Записки корректора

скачать книгу бесплатно

Записки корректора
Светлана Чернавская

Записки корректора газеты небольшого сибирского города. Редакционная кухня. Курьёзные, забавные случаи, интересные типажи, подборка ошибок, ляпов…

Записки корректора

Светлана Чернавская

© Светлана Чернавская, 2024

ISBN 978-5-0062-3933-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Одному ехать – и дорога долга

Велика Россия. Это становится наглядным и очевидным, когда сам пересекаешь нашу страну с востока на запад или наоборот. Особенно на самолете. Особенно на восток. Особенно ночным рейсом. Вылетаешь из Домодедово – черная бездна за стеклом иллюминатора. Постепенно она светлеет, розовеет, краски меняются, и ты мчишься навстречу солнцу, новому дню. И восторг в душе, и патриотизм! Какое тут спать… Не меньше эмоций и при возвращении: утром сел в самолет – утром же и приземлился в столице нашей Родины. Из-за разницы во времени кажется, будто ты телепортировался.

Летела я вот так из Сибири. В отпуск. Дальними рейсами путешествовать вообще интересно: чтоб занять время, люди начинают знакомиться, общаться. У одной моей подруги сосед по креслу весь полет проспал на плече. Пришлось ему на ней потом жениться. А мои соседки на сиденьях впереди ухохатывались, просто остановиться не могли. Оказывается, заглянули друг к другу в билеты: одна Синетрусова, другая Красноштанова. Ведь бывают же совпадения! Хотя, возможно, кассирша так пошутила: дай-ка посажу теток рядом, пусть повеселятся. А рядом со мной сидящий пассажир, мужчина в годах (мне в то время сорокалетние уже пожилыми казались), собрался скоротать время в непринужденной беседе: полюбопытствовал, кем я работаю. «Корректором, – говорю». Он полистал в голове свой словарный запас – я прям слышала, как страницы шелестят, – подходящего толкования этого слова не нашел и решил добираться до сути через наводящие вопросы: «А чем вы занимаетесь на работе?». Если ответить, что газеты читаю, выйдет, как в анекдоте: «Я тоже на работе газеты почитываю, делаете-то что?», – поэтому максимально доходчиво объяснила: «Исправляю ошибки в газетных статьях». Дяденька ненадолго завис и выдал замечательную фразу: «А разве в газетах бывают ошибки?». Столько лет прошло, а я ее вспоминаю часто. И ведь, наверное, не он один так думает…

Давно это было… В восьмидесятых – девяностых годах прошлого столетия. Довелось мне тогда работать корректором в средстве массовой информации небольшого сибирского города на большой таежной реке Ангаре. Город назывался… Пусть будет просто Город. А газета… Да какая разница, ведь я взялась писать не документальное произведение, немного художественного вымысла не помешает. Допустим, «Таежная правда». Ну слово «правда» в названии в самом деле присутствовало! Путь я держала в отпуск, на родину, на запад. Если точнее – на Запад (на наш, не заграничный). Произносить это слово в местах, приравненных к Крайнему Северу, полагалось с оттенком некоторой грусти и мечтательности, как будто ты всей душой на этот Запад стремишься, а здесь находишься временно, вынужденно. Вообще-то на самом деле так оно и было, ведь Город стал городом недавно и его жители в основном понаехали. И я тоже…

•••

Газеты читаю – потому все знаю

А ошибки в газетах, и не только в газетах, бывают, еще как бывают! И ведь такие подлые они, эти ошибки! Исправишь, бывало, орфографические, расставишь по местам всякие там тире, двоеточия, запятые, результат – залюбуешься: не текст, а эталон правописания, не зря прошлой ночью справочник Розенталя перелопатила! Так, а это что такое? «Чехов родился в Тамбове…». Пребывая в эйфории от собственной грамотности, немудрено и проморгать подобный географический подвох, а это ошибка, фактическая, и она тоже на моей совести.

«Авторитет главного редактора находится на кончике пера корректора!» – такое напутствие получила я в первый же день работы. Отчасти так и оно есть. Мы должны знать всё, не только правила русского языка, а к примеру, имя Глушко-Заамурского, известного в 60-х годах XIX века профессора ихтиологии. Павлом Ивановичем его величали. Ну это я шучу: не знаешь – ныряй с головой в энциклопедию, ведь интернет еще не придумали! Смотрели фильм «Какая у вас улыбка» 1974 года? Да вряд ли. Там Ольга Николаевна, старший корректор редакции, отчитывает главного героя Сережу, новенького молодого сотрудника, допустившего ошибку в инициалах этого самого профессора. «Корректор должен убить в себе читателя и вкладывать душу в работу. Нам не дано право на ошибку, зато дано право искать ошибки у Льва Толстого… Вы не родились корректором», – резюмирует Ольга Николаевна (кстати, ее играла Мария Миронова, мама Андрея Миронова).

Корректоры – это бойцы невидимого фронта. Читатель ведь не догадывается, сколько опечаток мы вылавливаем в текстах, он видит одну пропущенную и возмущается. А нам-то как обидно обнаружить ее! Ловить ошибки, аки блох, – занятие кропотливое, нудное, но, уверяю вас, очень увлекательное: по поводу иного особо сложного случая порой приходится чуть ли не детективное расследование проводить. А уж распутать мудреную словесную конструкцию – это как решить трудный кроссворд. Большое удовольствие получаешь и от самого процесса превращения текста в чистый и понятный. Особенно много стилистических и фактических подвохов в газетах – корреспонденты народ занятой, торопливый и иногда такое напишут! За ними глаз да глаз нужен!

Но и палку перегибать в нашей работе не стоит. Корректоров, как гомосексуалистов, можно условно разделить на две категории: пассивные (это не те, кто по невнимательности может пропустить ошибку, а кто не обращает внимания на стилистику, не проверяет факты, цитаты и т. д. – считает, что пусть остается на совести автора) и активные (чересчур внимательные, кто придирается к стилистике и во что бы то ни стало стремится ее улучшить). Активный, вторгаясь в текст, может нарушить ход авторской мысли, а то и орфографическую ошибку при этом пропустить, увлекшись.

Правильный корректор – тот, который посередине. А первая заповедь корректуры гласит: «Не навреди!».

Р.S. Знакомая корректор рассказывала, якобы был такой случай: в одном издательстве перевыпускали «Войну и мир» Льва Толстого. Новой сотруднице поручили вычитку. Она блеснула знаниями и нашла в гранках массу стилистических «ошибок»! У Льва Толстого! Все поля карандашиком исписала замечаниями. Похоже, тот фильм смотрела…

***

А это ляпы и опечатки, выловленные добросовестными невидимыми бойцами на стадии работы над газетными страницами (в полиграфии они называются полосами). Их не одна я собирала, большое спасибо замечательному корректору Надежде Лин за предоставленный архив. Все эти ошибки свет не увидели. Почти все…

***

Есть у Любы четвероногие верные друзья: морская свинка Дуся и говорящий волнистый попугайчик Кеша.

***

Рота охраняла здание Дворца юстиции в Берлине, где проходил Нюрнбергский процесс (в Нюрнберге он проходил, если что…).

***

Сразу после войны и до 1995 года на фасаде вместо королевы Луизы стоял герб СССР.

***

Разбогатевший и очень обаятельный мужчина попадает в трудную жизненную ситуацию – его «мерседес» взрывают, правда, без него.

***

В голосовании приняли участие мужчины и женщины общим тиражом 200 млн экземпляров.

***

Это старинная техника нанесения ткани на рисунок.

Хороша работа, на которую ходить охота

…Утро в редакции. Косые лучи солнца ложатся на старые шкафы со словарями и справочниками, на потертый желтый линолеум, растекаются по огромному столу. В лучах пляшут пылинки. За окном – по пояс в сугробах лапчатые елки-пирамиды, нахлобучившие пушистые шапки. Как снег не сваливается, просто удивительно. И мороз – минус 40. А в старом здании тепло, потрескивают бревна, из которых построен крепкий приземистый дом, пахнет бумагой и немножко типографской краской. Для меня это самый замечательный запах на свете – как будто уткнулась носом в раскрытую новую книжку. Я первая прихожу на работу, еще пусто и тихо. Вообще-то рабочий день с девяти, но я – связующее звено между редакцией и типографией, что находится в соседнем здании. Цех верстки там работает с восьми, уже в 8.15 готова полоса для корректуры, и если в 8.30 ее не забрать, метранпаж осердится. Она очень строгая. Труд у Антониды тяжелый и ответственный, все ее уважают и даже побаиваются. В корректорской стоит матюгальник, переговорное устройство, трофей то ли со стройки, то ли с железной дороги. Когда метранпаж в типографии отдает приказ в микрофон: «Заберите полосу!», то его слышно по всему нашему зданию, а мы, два корректора, чуть со стульев не падаем. Какая-то деталь, видать, отошла или отвалилась, поэтому уменьшить громкость не получается, вернее, получается, но ненадолго. Предполагаем, что Тоня владеет секретными рычагами влияния на него, но не докажешь. И еще есть подозрение… Но об этом позже. Полосу необходимо успеть забрать до приезда редакционный «Нивы» с главным редактором, иначе Тоня и ему позвонит. Я живу буквально в пятнадцати минутах ходьбы от работы, а второй корректор, Надежда, – в другой части города, на правом берегу Ангары, и приезжает с той же машиной. Вообще-то я пришла не первая – техничка тетя Гуля уже полы помыла и тропинку к типографии прочистила. И не тропинку даже – прокопала небольшой тоннель в снегу, стены которого к концу зимы вырастут выше головы.

Редакция «Таежной правды» поселилась в одноэтажном бараке с тремя входами-выходами. Главный – с крылечком, над которым нависли старые елки, зимой их лапы просто лежат на крыше, но спилить их никто не решается – это наша визитная карточка. Здесь все фотографируются на память, а летом курят под ними на сквознячке. Все здание пронизывает длиннющий коридор, если в снегопад одновременно открыть двери на запад и восток, то метель со свистом ворвется в помещение. А еще коридор – это такая акустическая труба: скажешь что-нибудь у входа – слыхать и у выходов, и во всех комнатах, перегородки-то хлипкие. Общий коридор и двери по обе стороны – планировка незатейливая, стены довольно обшарпанные, мебель, похоже, списанная из горкома партии, органом которого газета является. Но мы, таежноправдинцы, два с небольшим десятка сотрудников, очень любим свой дом: зимой в нем тепло, а летом прохладно, почти у каждого имеется отдельный кабинетик с большим окном, выходящим в сквер. Летом тут буйная зелень, а зимой вот разлохматились елки. И от солнца, белоснежного снега так светло и уютно в старом здании!

Через полчаса редакция оживет, закипит той жизнью, которая мне очень нравится: беготня по коридору, звонки телефонов, голоса сотрудников. И начнется процесс создания ежедневной (почти ежедневной) газеты города и района. Со стороны может показаться – не работа, а сплошная неразбериха, но мне так нравится вариться в этой каше! Наше периодическое издание – это всего лишь четыре страницы убористого текста: всякие отчеты, постановления властей, новости Города и градообразующих предприятий (огромный комбинат и ГЭС), заметки с производств, очерки, объявления и некрологи. Никаких сплетен, все по делу. Периодичность выхода – четыре раза в неделю; выписывает «Таежку» почти каждая семья, ее ждут, это ведь единственное городское печатное издание. В штате несколько корреспондентов, работающих в разных отделах.

После летучки (короткого совещания у главного редактора) все разбегаются по заданиям. Ненадолго водворяется тишина, и мы, корректоры, вычитываем тексты на полосах, материалы для которых сданы в типографию вчера вечером и набраны в ночную смену. Я приношу сверстанные полосы и гранки из типографии, стараясь (безуспешно) не выпачкаться в типографской краске. К ним прилагаются оригиналы – тексты, перепечатанные на бумаге машинистками с рукописных творений корреспондентов. Подъезжает второй корректор, и начинается работа: один читает статьи вслух по полосе, второй следит по оригиналу. Ошибок тьма. Во-первых, корреспонденты строчат новости «на коленке», машинистка при перепечатке тоже может ошибиться, после машбюро ответственный секретарь тексты прочитывает наспех и скорей несет в набор – ежедневное издание ждать не будет. Ошибки исправляем бесконечно, то и дело бегая в типографию и обратно и выслушивая упреки метранпажа по поводу нерасторопности редакционных сотрудников. После обеда возвращаются с заданий журналисты и начинают вносить свою лепту прямо в полосы. А то вдруг рождается горячий материал, и его край надо втиснуть в почти готовый номер! Полоса на ходу переделывается, и все начинается по новой. К вечеру голова уже ничего не соображает, и можешь пропустить ошибку в слове «мама» – иногда так устаешь, как будто занимался тяжелым физическим трудом. Но, черт возьми, как же интересно участвовать в создании газеты, когда на твоих глазах из кривых гранок вырастают стройные столбцы заметок, появляются броские заголовки и… исчезают ошибки! А когда утром берешь в руки свеженапечатанный экземпляр из нового тиража – в душе радость великая. Правда!

***

Поздравляю вас с нашей победой.

***

В Москве его творческий путь начался с общежития.

***

На предварительных выборах проголосовали около 0,7 горожан.

Работай смелее – будет жизнь веселее

Про типографию сейчас расскажу отдельно. Она размещалась в нескольких метрах от редакции в точно таком же барачного типа здании, их часто даже путали. А кто и вообще считал – это одно и то же. Нет, штат редакции – народ творческий, мы – заказчики, а типография – производство, рабочий коллектив, без которого «Таежка» просто не вышла бы в свет. С Городом вместе построенная, не такая уж старая по возрасту, типография тем не менее производила впечатление чудом сохранившегося до наших дней динозавра. Помню, туда часто приводили на экскурсии детей из школ; сквозь грохот оборудования рассказывали, наверное, как примерно таким вот образом Ленин печатал свою «Искру». Но на мордашках детей любопытство светилось. Барак потрепанный и расшатанный, что и немудрено при работающих день и ночь строкоотливных машинах, печатных, резальных станках, которые сотрясали всю постройку. Исцарапанные и выпачканные краской стены длинного коридора глаз не радовали, а под потолком тускло светились пыльные лампочки.

Нерадостная картина, правда? Но типографские работники, похоже, считали это место самым лучшим на свете. Когда выделили новое помещение, они туда переезжать не хотели и даже плакали. Старое здание было теплым и родным – почти все работающие пришли туда сразу после училища. Коллектив на редкость дружный и веселый: с размахом отмечали праздники, помогали и выручали друг друга, короче, как одна семья. Они с годами там и правда перероднились: звали друг друга свидетелями на свадьбы, крестили детей, у некоторых потом и дети переженились. А еще в типографии пышно росли комнатные растения. На удивление: под потолком вились лианы, на подоконниках цвели розы, даже помидорную рассаду дачницы выращивали…

Машинописные листки в типографии, которые с вечера заслала туда ответственный секретарь (они так и назывались – засыл), превращались в гранки с помощью строкоотливных машин – линотипов. Это такие монстры – не буду описывать, кому интересно, найдите в интернете, не пожалеете! Линотипист с силой колотил по клавиатуре, и из соответствующих гнезд выпадали металлические пластинки, которые оставляли выпуклый отпечаток букв на других пластинках, из свинца. Свинцовые чушки плавились тут же, в котле… Ад! Выход на пенсию женщинам здесь полагался в 45 лет – за вредные условия работы в горячем цеху. Горячие же пластинки-строчки забирала метранпаж, придерживая их полой халата, уносила в цех верстки и составляла в металлическую раму, ориентируясь на макет. Добавляла пробелы, линейки, всякие украшения – «бабашки», отдельно набирала заголовки по одной литере, выискивая нужные шрифты в особом шкафу с ячейками. Готовую полосу прогоняла через пресс – и вот она, страница завтрашнего номера. В этом и заключалась работа метранпажа. Профессии, которая больше не существует.

Антонида – строгая рыжекудрая красавица с голубыми глазами, коренная сибирячка. Она нас держала в ежовых рукавицах и в своем цеху пресекала всякие вольности. Вообще-то верстальщицы и так трудились как пчелки, потому как на сдельщине: вручную набирали брошюры, бланки, этикетки – сколько изготовил, за столько и деньги получишь. Корректор у них имелся свой – хохотушка Полинка. Иногда нам с Надеждой попадались под руку ее вычитанные заказы – пропущенных ошибок куча! Но на замечания Полинка реагировала совершенно спокойно: «Согласно оригинала!». Именно так – не «оригиналу», а «оригинала», восклицательный знак. Атмосферу напряженного труда здорово разбавляла Тамара Пуля, печатница из цеха напротив, забиравшая заказы и развлекавшая всех историями из личной жизни. Тамара всегда была в кудрях и макияже и, с ее громких слов (дабы мужчины-печатники были в курсе), в красивом белье. Мало ли что случится, утверждала модница, – вдруг под машину попаду, привезут меня в больницу, а я в порядке. Хотя злые языки утверждали: причина другая… И скорее всего, были правы: стоило зайти в цех к Антониде ее мужу, голубоглазому великану, Пуля – тут как тут. В такие моменты обведенные голубыми тенями Тамарины глаза томно туманились и казалось, что у нее вырастает хвост, как у кошки, красивый, пушистый, и она им грациозно помахивает. Бдительная Антонида выверенным движением снимала с пресса сорокакилограммовую металлическую полосу, с грохотом бросала ее на металлический же верстак и дружески советовала Тамаре: «Пуля, лети, куда летела!».

Когда газетные полосы после многочисленных и кропотливых доработок приобретали законченный вид, четыре тяжеленные металлические рамки со свинцовым содержимым забирали надежные мужские руки печатников (не дай Бог уронить, бывали случаи – полосы рассыпались на мелкие составные части!). Их уносили в печатный цех, где всю ночь в ужасном грохоте «Таежная правда» рождалась на бумаге. Сначала с металлической полосы изготовлялась матрица, которую надевали на вал ротационной машины, он вращался и оставлял отпечатки полос на непрерывной бумажной «простыне». Готовое издание выползало сплошным полотном, его потом разрезали на отдельные экземпляры, складывали пополам и увязывали в пачки. Тираж составлял тридцать тысяч экземпляров с лишком – это очень много для маленького Города. Утром его забирала почтовая машина.

И мы, корректоры, полдня проводили в типографии: относили вычитанные полосы, исправляли на ходу ошибки, пристроившись на верстаке, вместе с Антонидой водили носами по полосе, пытаясь впихнуть срочное объявление, набранное самым мелким шрифтом – нонпарелью (мушиным насёром, как его окрестили линотипистки). Поскольку поправки в материалы на полосах вносили целый день и кому не лень, то наше возвратно-поступательное движение продолжались с утра до вечера. Летом по нашему маршруту чернела хорошо утоптанная тропинка, а зимой курсировали в снежном тоннеле.

Красна рать воеводою

На работу эту я устроилась совершенно случайно, и уж никак не могла предположить, что жизнь свяжет меня с ней на долгие годы. Сидела дома, в декретном отпуске, и тут к нам в гости приехала бабушка (надолго, как потом выяснилось), они с моей дочкой подружились и разрешили мне поработать. Временно. И очень кстати глаз наткнулся на объявление в местной газете: «Требуется корректор на время учебного отпуска». «Вот, – думаю, – что надо!». Ошибки на страницах находила часто и наивно полагала: уж я-то (с моим техническим образованием и школьной программой) не дам проскочить ни одной! Позвонила. Приходите, говорят. Позже узнала, что приглашали всех подряд, ведь готовых корректоров в маленьком сибирском Городе не водилось. Постановили, так сказать, вырастить Бабу-ягу в своем коллективе. Нина Федоровна, секретарь главного редактора, проводила меня в корректорскую. Я шла за ней по длиннющему коридору и восхищалась: какая же фигура – высокая, статная. А талия! А волосы! Копна кудрей, рассыпанных чуть ли не до пояса, – такую красоту только в кино видела. Встретила меня там Жанетта. Нет, она не француженка, просто так с именем получилось: ее мама была филологом, большой любительницей французской литературы, ну и назвала дочь в честь героини какого-то романа. Так что Жанетта – потомственный филолог, я у нее потом многому научилась.

– Сейчас, – говорит, – будем писать диктант. Как в школе!

До сих пор его дословно помню, он короткий:

«На дощатой террасе близ духмяного конопляника веснушчатая Агриппина Саввична, вдова небезызвестного подьячего Иннокентия Кирилловича, угощала чересчур, исподтишка своего суженого, коллежского асессора Аполлона Филипповича винегретом, моллюсками, мороженым крем-брюле и другими яствами под аккомпанемент аккордеона и виолончели».

Разрешено было допустить не больше трех ошибок. Меня подвели «подьячий» с «асессором». Но уложилась. (Эти два товарища, кстати, за всю мою трудовую жизнь ни в одном издании при вычитке ни разу так и не встретились.) Потом Жанетта принесла из типографии два экземпляра свежесверстанной полосы текущего номера. Выяснилось, что еще ни один претендент до этого момента квест не прошел, все засыпались на диктанте. Ошибок я обнаружила много. Полосу с моими исправлениями она отнесла на суд главного редактора, вернулась с резюме: «Пусть завтра выходит на работу!». И я вышла.

Первый рабочий день начался со знакомства с руководителем «Таежной правды». Нина Федоровна меня представила, прям как Алису из «Страны чудес»:

– Юрий Васильевич, это Светлана. Светлана, это главный редактор Юрий Васильевич!

А Юрия Васильевича я как будто уже раньше знала, именно такой образ главного редактора и сложился в голове: интеллигентный, в очках с золотой оправой, попыхивающий трубкой. И умный. Утверждали – якобы он кроссворды решает, почти не задумываясь, просто заполняет клеточки. А не смейтесь, это сейчас они дурацкие, сляпанные программой «Помощник кроссвордиста». А раньше головастые люди их составляли, решать приходилось, обложившись словарями и справочниками. Но это так, к слову. Главное – журналист он был замечательный: писал легко, остроумно, правда, нечасто, в основном передовицы. Редактору больше ведь приходится чужие немудреные статейки доводить до ума. И это у него получалось виртуозно: добавит пару метких фраз, заменит несколько слов – и не стыдно людям показывать. А мы, корректоры, восхищались еще и таким техническим моментом, как сокращение материала, тут тоже талант нужен, чтобы как можно меньше работы доставалось типографии и корректорам. Даже почерк у Юрия Васильевича – четкий и разборчивый, и писал он наливной ручкой с черными чернилами. Уважали все главного редактора – за его профессионализм, человечность, справедливость. Но и боялись – не оправдать доверие. Человек на своем месте…

Моя уверенность в собственной грамотности рассыпалось в пух и прах сразу, поэтому училась потом всю жизнь… Надежда вернулась на работу после сессии, а я – домой, досиживать декретный отпуск. Но когда она закончила журфак университета, меня пригласили на постоянную работу. Правда ведь – случайно?

Говорят, счастлив человек, у кого хобби совпадает с профессией, так что позвольте представиться, я – счастливый человек. Правда, работа корректором и чтение книг для удовольствия – это совсем не одно и то же. Но слово, русский язык – это моя любовь, и благодарю Бога, что именно так сложилась жизнь.

•••

Хорошо тому, кто в своем дому

…Город наш, раскинувшийся на берегах Ангары, молодой. И не только по среднему возрасту жителей – 35 лет, но и с даты присвоения рабочему поселку статуса города. Он красивый: белоснежный, с широкими проспектами, умно спланированными микрорайонами с кусочками тайги, оставленными в качестве парков и скверов. Хорошо действуют коммунальные службы, транспорт, есть работа, у людей неплохие зарплаты. Поэтому здесь много молодежи, много детишек.

Но цивилизация в основном в самом Городе, а мы-то живем в «деревушке» – так прозвали пару улиц в пригороде, состоящую из деревянных домов, которые строились как временное жилье, но, как говорится, ничего не бывает постояннее временного. Мы – это муж, прибывший на Север раньше меня, в составе комсомольского отряда, я – «жена декабриста», две наши дочки и приехавшая погостить мама мужа. Здесь не только временное жилье, но и разбитые дороги, отсутствие телефонной связи, ну и так, по мелочам… Но мы, местные жители, не отчаиваемся, а твердо верим в светлое будущее: где-то строятся прекрасные дома и когда-нибудь все переедем в новые благоустроенные квартиры. А пока живем в УГПД. Стала недавно искать в интернете какую-нибудь информацию про эту серию домов и практически ничего не обнаружила, всего одну фотографию: двухэтажный деревянный длинный облезлый дом с подслеповатыми низко расположенными окнами, как будто в землю врос. Барак, одним словом. Даже расшифровку аббревиатуры не нашла, но я-то помню: универсально-групповые передвижные дома… Приходилось наблюдать, как такое здание собирают: привозят на место стройки готовые блоки, состоящие из металлической конструкции, утепленной стекловатой и обшитой снаружи деревом, а изнутри – фанерой. Остается их придвинуть друг другу бульдозером и чем-то там скрепить. Коммуникации проходят по поверхности земли, чем-то там утеплены. Временно же…

В домах достаточно тепло. Летом. Шучу. Зимой тоже терпимо, особенно на втором этаже. Но при условии, что включена «обратка» – насос, туда-сюда гоняющий в батареях горячую воду, кипяток. Шум при этом стоит ужасный, но приходится терпеть. А дома из двух этажей и состоят, в каждом подъезде по четыре квартиры. Моя-то семья живет на первом, где гораздо прохладнее, а точнее – если дети не убрали на ночь игрушки, то они, игрушки, примерзнут к полу. Ходят дети дома в валенках. Правда, если закидать завалинку снегом до самых окон, то углы почти не промерзают, но делать так догадались лишь на вторую зиму.

Спартанские условия? А мы с мужем, помнится, в начале семейной жизни радовались этому жилью: есть крыша над головой, тепло, светло, можно собраться с друзьями за столом, пусть даже его роль играет коробка из-под телевизора. Молодые были…

Дружбу за деньги не купишь

Самое главное в жилье, как я убедилась, не престижность, не комфорт, а… соседи. В маленьком Городе, оторванном от родных, от «материка», как здесь говорили, дружба ценилась превыше всего. Отказать соседу в помощи никому в голову не приходило, здесь не брали за услуги деньги, а старались отплатить за добро еще большим добром. На память приходит пара примеров: прилетели с семьей из отпуска, поесть с собой взяли, а хлеб собирались купить на месте, но попали под перерыв в магазинах, а он везде с 14.00 до 15.00. Пошла я по соседям – да-да, здесь не считалось зазорным попросить что-то в долг у соседей. К одним зашла – нет хлеба, к другим – нет. Обошлись и легли с дороги вздремнуть. Двери, естественно, не закрывали на замок, не было принято, просыпаюсь – у меня на кухонном столе лежат две булки мягкого ароматного хлеба, соседи ходили в магазин и на нашу долю купили. Даже и не знаю, кто именно. Или вот: сидим вечером с друзьями, пьем чай, муж сокрушается, заведутся ли его «жигули» – обещал рано утром встретить соседа на железнодорожной станции, который едет из гостей от тестя и везет полтуши поросенка. В 5.00 муж встает по будильнику, на градуснике – 45, выходит с паяльной лампой греть в гараже машину, чтоб завелась. Смотрю в окно – друг его Сашка не поленился встать, идет помогать, опустив уши у собачьей шапки и подняв воротник. А его даже не просили.

О соседях знали все! Не только паспортные данные, но и историю жизни каждого. Дом состоял из пяти подъездов, значит, двадцать квартир, двадцать семей. Над нами жили буряты, два пацана у них подрастали: старший – Славка Бурят – штаны горят, – друг моих детей, толстощекий бутуз, неутомимый на выдумки. В квартире напротив них – чуваши, – старший их пацан Сережка, уже школьник, имел привычку здороваться столько раз в день, сколько тебя увидит. Еще любил ходить в магазин и каждый раз спрашивал: «Теть Света, вам не надо что-нибудь купить?». В квартире напротив нас – сибиряк-богатырь Иван, у которого тесть с поросенком, его жена красавица Наташа и двое очень серьезных мальчишек. Через стенку с нами – азербайджанка Лариска, которая уже успела отсидеть в тюрьме за растрату и привезла оттуда нового мужа, родила от него друга моим детям вдобавок к уже имеющимся двоим сыновьям. Над ней жили украинцы, дальше – башкиры, мордва, немцы и цыган. Жили мирно и весело, отмечали праздники, деньги друг другу одалживали, за детьми присматривали. Особенно запомнилось, как отмечали Новый год. Ну, естественно, сначала дома, а после полуночи выходили на улицу, невзирая на столбик термометра, брали с собой старые клеенки и катались на них с горки. Взрослые дурачились, дети в это время уже спали. Горка начиналась от площади между кинотеатром и горисполкомом, а заканчивалась нашим домом. Усаживались на клеенку по пять-шесть человек, с визгом и хохотом частенько залетали в подъезд, обычно в наш. На следующий день мужчины ремонтировали двери.

Одна беда – пожары. УГПД горели как свечки. Поэтому жили мы, что называется, на чемоданах, мебель хорошую не покупали, а если покупали, то хранили до лучших времен. У нас, например, в гараже лежал спальный гарнитур (купленный про запас), а кухонный в гараж не влез, его к друзьям в подвал опустили. Случилась такая трагедия: горел дом напротив – а дело было зимой, – люди успели только кое-как одеться и взять документы. Стояли и смотрели, как полыхает их жилище. Проводка…

И я однажды испытала самый сильный ужас в жизни. Заболела младшая дочка, которой два годика недавно исполнилось, в садик ее не повела, собиралась вызвать врача. Отвела старшую, быстренько, младшая дома одна спала. Выхожу из детского сада и вижу над своим домом огромный столб дыма! Так быстро я никогда в жизни не бегала, благо была в спортивном костюме и кроссовках. Вот говорят: ног под собой не чувствовал – ведь это не фигура речи, теперь знаю, так бывает на самом деле. Когда примчалась к дому, то рассмотрела, что горит-то времянка, точно за нашим домом, и тут у меня ноги отнялись так, что еле доковыляла до квартиры. Села за стол – и как потекут слезы и сопли! В таком состоянии застал меня муж – он рано утром отвозил на автобусе рабочих, потом заезжал домой на перерыв; я даже не могла ему ничего рассказать, но он и так понял, пожар-то продолжал полыхать!

***

…деревья, которые производят в середине лета прекрасное цветение.

***

Он взглотнул.

***

В нутре кареты было темно.

•••

Не так страшен сам, как его зам

…По коридору мимо корректорской звонко цокают каблучки, и мы с моей напарницей Надеждой с облегчением переглядываемся – наконец-то! Это заместитель главного редактора и по совместительству заведующая партотделом Ксения Майская сдает в типографию свой горячий материал. Красивая фамилия у нее от мужа. У того отец был детдомовский, а там фамилию ребенку давали придуманную, в основном по месяцу поступления.

Время 16.30, номер почти готов к печати, только на первой полосе «дырка» – ждали Ксению. Сейчас линотипистка наберет статью, метранпаж составит горячие строчки в полосу, «тиснет» ее на прессе, отложит свой рабочий инструмент – шило – и умоет руки (буквально). Ее рабочий день заканчивается в 17.00, и не забалуешь. Мы будем вычитывать, Ксения тоже внесет исправления, потом на линотипе отольют из свинца исправленные строчки, а в полосе их менять уже нам с Надеждой. Берем еще теплое от рук Антониды шило – и вперед! Сверяем ошибки прямо в металле, потому что «тискать» не умеем. Читать строчки приходится вверх ногами/задом наперед. Я со временем так насобачилась это делать – без проблем. Статья может и не поместиться в отведенное ей место, так как Ксюша многословна, тогда зовем на помощь технолога типографии.

Антонида приходит на работу рано. Заступает на свой пост в 8.00, а ведь нужно еще подготовиться – намылить руки несколько раз хозяйственным мылом, давая им высохнуть. Таким образом получаются мыльные перчатки. Она и в обед их не смывает, наоборот, сверху надевает хлопковые. (Наверное, им выдают какие-то кремы, но хозяйственное мыло у типографских работников – годами проверенный способ защиты рук.) А шило в ее руках – инструмент многофункциональный, которым Тоня не только работу работает: виртуозно поддевает свинцовые строчки, сковыривает хвостики у запятых, превращая их в точки, а точку с запятой в двоеточие, – но и перелистывает бумажки, стараясь не запачкать, может почесать в своих рыжих кудрях, а то и – сама видела – в ухе! Перерабатывать наша суровая верстальщица не намерена. Рабочий день у нее нормированный. А у нас нет…

Мы с Надеждой работаем без перчаток (в обычных неудобно), и как ни стараемся, все равно пачкаемся. Типографская краска въедливая, отмыть ее непросто. Умаявшись с Ксюшиной полосой до чертиков, зашла я как-то по дороге домой в магазин. Обратила внимание: кассирша странно на меня поглядывает. Дома в зеркале рассмотрела у себя под носом молодецкие усы…

И ведь ничего бы не случилось, оставь Майская свою статью на завтра, в следующий номер. У Антониды была своя точка зрения: Ксюша старается из-за гонорара. Я думаю – нет, просто, будучи настоящим журналистом, она стремилась оперативно познакомить читателей с новостями и от окружающих требовала полной отдачи. На недовольства отвечала так: «Это работа! Не нравится – не работайте!». Никто и не жаловался… Майской энергии все не переставали удивляться: писала в декретном отпуске, больная, со сломанной ногой, после операции. С дочкой на больничных сидел муж. Однажды Ксения примчалась в тайгу на место крушения самолета раньше скорой и пожарных. Рухнул тогда грузовой борт с красной икрой. Тайга была густо ею намазана… Выжила лишь кошка…

…Наконец газета подписана. В шапке – завтрашнее число. Ночью ее напечатают, утром почтальоны с толстой сумкой на ремне разнесут по адресам, и кто-то, попивая утренний кофе, найдет ошибку в том месте, где я читала строчки в зеркальном отражении, и подумает: «Ну ни разу не грамотные!»…

P.S. Чемоданов из промышленного отдела гонорар называл гонореей и не забывал похвастаться, какую большую он за прошлый месяц получил гонорею!

***

Аппарат для измерения кровеносного давления.

***

Улица была усеяна лавками под открытым небом, которые поражали какофонией красок.

***

Возникающие конфликты, как известно, достигли своего пика во время конфликта.

***

Станция по борьбе с животными.

***

…Картины Верещагина, посвященные событиям Великой Отечественной войны, например «Наполеон на Бородинском поле».

***

Несмотря на шестимесячный срок беременности, роды запланированы на декабрь.