скачать книгу бесплатно
– «В следующий раз вы должны приехать на выходные, – сказала она. – Приезжайте на пасхальные каникулы! Соберутся все, и ты увидишь, что такое большая семья!»
Серена невольно заговорила нагловатым тоном болтливой домохозяйки, хотя это совсем не было похоже на Дору. И Джеймс это заметил; он бросил на нее короткий пронзительный взгляд:
– А что не так?
– Просто это прозвучало немножко осуждающе. Вроде как «Бедняжка Серена, у нас ведь настоящая семья, а у тебя маленькое жалкое подобие».
– Она не говорила про «настоящую семью». Ты сама только что напомнила, что она сказала «большая семья».
Серена не стала возражать, но уголки ее рта печально опустились.
«Мы – полноценное обширное и открытое семейство, а вы – несчастная маленькая замкнутая семейка» – вот что на самом деле имела в виду Дора, но Серена не собиралась спорить с Джеймсом по этому поводу.
Проблема обширных семейств в их крайне узком подходе к необширным семьям.
Поезд замедлял ход. «Вилмингтон! – прозвучало из репродуктора. – Будьте осторожны при выходе из вагона, леди и джентльмены…»
За окном со стороны Серены показалась залитая солнцем платформа, усеянная пассажирами, которые выглядели такими радостными и воодушевленными, словно посадка на этот поезд была мечтой всей их жизни.
Серена вспоминала рождественский подарок, который ее родители преподнесли Джеймсу. Он пришел к ним на ужин за день до отъезда домой на каникулы, и когда все уселись за стол, на пустой тарелке перед ним лежала длинная плоская коробка. Серена смутилась. Пожалуйста, пускай это будет что-нибудь не слишком личное, не слишком… очевидное! Даже Джеймс почувствовал себя неловко.
– Это мне? – удивился он.
Но когда он открыл коробку, Серена с облегчением выдохнула. Внутри оказалась пара ярко-оранжевых носков. По верхнему краю каждого шла черная полоска с надписью БАЛТИМОРСКИЕ ИВОЛГИ[1 - Название местного бейсбольного клуба и птицы – символа штата Мэриленд. – Здесь и далее примеч. перев.] со стилизованным изображением иволги по центру.
– Теперь, когда ты живешь в Балтиморе, – пояснил отец Серены, – мы подумали, что тебе стоит одеваться соответствующе. Но поскольку мы не хотим, чтобы у тебя были из-за этого проблемы в Филадельфии, то выбрали такую деталь одежды, которая скроет опасные свидетельства, пока ты не поддернешь вверх брючины.
– Весьма предусмотрительно, – улыбнулся Джеймс и настоял, что должен надеть их прямо сразу, и важно расхаживал по гостиной без туфель до самого начала ужина.
Он и не догадывался, что на самом деле родители Серены вовсе не были спортивными фанатами. Они, скорее всего, не смогли бы назвать имени ни одной «Иволги» – или «Ворона», если уж на то пошло. Старание, которое они, должно быть, приложили, чтобы придумать этот подарок, растрогало Серену до глубины души.
Джеймс, сидевший рядом, окликнул ее:
– Эй.
Серена не отозвалась.
– Эй, Ренни.
– Что.
– Мы уже начинаем ссориться из-за родственников?
– Я не ссорюсь.
Поезд дернулся и покатил дальше. Человек с портфелем, бредущий по проходу, кажется, заблудился. Женщина позади них, та, с умиротворяющим голосом, проговорила:
– Дорогая моя. Милая. Мы непременно обсудим это с руководством во вторник. Слышишь меня?
– Поверить не могу, что она до сих пор висит на телефоне, – пробормотала Серена.
Не сразу, но Джеймс ответил.
– А я поверить не могу, что это деловой звонок, – прошептал он. – Ты бы догадалась?
– Никогда.
– Только не говори мне, что деловые женщины ведут себя так же, как мужчины.
– Ладно, ладно, не будем сексистами, – рассмеялась она.
Он взял ее за руку и сплел свои пальцы с ее.
– Давай начистоту. Мы оба были на взводе. Верно? Родители иногда сильно напрягают.
– Мне можешь не рассказывать, – согласилась она.
Дальше они ехали в уютном молчании.
– А ты заметила, как мама отозвалась о моей бороде? – неожиданно спросил он. – Если мы об осуждении.
– А что там было?
– Когда она показывала тебе фотоальбом. Добралась до моих школьных лет – и: «А вот Джеймс на выпускном. Правда, он милый? Это еще до того, как он отпустил бороду». Моя борода ей покою не дает. Она ее ненавидит.
– Что поделаешь, она же мать. Матери всегда ненавидят бороды.
– Первый раз, когда я появился дома с бородой, на первом курсе колледжа, отец предложил мне двадцать баксов, чтобы я ее сбрил. «И ты туда же?» – расстроился я. А он сказал: «Я лично ничего не имею против бороды, но твоя мать говорит, что скучает по твоему красивому лицу». «Отлично, – сказал я. – Если хочет видеть мое лицо, пускай разглядывает мои старые фотографии».
– Но на выпускном фото ты выглядишь очень даже привлекательно, – улыбнулась Серена.
– Но ты-то не считаешь, что мне следует сбрить бороду, правда?
– Нет-нет. Мне нравится твоя борода. – Она ласково сжала его руку. – Просто мне было приятно увидеть еще и версию «до».
– С чего бы?
– Ну, теперь я знаю, как выглядит твое лицо.
– Ты переживала, что не видела моего лица?
– Не переживала, а… в общем, я всегда думала, что когда вырасту и, предположим, встречу мужчину, за которого соберусь замуж, и у него вдруг будет борода, я попрошу его, если он не против, сбрить ее разок перед свадьбой.
– Сбрить!
– Только один раз. На две крошечные минутки, чтобы я смогла увидеть его лицо, а потом пускай отращивает ее обратно.
Джеймс выпустил ее руку и слегка отодвинулся, разглядывая Серену.
– Что такое…
– А если он откажется? – спросил Джеймс. – Если он скажет: «Вот я таков: парень с бородой. Можешь принять меня таким или уйти».
– Ну ведь если он… – Серена умолкла.
– Ведь если он – что? – не унимался Джеймс.
– Если у него… окажется безвольный подбородок или типа того…
Он не отводил глаз.
– Да не знаю! – сдалась она. – Я просто хотела бы выяснить, во что ввязываюсь, вот и все.
– И если бы у него оказался безвольный подбородок, ты бы ему ответила: «Ой, прости, кажется, я не могу выйти за тебя замуж».
– Я не говорю, что не вышла бы за него, я хочу сказать, что желала бы выйти замуж информированной. Желала бы знать, с чем имею дело.
Джеймс угрюмо уставился на спинку сиденья перед ним. И не сделал попытки вновь взять Серену за руку.
– Ну Джееееймс… – нежно протянула Серена.
Тишина.
– Джеймс?
Он резко повернулся, словно принял какое-то решение.
– С того момента, как мы начали планировать эту поездку, – начал он, – ты возводишь… стены. Устанавливаешь границы. Не ночевать в одной комнате, приехать только на воскресенье… Мы пробыли там четыре несчастных часа! Да мы в дороге провели больше времени, чем в гостях! А я не так часто вижусь со своими, ты же знаешь. И я, в отличие от тебя, не живу с ними в одном городе и практически в том же районе и не могу заскочить в любой момент, когда мне нужно постирать шмотки.
– Но я же в этом не виновата!
Но он, словно не слыша, продолжал:
– Знаешь, о чем я думал, когда мы ехали в Филли? Я думал, что когда ты познакомишься с моими родителями, то решишь, что мы можем у них задержаться. Что ты скажешь, мол, давай поедем самым ранним поездом с утра, и я успею на занятия, и что теперь ты видишь, какие они классные.
– Я и так знала, что они классные, Джеймс. Мне просто… и кроме того, я не захватила зубную щетку! И пижаму!
Выражение его лица не изменилось.
– Хорошо, в следующий раз, – пообещала она.
– Ладно, – буркнул он и вытащил из кармана телефон.
Сейчас они проезжали вдоль залива Чесапик – широкая водная гладь, матово-серая даже в солнечном свете, а на торчащих там и сям на мелководье шестах неподвижно нахохлились одинокие птицы. Зрелище навевало тоску. Почти тоску по дому.
Все из-за ее кузена, конечно же. Встреча с ним словно оставила зазубрину где-то глубоко в груди, трещину между двумя частями ее мира. По одну сторону мать Джеймса, такая душевная и искренняя, а по другую Николас, стоящий в одиночестве на железнодорожном вокзале. Это как вынуть стеклянную форму из горячей духовки и сунуть ее в ледяную воду: треск, когда она раскалывается на кусочки.
– Может, устроим как-нибудь семейную вечеринку? – как-то раз в детстве предложила Серена.
И мама ответила:
– Хм? Вечеринку? Думаю, можно. Но это будет не очень большая вечеринка.
– И дядя Дэвид со своими придет?
– Дядя Дэвид. Что ж. Возможно.
Звучало не слишком обнадеживающе.
Что мешает семье быть семьей?
Может, дядю Дэвида усыновили и он разозлился, что никто ему об этом не рассказал? Или его вычеркнули из завещания, в которое включили обеих его сестер? (Даже в детстве Серена читала много романов.) Или какая-то семейная ссора вышла из берегов и были произнесены возмутительные оскорбления, которые невозможно простить? Последнее выглядело наиболее правдоподобным объяснением. Потом даже не можешь вспомнить, с чего все началось, но знаешь, что с того момента все навсегда изменилось.
– По крайней мере, тетя Элис могла бы прийти, – сказала тогда Серена.
– Может быть, – ответила Лили. – Но ты же знаешь свою тетю Элис. Как она вечно пилит меня.
И Серена сдалась.
Дело в том, размышляла она, что даже когда Гарретты собираются вместе, это никогда не бывает по-настоящему, так сказать.
Не шевелясь, она скосила глаза на Джеймса. Тот что-то читал с экрана телефона. (У него была невероятная способность читать целые книги в телефоне.) И рассеянно покусывал нижнюю губу.
Лучшим школьным другом Серены был мальчик по имени Марцеллус Эйвери. У них не было романтических отношений – своего рода общество взаимопомощи. У Марцеллуса была патологически белая кожа и очень черные волосы, и все смеялись над его именем. А Серена весила фунтов на десять больше, чем нужно, и никогда в жизни не могла справиться ни с каким мячом – ни с бейсбольным, ни с теннисным, ни с футбольным, ни с каким вообще, – и это в школе, где спорт стоял во главе угла. За ланчем они сидели рядом и сплетничали о своих безмозглых одноклассниках, а по выходным он приходил к ней в гости и они смотрели иностранные фильмы в «телевизионной комнате» ее родителей. Впрочем, однажды он как бы нечаянно коснулся ее руки, лежащей рядом с его, и когда она не отстранилась, едва заметно придвинулся чуть ближе и запечатлел на ее щеке осторожный стыдливый поцелуй. Она до сих пор помнила ощущение от бархатистого пушка над его верхней губой. Но больше ничего не последовало. Они тут же отпрянули друг от друга и уставились в экран телевизора, и на этом все и закончилось.
Забавно, но лишь сейчас Серена вдруг поняла, что Марцеллус был невероятно красив. Голова идеальной формы, как у мраморной статуи, и почему-то она всегда думала, как сильно, должно быть, его любит мама. Интересно, где он сейчас. Наверное, кто-то его уже окрутил – какая-нибудь женщина, достаточно разумная, чтобы оценить его по достоинству. А она, Серена, сидит рядом с парнем, который ничем не отличается от ее бывших одноклассников.
Серена думала только о том, когда же закончится эта поездка и она снова сможет остаться наедине с собой.
2
Вплоть до 1959 года семейство Гарреттов не ездило вместе на каникулы. Робин Гарретт, отец Элис, говорил, что они не могут этого себе позволить. В те давние времена он отказывался даже ненадолго оставить магазин на кого-то чужого. А все дело в том, что магазин принадлежал дедушке Веллингтону. «Сантехническое оборудование Веллингтона» оказалось вверено папиному попечению – крайне неохотно и недоверчиво – после первого инфаркта дедушки Веллингтона. Робин, разумеется, должен был проявить себя, и он вкалывал шесть дней в неделю, а по воскресеньям приносил домой бухгалтерские книги, чтобы мать Элис все проверила – на случай, если он где-нибудь опростоволосился. Будем откровенны: Робин не был прирожденным бизнесменом. Учился он на водопроводчика и, бывало, покупал всякие детали у Веллингтона, только чтобы хоть глазком глянуть на юную Мерси Веллингтон за прилавком. Мерси Веллингтон была самым очаровательным существом, какое он встречал в жизни, рассказывал он своим детям, и все сантехники Балтимора сходили по ней с ума. У Робина не было никаких шансов, но иногда чудеса случаются. Мерси, со своей стороны, рассказывала детям, что ее покорило джентльменское поведение Робина.
А потом дедушка Веллингтон умер и магазин перешел к Робину – хотя юридически, конечно, к Мерси, – и все шло по-прежнему: он еще больше времени отдавал работе, навалилось еще больше обязанностей, приходилось следить за каждой гайкой, каждым болтом, и они все так же не могли уехать на каникулы. До того момента, как Робин нанял помощника, которого называл «юный Пикфорд», – добродушного парня, не слишком башковитого, но крепкого как скала. И тогда Мерси сказала: «Итак, Робин, а сейчас я категорически требую: мы всей семьей едем в отпуск».
Лето 1959 года. Неделя на озере Дип Крик. Маленький коттедж в ряду таких же коттеджей, до озера рукой подать. Не совсем у воды, потому что Робин сказал, что это чересчур дорого, но все же довольно близко.
В 1959 году Элис исполнилось семнадцать, то есть возраст, когда путешествие с семьей могло вызывать восторг, давно миновал. А ее сестре Лили было пятнадцать, и она была страстно влюблена в Джампа Уоткинса, популярного в их школе старшеклассника и чемпиона по баскетболу. Лили заявила, что не может бросить Джампа на целую неделю. И спросила, можно ли Джампу поехать с ними, но Робин решительно отказал. Даже не потрудился объяснить почему, просто сказал: «Чего? Нет» – и все.
Так что девочки ничего хорошего от поездки не ждали. В их жизнях она случилась слишком поздно. А вот для их брата… Дэвиду было всего семь, идеальный возраст для недели на озере. Он был жизнерадостным ребенком, восторженно готовым участвовать в любом новом деле. Едва узнав, куда они едут, Дэвид принялся зачеркивать дни в календаре и планировать, что возьмет с собой. Он, наверное, представлял себе озеро чем-то вроде гигантской ванны, потому что предложил захватить пластмассовые кораблики, деревянную игрушечную яхту и заводного пластмассового водолаза. Мерси пришлось объяснять, что на большой воде они могут потеряться, просто уплыть от него. «Я куплю тебе пластмассовое ведерко и совок», – пообещала она. После этого малыш зациклился на другой идее и начал распевать морские песни. «Мой милый за море уплыл…» – выводил он чистым детским голоском, а свою куклу-ковбоя переименовал в Бобби Шафто[2 - Персонаж английской детской песенки, красавчик-моряк.]. (Он вечно придумывал имена этому бедолаге, в обнимку с которым засыпал по сей день, но когда к нему в гости приходили друзья, прятал куклу в шкаф.) «Бобби Шафто уплыл по волнам, – пел он, волнообразно размахивая куклой над головой, будто та плывет. – Серебряные пряжки на его сапогах…»
Они выехали утром в субботу, заглянув сначала в собачий приют, где оставили на передержку своего пса Кэпа. За рулем сидела Элис. Она совсем недавно получила права и вечно клянчила, чтобы ей дали порулить, но отец чаще всего отказывал, потому что она слишком «безрассудная», как он говорил. Сегодня, однако, разрешил. Он сел рядом на переднем сиденье, указывая на знаки, повороты и встречные автомобили, которые она прекрасно видела и сама, спасибо большое. Сзади устроились Мерси, Дэвид и Лили – Дэвид в середине, потому что он был еще маленький и выступ на полу под ногами ему не мешал.
Все в семье Гарреттов были блондинами, но Мерси и Дэвиду достались светлые волосы с золотистым оттенком и бело-розовая кожа – очень яркие и выразительные блондины получились (уж Дэвиду это точно ни к чему), а Робин и девочки – потемнее. У всех голубые глаза, и все они невелики ростом, даже Робин. Элис знала, что отец переживает из-за этого, потому что видела, как он расправляет плечи и вскидывает голову, когда в магазине приходилось обслуживать высоких мужчин. Только что не встает на цыпочки. Элис всегда огорчалась из-за этого, хотя и подозревала, что отец даже не осознает своих непроизвольных реакций.
Они ехали полдня – и почти все время по сельской местности. Дэвида забавляли лошади, коровы и их потомство, и еще они с мамой затеяли игру, кто увидит больше тракторов, но Лили хандрила, молча сгорбившись на заднем сиденье, и хмуро смотрела прямо перед собой. На подступах к озеру на некоторых домах стали появляться вывески ТУРИСТЫ, будки из рубероида, где торговали наживкой, и гравийные площадки, заставленные моторными лодками с выведенной на ветровых стеклах ценой. Кафешки размером с обычный гараж предлагали жареных цыплят, мясной рулет и ланчи за доллар. Гарретты взяли обед с собой, чтобы поесть, как только прибудут на место, но все же остановились у придорожного фермерского ларька, а потом еще раз у бетонного кубика под громадной светящейся вывеской БАКАЛЕЙНАЯ ЛАВКА ТОЛСТОГО ГАРРИ. Лили не пошла с ними к Толстому Гарри, осталась сидеть в машине, упрямо скрестив руки на груди.
– Вот ты дура, – сообщила ей Элис по возвращении. – Мама разрешила нам купить мороженое, и мы выбрали со сливочной карамелью.
