скачать книгу бесплатно
Дальний край
Валерий Свешников
Друзья приезжают на Дальний Восток. Они мечтают дружить семьями, жить на берегу моря и интересно работать. Но женщина, как пробежавшая черная кошка, разрушает старую дружбу.Однако мир не без добрых людей. Они помогают автору обрести опору в жизни. Появляются новые интересы и друзья, мир снова сияет яркими красками.Внезапно автору предлагают работу в другом городе, окрыленный мечтами, он решает – надо лететь, но странная череда нелепостей «говорит» – впереди большие перемены.
Дальний край
Валерий Свешников
© Валерий Свешников, 2022
ISBN 978-5-4498-1118-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Здравствуй, Приморье
После долгой и впечатляющей поездки через всю страну мы с Борисом прибыли, наконец, во Владивосток. Выйдя из вагона, пытались рассмотреть какие-нибудь окружающие здания, но в темноте южной ночи и в густом тумане даже на расстоянии больше полусотни метров все тонуло, как в дыму.
Уличные фонари старались что-то освещать, но из каждого из них получались только какие-то золотистые шатры с лампами на вершине, Все остальное окружение пропадало в вязкой туманной мгле. Так что первое впечатление от встречи с городом получилось смутным.
Шел конец июня, а это самая туманная пора в Приморье. Об этом «вывихе» местной погоды нас просветили попутчики. А посему решили мы, что ночью бессмысленно ехать куда-либо с чемоданами, тем более, Институт биологии моря находился где-то у черта на куличках. Хорошо, что сразу договорились с Наташей – милой проводницей из студенческого отряда, чтобы до утра оставить в ее вагоне наши немудреные вещи.
Так что первые шаги по земле Приморья мы сделали налегке. Каждый из нас с некоторым волнением раздумывал о том, как ему предстоит здесь всерьез, и хорошо бы надолго, обосноваться. Естественно, надеялись, что у нас будет интересная работа, конечно найдем хороших друзей и утвердимся в этом удивительном месте.
Само собой нам невольно хотелось взглянуть на город как на место осуществления этих планов. Можно сказать, что шли, как в разведку.
Прямо от вокзала улица довольно круто шла в гору, едва различимые в тумане окружающие здания радовали глаз тем, что не испорчены суетливыми современными архитекторами.
Прокатившись по стране, невольно отметили, что многие привокзальные площади основательно осовременены, по понятиям амбициозных местных архитекторов, – «а чем мы хуже, вот и у нас есть новые „красивые современные“ здания».
Чуть не в половине городов и городков близ вокзалов, а иногда и сам вокзал представляли собой сооружения «из стекла и бетона», где летом часто душно, а зимой холодно.
Улица все еще шла круто и упрямо в гору. Она вела нас от вокзала все выше и выше, а скоро мы рассмотрели, что у нее невыразительное и случайное имя какого-то революционного деятеля.
Кстати, обычно их имена редко запоминаются, потому что все эти дыбенки, войковы, подвойские были, скорее, не революционерами, а лишь ревностными исполнителями злой воли революционных вождей.
Потом нас просветили друзья, рассказав, что прежде улица называлась Морской, это соответствовало месту расположения – у морского вокзала – и сразу запоминалось.
После непривычно крутого подъема улицы, мы вышли к Спортивной гавани, но ничего не могли рассмотреть из-за наползавшей серой мглы. Покружив между домами, оказались на красивой улице Светланской, и довольно скоро обнаружили там управление Научного центра Академии.
Это обстоятельство обрадовало, так как полагали, что новое для города ведомство находится где-нибудь в Академгородке, на выселках.
Еще долго бродили по улицам Владивостока, восхищаясь его красотами, неожиданно открывавшимися в рассеивающемся тумане, как вдруг оказалось, что уже около девяти утра.
Вернулись на вокзал, нашли там нужный вагон, и тепло распрощались с Наташей – проводницей. Разузнали заодно у нее дорогу, и поехали в наш Институт биологии моря.
Посмотреть на наше появление там сбежался почти весь народ, свободный от работы. Это любопытство, оказывается, имело под собой довольно веское основание по двум причинам.
Во-первых, еще никто из сотрудников не приезжал на работу на поезде из Ленинграда. Обычно, как нам потом поведали, все брали аванс на авиабилеты, а по приезде их сдавали вместе с отчетом. По этой причине наша поездка выглядела почти геройским подвигом, но, как часто бывает, довольно бессмысленным.
Это обострение приступов героизма объяснялось просто – после подачи диссертаций для защиты, мы заметно вымотались. Поэтому наша поездка по железной дороге, скорее, стала желанным отдыхом, чем тягостным сидением у вагонного окна.
Во-вторых, наш приезд выглядел не менее экзотически, ведь он слегка походил на явку с повинной. Дело в том. что примерно половина сотрудников института, окончивших вузы или аспирантуру, не сразу появлялись в институте и начинали работать. Они продолжали свои исследования, находясь за тысячи километров от Тихого океана. Через год-другой такой дистанционно работающий сотрудник либо все-таки прибывал в институт, либо под благовидным предлогом увольнялся.
Для института эти сотрудники оказывались полезны только тем, что все их публикации за период работы вдалеке включались в годовые отчеты. Надо признать, что некоторые из этих «трудяг» не спешили и подолгу занимались своими делами и своей темой в Москве или Ленинграде, а две-три научные работы в год устраивали всех.
Нас почти сразу представили директору института А.В.Жирмунскому – обаятельному на вид и довольно говорливому. Он казался даже многообещающим, но впоследствии поняли, что эти многие посулы, скорее, мечтания вслух, чем реальные замыслы и планы.
Помимо этих качеств, Жирмунский имел удивительную память, как кратковременную, так и долговременную. Эти замечательные свойства директора восхитили нас уже на ближайшем собрании.
Его сообщение тогда показалось довольно продолжительным, витиеватым, со многими отступлениями от темы и с пространными вставками. Начиная обсуждение какой-нибудь проблемы, А.В.Жирмунский увлекался и переходил к двум или даже к трем близким темам. Иногда казалось, что он уже говорит о совершенно ином предмете, но постепенно А.В., сохраняя логику рассуждений, возвращался-таки к обсуждаемой проблеме.
Долговременная память директора тоже впечатляла. Он мог вспомнить о каком-либо давнем упущении своего подчиненного и тем самым в нужный момент разбить его притязания или доводы. Например, это проявилось при наборе участников для поездки «на картошку».
Думаю, что Алексей Викторович помнил и успехи подчиненных, но действовал, как везде у нас в Отечестве, где редко хвалят и воздают должное за заслуги. А чаще наказывают невиновных и награждают непричастных.
Нас зачислили в лабораторию физиологии и биохимии морских животных, поэтому мы в этот же день познакомились с нашим завлабом Леонидом Ефимовичем П. и с коллегами – приятными и душевными людьми. Наш завлаб оказался бывшим железнодорожником, простоватым на вид, но, на самом деле, большим хитрованом.
Почему-то слово лаборатория произносил он как «лаболатория». И еще Леонид Ефимыч удивительно смешно умудрялся приподнимать брюки локтями, не снимая пиджака. Это, пожалуй, и были его главные особенности и достоинства.
В ближайшие выходные дни новые коллеги пригласили меня поехать, а точнее, поплыть на рейсовом теплоходе в какие-то красивые места близ Владивостока, но пока совершенно неведомые мне.
Такой способ выезда на природу был для меня внове. Хотя что-то подобное встречалось и в Ленинграде. Но во Владивостоке морские вылазки оказались довольно распространенными и удобными.
Уже в ближайшую пятницу вечером мы встретились на пирсе Морского вокзала. Как принято, купили билеты, и в довольно плотной толпе поднялись на судно. Почти вовремя тронулись. Хорошо, что мы расположились на палубе, и многое удалось увидеть.
Картина города, проплывающего за бортом, а потом и удаляющегося за горизонт, поражала своей красотой. Надо признать, что Владивосток удивительно красивый город. А в тот вечер как бы представлялся нам, и я был просто восхищен тем, как он галантно показывал прелесть окружающих гор, россыпь домов на них, а потом скалы и бухту Золотой Рог.
Как только мы вышли за маяк, так началась качка и довольно сильная. Мои коллеги посматривали на меня несколько испытующе, но я не знал тогда, что на качку никак не реагирую – качает и пусть качает – раз уж разгулялась такая волна.
Любопытства ради, вышел на палубу, чтобы посмотреть вокруг, и увидел настоящее море с большими волнами и пеной на них. И тут нас так хорошо окатило брызгами, что я успел почуять удивительный запах и вкус моря. Они стали совершенно новыми ощущениями!
Во время плавания по Белому морю мне, можно сказать, повезло, тогда обошлось без большого волнения и качки. А тут Тихий океан, а точнее, Японское море – его не самое любимое дитя – показывало свой капризный характер.
К своим коллегам я вернулся, облизывая соленые брызги с губ, и в полном восторге от увиденного. Мне показалось в этот момент, что я прошел проверку морем, и стал почти своим среди коллег.
Первые путешествия
Уже через пару недель в Приморье наступило лето. А до того почти до начала июля все еще продолжалась не то весна, не то робкие попытки наступления лета.
Эту нерешительность природы мы ощутили во время той первой вылазки на природу. Тот выезд в Славянку оказался полезен тем, что нам удалось пообщаться в непринужденной обстановке. Но, по правде говоря, густой туман, прохлада и высокая влажность сводили на нет все красоты, но «эти метеоусловия» лишь слегка мешали задушевности бесед.
А через несколько недель пришло настоящее лето, весь туман куда-то исчез, море быстро прогрелось, воздух стал теплым, правда, все еще влажным. Голубое небо и синее море вызывали просто неописуемый восторг, который для нас – сухопутных обитателей европейской части страны – был понятен.
Хотя мы с Борисом прибыли с берегов моря, но Балтийского. Море там, вроде бы, и есть, но его присутствие как-то смазано. Чего ему не хватает, сразу не скажешь, но понятно, что не только солености воды.
С наступлением тепла в институте начинались экспедиции. Они, естественно, назывались морскими, а станции, где мы работали, носили тоже соответствующее название – МЭС – морская экспедиционная станция.
По институтским станциям, и вообще, по окрестным местам, в начале лета проводилась ознакомительная поездка. Мы впервые увидели наше институтское судно – довольно вместительное, в меру быстроходное и безотказное.
Первым делом посетили МЭС на острове Попова. Там базировалась наша лаборатория, там нам предстояло «пускать корни». МЭС очень даже понравилась, и мы с Борисом даже начали строить планы, как будем начинать там свою работу.
Потом направились к островам Большой и Малый Пелис. Там сделали остановку с ночевкой. Большой Пелис удивил тем, что посередине его совсем рядом с морем оказалось небольшое, но пресное озерцо.
Но мы ждали встречи с морем и отлично поныряли с маской и даже с аквалангом. Наловили разной морской живности – трепангов, гребешков и морских ежей. Подивились обилию трофеев и, наконец, отведали даров моря.
Впервые попробовали икру морских ежей, и она нам понравилась. Однако то, что она сильный афродизиак, как теперь называют это качество, мы не подозревали. Хотя коллеги и предупреждали нас о чем-то подобном, но мы не придали большого значения их словам.
То, что икра морских «ежиков» действует, как хороший кофе, поняли только утром, когда вдруг начало светать. То есть мы проболтали всю ночь, а спать не хотелось совершенно. Это возбуждение проявлялось лишь небольшой дрожью, как после крепкого кофе.
Еще одно ощущение осталось в памяти – это удивительный аромат даров моря. В чем он заключался, трудно передать.
Самым сильным впечатлением в этой поездке стала высадка на нашем самом южном острове – Фуругельме, а точнее, на острове Фуругельма.
Он так удален от побережья и так близок к границе, что его мало, кто посещает. Эта уединенность позволила сохранить растительность и живность острова в относительной целости. Мы увидели птичьи базары, нерп, отдыхающих на скалах, а в окружающих водах встретили множество морских животных. Говорили, что сюда даже заходят акулы, но, слава богу, редко.
Песни жерлянок
Все наслышаны о колыбельных песнях. Они, действительно, помогают детям уснуть. Их ритмы и слова переносят малышей, так сказать, в объятия Морфея. Однако оказывается, встречаются «колыбельные» песни, после которых не только не уснешь, а и утратишь не только желание спать, но и душевный покой.
Сразу после приезда нас поселили в институтском общежитии. Оно располагалось вблизи от института, в одном из пятиэтажных зданий, тесно стоящих вокруг небольшого прудочка. Радость от новоселья портило одно обстоятельство – мы жили там на птичьих правах.
Особенность такого обитания заключалась в том, что в трехкомнатной квартире общежития было прописано примерно двадцать-двадцать пять сотрудников института. Большая часть из них находилась либо в экспедиции на станциях, либо в Москве или Ленинграде в командировках. А оставшиеся – это примерно с десяток или чуть больше соискателей крова и свободных коек.
Вот поэтому приходилось занимать любые свободные кровати, при этом твое, вроде бы, спальное место через неделю оказывалось с полным правом занятым возвратившимся сотрудником, так как он, как и ты, жилец этой квартиры.
Бывало и такое явление, когда число претендентов на койки заметно превышало их количество. Естественно, мы искали места у соседей или соседок. Это уж кому и как повезет.
Однажды мне пришлось ночевать даже на балконе – коль не удалось устроиться у соседей. У них количество мест тоже ограничено, и конкуренция бывала очень высокой.
Необычным музыкальным сопровождением нашего сурового обитания в общежитии оказалось пение голосистых жерлянок. В небольшом пруду их водилось достаточно, для того, чтобы сначала порадовать нас песнями, а потом свести с ума сотню-другую человек, а может, и побольше. С наступлением темноты они начинали свои песни любви. До десяти-одиннадцати часов вечера их пение не особенно мешало, и даже украшало эту местность.
Вообще-то пение этих животных отличается громкостью и даже мелодичностью. Но ближе к полуночи певуны уже мешали людям засыпать. И тут страдальцы понимали, что эти крики любовной страсти не дадут не то что глаза закрыть, а даже просто почитать или поговорить. Народ медленно свирепел, и начиналась борьба не за выживание, а за засыпание.
Хорошо, что пруд располагался прямо под окнами. И поэтому любой желающий заснуть мог бросить в воду какой-нибудь тяжелый предмет. Падение чего угодно, вызывающее всплеск воды, заставляло жерлянок рефлекторно замолкнуть – ведь это мог быть сигнал тревоги.
Земноводные замолкали, и это давало возможность уснуть за какие-нибудь десять минут. Кто-то из счастливцев засыпал, а кто не успевал, то продолжал борьбу и начинал искать свой подходящий снаряд для метания по жерлянкам.
В конце концов, засыпали почти все. А утром народ спускался к этому злосчастному прудику, и искал свои орудия защиты, так как среди них встречались ценные вещи и не очень. Ведь иногда использовался и необходимый инвентарь, но попавшийся под горячую руку, к примеру, сковорода, кастрюля или теннисная ракетка, а бывало, и чайник.
Остров Попова
Одного месяца борьбы за спальные места и ночного бдения под пение жерлянок оказалось достаточным, чтобы решительно перебраться на МЭС «Остров Попова». Там царила тишина и свобода, но возникала, откуда ни возьмись, куча работы.
Так первым делом, мы с Борисом построили туалет, старый же стал просто развалиной после многолетней эксплуатации.
На МЭС, после пуска в эксплуатацию нашего санузла, пошла в ход байка о том, что как только приезжают ленинградцы, то сразу строят гальюн. Название не туалет, а гальюн, соответствовало морской специфике наших работ.
Оказывается, лет пять назад на станции появился Сергей Ш., тоже ленинградец. Он первым делом соорудил гальюн. И вот теперь мы – стали продолжателями этой оригинальной традиции.
Правда, коренные обитатели станции утверждали, что ленинградцы – это эстеты недоделанные, потому что они, видите ли, даже по нужде любят ходить с комфортом. Стало быть, они посчитали такую привычку недостойной звания бывалого полевика.
В августе в наших краях неожиданно появился интересный человек – Валентин Михайлович Дьяченко. Он очень увлекательно рассказывал об участии в съемках фильма «Белое солнце пустыни», где являлся ассистентом или помощником сценариста. Дьяченко выступал в нашем КИТе – «Клубе интересных тем» Академгородка.
Мы с Борисом там бывали часто. Тем более, что от острова Попова до Владивостока всего два часа хода на рейсовом теплоходе.
Все были очарованы личностью Валентина Михайловича и его рассказами не только о самих съемках, но и о жизни его до войны, на фронте и в сталинских лагерях.
Нам захотелось еще пообщаться с этим бывалым человеком, и вдруг кто-то пригласил гостя к нам в Академгородок, но уже для общения в более узком кругу и в домашней обстановке. Долго договаривались о месте, где можно будет собраться, так как выбор «свободных» квартир или комнат был невелик.
Мы с Борисом из-за своих птичьих прав на жилье только прислушивались к этим вариантам. Выбор пал на комнату Димы Вышкварцева. Так я узнал, где живет легендарный Шкваркин, он же Дима Вышкварцев, увидел его и поближе познакомился.
Эта «квартирная» встреча с Валентином Михайловичем оказалась очень интересной, так как круг желающих пообщаться невольно сузился. Поэтому люди собрались не случайные, а друг с другом знакомые и близкие по духу. Рассказы нашего гостя «про жизнь» впечатляли неожиданными поворотами.
Ему выпала трудная судьба. С фронта из артиллерийской части он угодил в лагерь. Все случилось, считай, из-за пустяка. Дьяченко – командир батареи – посетовал в узком кругу, что для пристрелки им давали меньше снарядов, чем у немцев. И за это «восхваление» врага он получил десять лет лагерей. Угодил В. М. на лесоповал. Через несколько лет как образованного и боевого командира его назначили бригадиром.
После 1953 года В.М. выпустили на свободу. Поначалу не было никакой интересной работы. По впечатлениям пережитого и крутых жизненных поворотов Валентин Михайлович начал писать сценарии.
В последнее время он работал во ВГИКе на сценарном отделении. На съемках у Мотыля именно они придумывали те фразы, которые из фильма пошли в народ, как яркие афоризмы.
На нашем «междусобойчике» говорили не только о кино, но зашел разговор и о поэзии. Как часто бывает, кто-то из настоящих любителей поэзии читал стихи (таким мастерам я всегда слегка завидовал). И тут наш гость предложил устроить небольшой конкурс по стихотворчеству. Все включились, и некоторые довольно быстро застрочили свои вирши.
Я тоже решил накропать несколько строк, но сомневался, что получиться что-либо путное. Больно уж тема мне казалась прозаической – «за дружбу, которая не ржавеет».
В это время черная кошка уже пыталась пробежать между мной и Борисом – неожиданно началось преображение моего друга. Мне захотелось описать этот неожиданный переворот в отношениях и напомнить о наших планах и дружеских обещаниях. Поэтому получилось даже два стишка – один для конкурса, а другой я передал Борису.
Стали читать каждый свое, дошла очередь и до меня. Я прочитал и понял, что получилось неплохо. Тут и Борис посмотрел на мое послание, заржал и стал его читать вслух. Оно тоже понравилось и, в конце концов, я неожиданно вышел на первое место.
Сейчас эти стишки хранятся у Татьяны – тогда жены Димы и хозяйки квартиры. Но они стали недоступны, так как Татьяна теперь регент одного из церковных хоров Псково-Печерского монастыря! Какой случился поворот на ее жизненном пути!
Правда, это лишь мои предположения, что Таня взяла наши писания, когда уезжала с Дальнего Востока. Жалко, что не выпросил их, пока мы жили поблизости друг от друга.
Действительно, в нашей жизни бывают настолько неожиданные повороты, что и представить невозможно. Одно то, что Таня и Дима разошлись, уже удивило многих. Но многих поразило и известие, что Таня уехала куда-то, считай на край света, да еще вдруг стала регентом хора.
Хотя такой же, почти невероятный поворот мог случиться и со мной. После стихийного конкурса по «стихоплетству» Валентин Михайлович предложил мне попытать счастья – поменять одну интересную работу, ради другой, может быть, не менее увлекательной.
Он посоветовал поступать учиться на сценарное отделение ВГИКа. Это было заманчиво, но уж очень большим казался риск провала. Да и моя интуиция молчала, как партизан.
Теперь, задним числом, думаю, что надо было бы попытаться себя проверить. Другой причиной отказа пойти на этот риск стала необоснованная эйфория, случившаяся у нас после недавней защиты.
В то время будущее рисовалось нам в розовых тонах. Казалось, что три – пять, ну, самое большее, семь – восемь лет, и мы сделаем докторскую работу. Между тем, возможность не состояться как сценарист показалась мне очень реальной.
Может быть, тут дала себя знать моя школьная история, когда «литераторша» внушала нам – парням, что мы в разной степени бездари, и написать сочинение на четверку и, тем более, на пятерку выше наших сил.
После выпускного сочинения она «обрадовала» меня заявлением: «Ну, а вам-то, Свешников, и тройки, надеюсь, хватит». А мне бы и хватило, так как в те времена в вузах не брали в расчет школьные отметки в аттестате. Решающей являлась отметка за сочинение, написанное на вступительном экзамене.
Хотя позднее я написал хорошее сочинение при поступлении в университет, но последствия «пожеланий» учителя оставались, и сомнения в душе тоже.
Теперь-то я вижу, что хотя бы сценарии научно-популярных фильмов я мог бы писать, так как замечаю многие «ляпы» в том, что показывают по телевидению.
