скачать книгу бесплатно
В других снах ему удавалось вернуться домой, но отец с позором изгонял его из семьи. Неудавшаяся невеста Агара с хохотом смотрела, как Авантюрин уходит в лес, и желала ему там умереть, попав в сеть какому-нибудь пауку покрупнее.
Как бы то ни было, хоть кошмары происходили только в его голове, предельно ясно: прежняя жизнь кончена. Он не сможет просто так вернуться домой и сделать вид, что ничего не случилось.
От этого неопределенность и молчание Горана тяготили вдвойне.
– Куда ты несешь меня?
Авантюрин пытался сделать свой голос грозным и требовательным, но вышел только жалкий писк. Заданный уже в тысячный раз вопрос вдруг оказал эффект.
Клетка перестала раскачиваться в такт шагам. Горан тяжело вздохнул и спросил:
– Если я тебе отвечу, ты перестанешь буянить и донимать меня?
Не веря своим ушам, пленник осторожно кивнул.
– Мы идём в королевский дворец. Был бы ты обычным эльфом, я бы продал тебя на базаре. Но ты эмпат, и за тебя дорого дадут Особые королевские.
– И что потом?
– Потом ты расскажешь им, где находится Колыбель. И тогда война будет окончена.
– Какая война? И что такое Колыбель?
Горан усмехнулся.
– Хорошая попытка. Но я тебе очень не рекомендую прикидываться дурачком перед особистами – эти ребята не любят шутить. А методы их работы тебе сильно не понравятся. В сравнении с тем, что они будут делать, то, что ты пережил во время связи со мной, покажется тебе детским лепетом.
– Но я правда не знаю, что такое Колыбель!
– Ну да. А моя жена – святая невинность.
Устыдившись, что выдал что-то личное, Горан схватил клетку и пошёл дальше. Но даже его шаги выдавали, как он сердит. Авантюрину стало не по себе – ведь он стал невольным свидетелем очень многих унизительных сцен. Мало того что вряд ли их было приятно проживать – знать, что кто-то всё это видел, наверное, ещё хуже.
– Мне жаль.
Горан остановился и резко опустил свою ношу на землю. Авантюрин не успел сориентироваться, и его сильно приложило о прутья.
– Чего тебе жаль? Да ты и понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти.
– Ну… кое-что в несчастливых браках я понимаю.
Горан громко хмыкнул.
– Ну да, конечно. Эльф, эмпат – и знаток неудачных отношений. Пытаешься вызвать у меня сочувствие? Не выйдет, я слишком много о вас знаю. Больше, чем ты можешь представить.
Авантюрин молчал. Эльфы ушли из этого мира почти тысячу лет назад. Неужели у людей бывает настолько долгая память? Сколько человеческих поколений сменилось с тех пор?
Да, иногда эмпаты заглядывают в этот мир, раз кто-то из людей занимается охотой. Но разве случайные встречи могут дать хоть сколько-то верное представление о культуре современных эльфов?
– Война с вами всегда была утомительна… Но, когда стало известно про Колыбель, все словно с ума посходили. Никаких перемирий, переговоров. Невозможно войти в лес и быть уверенным, что вернёшься обратно. Невозможно лечь спать и надеяться, что проснёшься в своем уме. Поступая на службу, я думал, что сделал правильный выбор. Думал, что идеально подхожу. Если бы я только знал, чем всё кончится… Но судьба – удивительная вещь. В каком-то смысле справедливо – ты исправил то, что сломали во мне из-за эльфов. Но не думай, что тебе это поможет. Я больше не хочу принимать участие в идиотском противостоянии. Слишком много у меня отняли, и самое время наверстать упущенное.
Горан говорил что-то ещё, но Авантюрин уже не слушал.
Теперь ему наконец-то всё стало понятно. И хоть проявилось это не так, как он ожидал, но факт остаётся фактом: Горан сошёл с ума.
Эльф сел на дно клетки и обхватил колени руками. Единственное, что оставалось, – ждать, пока охотник продаст его кому-то, и надеяться, что с этим кем-то получится договориться.
***
Звуки переплетались, сливались и рассыпались каскадами прекрасных голосов. Тария подошла к самому концу молитвы и не успела погрузиться в транс, но и у неё по коже пробегали мурашки, а на глаза наворачивались слёзы восторга.
Говорят, раньше молитвы могли длиться днями и даже неделями. После них присутствующие словно перерождались и, получив благословение Матери, находили в себе силы на новые свершения.
Охладевшие отношения восстанавливались. Мятежные дети мирились с родителями. Маги находили в себе скрытые резервы, прочие – получали вдохновение к своему ремеслу. Почти три четверти открытий, вошедших в историю, случались после таких молитв.
Но с приходом людей всё изменилось. Когда началась война, эльфы были вынуждены отказаться от привычного уклада и перейти на суматошный человеческий ритм жизни. Даже спать приходилось урывками, следуя не сезонам, а изменчивому солнечному циклу. Традиции, ритуалы и обычаи не выдерживали таких перемен.
Лучшие добродетели эльфов – терпение и внимание – оказались ненужным балластом. Наглость, безжалостность, поспешность – вот что приходило на смену.
И она – лучшее тому доказательство.
Соплеменники постепенно приходили в себя и возвращались к своим делам. Никто не оставил её без приветствия.
«Я вижу тебя, Тария», – говорили они жестами.
«Я слышу тебя», – отзывались те, к кому она обращалась вслух.
Лучше бы они просто кивали.
Неужели они не понимают, что она чувствует фальшь, закравшуюся в древние святые слова? Их ложь оскорбляет гораздо сильнее, чем если бы от неё отворачивались.
Ланнуэль стоял у лика Матери, рядом с алтарем.
Скульптор очень старался воссоздать лик божества традиционно: Природа едина и ценна каждым своим творением. Но, как ни старайся, общий вид всё равно получался женским. Природа-мать. Всепрощающая, дающая начало. Рядом с ней Тарии становилось особенно не по себе.
– Ты вернулась. Всё получилось?
Она кивнула, будто он мог её увидеть до того, как обернётся.
– Пойдём. Я должен тебе кое-что рассказать.
Кабинет Ланнуэля больше смахивал на убежище. Примыкающий к величественному тронному залу, он по убранству и размерам подходил бы для какого-нибудь помощника библиотекаря, а не для монаршей особы. Но Тария уже привыкла. И каждый раз втайне немного гордилась, когда король приводил её сюда, – очень узкий круг лиц был допущен в святая святых.
Диван в углу приобрел подозрительную форму ложа, на нем лежали подушка и плед. Тария вздохнула – значит, дела плохи. Когда случалось что-то неординарное, король эльфов считал излишним тратить время на перемещение по Дому и начинал спать и есть там же, где работал.
Будто услышав её мысли, Ланнуэль едва заметно провел пальцами. Ветви ложа зашевелились, и очертания кровати сменились на подобающий кабинету приличный плетёный диван. Тария слишком давно знала Ланнуэля и поняла – сегодня бесполезно начинать с ним разговор на тему пристойного поведения и заботы о своём здоровье.
Новое движение пальцами – и на стене показалась карта.
– Дом Ветров подвергся очередному нападению.
– Редколесье давно уже стало слишком опасным местом.
– Я знаю. И я много раз говорил об этом наместнику, но каждый раз получал один и тот же ответ.
– Что они слишком дорожат своим Древом? Больше, чем жизнью? Ланнуэль, почему ты просто не приказал им переехать? Они не посмели бы ослушаться короля.
Ланнуэль вздохнул.
– Если бы всё было так легко…
– Как Первоцветы перенесли последние новости?
– Скажем так: напряженно. Они не до конца оправились от утраты Древа, и новый удар подкосил их ещё сильнее. По счастью, Солин не пользовался особой популярностью, и нашлось мало сомневающихся в его предательстве. Поэтому набор претензий от них стандартный: несоблюдение традиций, отсутствие нормального правосудия.
Тария видела – он что-то недоговаривает. И едва сдержалась, чтобы не пихнуть правителя в бок кулаком. Собрав остатки самообладания, она твердо посмотрела Ланнуэлю в глаза и спросила:
– …Но? Первоцветы приняли известие, но?..
– Но Дома Восхода и Весны отреклись от своих обетов.
Тария хотела выругаться, но вместо этого как зачарованная смотрела на карту. Повинуясь магии друидов, территория Дома Ветров пожелтела, а земли отступников приобрели цвет сгнившей листвы.
Общая картина была удручающей. Из уроков истории Тария помнила, как должна выглядеть карта: сотни Домов, в которых живут миллионы эльфов, под началом единых Короля и Королевы.
После Раскола всё стало гораздо скромнее, но даже ещё в начале службы Тарии подконтрольные Ланнуэлю Дома образовывали мощный очаг сопротивления людям. Теперь же с каждым годом и количество, и единство эльфов таяло, как весенний снег под солнцем.
– Но почему?! Если даже Первоцветы признали, что решение было верным, почему другие этого не понимают?!
– Тария… То, что мы делаем, – это действительно единственный способ уберечь Колыбель. Но это не отменяет тот факт, что я впервые в истории ввёл смертную казнь. Никогда до этого один эльф не мог законно лишить другого дара Матери – жизни. Не всем это пришлось по нраву.
– Лучше сохранить жизнь одному, но дать погибнуть тысячам?
– Не забывай, что Колыбель – святыня. Многие до сих пор наивно верят, что она неприступна для человека. А тех, кто реально знает, как она выглядит, не считая Хранителей, – единицы. Если мы начнем направо и налево объяснять, что Колыбель уязвима, может наши действия против предателей и станут более популярны, но рано или поздно информация попадёт к людям. И тогда, боюсь, их уже ничто не удержит. Одно дело – охотиться за легендой, и совсем другое – искать остров с вполне конкретным описанием. Чего-чего, а настойчивости людям не занимать – они и безо всяких координат добьются своего. Нет, чем меньше людей и эльфов знают правдивой информации о Колыбели – тем лучше.
Ланнуэль замолчал. Но и не предлагал ей вернуться к своим делам. Это значило только одно: ему есть что ещё сказать, но он не уверен, что это стоит на неё вываливать.
– Ради всего святого, не тяни.
Король эльфов сцепил руки в замок. Тонкие красивые пальцы побелели от напряжения.
– На Болотах зреет мятеж. Появился некий проповедник, который призывает эльфов к миру с людьми.
– А под миром он имеет в виду…
– Капитуляцию. Он убеждает тех, кто готов слушать, что люди не сделают нам ничего плохого. Что стоит уступить им земли, которые они требуют, раскрыть секреты, которые их интересуют, и подумать о том, как мы можем быть полезны.
Тария хмыкнула.
– Я думала, только у людей бывает короткая память. А что, читать этот проповедник не умеет? Не знает, что после каждого перемирия людям становилось мало новых земель и они снова нарушали границы? Или он не знает, что пленных эльфов люди содержат, как канареек, в клетках, ради забавы?
– Одно дело – читать, другое – видеть самому. Тария, я правлю уже очень давно. За эти века родились эльфы, которые ни разу не видели, как люди нарушают свои обещания. К тому же проповедник утверждает, что с тех пор люди сильно изменились. И если прекратить войну, то мы снова будем в безопасности.
– И много нашлось идиотов, готовых его слушать?
– Больше, чем ты можешь представить. Все очень устали от постоянного страха и готовы поверить во что угодно, что даст им надежду.
Тария молчала. После всего, что она пережила, несколько раз побывав в плену у людей, у неё не осталось никаких иллюзий насчет человеческого милосердия или честности. Немного поколебавшись, она глухо сказала:
– Хочешь… я разберусь с этим?
– Ни в коем случае. Можно убить человека или эльфа, но нельзя убить идею. Тут же возникнут десятки фанатиков, объявят мертвого дурака святым, меня – тираном, начнут кричать из всех углов, что люди желают нам только добра и единственная причина, по которой мы ещё не живем в мире, – потому что я не хочу отдавать власть.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Что-то – наверняка можно. Завтра я подниму этот вопрос на Совете. И если к утру у тебя появятся идеи, я буду за них благодарен.
Тария сглотнула.
– Ланнуэль, я…
– Я знаю, что ты не любишь появляться на Совете. И никто из Новых Хранителей не любит. Но это ваше законное право, пусть оно и не всем нравится. Прятаться – тоже не выход. Чем меньше о вас знают, тем больше боятся.
Он был прав, как всегда.
Вот только собратья не называли Тарию и остальных «Новыми Хранителями», как того требовал Ланнуэль.
«Чистильщики» и «палачи» – самое приличное, что она слышала.
Тария кивнула и изобразила подобие поклона.
– Я приду. И обязательно подумаю, что можно сделать.
***
«Хочешь загубить дело – проведи совещание», – мрачно подумал Ланнуэль, наблюдая, как тронный зал наполняется эльфами.
Если бы кто-то спросил его, то он бы ответил: для решения большинства вопросов достаточно всего четыре-пять мнений, а порой и того меньше. Дискуссии же с десятком и более эльфов могли растягиваться на дни, недели, а в прошлом – и на месяцы.
Но есть традиции, с которыми ничего не может сделать даже король. И порядок обсуждения ключевых проблем – одна из них. Каждый Дом имеет право прислать своего представителя, и любая попытка сократить количество участников Совета воспринимается абсолютно однозначно: как оскорбление и диктаторские замашки.
Единственное, чего удалось добиться, – это уговорить традиционно дружественные друг другу Дома объединяться и присылать кого-то одного с единым мнением. Но даже в таких случаях Совет состоял более чем из двадцати эльфов, каждому из которых непременно нужно было велеречиво высказаться.
Вид пустых кресел Домов Восхода и Весны несколько умерил недовольство короля.
«Пусть спорят хоть до посинения, пока мы едины».
Он бы ни за что не признался, но больше всего Ланнуэль боялся однажды войти в тронный зал и не увидеть никого. А если он ничего не предпримет, то такой страх перейдёт из разряда ночных кошмаров во вполне вероятное будущее.
