скачать книгу бесплатно
Я вскакиваю с места, стремительно направляясь к выходу, но при этом осторожно оглядываюсь по сторонам, проверяя, не слишком ли очевидно, что я ухожу первой. Подносы с выпечкой так и остались практически не тронутыми. На противоположной стороне стола с угощениями какая-то женщина подбирает и незаметно кладет в рот отслоившиеся от круассанов кусочки, ее губы испачканы крошками.
Я останавливаюсь и завороженно смотрю на этого смелого человека, готового на глазах у всех сдаться под натиском собственного голода. Женщина ловит на себе мой взгляд и улыбается. Я краснею и отворачиваюсь. С другого конца зала доносится резкий смех, от звука которого я вздрагиваю и вспоминаю, что надо срочно бежать.
Уже практически в дверях меня настигает возмущенный возглас Джессики:
– Ты еще не заплатила!
– О, извини, я не поняла… – бормочу я. – Сейчас. Пятерки хватит?
Порывшись в сумке, я достаю помятую купюру.
С надменным выражением лица Джессика смотрит на протянутые мной деньги, а затем говорит сквозь зубы:
– Тридцать фунтов, пожалуйста.
– Сколько-сколько? – Мои глаза округляются от удивления.
– Тридцать фунтов. Нам нужно покрыть стоимость всей этой выпечки.
– Но никто ведь ничего не ел… – растерянно говорю я.
И, снова порывшись в сумке, нахожу еще несколько купюр, которые сую в руку Джессики. Я поворачиваюсь, чтобы уже наконец уйти, но в этот момент мой взгляд снова замечает все эти горы несъеденных пирожных. И, прежде чем я успеваю подавить в себе этот внезапный порыв жадности, я беру салфетку и наполняю ее круассанами и шоколадными булочками. Я слышу, как женщины перешептываются вокруг меня. Но с меня довольно! Заплатить тридцать фунтов и оставить всю эту великолепную выпечку тут в кафе – это уже слишком! И я, черт возьми, возьму хоть что-нибудь с собой.
– Боже мой, – произносит кто-то позади меня.
– Что это ты себе позволяешь? – вопрошает Джессика возмущенным тоном.
– Беру несколько пирожных, за которые только что заплатила, – говорю я, гордо поднимая голову. – Это что, запрещено?
– Ну… нет… Но это довольно необычно. Никто ничего подобного никогда не… – Слова Джессики затихают на половине фразы. – Джулия! Джулия! Эта новая мама хочет взять с собой остатки еды.
– Взять с собой? Остатки еды? – не веря своим ушам, переспрашивает Джулия, подняв от удивления брови. – Прошу прощения…
Она смотрит на меня с презрением. Я, вцепившись в свою салфетку с выпечкой, твердо выдерживаю ее испытующий взгляд. Через мгновение Джулия отворачивается, горделиво взмахнув волосами.
– Обычно, – надменно заявляет она, – наши остатки отдают в приют для бездомных. Разумеется, они всегда чрезвычайно нам благодарны. Но, возможно, ты действительно нуждаешься в этом больше.
– Я просто не хочу, чтобы вся эта выпечка пропала даром, – оправдываюсь я. – У меня и в мыслях не было причинять вам какие-то неприятности.
– Что ты, что ты… Никаких неприятностей. Вот, у меня есть пакет. Я сейчас вытряхну из него все свои бумаги. Тебе необходимо взять больше…
И с этими словами Джулия берет свой украшенный дизайнерскими лейблами пакет и высыпает все его содержимое на стол. А затем горстями начинает сгребать пирожные, круассаны, булочки и засовывать их в его вместительную глубину. Она опустошает все подносы на столе, наполняя пакет до краев, и вскоре содержимое начинает вываливаться через край. И когда кажется, что он вот-вот лопнет, она с улыбкой протягивает его мне:
– Вот. Это должно поддержать тебя какое-то время.
Я улыбаюсь ей в ответ, но чувствую, как краска приливает к моему лицу. Кивнув в знак благодарности, я протягиваю руку, чтобы взять пакет, и как ни в чем не бывало собираюсь уходить. Из дальнего угла зала раздается взрыв смеха, который, однако, быстро смолкает. Когда я берусь за ручку пакета, мои пальцы случайно касаются руки Джулии. Мои нервы так напряжены, что я рефлекторно отдергиваю ладонь, словно от кипятка, и отшатываюсь назад. Содержимое пакета рассыпается по всему полу.
На мгновение кажется, что время остановилось. Мы с Джулией стоим над рассыпанной горой свежей выпечки. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но из него вырывается лишь какое-то бессвязное заикание. Не оборачиваясь и не глядя себе под ноги, я убегаю прочь прямо по разбросанной по полу еде, все еще сжимая в руках салфетку с круассанами.
Только выйдя на улицу, я замечаю, что к одному из каблуков моих туфель прилепился огромный кусок булочки. Я усиленно пытаюсь оттереть его о бордюр. Но толстый слой шоколада размазался и накрепко застрял между подошвой и каблуком, не поддаваясь никакой очистке.
12
К тому моменту, когда я добираюсь до адвокатского бюро, часы показывают уже почти половину одиннадцатого. От автобусной остановки я бежала так, будто за мной гнался черт, каждую секунду ощущая, как кровь бешено стучит у меня в висках. Залетаю в контору и сразу же вижу Кирстен, которая стоит возле стойки регистрации в приемной. Я торопливо здороваюсь с ней и рассыпаюсь в извинениях за опоздание. Она смеется и предлагает мне отдышаться и присесть.
– Не переживай. Барбара еще не пришла. А без нее я не могу проводить тебя в ее кабинет. Ты не возражаешь подождать ее здесь? Она должна уже скоро прийти.
Фух… Значит, я паниковала напрасно. Со вздохом облегчения я направляюсь к длинному кожаному дивану в углу приемной, непостижимым образом все еще сжимая в руках заветную салфетку с пирожными. Я оглядываюсь вокруг в поисках мусорного ведра, но тщетно. Затем я снова подхожу к стойке регистрации:
– Куда можно выкинуть вот это?
– Давай мне, – отвечает Кирстен. – Я брошу это в мусорное ведро.
Она протягивает руку, и я отдаю ей салфетку, внезапно почувствовав острое нежелание расставаться с этим своеобразным трофеем. Кирстен смотрит на круассаны и булочки в салфетке.
– А что с ними не то? – спрашивает она.
– С ними все в порядке. Возможно, они немного раздавлены. Но на самом деле мне просто некуда их девать.
– Как по мне, так они выглядят очень аппетитно. Давай-ка я сейчас приготовлю кофе и попробую на вкус парочку этих милых булочек. Не хочешь ко мне присоединиться, пока будешь ждать?
После инцидента в кафе у меня сложилось такое предубеждение к утреннему кофе, что я уже готова была отказаться, подозревая, что это какая-то хитрая ловушка. Но когда я увидела искреннее и совершенно лишенное лукавства выражение лица Кирстен, внутри меня что-то неуловимым образом изменилось.
– Почему бы и нет. Я с удовольствием выпью чашечку кофе. У вас есть какие-нибудь тарелки, куда можно выложить эти булочки?
В приемной стоит кофе-машина. Кирстен делает два эспрессо и ставит их на столик перед диваном, захватив с собой еще пару блюдец для круассанов. Затем она присаживается рядом, и мы вместе наслаждаемся французской выпечкой.
Закончив наш импровизированный завтрак, я вытираю крошки с губ и прочищаю горло:
– Тебе что-нибудь известно об этом судебном процессе? Вы уже встречались с обвиняемым?
– Да, уже встречались, – отвечает Кирстен. – Он присутствовал на нескольких последних совещаниях по делу. Такой вежливый, интеллигентный человек. И проходит через такой позор! Не знаю, как у этой девушки повернулся язык предъявлять ему такие нелепые обвинения.
– У этой девушки?
– У жертвы. Так называемой жертвы. У нее, должно быть, нет ни стыда, ни совести, раз она так запросто может разрушить чью-то жизнь, – сокрушается Кирстен. Она уже доела один круассан и принялась за второй.
Прежде чем я успеваю ей что-либо ответить, распахивается дверь в приемную. Я бы никогда не поверила, что Кирстен может двигаться с такой молниеносной скоростью, допивая кофе, убирая тарелки, смахивая крошки с губ и возвращаясь на свое рабочее место с безупречной улыбкой.
Входит Барбара Карлайл. На этот раз я не пытаюсь спрятаться – я гляжу прямо на нее, чтобы как следует рассмотреть. Ростом выше среднего, довольно худощавая, она практически не изменилась за последние десять лет. Только волосы приобрели более стальной оттенок, а вертикальные складки в уголках рта стали более заметными. Я срочно пытаюсь привести себя в порядок, обнаружив на юбке крошки от круассана.
Барбара подходит и встает прямо напротив меня, слегка улыбаясь:
– Сэди, рада видеть тебя на борту. Добро пожаловать. Надеюсь, теперь ты здесь надолго и уже не бросишь адвокатуру, как тогда?
– Гм… Да… Извините за тот раз, так получилось…
– Почему бы нам не пройти в мой кабинет, и я введу тебя в курс дела.
Она поворачивается и проходит через приемную, не дожидаясь, пока я последую за ней. Я машу рукой Кирстен, бормоча по пути слова благодарности, и бегу вслед за удаляющейся Барбарой, пытаясь ее догнать.
Один лестничный пролет, другой. Мы сворачиваем в коридор, который я слишком хорошо помню по своим ранним годам в Судейской палате – в этой комнате слева я постигала азы юриспруденции со своим первым наставником, а вот там я готовилась к своему первому судебному процессу. Я быстро пробегаю мимо всех этих воспоминаний и вхожу в открытую Барбарой дверь в самом конце темного коридора.
– Вот мы и пришли, – говорит она. – Прости за беспорядок. Я пыталась одновременно вести сразу два дела. Вот теперь ты воочию можешь увидеть, почему мне срочно необходима помощь.
Я оглядываюсь по сторонам. На всех доступных поверхностях валяются разбросанные документы, папки и файлы. Пол тоже покрыт какими-то бумагами. В комнате достаточно светло. Сквозь высокое окно, выходящее на Эссекс-стрит, проникают лучи солнечного света, но весь подоконник заставлен стопками книг, покрытыми толстым слоем пыли.
Через открытое окно хорошо слышен шум уличного движения. В воздухе чувствуется сильный запах сигарет, несмотря на строгий запрет на курение в Судейской палате. Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Барбара пододвигает стул поближе к окну и садится, прикуривая серебристой зажигалкой тонкую сигарету. Она глубоко затягивается, а потом выставляет руку с сигаретой в открытое окно.
Я усиленно пытаюсь контролировать выражение своего лица, чтобы выглядеть совершенно невозмутимо. Но натренированный годами допроса свидетелей взгляд Барбары способен по малейшим признакам определить мое истинное отношение к происходящему.
– А кто, по-твоему, может запретить мне это делать? – спрашивает Барбара с хриплым смешком.
– Полагаю, будет излишним напоминать вам о вреде курения, – смущенно бормочу я.
– Дорогая, мне шестьдесят пять. И никотин все еще не убил меня, – иронично заявляет она, протягивая мне пачку сигарет.
Ох, как это заманчиво. Почти что настоящее искушение. Скрежет спичек, вспышка пламени, сладкий запах и вкус первой затяжки. Это потом уже дыхание станет тяжелым и несвежим. Но сначала… Стоп. Нет. Я не могу.
– Нет-нет, спасибо. Я не курю. Я бросила, когда была беременна. И больше потом не начинала. Я не могу. У меня не получится курить тайком.
– Ах да, конечно. У тебя же ребенок. Твоя карьера так стремительно набирала обороты. А ты вдруг забеременела и уехала в Америку. Ты не жалеешь об этом? Не думаешь, что напрасно так поступила?
Я хлопаю глазами, удивляясь прямоте вопроса. Она очень сильно отличается от всех тех дамочек, обтянутых спортивной лайкрой, с которыми я встречалась сегодня в кафе на Сент-Джонс-Вуд.
– Давай, – решительно заявляет Барбара, – садись рядом и расскажи мне все о себе. Я никогда этого не понимала. Что происходит со всеми вами, девочки? Возьмем, к примеру, тебя. Ты была одним из лучших юристов-практикантов, самым талантливым молодым адвокатом в нашем бюро. У тебя на подходе были громкие судебные процессы в Королевском суде. А ты бросаешь все это ради ребенка! По-моему, все это выглядит весьма позорно.
Я убираю гору бумаг со второго стула в комнате. И неторопливо сажусь рядом, обдумывая свою речь и подбирая подходящие слова. Хотя прошло уже более десяти лет, но протяжный голос Барбары воспринимается все еще таким знакомым. Это совершенно нереально – снова оказаться в Судейской палате. Даже запах сигарет Барбары остался прежним. И он все также соперничает с ароматом ее духов – таким же стойким, резким и узнаваемым, как и в те годы.
Я открываю было рот, чтобы что-то сказать. Перед мысленным взором проносятся все эти безвозвратно ушедшие годы. Я тяжело вздыхаю:
– Да. Это действительно весьма позорно. Я не уверена, что сейчас приняла бы такое же решение.
– Каждый год здесь случается что-нибудь эдакое, – говорит Барбара. – Обязательно кто-то из молодых юристов с треском вылетает отсюда. Обычно они напиваются в хлам на адвокатской вечеринке и полностью теряют над собой контроль, вытворяя невообразимое. Или не соблюдают субординацию, посылая к черту не того человека, не осознавая, что это не сойдет им с рук. Но ты… ты была одним из самых разумных молодых адвокатов. Я полагала, что ты останешься здесь надолго.
Это весьма приятные слова. Однако мне нельзя расслабляться. Моя настороженность снова заступила на свой пост, прогоняя волны воспоминаний обратно в море памяти. Мне нужно быть начеку. Я напоминаю себе, что Барбара никогда не была белой и пушистой.
– Это было бы очень непросто – родить ребенка и продолжать постоянно ездить по судам, участвуя в разных процессах. Кроме того, мой муж тогда получил хорошее предложение по работе в США, слишком заманчивое, чтобы отказаться от него. Вот поэтому мы переехали.
Губы Барбары презрительно скривились.
– Ты так хорошо справлялась со своей работой. Я не могу себе представить, какое предложение может быть слишком заманчивым, чтобы от него невозможно было отказаться, если оно потребовало перечеркнуть все эти годы твоей кропотливой, напряженной работы, когда ты так уверенно продвигалась в своей адвокатской практике. Жаль, что тогда карьера твоего мужа оказалась для тебя важнее твоего собственного призвания, – фыркает она. – По крайней мере, хоть сейчас ты одумалась и вернулась. Я полагаю, что заботу о ребенке он собирается взять на себя?
– Он остался в США, – говорю я. – Мы расстались.
Барбара снова фыркает:
– Меня это совершенно не удивляет. Ты должна была бросить его много лет назад. А теперь выходит, что ты потратила впустую целое десятилетие своей жизни. По крайней мере, еще не слишком поздно тебе вернуться к работе. Ну, вот честно! Что это такое? Все эти способные женщины с многообещающими перспективами, с красными дипломами лучших университетов, с блестящим прохождением юридической практики – все они бросают годы своих усилий и тяжелого труда, чтобы, уйдя со сцены, просто родить детей. Они никогда не возвращаются обратно после того, как уходят в декрет. Как же это нелепо!
Я слушаю речь Барбары, хлопая глазами. Я понимаю, к чему она клонит. Все эти годы во мне молча бушевала дикая ярость по этому поводу. Но конечно же Барбара не может быть настолько слепа к жизненным реалиям адвокатской практики и к тем трудностям, с которыми непременно придется иметь дело новоиспеченным мамочкам-юристам, если они пожелают вернуться на работу вскоре после рождения ребенка.
Невероятно тяжело быть полноценным родителем и в то же время оставаться в столь негибкой рабочей среде юридической системы с ее жесткими требованиями ведения судебных дел. Чего стоит одно только «правило такси» в английском праве, доминирующее над всем остальным, согласно которому незанятому в другом процессе адвокату попросту запрещено отказываться от участия в деле, если к нему обратился клиент.
– Это все достаточно сложно, – говорю я в конце концов. – Я ни на минуту не пожалела, что у меня есть ребенок. Но также я очень рада, что теперь я снова в строю. И очень благодарна за возможность поучаствовать в этом процессе вместе с вами. Вы можете дать мне какие-нибудь подробности дела?
Пора вернуть наш разговор в конструктивное рабочее русло. Барбара снова фыркает. Скорее всего, она не до конца уверена, что уже закончила свой перекрестный допрос. Но я радостно улыбаюсь, надеясь, что это поможет отбить у нее охоту продолжать обсуждение моей личной жизни. Через мгновение она закуривает еще одну сигарету и начинает перебирать какие-то бумаги.
– Я дам тебе краткую хронологию этого дела. Что бы там ни было, но я никогда в жизни не видела большей ерунды, – говорит она, откидываясь на спинку стула.
13
Я наугад вытаскиваю папку из коробки, которую Барбара дала мне просмотреть. Тут оказались скриншоты из Фейсбука – личной страницы потерпевшей по этому делу: переписка и серия фотографий. На одном снимке смеющаяся молодая девушка обнимает подругу, на другом она же позирует в фетровой шляпе. Я более внимательно смотрю на даты публикации фотографий в сети. Девушке тогда, должно быть, было лет тринадцать-четырнадцать. Сущий ребенок. На третьем снимке она стоит, соблазнительно обвив боа из перьев вокруг шеи и надув свои губки. Но это все равно еще ребенок, просто играющий в переодевания.
Я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. Как только Барбара закончила рассказывать мне подробности этого дела, она ушла на обед, так что ее кабинет остался полностью в моем распоряжении. Мне нужно собрать воедино все то, что мне сообщили по этому делу. И просто необходимо подавить чувство сострадания к этой девушке, которое незаметно закрадывается в мое сердце. Я должна сосредоточиться на поиске наилучшего способа удовлетворить интересы нашего клиента, доказав его невиновность.
«Он – прекрасный человек», – охарактеризовала его Кирстен. «Я глубоко убеждена относительно его непричастности к совершению этого преступления», – заявила Барбара. Здесь может таиться большая опасность серьезной несправедливости. Нам придется очень сильно побороться, чтобы выиграть этот процесс.
Я повторяю факты так, как они были изложены в газетах и в кратком отчете Барбары. У Фреи МакКинли, которой сейчас исполнилось семнадцать, несмотря на столь юный возраст, уже были большие проблемы в жизни. За ней прочно закрепилась репутация трудного подростка, причем как в школе, так и дома. Она была недисциплинированной, нерадивой, невнимательной, любую попытку контроля, влияния или управления воспринимала в штыки, не признавала никаких авторитетов. В начальной школе она училась без особых проблем и одно время демонстрировала большие академические успехи. Однако согласно отчету, предоставленному директором ее прежнего учебного заведения, ей не удалось поступить ни в одну из выбранных ею средних школ, и она оказалась в частной гимназии, в которой больший акцент делался на навыки социализации, а не на академические стандарты. Начиная с седьмого класса ее успеваемость в школе резко ухудшилась. Начались серьезные проблемы с поведением и учебой, которые значительно усилились после развода ее родителей, который произошел, когда девочке исполнилось тринадцать лет. Она первой в своем классе попробовала сигареты и алкоголь. А затем переключилась на марихуану и, скорее всего, еще более тяжелые наркотики, хотя эти подозрения так и не были документально подтверждены.
Фрею несколько раз едва не исключили из школы, проявив снисходительность исключительно в связи с тем, что она очень болезненно переживала развод своих родителей. Очевидно, что, даже несмотря на достаточно мягкие академические требования в этой гимназии, с учебой у нее была полная катастрофа. В этот момент ее и взял под свое крыло наш клиент – двадцатипятилетний учитель французского и английского языка Джереми Тейлор.
Помимо языковой практики мистер Тейлор также вел занятия по драматургии. Фрея в числе других учеников участвовала в постановке школьного спектакля «Укрощение строптивой», и мистеру Тейлору удалось установить с ней контакт. Между ними сложились хорошие дружеские отношения, и поэтому Фрея согласилась на дополнительные занятия с мистером Тейлором. Благодаря этому ей удалось в достаточно короткий срок подтянуть свои знания по многим предметам и в дальнейшем успешно освоить школьную программу в должном объеме, показав очень хорошие результаты, в том числе и на выпускных экзаменах.
До этого момента и обвинение, и защита в общих чертах излагают одинаковые факты и сходятся во мнении относительно происходящих событий. Но в дальней их позиции начинают существенно разниться. Согласно версии стороны обвинения, мистер Тейлор обучал Фрею не только грамматике и неправильным глаголам. Они заявляют, что он с самого начала готовил ее к сексуальным отношениям, которые начались между ними, как только ей исполнилось шестнадцать, и продолжались до недавнего времени, пока Джереми не попытался их прекратить. После чего Фрея пошла в полицию и подала на него заявление о сексуальном домогательстве, которое и составляет основу выдвинутых против него обвинений.
Версия же защиты излагает события так, что Джереми пожалел девушку и сделал все возможное, чтобы помочь ей в учебе. При этом с ее стороны постоянно возникали неприличные намеки и неподобающие знаки внимания, которыми она упорно демонстрировала свое расположение к своему учителю. Однако мистер Тейлор предпочитал игнорировать такое неуместное поведение Фреи и делал акцент исключительно на учебе. Он не бросил проведение дополнительных занятий с девушкой исключительно по причине того, что видел в ней большой академический потенциал и испытывал к ней чисто человеческое сострадание. Мистер Тейлор всегда строго следил за тем, чтобы их занятия проводились только в общественных местах и чтобы мать Фреи была в курсе всей их совместной рабочей переписки. Однако, несмотря на его самые светлые и чистые намерения помочь ей, дело дошло до того, что однажды во время их дополнительного урока, проходившего в доме Фреи, она разделась и попыталась его соблазнить. Это стало последней каплей терпения мистера Тейлора, и он наотрез отказался проводить с ней какие бы то ни было дополнительные занятия в дальнейшем. После чего, в гневе и обиде, Фрея пошла в полицию со своими обвинениями против него. Он полностью отрицает любые сексуальные или романтические отношения между ними.
От недоумения я даже протерла глаза. Это весьма банальная и простая история, оправдать клиента не составит особого труда. Многое, конечно, будет зависеть от того, кто является наиболее вероятными свидетелями обвинения.
Я листаю распечатки фотографий, пока не нахожу более свежий снимок Фреи, сделанный в начале этого года. Она стала старше, выражение лица более настороженное, глаза не смотрят в камеру. Но в ней все еще слишком много детского. Ее неопытность, незрелость и невинность вполне очевидны. Я снова перечитываю описание, которое дал ей Джереми. Оно совершенно не совпадает с ее фотографией и тем, что видят мои глаза. Возможно, это дело все-таки не будет таким уж простым…
Интересно, имеется ли в документах фотография обвиняемого? Я начинаю ее искать, по очереди просматривая все файлы, но вскоре сдаюсь, побежденная таким количеством материалов по этому делу. Судя по описанию Кирстен и Барбары, мистер Тейлор должен быть весьма милым и добросердечным человеком. Впрочем, достаточно скоро я смогу убедиться в этом сама, когда он в следующий раз придет в адвокатское бюро для встречи с Барбарой.
А пока моя работа предельно ясна. Я должна просмотреть кучу сообщений с телефона и компьютера Фреи в поисках любых доказательств, подтверждающих заявление девушки о том, что она и обвиняемый состояли в отношениях. Или, точнее говоря, я буду искать отсутствие подобных улик.
Фрея может сколько угодно утверждать, что она была очень осторожна и до поры до времени тщательно скрывала тот факт, что они с Джереми были в контакте. Однако совершенно невозможно полностью скрыть существование подобного рода отношений таким образом, чтобы не было абсолютно никаких упоминаний, намеков и следов этого ни в одной из ее социальных сетей.
Джереми утверждает, что между ним и его ученицей никогда не было никаких иных способов общения, кроме рабочей переписки по учебным темам в телефоне и по электронной почте. Я должна убедиться, что между ними действительно не было иных внешних связей и ничего такого, что могло бы как-то противоречить его словам.
Прошло уже почти три часа, как я погрузилась в материалы этого дела, но я только успела лишь немного копнуть поверхность. Похоже, что из них двоих Фрея раньше присоединилась к Фейсбуку. Она создала себе там страничку, когда ей было одиннадцать лет. Робин сейчас почти такого же возраста. Я подавляю возникшую нервную дрожь. До сих пор мне удавалось держать Робин подальше от любых социальных сетей. Ей разрешались только сообщения в телефоне и общение в мессенджерах. Но я знаю, что остальная социализация в Интернете – это лишь вопрос времени.
То же было и с Фреей. К тому моменту, когда ей исполнилось тринадцать, у нее помимо Фейсбука уже были странички и в Твиттере, и в Инстаграме. Хотя Твиттер, похоже, не представляет большого интереса для подростка – распечатка страницы профиля Фреи показывает, что в этой соцсети она подписана всего на несколько страниц, две из них принадлежат каким-то поп-звездам, есть еще пара электронных подростковых журналов, а также служба новостей Би-би-си.
Еще Фрея – активный пользователь Снэпчата, социальной сети, в которой можно обмениваться фотографиями и короткими видео, полностью исчезающими через двадцать четыре часа, что, безусловно, является главной привлекательной особенностью этого сервиса. Хотя я знаю, что изучение Снэпчата вряд ли даст нам какую-нибудь полезную информацию из-за функции автоматического удаления контента, я все же начинаю просматривать ее профиль и записывать даты и время публикации медиафайлов.
Незаметно подошло время забирать Робин из школы. Я достаю из коробки и кладу себе в сумку первую попавшуюся папку с материалами дела, чтобы поработать над ними позже вечером.
Вот я уже жду Робин у школьных ворот, опустив голову в воротник пальто и ссутулив плечи, не знаю даже от чего больше – от промозглого холода осеннего вечера или доносящихся насмешек других матерей.
