скачать книгу бесплатно
Немцы быстро пришли в себя от такой наглости, открыли ответный огонь. В ночное небо взмыли осветительные ракеты. Озарилось поле, усеянное воронками, вырванными кустами и сгоревшей техникой.
Красноармейцы дальше не пошли, залегли в воронки.
Из леса на советской стороне ударила минометная батарея. Мины рвались с оглушительным треском, вражеские позиции заволокло дымом.
Немцы палили наобум, злобно перекликались. У них создалось впечатление, что советские войска готовятся к штурму. Рации у фрицев раскалились. Они спешно оттягивали с юга несколько взводов. Солдаты бежали по ходам сообщений, гремя амуницией, кляли проклятых русских, которым вечно не спится! Напор огня усилился, снова заговорила минометная батарея.
Несколько человек просочились через заброшенные позиции, проползли небольшое открытое пространство и растворились в глухом ельнике. Свистопляска на севере стала стихать, но небо там по-прежнему озарялось вспышками. Разведчики по одному выбирались из оврага, бежали, пригнувшись, под защиту деревьев. Прошлогодняя листва шуршала под их ногами, сиплое дыхание рвалось наружу.
Шубин пересчитывал своих подчиненных по головам. Подбежали Глинский и Никита Костромин, сели рядом на корточки, вытянули шеи. Привалился к дереву лысоватый и жилистый Валентин Ситников из далекого Забайкалья, вечно бледный, с какими-то водянистыми глазами. Язвительный, довольно угрюмый мужик с Тамбовщины Клим Шемякин, невысокий и коренастый, ворвался в лес, отбежал метров на десять и где-то там затих.
Представление, заказанное полковником Куприным, сработало. Немцы, напуганные грохотом, сконцентрировали внимание на месте демонстрации прорыва. Группе хватило несколько минут, чтобы просочиться сквозь их порядки на самом тонком участке. С советской стороны уже никто не стрелял. Но вел прицельный огонь немецкий пулеметчик, выискивал легкие мишени среди отступающих красноармейцев.
Перебежал Ленька Пастухов.
Завадский пристроился рядом с командиром, стащил капюшон с вспотевшей головы, отдышался и проговорил:
– Пробились, товарищ старший лейтенант. Вот только много ребят фрицы положили. Представляете, они жизни отдали лишь за то, чтобы мы без копоти и пыли к немцам просочились.
Остальные удрученно молчали. Солдатская жизнь на этой войне ничего не стоила. Восток Ленинградской области был обильно полит солдатской кровью. Потери роли не играли. Страна большая, бабы еще нарожают. Имела значение лишь территория, отбитая у врага. Мысль о том, что каждая жизнь является наивысшей ценностью, головы наших военачальников не посещала.
Прыжками несся красноармеец Бердыш, парень с Южного Урала, мастер по бегу на длинные дистанции. Именно это обстоятельство и заставило Шубина взять его к себе.
Сон у Максима Бердыша был крепкий и здоровый. Три недели назад командир полка послал его с переднего края в штаб с важной бумагой. Дистанция была впечатляющей. На каком-то этапе трассы Максим решил передохнуть, пристроился под деревом. Сон свалился на него как снег на голову. Он проспал все на свете!
Когда разведчик, потрясенный, весь исполненный покаяния, нарисовался в штабе, эти важные бумаги уже никого не интересовали. Ничего ужасного не произошло, ситуация не вылилась в катастрофу. Но Бердыш был арестован. В подобных случаях особый отдел не рассусоливал.
Дабы другим неповадно было, парень получил высшую меру. Однако встать к стенке он не успел. Анекдотическая ситуация не превратилась в трагическую. Шубин оказался рядом, вытащил парня.
Особист был не вредным, просто действовал согласно инструкциям, да еще и кое-чем был обязан Шубину.
– Ладно, забирай этого скорохода, – заявил он. – Будем считать, что штаб полка взял его на поруки. Но будь осторожен, парень спит так, что пушкой не разбудишь. А я, извини, должен сообщить по инстанции.
Сообщить особист не успел, погиб от взрыва мины через час.
Незадачливый гонец был уже в расположении разведвзвода, где товарищи встретили его дружным гоготом.
Последним подтянулся Юрий Малинович, тоже молодой, родом из Белоруссии, но жил в Подмосковье. Перед войной он провалил экзамен в Подольское пехотное училище, но с мыслью построить военную карьеру не расстался. Парень был физически развит, быстр, хотя и несколько угловат.
– Все, товарищ лейтенант, расчет закончен, – сказал он, упав в траву. – Надо грести отсюда, в овраге уже немцы шевелятся. Кажется, они сообразили, что эта пальба была не просто потехой.
– Все за мной! – скомандовал Шубин. – Держимся кучно, остановка только по приказу.
Чем дальше в лес, тем меньше немцев. Это правило пока работало.
Разведчики перебирались через завалы бурелома, вертели головами, как сычи. Где-то в стороне надрывно, на какой-то истеричной ноте работал дизельный генератор. Гул человеческих голосов превращался в монотонный фон. Лес оборвался. Вместе с ним исчезли и посторонние звуки. Впереди простиралось поле, перемежаемое перелесками. Луна озаряла местность дряблым желтоватым светом.
– А тут точно нет мин? – с опаской спросил Малинович.
– С чего бы? – сказал Завадский. – Мы находимся в тылу врага. Разве что старая попадется.
– И ногу оторвет, – добавил Пастухов. – Может, обойдем, товарищ старший лейтенант? Береженого, как говорится…
Закон подлости на войне работал, как никакие другие. Будешь обходить часами, потом выяснится, что никаких мин не было. Пойдешь прямо, рванет под ногами. Но фланговыми маневрами увлекаться не стоило.
Глеб представлял себе, как добраться до Утиного Брода. Он разглядывал в бинокль дальнюю опушку, фиксировал взгляд на перелесках.
В одном из них находились люди. Они не особо сохраняли режим светомаскировки. Там вспыхнул фонарь, завелась, мигнув фарами, машина.
Противник находился везде. Часть его сил была сосредоточена невдалеке от Мясного Бора. Ему требовались считаные минуты, чтобы, используя вездеходы, оказаться на месте. С техническим оснащением у немцев проблем не было. В отличие от советских войск, они брали не числом.
Разведчикам пришлось податься в обход. Через триста метров Глеб снова припал к биноклю. В данном квадрате заслоны и скопления живой силы врага отсутствовали.
Рисковать Шубин не мог, снарядил в дорогу четверых. Через десять минут, убедившись в том, что все тихо, за ними двинулись остальные бойцы. Часть пути они шли ложбинами, ползли на открытых участках.
Шубин спешил, стремился до двух часов ночи дойти до Утиного Брода. Группа в темпе двигалась через сосняк, хрустел валежник под ногами. Шубин поторапливал своих людей. Мол, не спать, шире шаг! Почему отстали? Вы что там, хворост собираете?
В общей сложности они прошли не больше полутора километров, уперлись в речушку с обрывистыми берегами, залегли за глиняным валом. Подошло кудлатое облако, закрыло луну. Вода журчала на перекатах, матово отсвечивала. Ширина речушки составляла метров тридцать, но она, похоже, была полноводной, и глубина ее могла оказаться внушительной. Из полумрака вырастал противоположный берег, космы травы свисали с обрыва, ворошился кустарник, дальше – лес.
С дальнего берега доносились голоса, смеялись мужчины. Язык, на котором они общались, был, увы, не русский.
К обрыву немного в стороне выходила проселочная дорога. В лучшие времена берега связывал мостик. Но сейчас конструкции громоздились в воде, уцелела лишь центральная опора. Видимо, советские солдаты подорвали его, когда выходили из окружения.
Оккупанты восстанавливать мост не стали, в этом отсутствовала необходимость. Для переправы они использовали весельные лодки, которые грудились на дальнем берегу. Там белела полоска намывного пляжа.
– Товарищ старший лейтенант, обходить надо, – прошептал Шемякин. – Посмотрите, что там творится.
Решение не вызревало. Шубин всматривался в противоположный берег. Согласно подсказкам из памяти, Утиный Брод был левее, за рекой. Дистанция составляла метров восемьсот или километр. Куприн уверял, что мостик цел, значит, ошибся.
Берег, на котором находились разведчики, был чист от оккупантов, но на другом их наблюдался явный переизбыток. Горели костры, сновали смазанные фигуры.
Возле лодок кто-то выбрался из воды, отфыркался, полез наверх. Немцы встретили товарища шуточками. Они отдыхали у воды в часы досуга. Время для отбоя еще не наступило.
– Что делать будем с этими фрицами, товарищ старший лейтенант? – прошептал Ленька Пастухов. – Уж больно много их.
– Водой обольем, – деловито предложил Ситников.
– На хрена? – не понял Шемякин.
– Так сегодня ночь на Ивана Купалу, – объяснил боец. – То ли языческий, то ли христианский праздник, не помню. Обливаются все, короче. А еще через костер прыгают. Середину лета вроде отмечают.
Кто-то хрюкнул, не удержал смешинку во рту, за что получил локтем от товарища.
– Товарищ старший лейтенант, а спать мы сегодня будем? – спросил Костромин.
– Завтра будем, – буркнул Глеб. – Так, закрыли рты! Не злите меня.
Немцы непринужденно проводили время. Кто-то из них купался, сбросив обмундирование и нательное белье.
Нарастал мотоциклетный треск. По проселочной дороге на обрыв выехали два «БМВ», стали выписывать круги, потом остановились.
Посыпались окрики. Купальщики быстро выбирались из воды. Там явно что-то намечалось. За кустами нарастал многоголосый гул, покачивались головы. Немецкие слова перемежались русскими, большей частью матерными.
Глеб напрягся, холодок пополз по костяшкам позвонка. За кустами мелькали огоньки фонарей, подходили люди. Кто-то закричал на высокой ноте, разразились гневные выкрики. Ударил автомат, застонал человек. Хлопнул пистолетный выстрел, и стон оборвался. Снова шумел народ, сыпались звуки ударов.
Автоматчики выгнали к обрыву кучку людей, человек пятнадцать, окружили их. Работали фонари. Различались понурые спины, оборванные гимнастерки советского покроя.
Это были наши военнопленные! Фашисты прикладами гнали их к обрыву. Они замирали на краю, смотрели вниз.
– Сволочи, что вы творите? – прохрипел кто-то. – Будьте вы прокляты, скоты!
Остальные слова в этой пламенной тираде никак не относились к цензурным.
Один из пленных вдруг прыгнул с обрыва, погрузился в воду, всплыл, начал судорожно кашлять. Сил в руках осталось немного, но он греб и тяжело, с надрывом дышал.
Орали солдаты, наставив автоматы на пленных. Трое подбежали к обрыву. Двое из них открыли огонь по пловцу, а третий для удобства своих товарищей светил фонарем. Пули прошили незадачливого беглеца, он дернулся, погрузился в воду. Через мгновение мертвое тело вынырнуло и неторопливо поплыло по течению.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите открыть огонь? – взволнованно прошептал Бердыш. – Вот же они, рядом. Положим половину и свалим к чертовой матери. На этом берегу нас не возьмут, уйдем. А наши успеют разбежаться, хоть кто-то выживет.
Это противоречило инструкциям, было безграмотно, непрофессионально! Глеб не мог смотреть на это избиение, но скомандовать не успел.
Пулеметчик, сидевший в люльке мотоцикла, не стал дожидаться, пока созреют автоматчики, и окатил пленных, стоявших на обрыве, трескучей очередью! Он смеялся и давил на спусковой крючок. Пули сбрасывали несчастных в воду. Возможно, кто-то прыгнул сам, ведь дурной пример заразителен, а один шанс из миллиона лучше, чем вообще ничего. Кто-то бросился бежать вдоль обрыва, но охнул, повалился вниз, зацепился гимнастеркой за голый куст и повис на нем.
Ругался унтер-офицер. Дескать, что за вмешательство в дела расстрельной команды? Но возмущался он не очень убедительно. Несколько человек подбежали к обрыву, стали стрелять по всплывающим телам.
Шубин не решился отдать команду. Какой теперь смысл? Отомстить за ребят и погубить дело? У этих вояк должна быть рация, они поставят на уши весь район! Требовалось сохранять хладнокровие. Плевать, что думают остальные!
Никто не открыл огонь, бойцы ждали команды. Идиотов здесь не было, все понимали, чем чреват срыв. Но все равно противно было на душе. Люди отворачивались, сползали с косогора.
– Да ладно, командир, чего дурить-то? – проворчал Завадский. – Их больше, подавят они нас, только выдадим себя.
– Мы ничего не можем сделать, товарищи, зарубите себе на носу, – твердо сказал Шубин. – Проявим мягкотелость, двинем горой за справедливость и рискуем запороть дело. У нас своя работа, всем не поможем. Слушай мою команду! Воспользоваться переправой невозможно, она подорвана. Уходим влево. Немцы не могут занимать весь берег. Будем переправляться там, где их нет.
Группа растянулась вдоль берега, шла по дну канавы. За спиной опять раздавались крики. Прогремел нестройный залп. Видимо, немцы расстреляли вторую группу пленных.
Метров через триста начались заросли ивняка. Соваться в них было бессмысленно, только привлекать внимание.
Глеб выполз на обрыв, стал осматриваться. Берега были сильно изрезаны, обрывы чередовались с впадинами. Светлели полоски пляжей. Напротив громоздились глиняные уступы. Немцев здесь не было. Все они остались за излучиной.
– Четверо вниз! – скомандовал Шубин. – Раздеваемся, одежду в вещмешки, автоматы над головой. Проплыть надо немного, только середину. Дальше будет мелко. Пятеро остаются здесь. В случае опасности прикрывают.
Он отправился в первой партии. Люди спустились с обрыва по крутой тропе, быстро разоблачились, утрамбовали в объемистые вещмешки обмундирование и амуницию. Автоматы и мешки им пришлось держать одной рукой.
Течение было не сильное, но все равно сносило. Бердыш оступился и ойкнул. Ворчал Юрка Малинович. Мол, уж лучше марафон пробежать, чем вот так, в полную неизвестность, в омут головой.
Вода была прохладной. Дно реки ушло из-под ног Шубина. Он греб одной рукой, хватал воздух. Ему не хватало кислорода, груз тянул вбок. Несколько раз он глотал воду, испытывал приступы паники, за бойцами уже не следил, пытался справиться с собой.
Глеб сначала не понял, во что уткнулся. Рыба, что ли? Объект был крупный, мягкий, податливый. Желание разжать руку было нестерпимым. Всплыл труп с перекошенным лицом, в полумраке скалились зубы. Шубин шарахнулся от него, как от холеры, отплыл в сторону, наглотался воды и тут же столкнулся еще с одним. Это был молодой парень в рваной гимнастерке. Волосы слиплись, в распахнутый рот наливалась вода.
Расстрелянные красноармейцы плыли по течению. Дорожки живых и мертвых в этот час пересеклись. Сзади кто-то сдавленно вскрикнул. Да уж, неприятная встреча.
Шубин подался вперед, стал яростно грести. У него стали возникать серьезные проблемы с дыханием, но тут он почувствовал ногой дно.
Потрясенные пловцы выбирались на берег, бежали под обрыв, матерясь сквозь зубы, развязывали мешки. Немцы в эти края еще не забрались. Глеб замахал рукой, сигнализируя товарищам, находящимся на другом берегу. По реке все еще плыли тела, смотрели в небо незрячими глазами.
До Утиного Брода осталось не больше километра. Карту в землянке у комполка Шубин помнил. От моста на юго-запад, по гипотенузе. Хоть тресни, других населенных пунктов в округе не было. Когда за опушкой обозначилась деревня, у старшего лейтенанта не возникло никаких сомнений в том, что она-то ему и нужна.
Крохотный населенный пункт лежал в низине, окруженный хвойным лесом. Невзрачные избы прятались под сенью яблонь и рябин. Из ночного мрака проявился кривобокий плетень, заросший бурьяном. Улица как таковая в поселке отсутствовала. Дома стояли в хаотичном порядке, к каждому участку вела своя тропа. Огороды обрамляли кусты малины и смородины. Справа возвышалась силосная башня, до середины кирпичная, выше – сбитая из почерневших досок.
Проявилось строение, ближайшее к башне. Его маскировали деревья, но в полумраке выделялись светлые наличники.
Бойцы шли по опушке, держась кустарника. Башня выросла, превратилась в уродливое щербатое сооружение. Этим образцом сельского зодчества люди давно не пользовались. Дверь была выломана, под фундаментом валялись битые кирпичи.
Разведчики двигались по двое, короткими бросками. Они ныряли в траву, поднимали головы, слушали. Деревня спала, если в ней имелось кому спать. В лесу покрикивал неспящий филин, в разбросанной соломе стрекотал кузнечик. Стоило Глебу замереть, настроиться на эту тишину, и по плечам его поползли мурашки.
Облака закрыли луну и звезды. Ночь была безветренной, природа погружалась в какой-то ленивый анабиоз.
– Немцев нет, товарищ старший лейтенант, – прошептал Клим Шемякин. – Ни машин, ни мотоциклов, ни даже повозок.
Но вставать в полный рост старшему лейтенанту не хотелось. Кошки скребли на душе. Легкий ветерок все же присутствовал, пригнал сладковатый запах, слабый, мимолетный, но этого хватило, чтобы горло сжалось. Удивляться не стоило, весь район представлял собой бесконечное кладбище под открытым небом.
– Пошли, парни.
Группа переместилась за силосную башню. Запах гнили усилился. Завадский чуть не сверзился в яму, забитую протухшей травой, и душевно высказался по этому поводу.
Разведчики просочились через кустарник, рассредоточились вдоль продолговатого сарая. Заходить в него им решительно не хотелось. Ограда практически отсутствовала. Возник двор, заваленный каким-то хламом. Слева грядки, справа, вдоль уцелевших секций забора, понурые садовые деревья. Обозначилось крыльцо, пара окон, задернутых изнутри занавесками. В избе горела свеча.
Малинович по команде Шубина подполз ближе, перебежал за остов телеги с вывернутыми оглоблями, затем рискнул приблизиться к крыльцу, присел на корточки. Фигура бойца сливалась с темнотой.
Он шевельнулся, прогулялся за угол, потом вернулся, припустил обратно и доложил:
– Есть там люди, товарищ старший лейтенант. Мужики, двое или трое, черт их знает. Ждут чего-то, тихо бухтят меж собой не поймешь о чем. На той стороне окно открыто, окурок из него вылетел.
– Нас они ждут, – проворчал Шемякин. – Немцы нагрянут, эти ребята через заднее окно эвакуируются и в овраг шмыгнут. Только фрицы вряд ли появятся. Ночь на дворе, да и выгребли они уже все из местных сусеков.
На другом конце деревни загавкала собака, сон плохой увидела, но быстро охрипла и замолкла.
«Вроде все в порядке, в избушке партизаны товарища Антонова ждут гостей. Или что-то не так? Хоть тресни, не могу понять», – подумал Глеб.
– Все спокойно, товарищ старший лейтенант, – подал голос Шемякин. – Наши это, партизаны. Разрешите, мы с Завадским сходим, удостоверимся? Пароль и отзыв помним, хозяин дома – Сурков Михаил Евграфович.
– Давайте, – сказал Шубин. – А мы, если что, подстрахуем.
Двое, пригнувшись, побежали через двор. Мяукнула кошка, материализовалась из темноты и юркнула в щель под штакетником. Завадский споткнулся, шикнул на ни в чем не повинное животное. Ничто не менялось в окружающем пространстве. Боец поднялся на крыльцо, постучал в рассохшуюся дверь. Шемякин остался во дворе, скинул с плеча автомат, исподлобья озирался.
Долго ждать не пришлось. За дверью прозвучал настороженный голос. Последовал обмен какими-то репликами, дверь со скрипом открылась.
Человек держал в руке зажженную свечу. Отблески пламени прыгали по серому лицу. Мужик в жилетке и ватных штанах отступил в темноту.
