скачать книгу бесплатно
– Как…, – охрип Ромашов, – как у тебя дела, родная?
– У меня дела хорошо, – заученно отрапортовала Наташка. – На завтрак был омлет и компот, мы очень благодарны нашим поварам за то, что они нас очень вкусно кормят. Потом была музыка, мы репетировали концерт. Мы очень благодарны нашим учителям за то, что они…
Ромашов проглотил колючий комок.
– Мы поняли, поняли, – опять дёрнула голосом зам по воспитательной работе. – Ну всё, достаточно для первого раза. Приходите на следующей неделе с супругой. Будем оформлять.
Наташка сразу потухла и покорно бочком опять присела на свой стул.
Да что же это такое, подумал Ромашов. Он подошёл и неловко обнял её, сидящую. Она не шелохнулась. Она бесцветно смотрела мимо Ромашова прямо перед собой.
– Наташка, я приду скоро, приду обязательно, – сказал он. Наташка так же бесцветно кивнула. – Даже не думай грустить. Жди и собирайся. Через неделю поедем домой, к Ромке. И к маме.
«Идиот, – тут же мысленно обругал он себя, – зачем сказал «жди», она и так…»
– Через неделю, не через неделю, а как оформим, так и поедете, – официальное лицо взяла Ромашова под локоток и потащила к двери. – Справку о доходах вашей жены не забудьте. Всего доброго. По коридору направо и по лестнице вниз. Не заблудитесь? Не заблудитесь.
Она вытолкнула его в коридор и закрыла за ним дверь.
Ромашов растерянно помялся за дверью. Ворваться обратно, схватить её в охапку и быстро вынести, вытащить, выкрасть отсюда, а документы Бог с ними, потом, потом… Или лучше перетерпеть, а то ведь ей же будет хуже, всё равно отнимут обратно, да замучают ещё больше проволочками… Перетерпеть. Подождать. Ещё немножко подождать.
Ромашов вздохнул и побрел на выход. Надо через неделю принести официальному лицу букет, подумал он. Какая ни есть, а всё-таки женщина. Неудобно получилось…
– Давай сюда, Самсонова, – зам по воспитательной работе выдернула цветок из её кулачка. – Тебе не положено. Чёрт. Сломалась. Ну и ладно.
Она бросила герберу в мусорное ведро.
– Самсонова, собирайся на обед. Молодец, правильно всё сказала. Только надо было поживее. В следующий раз говори веселее. Ну, чего замолчала опять?
Наташка встала, подошла к мусорному ведру, выудила оттуда оранжевую головку цветка и прижала к груди.
Зам по воспитательной работе хотела что-то сказать, но посмотрела в глаза этого ребёнка, увидела в них отражение всех галактик скопления Волосы Вероники – и передумала говорить. Возможно, надолго.
Да и Бог с ней, в конце концов, с герберой. Не очень-то и хотелось. Всё равно директор всем по букету к празднику подарит. Хоть человеком себя почувствую. Женщиной.
Апрель. Начало.
Всё, что Ромашов о ней помнил – это зелёные плотные колготки, коричневый костюм и кирпично-красная оправа очков. Даже имя-отчество Ромашов почему-то забыл, хотя учила она их русскому и литературе целых три года. Была, была какая-то звонкая аллитерация в сочетании её имени и отчества… То ли Алла Кирилловна, то ли Роза Рамазановна… Нет, Ромашов не помнил. Только зелёные колготки, коричневый костюм и кирпично-красная оправа очков.
Она остановила его как-то после литературы на перемене, в коридоре на первом этаже, оттеснила к окну и свистящим шёпотом произнесла: «Ромашов! Я прочитала твоё сочинение, и знаешь, что, Ромашов?! Я должна тебе сказать! Запомни, Ромашов! Запомни хорошенько, что я тебе скажу, Ромашов, и впредь будь очень-очень аккуратен!»
Ромашов тогда испугался, очень уж нехорошо, неправильно как-то поблёскивали её глаза за линзами диоптрий, ну мало ли, подумал Ромашов, профессиональная деформация, эмоциональное выгорание, с учителями это частенько случается… Вон, физика на днях после девятого «Г» увезли, а какой крепкий мужик был…
"Ты слушаешь меня, Ромашов?!» – она больно вцепилась ему в руку чуть повыше локтя и тряхнула.
«Я слушаю, Роза Рамазановна (или Алла Кирилловна)», – пробормотал он, украдкой косясь по сторонам, чёрт, где же Костик или хотя бы Хомяк, чтобы можно было со спокойной совестью увязаться за ними и удрать.
«Запомни, Ромашов! Ромашов, ты вполне можешь стать писателем! У тебя слог и стиль! Но! Запомни, Ромашов! Что напишешь – то и будет!» – прошептала она. – «Что напишешь – то и будет!»
И она так же внезапно отпустила его, отступила, поднесла палец ко рту, загадочно сказала «тс-с-с!» и быстро-быстро ушла по коридору к столовке.
«Апрель», – подумал тогда Ромашов. – «Весной всякое бывает. Конец года, опять же. Устала», – посочувствовал Ромашов, одёрнул форму и побежал искать Хомяка ну или Костика, чтобы с толком провести остаток перемены.
«Апрель», – вздохнул сейчас Ромашов, глядя в окно. Улицы были непривычно и напряжённо пусты. Вот уже три недели, как всех жителей города загнали сидеть по домам в целях борьбы с неведомым вирусом. Жители сидели. По крайней мере, старались сидеть, хотя запрет на передвижения резко усилил желание тех самых передвижений. Раньше вроде бы никому так активно никуда не было нужно передвигаться. А тут прямо вот приспичило. Всем сразу куда-то стало надо. Но все сидели. Скрипели зубами, пылесосили, стояли у стены на руках, отжимались, смотрели сериалы, учились он-лайн искусству оригами, но сидели.
Тем не менее заявленные правительством цели – предотвратить, остановить и победить – оставались недостигнутыми. Вирус витал над планетой, как некогда дух революции. Это настораживало и вселяло смутные мысли о каком-то всеобщем обмане и возможных истинных – но скрытых – целях всемирной самоизоляции, но логическую цепочку этих мыслей Ромашов выстроить никак не мог. Да и не хотел, если честно. Устал. Апрель.
Одиноко.
В душе было пусто и гулко, как на дне кастрюли с парой прилипших спагеттин. Квартира отвечала душе пыльным безмолвием.
«Что будет?» – подумал Ромашов.
«А что если и вправду будет», – подумал Ромашов.
Он прошёл в комнату, сел за стол. Посидел минуты три. Неожиданно хохотнул. «Ну, Ромашов», – покрутил он головой. – «Смотри, а то ведь начнёшь, а потом пожалеешь!»
Полез в ящик стола, поковырялся там, достал большой блокнот с морским пейзажем на обложке и простой карандаш. Ромашов любил писать карандашом, от ручки быстро уставала кисть, ручка была какая-то твёрдая, скользкая и… неживая. Достал точилку, пару раз крутанул в ней карандаш, и так острый.
И вдруг история родилась.
Он увидел её всю в мельчайших подробностях – от непослушного завитка на лбу до мягких тапочек со смятыми задниками. И браслетом-фенечкой на полной, нежной, трудолюбивой руке.
Ромашов открыл блокнот и написал.
«В пятницу, в шесть тридцать утра, Семёнова стала феей».
Появилась дача.
(Немного грустный рассказ.)
В мае воздух такой… Такой… Особенно за городом… Что, кажется, протяни перед собой руку, сложи ковшиком, и сможешь зачерпнуть прохладное, прозрачное и невесомое, и напиться одной пригоршней надолго, лет на пять, а то и на восемь.
Ромашов вышел из автобуса и сладко потянулся. Вслед за ним выскочили Ромка с Наташкой и загалдели о чем-то своём, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. Ромашов подал руку жене. Справа от остановки шелестел новорожденными листочками ещё не до конца одетый лес. Вглубь змеилась тропинка. Слева, через дорогу – жила-копошилась своим неторопливым весенним бытьём деревня.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
