скачать книгу бесплатно
Процессия двинулась к домам, к угощению. Люди боязливо посматривали на микоси, хмурились. Кажется, всё вокруг стихло и испуганно сжалось. Даже музыка стала какой-то нервной.
Когда паланкин торжественно опустили на очищенное прежде место, когда самые красивые наши девушки медленно и грациозно опустили перед микоси самое роскошное угощение, какое только могло быть в нашей деревне, началась совместная трапеза с божеством. Точнее, люди ели, пили рисовое вино, шутили, пели песни для Та-но ками, рассказывали шутки, а покровитель деревни, как считалось, слушал, смотрел на нас и вкушал пищу.
Я сидел поодаль. С моего места было не видно священный паланкин с гостем, да, собственно, меня это мало расстраивало. Жевал рис, приправленный соевым соусом, но почти не чувствовал вкуса. Крестьяне выращивают рис, но сами редко его едят, так как он – для людей нужных и благородных, то есть, не для нас. Так что мне следовало бы обрадоваться такой возможности, но…
Барабаны бодро задавали темп празднику, вслед за ними звучали бронзовые гонги, флейта, сямисэн. Танцоры своими неистовыми плясками или медленными танцами развлекали трапезничающее божество и собравшихся прихожан. Вслед за взрослыми выступали дети. Моя младшая сестрёнка Асахикари танцевала, держа ветку цветущей камелии. Движении Аса-тян были простыми: она всего-то поворачивалась вокруг, да на разный манер взмахивала веткой, но отчего-то у семилетней малышки проявилось столько лёгкости в движениях, столько грации во взмахах рукавов кимоно, что все – и взрослые, и дети – застыли в восхищении. Я, признаться, был удивлён её выступлением, так как она никому из родных не сказала о том, что готовится танцевать во время мацури. Ах, как блестели её светло-карие глаза, когда она проскользнула в танце около меня! Казалось, лицо девчонки излучает нежный свет, а может, то просто место было такое, где по-особому падали солнечные лучи на землю. Признаться, у меня не имелось никаких достоинств, но я гордился танцем Асахикари, как своим собственным достижением. Сестрёнка была прекрасна!
Селяне пили, ели и танцевали всю ночь. На рассвете торжественно и тепло попрощались с ками. Каждый, будь то взрослый и ребёнок, норовил что-либо сказать покровителю деревни. Я поблагодарил его за защиту сестёр, родителей и брата от болезней. Хотя сомнение продолжало грызть меня изнутри.
Зажгли большой костёр, чтоб он осветил ками дорогу. Долго смотрели на огонь. Потом дружно убрали остатки еды. Нетронутую божеством пищу отнесли к каннуси. Подмели место, где происходила совместная трапеза людей и божества. И разошлись. Всем предстояло немного сна и последующие будничные заботы.
Мне не удалось сомкнуть веки ни на мгновение, так как неприятные думы терзали меня.
Существуют ли ками или нет? Я думал об этом несколько дней подряд, с того мига, как просыпался, до того мгновения, пока не ложился спать. У меня пропал аппетит, начала часто мучить бессонница. Такэру проворчал, что от меня одни беды, вечно им приходится со мной возиться, а помощи от меня никакой. Держался, старался улыбаться родным почаще, не подавать виду, будто меня что-то беспокоит.
Как-то мама затеяла стирку. Сёстры должны были ей помогать, но я напросился вместо них. Надеюсь, хотя бы постирать смогу нормально. А девочек попросил поупражняться в приготовлении обеда, пока я и мама будем у реки. Сёстры не возражали, а хозяйка дома насторожилась, услышав мою нелепую пользу. И всё-таки взяла меня с собой, навалила в мои подставленные руки такую кипу одежды, что с трудом дотащил. Увы, отцу в поле я ничем помочь не мог: уж слишком слабым уродился. Младший брат и то сильнее меня.
Какое-то время мы стирали молча. На берегу реки кроме нас никого не было. Нежно грело нас солнце, ласково журчала вода в реке. Около моих ног в слегка колышущейся воде резвились солнечные блики. Должно быть, вся поверхность реки представляла собой сейчас на диво красивое зрелище. Хорошо хоть мама может на него посмотреть.
Неприятные мысли вылезли неожиданно, нарушив наше мирное времяпрепровождение. Долго-долго, терпел, потом не удержался, робко спросил:
– Мама, а ками точно существуют? Есть ли у нашей деревни свой Та-но ками?
– Ах ты голландец эдакий! – мать змеёй взвилась с земли, замахнулась на меня палкой. – Да как у тебя язык повернулся?! Как ты посмел усомниться в существовании божеств?!
– Я… не хотел. Не надо! Не бей меня! – испуганно заслонился руками, слишком тонкими и слабыми, чтобы они могли хоть как-то спасти мою голову и тело. – Я верю! Клянусь, верю! Просто тогда, когда во время мацури Мамору уронил священный паланкин, тогда откинулось покрывало и там… там ничего не было… только лепестки…
– Ками скрыты от человеческих глаз! – прошипела мать. – Простые люди, тем более, такие никчёмные мальчишки, как ты, не смогут их увидеть!
– Но… если это… обман?!
Она стирала далеко от меня, однако я различил, как она подняла руку с палкой, которой ударяла по белью. Неужели опять меня побьёт?
Бросил выстиранное кимоно на берег и припустил по песчаной отмели. Женщина побежала за мной. Ох, так она меня быстро догонит: её ноги длинные и сильные, не то, что мои! Надо свернуть в лес.
– Куда ты одежду бросил?! – вскрикнули позади меня.
Догонит и побьёт. И отец далеко, не вырвет меня, не заслонит своим широким, сильным телом.
– Прости меня, Та-но ками! – выдохнул я, задыхаясь от бега, едва не налетев на сосну. – Я очень плохой мальчишка! Прости и защити!
Остановился, оглянулся. Между матерью и мной оставалось немного и, даже не видя её, понимал, что лицо у неё сейчас как у демона. О, ками, спасите!!! Я ещё недавно сомневался в вашем существовании, но умоляю вас, спасите!!!
Нырнул в заросли молодого бамбука, слишком густые, чтобы мать могла быстро пролезть между ними, а для меня, тощего и низкого мальчишки – самое оно. Задыхаясь и тяжело дыша, выскользнул на берег, около груды бледно-серых, почти белых камней. Неподалёку от меня трещал тростник, через который прорывалась моя мать. Ох, заросли закончились, а на берегу мне не спрятаться! Может, утопиться? И прощай тогда моя милая Асахикари, прощайте рассказы отца о битве Тайра и Минамото, о морском сражении при Дэнноура, прощайте всё жестокие люди, которым так нравится срывать на мне злость! О, боги, я не хочу умирать! Но я устал жить так!
Луч солнца выскользнул из-за грязных серых туч, упал на верхний камень, соскользнул с него вниз, на узкую щель у самой земли. Затрещали, зашуршали стебли тростника совсем рядом со мной. Она почти догнала!
Если там слишком узко, то я застряну ногами наружу – и тогда мать непременно побьёт меня, прежде чем вытащить, а если достаточно просторно, тогда отсижусь. А сумею ли вылезти? Да лучше я там с голоду умру, чем ещё раз попаду в руки разгневанной матери!
И я отчаянно юркнул в щель, мысленно призвав на помощь духов предков.
Боги оказались милостивы – в дыре было не только просторно, но ещё и песок, редкая трава были достаточно скользкими, чтобы смог быстро залезть внутрь. Там съёжился, обхватил колени. Сердце колотилось так, словно хотело растерзать тело изнутри и вырваться. А может это оскорблённый Та-но ками невидимый стоял около меня и, пользуясь своей силой, пытался вырвать из меня сердце? Ох, она же услышит, как я дышу!
Испуганно зажал рот рукой, задержал дыхание. Тишина. Может, она сейчас недоумённо стоит около груды камней или уже заметила в щели мои тощие ноги и набедренную повязку?
– Юки… – растерянно произнесла мать, стоящая шагах в десяти от моего укрытия. – Куда же ты пропал, Юки?.. Юки!
Мне уже поплохело, так и хотелось убрать тонкие пальцы, глубоко вдохнуть или шумно втянуть в себя воздух.
Зажал себе нос. В глазах помутнело. Камни, укрывшие меня, начали сжиматься.
– Да где ж ты?! – крикнула мать сердито.
О, ками, сохраните никчёмного и глупого мальчишку! Как мне дурно…
Что-то зашуршало в бамбуковых зарослях. Моя мучительница сердито вздохнула и направилась туда. Я задыхался, но всё ещё мешал себе дышать. Наверное, сегодня я так отчаянно взмолился к богам, что сама солнечная богиня отвлеклась от своих важных небесных дел, чтобы взглянуть на того, кто так громко кричал на земле, смилостивилась и указала мне на эти камни! И, поскольку Аматэрасу оказалась столь милосердной ко мне, ничем не заслуживающему её милости, ещё недавно дерзнувшему вслух усомниться в существовании духов природы и предков, я обязан сохранить её милость, должен укрыться от матери!
В голове зазвенело, и не то между камнями перестал проникать свет солнца, не то у меня в глазах потемнело.
О, боги, помогите мне выдержать!
– Да дыши уже, дурень! – шепнул мне кто-то в ухо.
От неожиданности убрал руку, повернул голову в сторону говорившего, ударился ею о камень, от растерянности глубоко глотнул воздух.
Спустя некоторое время пришёл в себя. Ушибленная голова болела, между камнями было мокро и холодно. Ещё бы, ведь на мне одето только фундоси! До того долго не дышал, что мне даже голос какой-то примерещился!
Какое-то время сидел, дрожа от холода, обнимая тощие, слабые ноги. Если бы не солнечный луч, указавший мне это укрытие, мать бы непременно нагнала меня и побила. И за что она меня так ненавидит?! Я же их первенец! И не назло же им я родился таким слабым, с такими плохими глазами, чётко видевшими шагах в двух-трёх вокруг меня! Да если б я выбирал, каким мне родиться, ужели ж выбрал такое тело? Ужели же я хотел, чтобы все злые сельчане и их жестокие дети подкрадывались ко мне, пользуясь моим слабым зрением, и били бы, швырялись в меня грязью, тухлыми овощами и рыбьими внутренностями?!
Шумно вдохнул и выдохнул.
Память, издеваясь надо мной, подкинула картины недавнего прошлого. В том числе, про рано зацветший ирис. Мне стало так грустно, как и в тот день, когда увидел у своих ног его раздавленный цветок и переломанный стебель.
Просидел в убежище несколько часов, прежде чем рискнул вылезти. К счастью, духи камней выпустили меня столь же охотно, как и прикрыли. Если б у меня было, что поднести им, непременно отблагодарил!
Солнце висело прямо надо мной. Страшно хотелось есть, но вернуться домой не осмелился. Лучше подожду до вечера и вернусь после отца. Тот не даст матери меня обидеть. Он добрый. Заботливый. Сильный. Вот только если у него будет хорошее настроение, отец начнёт рассказывать увлекательные истории о великих воинах и битвах, а я их так и не услышу. А вернусь пораньше – и мать обязательно накажет меня за святотатство и брошенную на берегу одежду, за мой побег. Эх, так и не помог ей со стиркой.
А есть хотелось. В реке около берега, почти у самых моих ног, насмешливо поблёскивала серебристыми боками большая рыба.
То ли глупость моя взыграла, то ли голод. В общем, я снял с себя фундоси, размотал и полез в воду, ловить тканью ту толстую рыбину.
На берегу вдруг мерзко засмеялись. Обернулся, сощурился, смотря на человека, отсюда казавшимся большим серо-жёлтым пятном.
– Рыбку ловишь, мальчик? – насмешливо уточнил незнакомый мне старик. – Ежели милость богов будет велика – и случится чудо, то не побрезгуешь ли ты есть добычу после этого?
Будь я на его месте, наверное, и сам бы потешался над худым, низким мальчишкой, снявшим набедренную повязку, развернувшим её и пытавшимся использовать вместо сети. О, боги, и почему людям так нравится надо мной смеяться? У меня на лбу, что ли, написано «смейтесь, пожалуйста, погромче»?!
– Знаешь, мне и самому хочется свежей рыбки, – добавил незнакомец миролюбиво. – А вода нынче холодная, брр! Давай я дам тебе мешок, а ты, когда поймаешь что-нибудь, поделишься добычей со мной?
Обычно мне не везло. И, уж тем более, с моим-то зрением, да при помощи ткани от фундоси или мешка я вряд ли что-нибудь поймаю! Но желудок ворчит, гложет меня изнутри, а домой возвращаться страшно.
Вылез из воды, опять обвернулся фундоси, хорошенько потёр руки о мокрый песок. Робко подошёл к старику, внимательно заглянул ему в лицо. Он был высокий, потому взирал на меня сверху вниз, но его тёмные, почти чёрные глаза светились добротой и озорством. А белые-белые волосы нагло выбивались из пучка на голове. Поверх дорожного кимоно он укрылся соломенной накидкой, на голову одел широкополую шляпу из того же материала. В руках у него был мешок. Он задумчиво оглядел меня, недовольно цокнул языком, потом с кряхтением сел, вывалил на сухой песок содержимое своего мешка: нож, старые палочки для еды, книгу, закупоренный длинный, узкий сосуд, небольшой свиток – бумага крепилась к узорчатому шёлку, валики были сделаны из тёмного дерева, а так же не то большой сложенный кусок ткани, не то свёрток.
С мешком, вручённым мне смешливым путником, я полез в воду. И о чудо! С моими-то дрянными глазами да в краткий промежуток времени мне удалось поймать в мешок ту самую, наглую толстую рыбину, которая дразнила меня, блестя чешуёй! Неужели, ками наконец-то вспомнили о моём существовании?
Рыба, тяжёлая и сильная, билась в мешке, желая вырваться. Я с трудом тащил мешок по берегу. Старик, наблюдая за моими усилиями, долго хихикал.
– А ты храбрый: не побоялся такого монстра, – язвительно заметил путник, поднимая нож с песка.
Он шагнул ко мне, я – попятился. И когда он требовательно протянул свободную руку ко мне, торопливо вернул ему и его вещь, и мой улов. Он достал рыбу, отбросил мешок мне:
– Вымой его как следует!
И я послушно поплёлся выполнять приказ. Страшно перечить вооружённому, пусть и совсем уже седому. К тому же, он не похож на изнурённого крестьянина: спина прямая, голова высоко поднята, острый взгляд. Как будто он воин. А с самураями ссориться опасно.
Когда вернулся с тщательно отмытым мешком, старик уже сидел поодаль от своих вещей и нарезал кусками обезглавленную, выпотрошенную рыбью тушку. Мой живот завистливо заурчал, но попросить хотя бы маленький кусочек собственной добычи я не решился.
– Пока тебя дождёшься – с голоду загнёшься! – проворчал незнакомец. – Я едва сдержался, чтобы всю рыбину не съесть! Экий ты мерзкий мальчишка: искушаешь голодного одинокого старика! Должно быть, родители назвали тебя Черепахой!
Срываюсь на крик:
– Я не Камэ!
– Как ж тебя звать-величать, охотничек? Может, Юуки, Смелый?
Он, смеясь, назвал моё первое, самое драгоценное и любимое мной имя, как меня звала одна лишь Асахикари! У меня перехватило дыханье. С усилием произнёс:
– Я – Юки, «снег».
– А мне подумалось, что тебе больше идёт зваться Смелым, – старик задумчиво сощурился, – потом приказал: – Притащи-ка мой сосуд – и приступим к трапезе.
Неужели, он хочет со мной поделиться? Кажется, сами боги подтолкнули его к этой реке!
Мы сидели на берегу, разложив останки рыбы на широких листьях – он велел мне принести их, так как не любит, чтоб песок на зубах скрипел – и ели тоненькие кусочки, обильно поливая их соевым соусом. Добрый путник разрешил мне брать сколько захочу.
– А как вас зовут, господин? – не выдержал я.
– А тебе зашем? – уточнил он, зажав кусок мяса в белых, здоровых зубах, какие почти никогда не увидишь у стариков.
Честно ответил:
– Я попрошу нашего Та-но ками, чтоб он при встрече с другими божествами замолвил о вас слово.
Он недоумённо моргнул, потом захохотал, подавился. Кинулся заботливо бить его по спине. Не дело такому хорошему человеку умирать из-за жалкого куска рыбёшки! Вот только в моих тощих руках было слишком мало силы. К счастью, обошлось.
– Звать меня Сироиси, – представился путник, откашлявшись.
– Белая скала?
– Нет, Белый камень, – объяснил старик смущённо.
Восхищённо выдохнул:
– У меня сегодня аж два радостных события! И оба благодаря белым камням! Вам и вот им, – указал рукой на большие светлые камни, лежавшие неподалёку – они были такие большие, что отсюда мне их видно как два больших бледно-серых пятна на фоне голубого неба. – Они спрятали меня от разгневанной матери.
– Отчего ж она рассердилась на тебя, Юуки? – участливо спросил путник, почему-то назвав меня моим первым именем.
– Ну, я ей сказал, что… может быть, ками не существует! Но я не Смелый, я – Снег…
Старик сердито цокнул языком, но ругать меня не стал. Слопал ещё один кусок мяса и сочувственно прибавил:
– Должно быть, тяжко тебе живётся!
– Ага! – вцепился зубами в новый кусок рыбы, забыв полить его сёю.
– А если бы ты однажды встретил настоящего ками, и тот бы любезно обещал исполнить одну твою просьбу, что бы ты попросил?
Сердито говорю:
– Такого не бывает!
– А если бы произошло?
Я молча потянулся за новой порцией еды и за сосудом с соусом.
– Слушай, если ты не определишься и долго будешь думать, то ками рассердится и уйдёт! – проворчал Сироиси.
– Ну, ф мифе есть мнофо прияфных вефей…
– И всё же? – не отставал любопытный путник. – Богатство? Славу? Любовь прекрасной дамы или даже принцессы? Впрочем, тебе ещё рано об этом думать, – он подался вперёд, отчего мы едва не столкнулись лбами. – Месть обидчикам? Знатность и богатство для всей семьи? Родовитого щедрого тестя и красавицу-невесту в будущем? Может быть, чтоб она ещё и была добра? Или тебе хватит красавицы жены? А если б ты выбирал между доброй бедной невестой и красивой богатой, то какую бы захотел? Или тебе хочется стать удачливым? Тогда тебе достанется многое другое.
Прожевав и проглотив нежное мясо, уточнил:
– А вам зачем?
– Меня давно уже интересует, какое самое сокровенное желание у людей, – усмешка скользнула по губам, заляпанным сёю. – Мы с моим… – он поморщился. – С моим родственничком поспорили как-то о человеческих желаниях. Он сказал, что все люди мечтают об одном и том же, а я возразил, что между тем найдётся хотя бы сотня-другая дураков, которые мечтают о чём-то своём. С тех пор я собираю диковинные желанья. Жаль, их слишком мало. Не могу вернуться домой: он будет смеяться надо мной, если вернусь с пустыми руками.
Странный человек.
– Юуки, допустим, божество, которое ты повстречал, достаточно доброе, чтобы не бросить тебя, в муках обдумывающего ответ. И оно предложит тебе следующее: или сделать твои глаза здоровыми, или сделать тебя богатым, знатным, успешным и сильным. Например, ввести тебя в достойный и богатый самурайский род как законного наследника. Что бы ты выбрал?
– Настоящим самураем? Да ещё и наследником клана?!
Воображение моё тотчас же нарисовало смелого, сильного, величественного воина в доспехах. Самурай стоял на поле битвы, впереди своего войска, не менее отважного и сильного. Впрочем, лучше, чтоб чуть-чуть поменьше, а то я, как предводитель, на их фоне потускнею.
Сироиси отчего-то рассмеялся, смотря куда-то вбок. Я не стал оборачиваться. Бесполезно. Мир дальше, чем на два-три шага вокруг меня расплывается в большие и мелкие разноцветные пятна.
Моё воображение принялось рисовать другие детали сладостной картины. Вот сильное вражеское войско напротив моего. И вперёд выходит его отважный и могущественный предводитель, примерно такой же, как я. Нет, чуть послабее. Но тогда победа над ним ничего не будет стоить! Ладно, он равен мне или даже лучше меня! И он перечисляет всех своих доблестных предков, потом называет себя и предлагает смельчаку из моего войска с ним сразиться в честном и трудном поединке. И вот я выхожу вперёд, перечисляю свою многочисленную отважную и знаменитую родню…
