скачать книгу бесплатно
Я выдержала эффектную паузу. Если бы кувшин умел говорить, он, несомненно, с жадным любопытством спросил бы меня: «Какая?». Но поскольку кувшин даром речи, к сожалению, не обладал, мне пришлось ответить, не дожидаясь вопроса.
– Непонятно, почему я до сих пор жива? Ведь он уничтожил все улики!
На всякий случай, я обследовала квартиру еще раз (в процессе поисков с аппетитом слопав несколько шоколадных конфет). И сделала еще одно открытие – похоже, что кто-то из нас вчера споткнулся о телефонный шнур. База беспроводного телефона валялась на полу за журнальным столиком, а вырванный из гнезда шнур со сломанным штекером – немного поодаль. Это значило, что я уже черт знает сколько времени живу без городского номера.
Воткнув шнур на место и худо-бедно закрепив его скотчем, я проверила, есть ли гудок в трубке и огляделась по сторонам в поисках мобильника, который как-то подозрительно скрылся с горизонта и не подавал признаков жизни.
Но прежде чем я успела его обнаружить, в мою входную дверь затрезвонили так яростно, что я от испуга подпрыгнула на месте и окончательно проснулась.
На цыпочках подкралась к двери и осторожно заглянула в глазок.
И страшно изумилась. Не помню, когда мне в последний раз доводилось видеть с утра в дверном глазке лучшую подругу. Разве что в детстве, когда мы вместе ходили в школу. Но то был другой дом и другой глазок…
Не успела я открыть дверь, как Лилька со сдавленным воплем налетела на меня, затрясла, заревела и заорала сквозь слезы:
– Ты, дура проклятая, ты что делаешь? Я думала, сейчас милицию вызывать буду, дверь ломать, а за дверью – твой труп!
– Да что такое, что случилось? – проблеяла я, вытирая со своего лица Лилькины слезы.
– Ты забыла что ли, что мы с тобой договорились вчера встретиться? – все еще шмыгая носом, спросила Лилька.
– Ой… – сказала я.
– А ты знаешь, что я тебе звонила на мобильник, и ты была недоступна?
– Ой… – сказала я, внезапно припоминая, что вчера выключила мобильник перед концертом, а потом, конечно же, так и не включила, да и когда мне было его включать?
– А ты знаешь, – тут Лилька еще раз встряхнула меня за плечи, – что я стала звонить тебе на городской, а никто не брал трубку? Что я звонила тебе полночи, а потом еще с утра?!
– Ой, мама!.. – сказала я.
– Хорошо, что твоя мама об этом не знает! Я не стала ей звонить! Я мучилась одна! Я чуть не рехнулась к утру! Я боялась – вдруг ты там отравилась или вены себе вскрыла.
– Я?! Отравилась?! С чего?! – искренне удивилась я.
– Да из-за этого дурака Димы!
Честно говоря, я даже не сразу сообразила, о чем речь. Я совершенно, просто намертво забыла о Диме, словно его никогда и не существовало. А заодно, кстати сказать, и о диете – словно Дима и диета шли общим набором.
– …Я отпросилась с работы, – продолжала ни о чем не подозревающая Лилька, – и поехала к тебе!!!
– Отпросилась с работы? – переспросила я. – А сколько сейчас времени?
– Ты что, так и живешь без часов?!
– Ну, у меня часы в мобильнике, – ответила я.
А кстати, я ведь так и не нашла этот чертов мобильник!
Лилька посмотрела на меня круглыми глазами:
– Между прочим, уже половина одиннадцатого! А ты почему дома? Заболела что ли?
– Пока нет! – завопила я и помчалась в комнату, на ходу скидывая с себя халат. – Но обязательно заболею! А может и умру! Ты меня довезешь до работы?
Лилька прошла за мной.
– Коне… чно. Слушай, а что тут… происходило? – спросила она, изумленно глядя на перекрученную постель.
Я выглянула из шкафа:
– Тебе так прямо и сказать, или ты сама догадаешься?
Лилька всплеснула руками:
– Нет, ну вы только посмотрите! Я ночей не сплю, думаю, что она там помирает, а она! Тем временем!
– А тебе бы больше понравилось, если бы я действительно померла? – прокряхтела я из недр гардероба.
– Честно говоря, не знаю, – сказала Лилька, обессилено усаживаясь за пианино. – Вот, пытаюсь понять, может, мне самой тебя придушить, для экономии душевных сил и времени?
– Очень, очень хорошая идея! Мне нравится! – я потеряла равновесие, натягивая джинсы, и с грохотом упала в шкаф. – Давай прямо сейчас, а то, знаешь ли, бремя жизни меня тяготит нестерпимо!
– Нет, это потом. Сначала расскажи, кто же тебя так… утешал.
Я вынырнула из шкафа полностью одетая:
– А вот рассказывать и краситься я буду у тебя в машине.
– Вот краситься в машине я бы тебе не советовала. Дороги в Москве не идеальные, а у меня пока еще не лимузин.
– Дороги в Москве, может, и плохие, – усмехнулась я, – зато пробки – хорошие.
Сумка накинута на плечо, рука тянется к лежащей на подзеркальнике связке ключей… И замирает.
Лилька пыхтела над рычажками дверного замка, упорно не желавшими с ней сотрудничать, и не заметила, как я, округлив глаза, правой рукой взяла ключи, а левой – лежавший прямо под ними компакт-диск.
На лицевой стороне коробки – божество с полуприкрытыми глазами, в черно-белом цвете – скромничает, делает вид, что оно не из золота, а из мрамора. Я заглянула внутрь, надеясь найти там записку.
И она, можно сказать, там действительно нашлась.
Одна из строчек в списке романсов была жирно обведена черной ручкой:
«Ах, зачем эта ночь так была хороша!»
И подпись, теми же чернилами: К. С.
Лилька справилась с замком и обернулась ко мне:
– Ты мне хоть скажи, кто он, а то меня разорвет от любопытства прежде, чем я дойду до машины!
В ответ я молча протянула ей диск.
И, спохватившись, полезла в сумку, чтобы включить мобильник.
Ожив, мобильник, словно только того и ждал, запищал, затрясся, и сообщил о приходе аж пяти смс-ок сразу:
«Станиславский: О любви не говори… А молчать не в силах – пой! Это намек!».
«Станиславский: Тебе понравился диск? А романс?»
«Станиславский: Черт, я забыл вымыть чашку! Но ты ведь не обиделась?»
«Станиславский: Не знаю, чем ты так занята, но я позвоню тебе вечером!».
Улыбаясь во весь рот, я полезла читать пятую.
Она была не от Станиславского, а от Нюты. И гласила: «Ты где вообще?!! Тут такое творится!»
Мое настроение, которое только что сияло и переливалось всеми цветами радуги, лопнуло, словно мыльный пузырь.
7
Подводить глаза в машине я, конечно, не рискнула, а вот губы накрасить – попыталась. К сожалению, попытка совпала во времени с выбоиной в асфальте. После я долго стирала помаду с ноздри и уха, информируя Лильку, что в Серебряном веке – подражая веку Восемнадцатому – румянили именно эти места. Лилька ответила, что тогда мне следовало бы еще нарисовать по всему лицу мушки и напудрить волосы, но едва ли в Восемнадцатом веке одобрили бы мои джинсы в заплаточку и кедики в цветочек, а про Серебряный век и говорить нечего. И напомнила мне про обещание поведать чудесную историю исцеления от Димы.
Нас снова подбросило на выбоине, и губная помада очутилась на моей левой брови. Я достала вторую влажную салфетку из Лилькиного бардачка, и поклялась, что она узнает все не позже, чем сегодня вечером. Если, конечно, мне удастся дожить до той чудесной поры. А рассказывать любовные истории в тот момент, когда где-то там Нюта, возможно, тонет в невзгодах, как княжна Тараканова в Петропавловской крепости, залитой волнами Невы, у меня не было решительно никаких душевных сил.
Лилька только покачала головой:
– Что бы там у вас ни случилось, наводнение или пожар, позвони мне сегодня вечером. Все-таки в Петропавловскую крепость тебя еще не заточили.
Я кивнула и, поспешно отстегнув ремень безопасности, выпрыгнула из машины.
Комната гудела, словно потревоженный улей. Мое появление было встречено дружными завистливыми возгласами. Оказывается, пока я искала по всей квартире следы явления божества народу, на работе состоялось еще одно собрание. От такого известия сердце мое тревожно екнуло. Что-то подсказывало мне, что мое второе подряд отсутствие на собрании не осталось незамеченным. И вряд ли сойдет мне с рук.
На собрании всем сестрам досталось по серьгам. Для каждого из старых сотрудников канала у Синезубова нашлось недоброе слово. Но самым крупным калибром он отчего-то ударил по Нюте. Он сказал, что ее ролики – самый яркий образец не просто непрофессионализма, но дурного вкуса, что она, очевидно, считает себя Тарковским от промотирования, а сама, между тем, занимается тем, что жует сопли, и полагает, что зритель будет это глотать…
– Что, прямо так и сказал?!
– Да, вот именно такими словами!
…что он советует ей повышать квалификацию, чтобы доказать, что она не полностью профнепригодна, и что он не советует ей распивать кофе в рабочее время, особенно если в этом кофе алкоголя больше, чем кофеина!
Речь Дракулы пересказал мне референт Федя, потому что Нюты в комнате не было. После собрания она исчезла, и никто не мог ее отыскать – ни в аппаратных, ни на лестнице, ни в буфете.
Ну, тому, что ее нигде не смогли обнаружить, было вполне простое объяснение. Если учесть, что все сотрудники нашего отдела, кроме меня и Нюты – мужчины, то совершенно очевидно, что найти ее в женском туалете было некому.
Из-за двери самой дальней кабинки – самой просторной, оборудованной биде и отдельным умывальником, и за это прозванной в народе «царской ложей», – тонкими струйками сочился табачный дым. Если прислушаться, то сквозь шум воды можно было расслышать сдавленные всхлипы.
– Нюта, ты здесь? – тихонько спросила я.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась – и захлопнулась за мной.
Красноносая Нюта уселась на крышку унитаза. В биде плавали шесть окурков – и седьмой полетел туда же на моих глазах.
– Слушай, зачем принимать слова Дракулы так близко к сердцу! Тут же ничего личного, просто ему нужны наши должности, у него сестрины и свояченицы детки еще не все пристроены.
– Я все понимаю, – всхлипнула Нюта. – Но это… Это было так мерзко! И все сидели – все это слушали! И никто не сказал ему, что нельзя так разговаривать… с людьми!
– Все боятся за себя. Всем хочется остаться на этой работе, – мрачно сказала я. – Я бы, наверняка, тоже струсила. И не наверное, а точно. Я-то тут первый кандидат на вылет.
– Нет, первой вылечу я. Мне это продемонстрировали недвусмысленно.
Внезапно меня осенило.
– Знаешь что? Я сейчас принесу коньяк, ты выпьешь, и тебе сразу же полегчает.
– Ты что?! Дракула уже сказал, что я пьянствую на работе! Ты хочешь, чтобы это подтвердилось?!
– Дракула, если я правильно поняла, сказал, что ты сопли жуешь. Теперь будешь доказывать ему, что на самом деле не жуешь? Если ему действительно захочется уволить нас, думаешь, он не найдет предлога? А если ты так уж боишься, я выпью с тобой!
С этими словами я стремительно вышла из туалета, чувствуя себя членом комсомольского подполья в гитлеровском штабе.
К моему возвращению комната почти опустела. Референт Федя мрачно сказал мне:
– А я теперь подумываю, не сбрить ли мне бороду. Меня Синезубов уже второй раз спрашивает: «А у вас какая должность? У вас есть какие-нибудь вопросы по существу? Нет? А почему у вас тогда такой мрачный вид?». И смотрит, главное, на мой подбородок! А какие у меня могут быть вопросы по существу, когда я делопроизводством занимаюсь? Вот скажи, Маш, у меня что, действительно такой мрачный вид?
– Да нет, не очень.
Внутренний телефон у него на столе зазвонил – и это дало мне возможность незаметно достать из шкафа бутылку коньяка. Спрятав ее под кофту, я шмыгнула за дверь.
Но не успела я, придерживая бутылку на животе руками, сделать и трех шагов по коридору, как прямо передо мной соткалось из воздуха землистое лицо с глазами-остриями, которые и пригвоздили меня к месту.
– Здравствуйте, Людвиг Всеволодович, – прошелестела я.
– Очень приятно, – не утруждая себя приветствиями прошипел Синезубов, – Наконец-то мне сегодня удалось встретить хоть одного редактора промо-роликов. Кстати, вы знаете, что редактор – это пережиток советского телевидения?
– Но в советское время на телевидении не было промо-роликов, – сказала я прежде, чем сообразила, что делать этого, наверное, не следовало.
Землистое лицо Синезубова слегка побурело.
– Я рад, что вы так хорошо изучили историю телевидения и можете теперь поучать меня, который работает на телевидении с той поры, как была построена Шухова башня.
То, что я сказала в ответ, говорить было никак нельзя, и я знала это с самого начала. Но не сказать – не могла.
– Но ведь Шухова башня построена в 1922 году. Неужели вы так хорошо сохранились?
Лицо Синезубова приобрело цвет сырой глины, а зрачки сузились до размеров булавочных кончиков.