скачать книгу бесплатно
– Ян Кицак, – ответил поляк.
– Ты здешний? – спросил Мажарин.
– Да, краковский, – ответил поляк. – Все мои… – он запнулся, подыскивая подходящее слово, – моя матка и мой тато, мои дзядек и бабця – все они из Кракова.
– Хороший город – Краков, – сказал Мажарин. – Вот ведь – наполовину разрушенный, а все равно красивый.
– О, так! – согласился поляк. – Доброе место… А будет еще красивее, потому что здесь больше их нет. Немцев.
– Откуда ты знаешь русский язык? – спросил Мартынок.
– О, я плохо знаю вашу мову! – махнул рукой Ян Кицак. – Так, немного. Научился… До войны в Кракове жили русские. Они уцекаць… убегали от Советской власти и поселились в Кракове. Я с ними водился… дружил. И они меня научили мове.
Поляк замолчал и с некоторым испугом стал смотреть на смершевцев, будто соображая, не сболтнул ли он чего лишнего.
– Ты хотел что-то нам сказать? – улыбнувшись, спросил Мажарин.
– Хотел, – кивнул поляк. – Вам или не вам – не знаю. Без разницы. Вот вы меня спрашиваете, значит – вам.
– Мы слушаем, – сказал Мажарин.
– Вначале я хотел запитаць… спросить: кто вы есть, панове офицеры?
– Мы Смерш, – ответил Мажарин. – Означает «смерть шпионам». Мы ловим немецких шпионов и тех, кто им помогает.
– То добре, – кивнул Ян Кицак. – Потому что я хотел рассказать вам… – он на какой-то миг умолк, собираясь с мыслями. – Я хотел рассказать вам о шпионах. О немецких шпионах здесь, в Кракове. Точнее сказать, об одной пани… одной женщине. Я не знаю – может, она и не шпионка, а просто немецкая курва. Знаете, при немцах таких было много. Те, которые помоложе и покрасивее, были с офицерами, другие – с солдатами. Я не хочу их судить… я хочу сказать о другом. Я не знаю, может, это вам совсем не цекаве… не интересно, но…
– Нет-нет, нам очень интересно! – энергично махнул рукой Мажарин. – Мы внимательно слушаем! Рассказывай!
И Ян Кицак рассказал следующее. При фашистах он проживал в Кракове – куда же ему было деваться? Здесь был его дом, здесь жили его родители. Жить было тяжело, надо было где-то работать, чтобы не умереть с голоду, и он устроился чернорабочим в один ресторанчик. Это был ресторан для немецких офицеров, никто другой, можно сказать, сюда не ходил. За исключением, разумеется, женщин, которых приводили с собой офицеры.
До поры до времени Ян Кицак не обращал особого внимания ни на офицеров, ни на их женщин. Не до того ему было, да и опасное это дело – пристально вглядываться в посетителей ресторана, кем бы они ни были.
Но однажды он все же обратил внимание на одну из дам. Почему? Он и сам не знает, почему. Так уж оно получилось, можно сказать, само собой. Во-первых, дама была очень красива, а на красивую женщину поневоле обращаешь внимание. Во-вторых, она постоянно приходила в ресторан с одним и тем же офицером, тогда как большинство других дам то и дело меняли кавалеров. Да оно бы еще и ладно, что с одним, но это был не просто офицер, он был одним из высших чинов краковского гестапо – Кауфман. Его, можно сказать, знал весь Краков, а кто не знал, тот слышал о его страшных кровавых делах. Имя Кауфман было синонимом смерти. И вот с этим человеком-смертью та красивая женщина и приходила в ресторан. Только с ним, и ни с кем больше.
Но и это было еще не все. Еще – каждый раз Кауфман со своей спутницей уединялись в отдельном номере, и никто, пока они там были, не смел даже приблизиться к дверям того номера. За исключением, разумеется, официанта, но и официант каждый раз был один и тот же. Кроме того, эта красивая женщина хорошо говорила по-немецки – Ян однажды совершенно случайно услышал обрывок ее фразы, обращенной к Кауфману. Это был чистейший немецкий язык. Значит, эта женщина, скорее всего, была немкой.
И так продолжалось до той самой поры, пока Красная армия вплотную не подошла к Кракову и не стали слышны орудийные раскаты, доносившиеся с востока. Большая часть постоянных посетителей ресторана, в том числе и сам Кауфман, моментально исчезли. Ян, конечно, не знает, исчезли ли они из Кракова, но вот в ресторане никто из них больше не появлялся.
А вот та самая красивая женщина осталась! И все так же приходила в ресторан, но уже с другим спутником – каким-то поляком, одетым в штатский костюм. И все так же они закрывались в отдельном номере и о чем-то подолгу там беседовали. Правда, обслуживал их уже другой официант. Тот, прежний официант, исчез в одно время вместе с Кауфманом и прочими постоянными посетителями ресторана. Да-да, панове офицеры правильно поняли: ресторан работает все так же, он не закрылся, и потому панове офицеры в любое время могут туда прийти, и там им будут очень рады. Правда, никаких женщин, как это было при немцах, в ресторане уже нет, но панове офицеры могут прийти в ресторан со своими женщинами.
– Значит, ты говоришь, что этот Кауфман сбежал, а та женщина осталась? – уточнил Мажарин.
– Так-так, – подтвердил Ян Кицак. – Она осталась. И это мне кажется странным. Я не понимаю…
– А что же тут непонятного? – усмехнулся Семен Мартынок. – Когда драпаешь – тут не до любовниц. Кто же в таких случаях тащит с собой красоток? Тут бы самому уцелеть… Обычное дело!
– О нет! – горячо возразил Ян Кицак. – Она не была коханкой… любовницей. Она была кем-то другим!
– Почему ты так считаешь? – прищурился Мажарин.
– Она не похожа на коханку, – с сомнением произнес Ян Кицак. – Коханки – они все на одно лицо. Они хоть и не похожи одна на другую, а все равно все на одно лицо. Думаю, панове офицеры понимают, что я хочу сказать. Я в том ресторане видел много коханок… А у этой женщины совсем другое лицо. Совсем другое…
– Другое – это какое? – спросил Мартынок.
– Ну, другое… – поляк беспомощно пошевелил пальцами. – Они похожи на собак. Да, на собак. Я говорю о немецких коханках, других я не видел. Что написано на собачьей морде? Покора своему хозяину. Покорность… Так и у немецких коханок. А у этой женщины – совсем другое лицо. На нем – хлодь… холод. И еще – злоба.
– Ты же сказал, что она – красивая, – с недоумением произнес Семен Мартынок.
– Холод – это тоже красиво, – возразил поляк. – Только это совсем другая врода… красота.
– Ну, и кто же она, по-твоему? – спросил Мажарин.
– Я не знаю, – пожал плечами Ян Кицак. – Кто мне о том скажет? Но я думаю, что… Если она не покинутая коханка, и если она о чем-то говорила с самим Кауфманом, и если их обслуживал один и тот же официант, который тоже пропал из ресторана, как только в город вошла ваша армия, и если Кауфман убежал, а она осталась, и теперь она бывает в ресторане с каком-то поляком, и это каждый раз один и тот же поляк, то…
– То все это – очень даже интересно, – закончил за поляка Мажарин.
– Так-так, – согласился Ян Кицак. – Это очень цекави… Потому я и пришел к вам, чтобы сказать… Я не люблю немцев, – помолчав, добавил он. – Я никогда их не любил. И я хочу вам помочь. Если, конечно, вы мне поверите.
– Как часто эта женщина приходит в ресторан с тем поляком? – спросил Мажарин.
– Так же, как и с Кауфманом, – ответил Ян Кицак. – Два раза в неделю. Всегда только два раза в неделю. По средам и воскресеньям. Ровно в семь часов вечера. Всегда минута в минуту. А в другие дни – никогда.
– Вот как, – задумчиво проговорил Мажарин. – А вот это и впрямь интересно. Всегда минута в минуту… И по тем же самым дням, что и раньше…
– То так, – согласился Ян Кицак.
– А обслуживает их – всегда один и тот же официант? – поинтересовался Черных. – Или каждый раз разные?
– Один и тот же, – ответил Ян. – Он устроился в ресторан совсем недавно – когда из города ушли немцы.
– А кому принадлежит ресторан? – спросил Семен Мартынок. – Ну, кто в нем самый главный хозяин?
– Пан Мирончак, – ответил Ян.
– И кто он такой, этот пан Мирончак? – спросил Мартынок.
– Курва, – поморщился Ян. – Как и все хозяева. Дерет с нас три шкуры, а платит всего пару злотых.
– При немцах он тоже был хозяином ресторана? – спросил Мартынок.
– Так, – ответил поляк.
– Какой сегодня день? – поморщился Мажарин, пытаясь вспомнить.
– Вроде как вторник, – усмехнулся Мартынок.
– Так, вторек, – подтвердил Ян Кицак.
– Значит, завтра эта женщина вместе со своим разлюбезным поляком должна прийти в ресторан, – Мажарин потер лоб. – Ровно к девятнадцати ноль-ноль.
– Наверно, – пожал плечами Ян. – Она всегда приходит в среду и в воскресенье. Почему ей не прийти завтра?
– Угу… – произнес Мажарин и не сказал больше ничего.
Молчал он довольно-таки долго. Мартынок, Черных и Ян Кицак также молчали. Они понимали – Мажарин размышляет. Черных и Мартынок размышляли тоже, да и Ян, кажется, также задумался о чем-то своем.
– А ты-то завтра работаешь? – наконец спросил Мажарин, обращаясь к поляку.
– Так, – ответил тот.
– И ты завтра их увидишь – ту женщину и того поляка, который будет при ней? – спросил Мажарин.
– Если так надо, то увижу, – сказал Ян. – Когда они будут заходить в ресторан. Или когда будут уходить из ресторана.
– Да, надо, – сказал Мажарин. – И не только увидеть, но и проследить за нею. Узнать, куда она отправится из ресторана. Ты смог бы это сделать?
– Я? – удивился поляк.
– Да, ты, – сказал Мажарин. – Проследить. Но только, сам понимаешь, тайно. То есть так, чтобы ни она, ни ее кавалер не обратили на тебя никакого внимания. Справишься?
– Я? – повторил вопрос поляк, еще больше удивляясь.
– Ну, ты же хочешь нам помочь? – спросил Мажарин и в упор взглянул на Яна.
– О, так! – ответил Ян. – Я хочу вам помочь! Но…
– Ты удивлен, что мы так легко тебе доверяемся? – спросил Мажарин.
На это Ян ничего не сказал, лишь опустил голову и развел руками.
– Мы тоже не любим фашистов – так же, как и ты, – усмехнулся Мажарин. – А все остальное – неважно.
Кажется, эти слова произвели на Яна Кицака впечатление. Он поднял голову и также в упор глянул на Мажарина.
– Я сделаю то, что меня просит пан офицер, – твердо сказал он. – Правда, за это меня могут выгнать с работы. За то, что я без спросу ушел…
– Ну, если что, то это дело мы как-нибудь уладим, – пообещал Мартынок. – Мы кто? Красная армия, которая стоит на страже трудового элемента. А ты и есть тот самый трудовой элемент. А этот твой пан Мирончак – эксплуататор и шкура! Неужто мы не защитим тебя от такого кровососа? Ты только намекни, ежели чего. Самолично явлюсь для наведения социальной справедливости.
– Добре, – не слишком уверенно улыбнулся поляк. – Скажу…
– Вот и скажи! – подытожил Семен Мартынок. – И не сомневайся. Потому что кончилось время ваших польских мироедов и шкурников! Теперь наступает твое время!
– Я не разумею… – развел руками Ян.
– Это с непривычки, – хлопнул парня по плечу Мартынок. – Со временем все поймешь. Это та самая наука, которую все понимают очень быстро. И эксплуататоры, и трудовой элемент. А пока – помоги нам, чем можешь. Раз уж ты влез в штаны, то надо их и застегнуть. Иначе получится безобразие.
– Это я понял, – на этот раз улыбка Яна была более уверенной.
– Вот и славно! – сказал Мартынок. – Командир, все прочее объясняй ему сам.
– Нам надо знать, где эта женщина проживает, – сказал Мажарин, обращаясь к Яну. – Или куда она каждый раз направляется, когда уходит из ресторана. Затем: одна она отправляется к себе или вместе со своим кавалером. Ты понимаешь?
– Так, – кивнул Ян Кицак. – Это я разумею. А вот другого я не разумею. А вдруг они выйдут из ресторана и направятся в разные стороны? Что я должен буду делать? За кем мне следить?
– А и вправду, – поразмыслив, сказал Мажарин. – Скорее всего, так оно и будет. То есть они разойдутся в разные стороны. И хорошо бы при этом проследить за обоими. А, Семен?
– Так это мы запросто! – беспечным голосом произнес Мартынок. – Дело привычное.
– Ну, коль привычное, то тебе его и делать, – сказал Мажарин. – Вот только нужно придумать, как его провернуть половчее!
– Половчее, – ухмыльнулся Мартынок, – это когда я буду при даме. Тут уж меня никто ни в чем не заподозрит. А что? Пришел офицерик с барышней в заведение! Обычное дело. Отчего бы советскому офицеру не пригласить даму в ресторацию? Другое дело – где мне ее раздобыть в кратчайшие сроки, такую даму? С первой попавшейся на такое дело не пойдешь… Ладно, подумаем. Итак, этот поляк мой. Провожу до самой колыбельки. Кстати, – Мартынок глянул на Яна. – А почему ты думаешь, что этот кавалер именно поляк?
– А кто же он еще? – спросил Ян.
– Ну, кто… Допустим, немец. Или, может, англичанин. Тут у вас всяких перебывало.
– Нет, – после короткого размышления произнес Ян. – Он поляк. Поляки отличаются от всех других…
– Да ты что? – иронично сощурился Мартынок. – И чем же именно? Может, пояснишь?
– Ладно, не спорьте, – вмешался в разговор Мажарин. – Поляк, не поляк… Какая разница? А вот проследить за ним действительно надо. В общем, так. Ян, ты проследишь за этой дамочкой. А ты, Семен, за ее спутником. Понятно?
– Не совсем, – сказал Мартынок. – А что, если они не пожелают расставаться и после ресторана отправятся вместе в обнимку? Тогда как?
– А тогда Ян будет следить за ними двоими, а ты – его подстраховывать. А то ведь мало ли что? Четыре глаза могут заметить за собой слежку намного проще, чем два.
– Это понятно, – согласился Мартынок.
– Ян, – сказал Мажарин. – Сегодня вторник. Завтра – среда. А в четверг, рано утром, тебе обязательно нужно быть здесь. Расскажешь, что и как. У меня все.
– Так, – коротко произнес поляк и поднялся, намереваясь уйти.
– Погоди-ка, – остановил его Мартынок. – Все-то оно все, да не совсем. В общем, так. В среду, в половине седьмого вечера, я появлюсь в вашем замечательном ресторане. При мне будет дама, прошу это учесть. Хорошо бы нам с тобой там переглянуться. Не обняться и не расцеловаться, а именно переглянуться. Чтобы ты знал, что я – поблизости. И чтобы я тоже знал, что ты рядом. А так – делаем вид, что мы друг друга не знаем. И все: мы с дамой развлекаемся, ты – чистишь картошку. И все ждем, когда появится та самая красавица со своим кавалером. А потом дожидаемся их ухода и двигается следом за ними. Ты, значит, впереди, я с моей дамой – чуть поодаль. А дальше действуем по обстоятельствам. Вот теперь окончательное все.
– Я зрозумев, – ответил Ян, потоптался и добавил: – Я все сделаю. Я могу уже идти?
– Да, – сказал Мажарин. – Спасибо тебе.
– И вас я тоже дзякую бардзо, – ответил Ян Кицак.
– А нас-то за что? – удивился доселе молчавший Черных.
– За то, что поверили, – сказал Ян. – Вы меня не знали, а все равно поверили.
– Ладно, – махнул рукой Мажарин. – Там разберемся. Кстати, как называется тот ресторан?
– «Золотой голубь», – ответил Ян. – И при немцах он так назывался, и сейчас – тоже. Только теперь на нем другая вывеска. Раньше была на немецком, а теперь – на польском.
