скачать книгу бесплатно
– Кто вы и откуда? – поинтересовался суровый опричник на чистом немецком, пожалуй, с вестфальским акцентом, когда паром наконец причалил к берегу.
– Прежде всего благодарю за помощь, – поклонился я. – Мое имя Вальтер Гернель. До недавнего времени я служил ротмистром императорской гвардии и состоял при особе принца Людвига Каринтийского.
– Вальтер Гернель? – перебил меня незнакомец. – Быть может, вы родственник Якоба Гернеля? – с неподдельным интересом в голосе спросил он.
– Вы знаете моего дядю? – улыбнулся я, стараясь продемонстрировать радость. Впрочем, после столь удачного избавления от возможной гибели это было несложно.
– О да, – кратко ответил наш спаситель, кивая головой. – Стало быть, вы едете к нему?
– Принц Людвиг погиб, и дядя обещал мне помочь устроиться при дворе московитского царя Ивана. Этот добрый человек, – я указал на Лиса, – вызвался проводить меня в русскую столицу. Он уроженец здешних мест и храбрый воин.
Мои славословия в адрес Сергея произвели на опричника куда меньшее впечатление, чем имя пропавшего царского астролога. Он кивнул, подтверждая, что мои слова услышаны, и произнес вопросительно:
– А знаете ли вы, что нынче вашего дяди нет в Москве?
– Как так?
Должно быть, мое изумление было вполне натуральным, поскольку опричник, покровительственно водрузив руку на мое плечо, заявил:
– Вам не стоит ни о чем беспокоиться. Я сам представлю вас государю, а с дядей, полагаю, вы увидитесь несколько позже.
– Я искренне вам благодарен.
– Не о чем говорить, – отмахнулся новоявленный благодетель. – Мы – чужестранцы в этом диком краю и должны помогать землякам. Кстати, вы родом откуда?
– Гернели – богемский дворянский род… – начал я.
Мой провожатый сделал знак стрельцам, и те, положив на плечи бердыши, начали подниматься в крепость. Казаки тоже не замедлили вернуться к родным очагам. Только Лис с Джанибеком да мы с вестфальцем по-прежнему оставались на берегу.
– Ау! Господин хороший! – окликнул моего собеседника Лис. – А мне куда податься?
Кромешник молча смерил его взглядом и пожал плечами.
– Меня зовут Генрих Штаден, – запоздало представился он, оборачиваясь ко мне. – Я сотский опричного приказа.
– Ну вот. Я так и знал. Вот они, аристократские замашки! Поматросил и бросил. Сам, значит, отъедаться на опричных харчах. А я, так кулеша и не похлебавши, с муками голода в животе и кровавыми слезами в сердце, пойду искать по свету, где прищемленному есть чувству уголок! Котлету мне, котлету! В общем, капитан, если что – я в смертной обиде, а потому беру контроль за пожаром в свои руки и отправляюсь окучивать братьев-казаков на предмет Вишневецкого. Поделюсь с ними Джанибеком, хлебнем мировую, а там – не сегодня, так завтра они меня князю представят. Только помни: мы с тобой в ссоре.
– Хорошо, но смотри не пережимай, – согласился я.
– Папу Карлу поучи детей строгать, – хмыкнул Лис, и тут же я услышал татарскую речь моего напарника: – Пошли, мурза, знакомиться с местными красотами. Обеда на золоте не обещаю, но гарбузяная каша в горщике авось и найдется.
Я невольно усмехнулся, однако слова Лиса, обращенные к Джанибеку, нашли заинтересованного слушателя не только в лице нашего пленника.
– Это что же, ваша добыча? – Штаден перевел взгляд с меня на Сергея, а затем стал разглядывать то ли хищное лицо татарина, то ли его богатое платье.
– Мой проводник, которого я уже имел честь рекомендовать вам, самолично захватил его… – начал я расхваливать друга, точно намереваясь писать наградной лист.
– Я обязан допросить пленного, – заканчивая осмотр, безапелляционно отрезал кромешник.
– Так его, – согласился Лис. – А я, чур, буду толмачом.
– Я понимаю русский речь, – неожиданно вклинился Джанибек, пристально глядя на вестфальца.
– Вот и прекрасно. – Опричный сотник повернулся, кинув через плечо: – Следуйте за мной.
– За какой мной?! – возмутился Лис. – Сверни грабли! Этот басурман – моя собственность. Я его с бою взял! Нужен тебе – купи.
Лицо Штадена помрачнело. Он молча поддел носком сапога лежащий на земле замшелый камень и с досадой пнул его. Ни в чем не повинный булыжник с плеском ухнул в речные волны, в душе мой новый знакомец явно сожалел, что на месте камня не случился несговорчивый бродник.
– Разумеешь, с кем говоришь? – сквозь зубы процедил он.
– Шо ты меня пугаешь, голуба? Я таких пугачей на поле с горшком заместо головы видал. Нема грошей – на солому спать!
Штаден сделал шаг вперед, и рука его вновь сжалась на рукояти палаша. Однако, как ни быстро он двигался, действия Лиса опередили порыв опричника. Клинок Сергея замер у горла Джанибека.
– Мужик, не суетись. Поделим по-честному – тебе голову, мне доспех.
Прямо сказать, я весьма сомневался в намерении Сергея убить пленника, но выражение на лице моего друга было такое, что малым детям вечером лучше не показывать.
– Хорошо, сколько желаешь? – наконец, убежденный столь веским доводом, скривился вестфалец.
– Ну, если дело до самого царя дойдет, – начал подсчеты хозяйственный Лис, – то никак не меньше ста целковых за такого фазана запросят. Так я полагаю, чтоб и государя не обидеть, и себя не обокрасть – полсотни рубликов как раз справедливо было б.
– Десять получишь сейчас, – безапелляционно заявил сотник. – На остальные я напишу расписку. В опричном приказе выдадут.
– По рукам, – со вздохом согласился Лис. – Уболтал, черт языкатый. Ну тока ж ты, паныч, про себя учти – мне ж шо московский царь, шо крымский хан – все едино. Ежели обмануть вздумаешь, то и на твой загривок хомут сыщется.
Штаден смерил не в меру ретивого бродника ледяным взглядом и, сделав знак следовать за ним, размашисто зашагал к крепости.
Надвратная башня Далибожа хранила следы набегов, по всему видать – недавних. Любопытная зеленая ящерица удивленно рассматривала приближающихся людей, уютно пристроившись на торчавшем из толстого бревна обломке стрелы, но, стоило идущим приблизиться, всполошилась и бросилась прятаться в узкую щель, точно опасаясь, что все эти сабли и пищали в руках людей направлены против нее.
– …не сомневайтесь, Вальтер. Московитский царь умеет ценить преданных людей. А уж храбрые солдаты ему нужны постоянно, – дружески похлопывая меня по плечу, рассказывал Штаден.
– Да, Генрих, дядя писал мне об этом, – подтвердил я, надеясь попутно услышать какие-нибудь столичные сплетни о пропавшем «родственнике».
– Сам посуди, – продолжал опричник, не оправдывая возложенных на него надежд, – ежели с татарами и здешней шляхтой московитам воевать не впервой, то против шведов по-дедовски не больно навоюешь. Здесь одной удали мало, правильное военное искусство потребно, а взяться ему у тутошних бояр-воевод неоткуда. Вот царь нас и привечает. Так что и стол тебе будет, и дом…
– Я думаю, первое время дядя Якоб предоставит мне кров, – точно невзначай перебил я, все-таки надеясь перевести беседу в нужное русло.
– Это уж у него спросите, – мгновение помедлив, ответил мой собеседник. – А сейчас извините – дела государевы. Вы же тем часом ступайте в княжьи палаты. Скажите тиуну-дворецкому, чтобы поселил вас подле меня. Когда желаете – и слугу вашего с собой возьмите.
– Он не слуга, – пустился было в объяснения я. – Сергей все это время был моим соратником и проводником…
– Пустое, – отмахнулся сотник. – А теперь прощайте, мне еще пленника допросить надо.
Увы, как ни силился я вспомнить историю крепости, именовавшейся Далибож, сделать это не удавалось. Хотя, как мне кажется, название это упоминалось в атласе крепостного зодчества, хранившемся в библиотеке моего отца.
Беру на себя смелость предположить, что некогда шедшие по рекам славяне основали здесь, у быстрых норовистых порогов, небольшое поселение, ставшее позже крепостью. Так или иначе, среди городов, вошедших в историю как столицы удельных княжеств, Далибож не числился никогда. Сотни полторы домов внутри крепостных стен, да еще вдвое больше за ними, в посаде, – вот, собственно, и все, чем мог похвалиться сей населенный пункт. Однако именно его выбрал временной столицей могущественный князь Дмитрий Вишневецкий. Быть может, его тяготила излишняя опека присланных в его города царевых воевод – кто знает. В любом случае ныне гетман обитал здесь, хотя, прямо сказать, его местное жилье язык не поворачивался именовать хоромами.
Большой двор, обнесенный частоколом, был полон разномастного люда, словно восточный базар. Слуги князя в расшитых польских кунтушах переговаривались с ярко разряженными на османский манер казаками. Чуть поодаль, не смешиваясь с ними, сурово несли караульную службу московские стрельцы в долгополых багровых кафтанах. На высоком крыльце княжьего терема, облокотясь на резные перила, за всем происходящим во дворе наблюдали две мрачные фигуры в черном, точь-в-точь как у Штадена, платье.
– …сегодня ж Лука Ветреник, – услышал я неспешную речь одного из казаков и, миновав его, начал подниматься по лестнице. – Так что ежели, как теперь, с Крыму тянет – то жди хороших яровых.
– Тебе-то что? У тебя ныне коса иная. – Я услышал, как с шелестом выходит из ножен сабельный клинок. – Погляди-ка, чем не коса!
– Так-то оно так… – грустно вздохнул первый.
Узнать соображения вчерашнего хлебороба о применении холодного оружия в сельском хозяйстве мне не довелось.
– Чапеля! – раздался над двором недовольный крик атамана Гонты.
Я невольно оглянулся. Темные глаза ватажника, точно раскаленные сверла, вонзились в меня. И если б взгляд мог убивать – рухнуть бы мне сей же миг на ступенях бездыханным с двумя дымящимися дырками в груди. Я отвернулся, едва успев заметить, как лавирует среди толчеи, заполнявшей двор, наш лесной знакомец.
– Бдить неотступно, – то ли услышалось, то ли почудилось мне.
Тиун, узнав, что гостям опричного сотника необходимы отдельные покои, да еще и на двоих, скривил такую физиономию, как будто ему предстояло без пилы и топора сложить немедля здесь же новый терем. Однако, смирившись с мыслью, что иноземный гость его гримас не разумеет, отвел нам с Лисом каморку под лестницей с двумя убогими топчанами. Предоставленные нам лежанки скорее предназначались клирикам, изможденным постом и молитвой, а не широкоплечим воякам. Поэтому, как ни пытался я улечься поудобней, что-нибудь обязательно выпирало за край лежанки. Впрочем, особого выбора не было, а потому, стоически пытаясь уснуть, я стиснул зубы и начал вспоминать многочисленные ночевки в условиях, куда менее вольготных, чем эти. Над головой то и дело стучали чьи-то сапоги и сквозь щели в ступенях осыпалась мелкая серая пыль. Сон не отступал, но и наступление его было затруднено максимально. Не теряя надежды хоть как-то отдохнуть, я принялся разглядывать витиеватую резьбу столба, поддерживающего лестницу. Такую резьбу именовали здесь «фряжскими травами». Едва-едва дремота начала брать верх, как на канале закрытой связи прорезался Лис, полный негодования и стремящийся как можно быстрее поделиться им с ближним.
– Капитан! Я знаю, за что твоего «земляка» изгнали из его далекого отечества. За скаредность и торгашеские замашки, порочащие высокое звание офицера.
– Что случилось? – нехотя отвлекаясь от созерцания орнамента, спросил я.
– Шо случилось?! Этот самый штангенциркуль пытался меня подло нажухать.
– То есть как это?
– Грязными инсинуациями. Он начал мне втирать, шо я продал ему бусурмана оптом, а не в розницу.
– В каком смысле? – насторожился я.
– Вот сразу чувствуется аристократ до костей своего мозга. Мало того что фишку не рубишь, так вообще не знаешь, шо с ней делать. Сам посуди, я когда мурзу за полсотни целковых уступал – я ж токо голову имел в виду… Ну, там, с ногами и всем, что к ним прилагается, – чуть помедлив, добавил Лис. – А всяко там – шмотки его златотканые, доспех, опять же, аргамак под седлом и в сбруе, шамшир булатный – это уж, извини-подвинься, мое. Так этот колбасник открыл свою хлеборезку и с пеной вокруг нее начал мне втирать, шо если он доставит царю Джанибека без всех этих наворотов, то кто ему вообще поверит, шо это мурза, а не какой-нибудь заштатный мурзик. Я тебе скажу, пены было, точно он выжрал флакон шампуня и закусил тотальным колгейтом. За каждую полушку в истерике бился. Но я победил! – гордо заявил мой напарник. – Сто рублей налом на руки получил. Двадцатку, гад, правда, выторговал. Но как пыжился, как пыжился – убегал, прибегал, с Джанибеком о чем-то чирикал… Кстати, мне показалось, шо ордынец лялякал на высоком языке Вольтера не хуже нас с тобой и всяко лучше этого долбаного жлоба, – перебил сам себя Лис.
– Ты уверен? – переспросил я озадаченно.
– Шо он жлоб – уверен. А остальное, честно говоря, мне было до фонаря. Зато теперь на пропой и дипломатию имеется неучтенная сотка, да плюс к тому – расписка на получателя в Москве. Так шо не журысь, щас хряпнем с казаками мировую, и все будет пучком.
Что именно будет пучком, выяснить мне так и не удалось, поскольку и на канале связи, и со двора послышались радостные вопли:
– Байда! Байда! Князь приехал! Многие лета!
Я поднялся с лежанки, спеша своими глазами увидеть легендарного основателя Запорожской Сечи. Но тут из резного фряжского разнотравья, как будто раздвинув деревянную поросль, образовалась крошечная бородатая голова.
– Тс-с, – шикнула голова, едва на ней проступил рот. – Не ходи туда. Меня слушай!
Глава 3
Если бы философы не топили истину в вине, то прочие бы там ее не искали.
Эпикур
Приветственные крики не смолкали. Судя по звукам, ликование толпы приближалось вместе с толпой. Спустя несколько мгновений над моей и без того раскалывающейся головой загрохотали десятки каблуков, напрочь лишая возможности услышать речь неожиданного гостя. Наконец топот сапог утих, и древесный бородач заговорил вновь.
– А второй-то где? – высовываясь наполовину из столба и пристально оглядывая каморку, поинтересовался он. – Мне сказывали, двое вас будет.
– Отлучился второй, – уклончиво ответил я. – А сами-то вы кто будете?
– Крепостной я, – гордо заявил представитель малого народца, радуясь случаю огласить свой громкий титул. – Самый что ни на есть столбовой крепостной.
– Кто? – переспросил я, пытаясь совместить услышанное с рассказами моей учительницы, княгини Трубецкой, и собственным опытом пребывания в России.
– Что тут непонятного? – возмутился кроха. – В домах – домовые, в банях – банники, а я, стало быть, – крепостной. Потому как и стены, и башни, и все здесь под моей опекой состоит. А живу я в этом столбе, выходит, что столбовой. Но тс-с. – Он еще раз цыкнул, призывая меня говорить как можно тише, и резко продолжил: – Уходить вам отсюда надо. Недоброе тут задумали.
– Против нас? – уточнил я, не совсем понимая, о чем может идти речь.
– А то! – немедля подтвердил крепостной, а затем добавил тоном, не допускающим противоречия: – Уж как вы там хотите, а нынче за полночь я вас отсель выведу.
– Неужто вы полагаете, что мы не сможем за себя постоять? – возмутился я.
– О том мне ничего не ведомо, а только велено головы уберечь, как вот эту. – Он постучал себя крохотным пальцем по лбу.
– Кем велено?
– Кем надо, тем и велено! Нешто сам не знаешь, кто такое велеть может?!
Честно говоря, этого я как раз не знал, но счел за благо промолчать, опасаясь разрушить у крепостного иллюзию моего всеведения.
– Ох, много тут недоброго, – продолжил малыш, забирая бороду в кулак. – Ты вот сам погляди.
Его указательный палец обвел круг на стене, и тот моментально осветился, словно окно соседней избы. За «окном» появились какие-то лица, затем послышалась негромкая речь. Изображение сместилось, выискивая говорящего, и явило мне физиономию Гонты.
– Светлый княже! – горячился куренной атаман. – Истинно говорю, не к добру эти двое здесь появились. Как есть подсыльщики! А ну как супротив тебя, Байда, злоумышляют? Круль-то польский небось за твою голову немало золотой казны отвалит. В железа[8 - Железа – кандалы.] бы их, да расспросить, каким ветром таких гоголей в наши края надуло.
– Это ты, Петро, дурного хватил.
Круг экрана сдвинулся, демонстрируя того, к кому обращался ватажник.
– Чтобы мою голову посреди Далибожа с плеч скроить, недюжинным удальцом надо быть.
– Не прогневайся, гетман, а только мы их давеча не смогли и дюжиной одолеть.
– Ишь ты. – Вишневецкий разгладил длинные, начинающие седеть усы. – Желаю своими глазами поглядеть на ухарей. Кликни мне их.
– А ежели смерти они твоей алчут?
– Пустое, – отмахнулся Байда. – Когда б убить меня желали, сюда б не пробирались. По лесам бы стерегли – там и ударить легче, и ноги унести сподручней. Потому желаю я их видеть, а в железа да на дыбу мы их всегда вздернуть успеем.
За дверью послышалась громкая речь Лиса.
– А шо это ты, голуба, к стене припал? Или притомился?
