый солдат приблизился к водителю Репнину, который машинально сжимал в руке гвоздодер, пристально уставился на эту стальную штуковину, резко выбросил лающую тираду.
– Сдаюсь, – пробормотал Репнин, опуская голову.
– Ты руки забыл поднять, – тихо подсказал ему Яша Гринберг.
Внимание немцев тут же переключилось на него. Они, не сговариваясь, уставились на парня и заулыбались. Обладатель упитанной физиономии поманил Яшу пальцем. Тот, поколебавшись, шагнул вперед, облизнул губы. Немец пытливо изучал его лицо. На физиономии солдата образовалось что-то странное.
– Юде? – поинтересовался он.
Яша сделал выпуклые глаза и лихорадочно замотал головой.
Немцы прыснули. У них сегодня было превосходное настроение.
Неизвестно, чем закончилась бы эта вот процедура знакомства, но тут из дворцового парка донесся шум. Вокруг фонтана описывал круги еще один мотоцикл. Пулеметчик что-то кричал своим сослуживцам, махал руками. Мотоцикл завершил оборот вокруг монументальных каменных львов и покатил обратно, к выезду с дворцово-парковой территории.
Немцы спешно засобирались. Гринберга они оставили в покое. Только мордатый солдат перед уходом по-приятельски похлопал его по плечу, хитро подмигнул.
Люди в камуфляже скатывались по парадной лестнице. Заводились мотоциклы, экипажи рассаживались по местам. В смрадном дыму они уносились по парку. Колеса выбрасывали цветную гальку из пешеходных дорожек.
Вскоре гул затих. Со стороны дороги простучали несколько очередей. Их глушила шеренга кипарисов и ливанских кедров. Потом наступила звенящая тишина. Люди облегченно выдыхали, выбирались из оцепенения.
– Неужели пронесло? – пробормотала Анна Васильевна Бахмутова. – Они уехали, да?
– Но что-то мне подсказывает, что они вернутся. Это просто разведка, основные силы еще на подходе, – убитым голосом проговорил Яков. – Послушайте, товарищи, я что, такой заметный?
– Да, Яша, ты очень заметный. Даже больше, чем ячмень на глазу, – подтвердил Репнин, с изумлением разглядывая гвоздодер, сжатый в руке.
Он покосился на женщин, попытался приободрить их улыбкой и сказал:
– Что, гражданки, перепугались? Боимся, когда страшно? Все в порядке, что вы такие неживые? Немцы как немцы, рогов на башках вроде не видно. Морды не русские, но как вы хотели? Что делать будем, Аркадий Петрович?
– Надо работать, товарищи, – сглотнув, пробормотал Шабалдин. – Никто за нас ничего не сделает. Фашисты не вечны. В отличие от искусства. Товарищи, за работу! – Он встряхнулся, окончательно избавляясь от прилипчивого наваждения. – Все, что мы привезли, надо поместить в подвалы, хорошенько запереть, а потом проработать вопрос по возвращению из порта второй части коллекции. Юлия Владимировна, дорогая, с вами все в порядке?
По щекам девушки текли жирные слезы. У нее не было причины не заплакать.
