скачать книгу бесплатно
Кархан придал лицу каменное выражение, стараясь поглубже упрятать обуревавшее его волнение. Мертвое тело лежало на мраморных плитах, и на холщовой рубахе, в которую был одет неизвестный, проступали все больше и больше багровые пятна. Когда в Институте на мастер-классах Мишеля Дюнуара курсанты учились метать ножи, топоры, гвозди, даже кафельные плитки – Руслан и помыслить не мог, что приобретенный навык сработает так. Правду говоря, он и понять не успел, что произошло. Невесть откуда взявшийся Даниил с его диким воплем… Выглянувший из-под расшитой накидки изогнутый рог натянутого лука сознание Кархана отфиксировало прежде, чем он успел понять, что, собственно говоря, увидел!
Прозорливость Даниила вновь спасла жизнь вавилонскому царю. Скиф поймал себя на мысли, что ни секунды не сомневается в том, на кого охотился неведомый стрелок.
«Вряд ли настоящий лидиец решил одним махом убить обоих владык. И уж во всяком случае он не стал бы надевать национальное платье и брать оружие, присущее его народу. Если убийце-одиночке хватило ума пробраться в царский караван, то уж скорее всего он сообразил, что троны Вавилона и Персии недолго останутся пустыми, а ответный удар обоих царств может стать таким сокрушительным, что само название Лидия сотрется из памяти будущих поколений. Стало быть, это заговор против Валтасара. Впрочем, нет. Заговорщики действительно могли охотиться на Валтасара и Кира. Возможно, кто-то из приближенных царя Персии решил захватить престол таким вот образом, а лидийцев подставить под удар в качестве козлов отпущения. Могло такое случиться? Вполне. Во всяком случае, – подумал Кархан, – это отличный повод для того, чтобы свести более близкое знакомство с пророком».
Рука Кира потянулась к кинжалу, торчавшему в груди убитого лучника. Он выдернул его из раны и чуть отступив в сторону, чтобы не испачкаться хлынувшей кровью, брезгливо отер клинок об одежду мертвеца.
– Прекрасный бросок! – выпрямляясь и возвращая кинжал в ножны, проговорил он, с уважением глядя на стоявшего близ Валтасара косматого бородача с тяжелым взглядом темно-карих глаз. – Я был готов поспорить, что в целом мире никто не метает кинжал так же быстро и точно, как я. И если бы поспорил, – он указал на оружие, торчащее в горле жертвы, – конечно, проиграл бы.
Лицо Валтасара просияло гордостью, будто он сам метнул злополучное орудие смерти.
– Кархан – скиф. Эти люди молятся на свое оружие. Их Бог – меч! Их жизнь – каждодневный бой! Мне прежде никогда не доводилось видеть воина лучше, чем он.
– Воистину он настоящий Энкиду,[13 - В мифологии народов Междуречья герой-соратник Гильгамеша, дикий стихийный человек, обладающий невероятной силой и воинским умением.] – уважительно глядя на молчаливого гиганта, согласился персидский царь. – Я бы очень дорого дал, чтобы иметь такого храбреца среди ближних своих. – Он выразительно посмотрел на косматого бородача, но тот лишь молчаливо выдернул свое оружие из переставшего биться в агонии тела и теперь молча обозревал окрестности так, будто выискивал новую жертву. Система «Мастерлинг» позволяла ему понимать любую речь в этом мире, но доброе напутствие, полученное перед отправлением сюда, Руслан Караханов запомнил прочно: «Знай много, говори мало, и никогда ничего не пиши». Впрочем, кому бы здесь взбрело в голову требовать письменных отчетов от дикого скифа.
Не дождавшись реакции на комплимент от мрачного телохранителя, Кир удостоил взглядом высвободившегося из-под покрывала Намму.
– Сам Бог говорит с этим человеком, – предвосхищая вопрос персидского царя, начал разливаться соловьем Валтасар. – Ни в небе, ни на земле, ни на дне морском нет тайн, которые бы были недоступны его разумению. Воистину бог народа эбору гневлив, но верным своим он посылает неоценимые дары.
– Он из эбору? – обращаясь к повелителю Вавилона, переспросил Кир. Намму перехватил его взгляд. В нем интерес и тревога смешались, как смешиваются на морском берегу раскаленный песок и холодная вода.
– Да, из царского рода, – горделиво подтвердил Валтасар. – И он мой советник.
Намму предпочел учтиво склонить голову пред земными владыками, чтобы уклониться от сверлящего пристального взгляда Кира.
«Кажется, перс заподозрил подвох, – стучало у него в висках. – Кажется, заподозрил».
– Счастлив царь, которому служат такие замечательные слуги, – раздался вновь голос Кира. – Но, мой великий друг, прежде мы намеревались отпраздновать лишь наш союз, теперь же – чудесное избавление от гибели. Идем же!
Цари и их свиты чинно удалились во дворцовые покои, где шедевры кулинарного искусства вавилонских и персидских поваров ожидали достойной оценки монарших особ. Намму продолжал стоять посреди двора, отсутствующим взглядом смотрел, как суетятся расторопные слуги, засыпая песком и опилками кровавое пятно, как молчаливые караванщики, следуя за казначеем, увозят неведомо куда царские дары.
– Мой господин, – услышал он вновь нежный голос Сусанны. – Прости, что потревожила твои размышления, но… сума. – Она протянула Намму скорбное наследство истинного пророка, и взгляд ее теперь выражал нескрываемое восхищение, которым нечасто женщины балуют мужчин. – Что прикажешь ты передать моему отцу? – продолжила красавица.
– Да, – не в силах оторваться от сияющих глаз, кивнул Намму. – На исходе дня шестого, едва взойдет первая звезда.
Глава 6
Соль вопроса легко растворяется в потоке слов.
Из алхимического трактата «О сокровенной сути непознаваемого»
Если бы в то утро жители Вавилона увидели черные тучи, сгустившиеся на высоком челе Кира, они бы сочли это дурным предзнаменованием. Отпировав всю ночь с Валтасаром, царь персов вернулся в свой шатер и, легко стряхнув притворное опьянение, впал в неистовство. Обнажив длинный, изукрашенный каменьями меч, он с глухим рычанием принялся рубить вокруг себя все, до чего мог дотянуться: ковры, подушки, набитые лебяжьим пухом, шкуры львов, покрывавшие сиденья, на которых обычно располагались его придворные мудрецы. Приближенные, время от времени имевшие несчастье быть свидетелями подобного разгула стихии, поспешили незамедлительно покинуть шатер, зная, что господин в ярости легко может забыть о прежних заслугах несчастного, попавшего под горячую руку.
Одна только красавица Лайла, ясноглазая гурия, любимая жена царя царей, осталась стоять перед разгневанным повелителем. Если что-то и могло укротить его буйный гнев – то лишь ее присутствие. Так, вылитый на штормовые волны китовый жир на время укрощает рвущиеся к небу валы.
– Что сокрушило твое сердце, свет очей моих? – голосом, способным растопить мрамор, проворковала она, робкими шагами приближаясь к Киру и опускаясь на изрубленное сиденье у его ног. – Поведай мне о твоих невзгодах, я уврачую раны души твоей.
– Боги отвернулись от меня, – из дикой ярости переходя в состояние мрачной отрешенности, кинул царь персов. – Вчера вавилоняне убили больше моих людей, чем их погибло за последний год. Сегодня, благодаря невесть откуда взявшемуся пророку – эборею, Валтасар загреб мои сокровища так, будто я и впрямь готов был подарить ему их.
– Лидиец промахнулся?
– Если бы! Твой брат Гаумата утверждал, что Валтасар – пустое место, что его некому защитить, и, если только его толкнуть, он рухнет как колосс на глиняных ногах. Постой, – Кир на мгновение замолчал, – это ведь Гаумата говорил о колоссе на глиняных ногах?
– Да, это так, мой повелитель, – обнимая ноги грозного царя, подтвердила Лайла. – Он рассказывал, что таков был сон вавилонского царя, и некий пророк растолковал ему, будто через поколение его царство падет, и могущество сокрушится. Именно так. Юный Даниил – царевич народа эбору, такими словами разъяснил Навуходоносору сон, долгое время преследовавший его. Как известно, потомки Навуходоносора недолго задержались на троне. Набонид же, отец Валтасара – не родня прежним царям, а потому мало кто в Вавилоне будет сожалеть, когда ты выкорчуешь корень его из этой земли.
– Ты говоришь, того юнца звали Даниил?
– Да, он был приведен с другими заложниками из знатных родов эбору в Вавилон. Здесь их приблизили ко двору. Однако, насколько мне известно, он и еще трое знатных юношей его племени отказались поклониться Мардуку, и царь велел их схватить. Даниилу удалось бежать, остальных сожгли в печи. Но тебе не о чем беспокоиться, все это происходило задолго до моего рождения. С тех пор о Данииле никто не слышал. Отец еще в годы детства моего рассказывал нам об этом случае.
– Боги хранят его! Даниил вернулся. – Кир нервно дернул щекой и с чувством, будто пронзая смертельного врага, послал клинок в ножны. – А колосс не пал. Придумай мне способ вновь встретиться с Гауматой.
Намму спускался по широкой дворцовой лестнице, вдыхая аромат магнолий, цветущих по обе стороны ступеней. «О Мардук! Великий судья богов! – с тоской думал он. – Во что ж это я ввязался?! Если даже мне удастся избежать кары людской, где укрыться мне от гнева твоего?! Каково же оно, слыть пророком, когда не ведаешь, доживешь ли до следующего дня!» Он вспомнил взгляд, которым там, у ног бактриана, когда он, чуть живой от страха, выпутывался из длинного покрывала, одарил его Кир. Слава царя персов неслась впереди грозного владыки. В разных землях, где бывал Намму, каждый знал, что Кир – завоеватель вовсе не злобен, но горе неразумному, посмевшему стать у него на пути! Ибо не ведает он преград.
«О, Мардук! – продолжал свое немое моление „пророк поневоле“. – За какие прегрешения вознес ты меня столь высоко? Я здесь один среди отчужденности и хлада, словно на горной вершине. Однако же там, когда б волею своею решился я взойти на нее, лишь снег и кручи окружали бы меня. Здесь же каждый час приносит мне новых врагов. А сколько их еще будет?! Не сегодня-завтра Валтасар поймет, что в собачьей лапе больше пророческого дара, чем во мне. А на исходе дня шестого, вскоре после того, как на светлом небосклоне возгорится первая звезда, искушенные в писаниях праотцов своих, эбореи быстро распознают, что пред ними не царевич Даниил и уж вовсе не пророк. Можно представить себе их ярость! Кто знает, удастся ли уйти живым оттуда? А если и удастся, чего доброго, они обвинят меня в том, что я убил и ограбил того несчастного, нашедшего конец у самого края пустыни. И никого, никого вокруг, кто бы помог спастись. Бежать, скорее бежать!»
Намму шел нарочито медленно, чтобы никто не смог догадаться, какие мысли роятся у него в голове.
«О, Мардук златоликий! Бежать? Но куда и как?! Вокруг стен Вавилона – отряды персидской армии. А если переодеться нищим?! В лохмотьях, с горбом и клюкою, ковыляя ночной порой мимо персидских дозоров, быть может, удастся проскользнуть? А если нет… – пред внутренним взором снова зажглись холодным пронизывающим огнем львиные глаза Кира, – еще, чего доброго, примут за лазутчика! Никто и никогда не узнает, где упокоится мой прах».
Лучи, безмолвные, ласковые посланцы дневного светила, пробиваясь сквозь зеленую листву и редкие в эту пору лиловые соцветия глициний, оплетавших ажурный свод над ступенями, пятнами скользили по лицу царского советника, которого чудом спасенный Валтасар во всеуслышание назвал третьим человеком в царстве после себя и отца своего, Набонида. Внезапно тень, пав на задумчивый лик, затмила, точно срезала, солнечные лучи. Намму медленно, опасаясь увидеть преграду, возникшую перед ним, поднял глаза. Он хотел, чтобы сердце его в этот миг остановилось, и того, что должно было произойти далее, уже не произошло. Но сердце предательски стучало. Как показалось Намму, сейчас оно грохотало, выдавая местонахождение хозяина, страстно желавшего стать невидимым.
Взор Намму, до того обращенный внутрь, медленно, точно после сна, начал воспринимать окружающее. Перед его глазами была серая в подпалинах волчья шерсть. «Ну вот и все, – с непонятным облегчением вздохнул он, поднимая голову вверх. – Умирать страшно, но ведь только один раз, в один миг».
Перед Намму стоял царский телохранитель. Стоял, загораживая лестницу. Намму еще раз взглянул на волчью шкуру, покрывавшую чешуйчатый доспех гиганта, на его лицо, поросшее бородой почти до самых глаз, и почувствовал, как у него темнеет в глазах и подгибаются колени. В голове из глубокого омута прошлого всплыло повествование старого Абодара, услышанное тем от своего деда.
В те времена, когда Ниневия была сильной и процветающей, прадеду довелось пережить нашествие скифов. Лишь милостью богов тогда он остался жив. Понижая голос и невольно оглядываясь, говорил Абодар о том, как скифы пили кровь из горла своих врагов, как снимали кожу с рук, чтобы сделать из нее гориты,[14 - Горит – чехол для лука.] как украшали сбрую коня прядями волос, снятых с голов убитых врагов вместе с кожей. Он говорил, что скифские цари не умирают, как прочие люди, что их хоронят с оружием и конем, а вокруг ставят стражу из таких же вооруженных мертвецов. И в ту ночь, когда луна сияет в небе, точно кровавое око ястреба, они выводят свое войско из-под могильного холма, чтобы вновь пить кровь и нести смерть каждому встречному.
– О, добрый господин, – послышался над головой Намму мощный, хотя и несколько приглушенный, голос скифа. – Не угодно ли будет тебе уделить мне толику времени твоего среди возвышенных размышлений.
Если бы на месте грозного воина на ступенях перед новоявленным царским советником вдруг оказался старик Абодар, пожалуй, он изумился бы меньше, чем при звуках этой почтительной речи. До недавних дней Намму вообще не был уверен, умеют ли эти дикие звери, а ему как-то и в голову не приходило считать скифов обыкновенными людьми, умеют ли они разговаривать. По рассказам отца, им больше пристало рычать, точно горные барсы, или же выть, подобно волкам. Однако недавно, когда на стене над мелеющим Евфратом он впервые услышал голос стоявшего рядом с Валтасаром дикаря, Намму вдруг почувствовал к этому чудовищу невольную благодарность. Как быстро разгадал сей прирожденный дикий воин его туманные иносказания. И вот сейчас… Таким языком выражались эллины из далеких прибрежных городов Гераклеи и Халкидона, а уж никак не скифы, или, вернее, как именовали они себя сами – скалоты.
– Я готов выслушать тебя… Кархан.
– Мудрейший, я хочу просить твоего совета, – скиф почтительно склонил голову в высоком кожаном колпаке, расшитом золотыми бляхами, на каждой из которых тот или иной дикий зверь сжимал в зубах или когтях свою добычу, – я тревожусь за жизнь своего повелителя.
«О Аруру,[15 - Аруру – богиня, вылепившая героя Энкиду, создавшая людей.] мать Энкиду! Неужели же это страшилище способно тревожиться? Да еще и за чью-то жизнь!» – от этой мысли Намму стало немного легче. Даже то, что причиной этого чувства была судьба царя, его не смутило.
– Я сам тому свидетель, – понижая голос до громкого шепота, говорил Кархан, стараясь всем своим видом отдать должное Единому богу эбору, – что тот, кто сделал твой народ избранным народом, кто явился вам в кусте огненном и даровал скрижали завета, сделал твои уста своими устами…
Не зная, что и ответить, Намму молча кивнул.
«Какой занятный скиф! – крутилось у него в голове. – Быть может, прежде чем попасть сюда, он и в самом деле жил в Элладе? Кто знает? Впрочем, сейчас это не важно. Интересно то, что ему, похоже, кое-что ведомо о боге эбору. Значит, он явился им в огненном кусте и дал закон на скрижалях. Нужно бы запомнить. При случае у Иезекии можно будет ввернуть. Еще хорошо было б на скрижали эти глянуть хоть одним глазком!»
Ему вспомнилась стоящая в центре города стелла Хаммурапи, мелко исписанная законами вавилонского царства. «Если и у эбору нечто подобное, то, пожалуй, одним глазком не обойтись».
– Я знаю, Валтасар щедро наградил тебя за пророчество, спасшее его жизнь и самого города от гибели, но ведь только подумай, вчера – еще миг, и все было бы кончено. Что, если завтра вдруг ты не поспеешь на помощь царю?
«Хотелось бы знать, к чему он клонит, – размышлял Намму, внимательно разглядывая силача. – Неужто он и впрямь так предан Валтасару? Отчего бы вдруг? Кто бы ни стоял у власти в этом городе, такое страшилище найдет себе место при любом правителе. Экий матерый зверь! Положительно, здесь какая-то тайна. Какой смысл дикарю-телохранителю искать змеиное гнездо? Ему надлежит убивать змей, когда те подползают чересчур близко. А может, он и есть такая змея? – Эта мысль обожгла молчавшего пророка так, что он невольно вскинул брови. – Не-ет, если бы он был змеей, никто и ничто не помешало бы ему ужалить Валтасара в удобный момент. Стало быть, тайна. Что ж, это к лучшему – от тайны всегда сыщется какой-нибудь прок!»
Кархан увидел, как удивленно, почти испуганно вздернулись густые брови собеседника и расширились его темные глаза. «Кажется, я попал в точку, – мелькнуло у него. – Ну конечно же, если расшифровывать огненные письмена Даниил мог из-под палки, то спасать Валтасара вчера его никто не заставлял. А значит, он или его бог положительно имеют виды на царя Вавилона. Быть может, Даниил желает добиться от него возвращения эбору на родину? Вероятнее всего, так. Не зря же он появился в Вавилоне сразу по наступлении священного для эбору года».
– Когда пастырь гонит своих овец на тучные луга, он должен опасаться дикого зверя, алкающего кровавой добычи. И потому берет он с собой посох, чтобы защитить себя и сторожевых псов, дабы хранили овец. Когда же случается такое, что дикий зверь обращается в сторожевого пса, вид его может обмануть глаз. Однако же клыки его обагрены кровью, и в следах его кровь. Что спасет тогда пастыря и паству, как не верный посох и вышнее попечение? – неспешно, стараясь донести каждое слово до своего обряженного в волчью шкуру собеседника, проговорил Намму.
«Мардук-вразумитель, – крутилось у него в голове, – хорошо бы теперь, чтобы этот дикарь понял, что хочу я ему втолковать этой околесицей. Одна надежда, что эллины обучили его не только красиво говорить, но и понимать услышанное».
«Господи, овцы, палки, собаки – что ж за манера у пророков говорить притчами! Ладно, предположим, пастырь и паства – символы государя и его народа, тогда, выходит, сторожевой пес – это я? – Кархан собрался уже возмутиться. – Хотя нет, я не пес, скорее уж я – палка. – Подобное сравнение тоже не радовало, но кое-что объясняло. – Стало быть, если верить пророчествам Даниила, а не верить им, как уже можно было убедиться, глупо, предатель – кто-то из тех, кто призван охранять покой мирной паствы. Знать бы теперь кто?! – Руслан недовольно поморщился. – Как жаль, что Господь, или, может быть, ноосфера, кто уж там знает наверняка, откуда пророк черпает свои откровения, не удосуживается сообщать адресов и имен. Э! А что это он там сказал о союзе пастыря, его палки и божьего попечения. Не на себя ли намекает почтеннейший Даниил? Что ж, может, оно и стоит того!»
– Стало быть, дело в псах, – тихо проговорил он.
«Все-таки он дикарь, – про себя вздохнул Намму. – Но это и к лучшему. Если взяться с умом – я стану его головой, а он – моими руками!»
– Некоторые люди душою чернее дикого зверя, и язык их – язык аспида, однако же, золотое шитие на одеянии прочим застит взгляд и не дает узреть истинного лица под личиной.
«О, это уже определеннее». – Кархан невольно улыбнулся, хотя со стороны движение его губ было едва заметно. Он еще хотел о чем-то спросить, однако напрягся, почувствовав спиной давящий взгляд, и резко повернулся. Внизу, под сенью колышущихся на ветру финиковых пальм, стоял человек в белом одеянии и островерхой шляпе. Кархану уже доводилось видеть его во время торжественных шествий и мистерий в святилище Мардука. Человек в белом был помощником Верховного жреца и, судя по одеянию, сам, несомненно, принадлежал к сословию магов.
– Верховный жрец желает видеть тебя, Даниил, – сурово произнес служитель божьей длани. – Твое же место – возле царя, скиф.
Намму с почтением поглядел на молодого жреца. Еще бы! Не зря Вавилон именовался Вратами Бога. Стоящий здесь огромный храм Этаменанка, посвященный Мардуку, по справедливости считался главным святилищем могущественного бога в Вавилонии.
Громадными уступами поднимался дом Хранителя Скрижалей Судеб под облака, все выше и выше, так, что храм-обсерваторию, находящийся наверху этой величественной ступенчатой пирамиды, можно было разглядеть, лишь задрав голову таким образом, что с нее сама собой падала шляпа. Пол обсерватории, выложенный глазурью и золотом, при лунном свете блестел так, что был виден со всех концов города. Этот чертог великолепия и точного знания венчала золотая статуя Мардука, освящающая присутствием своим роскошные стены земного жилища Судьи богов. К храму вела длинная лестница, взойти по которой считалось высокой привилегией, и хотя всякому, приглашенному в чертог Мардука, предстоял долгий и утомительный подъем на вершину святилища, никто, будь то царь, или простой гончар, и помыслить не мог отказаться от предложенной чести.
Намму верил в милостивого и справедливого Мардука. Великое множество раз он вверял судьбу мудрейшему Судье богов и повелителю всех народов. Когда слова молодого жреца достигли его сознания, Намму даже не нашелся что сказать, настолько он был польщен и взволнован. Но, как говорил старик Абодар: «Когда не знаешь, что сказать – прикрой глаза и молчи, пусть окружающие полагают, что ты не снисходишь до праздных слов». Он сделал знак царскому телохранителю, что более не удерживает его, и начал медленно спускаться туда, где ждал его служитель Мардука.
«Зачем, интересно знать, я понадобился Верховному жрецу? – размышлял новоиспеченный царский советник, шествуя за человеком в белом одеянии. – О чем он хочет со мной говорить, чего мне ждать от этой встречи?»
Намму размышлял, строил догадки и не находил ответа. После того как совсем недавно на глазах у царских гостей он прочитал огненные письмена, жрец вполне мог невзлюбить презренного нечестивца, дерзнувшего сделать то, что не удалось ему самому.
Они вышли из дворца и приблизились к чертогу Повелителя богов.
«Что же все-таки ему от меня нужно?»
Площадь у храма была полна народа. Были здесь и торговцы жертвенными животными, и продавцы глиняных фигурок, приносимых в дар всемогущему божеству. В особенности же здесь пользовалось популярностью глиняное изображение Иштар с прижатым к груди младенцем. О чем же еще, как не о здоровье, любви и плодородии, просить у Вечноживущих? Словом, все было как всегда. Но что-то было не так. Намму не сразу сообразил, в чем дело. Несмотря на опасения, гордость переполняла его сердце – совсем как вчера, когда Валтасар и Кир пригласили его к столу. Однако то, что, возможно, укрылось бы от взгляда пророка, внимающего гласу божию, не могло укрыться от взгляда Намму, с малолетства промышлявшего на рынках. Количество людей с палками и каменьями, припрятанными за кушаком или зажатыми в кулаке, было столь велико, что поневоле заставляло напрячься и замедлить шаг. У самой лестницы проводник остановился и указал рукой на уходящие в поднебесье каменные ступени.
– Ступай, Даниил, тебя ждут!
Сердце Намму забилось часто-часто. Он украдкой обвел взглядом всех тех, кого заметил в толпе безоружных торговцев. Если до того мига у него и были какие-либо сомнения, они улетучились, как запах вчерашнего обеда. Все эти молодчики с камнями и палками, делая вид, что рассматривают покрытые глазурью кирпичи, глядели на него, азартно ожидая, что он будет делать. «Они пришли убить меня, – с холодной ясностью осознал Намму. – Ну конечно же, – в его мозгу, словно отточенный меч, выхваченный из ножен, блеснула мысль. – Как я мог забыть, ведь я же пророк эбору! Вероятно, этот бог, узнать бы, как его зовут, ревнив, и карает тех, кто приносит жертвы иным богам. Конечно! Они ведь так и именуют его Единым богом. Стало быть, если я – пророк, мне следует отказаться от чести войти в храм Мардука! Но стоит лишь вымолвить слова отказа – возмущенная толпа, в отместку за неуважение к богу-покровителю Вавилона, попросту разорвет меня в клочья! Ну уж нет! Такого не будет! Я бегом побегу вверх по лестнице, а уж что там наплести в объяснение, буду жив, придумаю!
Намму сделал еще пару шагов к лестнице, окинул ее взглядом и вновь замер, точно пораженный молнией.
Когда-то старик Абодар, обучая его безошибочно находить дорогу в темных чужих помещениях, в лабиринтах разрушенных дворцов и горных пещерах, развил в нем способность чувствовать скрытую угрозу, подобно тому, как ощущает человек с закрытыми глазами близкое пламя костра.
Лестница, вздымающая свои выбеленные ступени в поднебесье, к золотому истукану Мардука, разила смертью. Намму кожей почувствовал близкую, почти неотвратимую опасность. Она дополняла ту, что была сзади, за спиной, точно две огромные ладони приготовились хлопнуть и уничтожить его, как назойливую муху.
Быстро, очень быстро Намму стал осматривать каскады ступеней, ища, где притаилась угроза. Вот! То, за что мельком зацепился его взгляд, был след копоти, уже изрядно прикрытый слоем пыли, но все еще заметный для острого глаза. В дни празднеств, едва начинало темнеть, вавилоняне зажигали по бокам лестницы наполненные маслом плошки, и потому следы копоти временами сохранялись на каменных перилах. Однако здесь след находился на ступенях почти ровно посередине. Намму продолжил поиск и быстро увидел то, что искал. По бокам лестницы молчаливыми каменными стражами лежали тонко сработанные линдвормы. Они, точно из пещеры, выползали погреться на широкие, покрытые синей глазурованной плиткой перила. Морды драконов были повернуты к ступеням, и в пасти каждого из них зияло круглое отверстие. Так, что при желании можно было заглянуть и убедиться, что горлу чудовища не грозит ангина.
Намму прежде уже доводилось слышать о подобных устройствах. Один храбрец, дерзнувший потревожить сон царей таинственной страны, что лежит далеко-далеко, у великой реки Нил, рассказывал, что гробницы повелителей там изобилуют лабиринтами, где множество ловушек подстерегает охотника за посмертным богатством. Одна из них была именно такой. Стоило неосторожно ступить на одну из плит, и коридор в единый миг заливала убийственная струя пламени. Тот несчастный, с которым довелось встречаться Намму, был единственным спасшимся из тех, кто отважился побеспокоить вечный сон фараона, и ожоги на его лице говорили о том, что расхититель гробниц не врет.
Здесь плита скорее всего не опускалась сама собой под ногой человека, иначе вряд ли кто смог бы подняться наверх. Но стоило повернуть защелку…
В том, что защелка сейчас повернута, Намму почему-то не сомневался. А значит, стоило ему наступить на одну из коварных ступеней, и каменные драконы изрыгнут смертоносный пламень, позволяя тем самым жрецам сказать, что Мардук не допустил Даниила из народа эбору в свой храм. А если отказаться… – Даниил еще раз бросил взгляд на замершую в ожидании толпу.
– Что же ты стал? – послышался рядом нетерпеливый голос молодого жреца.
– Если богу то будет угодно, – напуская на себя вид гордого величия, изрек замерший у начала подъема царский советник, – он постелит ступени мне под ноги.
– До сего дня ни для кого он не делал этого!
– До сего дня Даниил не поднимался в чертог Мардука. Но если будет на то воля божья, я войду и в пламень, не обжегшись. Ежели нет, и воздухом можно захлебнуться, точно рыба, вытащенная из воды на сушу.
– Ты гневишь Мардука своими речами! – возмутился проводник, сдвигая брови у переносицы.
– Это ты, несчастный, не веруешь во всемогущество божие! Когда будет велено камню течь, потечет он, ибо нет предела воле Творца. Господь всемогущий, в предвечной мудрости своей, открыл мне планы врага, и тем был спасен Валтасар и весь сей великий город. Господь, давший моим устам вещую силу, для священного деяния сохранил меня во рву с разъяренными львами – лишь воля его указывает мне путь!
Намму расправил плечи и метнул на притихшую толпу гневный взгляд. Ему было до озноба страшно, но иного способа выжить, или хотя бы отодвинуть смертный час, он не видел, и оттого пустился во все тяжкие, давая время богу, не важно, Мардуку или Единому богу эбору, спасти его жизнь, если, конечно, это входило в их планы.
– Ну-ка, расступись! – послышался над головами притихших торговцев и молодчиков с камнями и палками яростный рев Кархана. – Расступись!!! – Несколько человек, загораживающих путь царскому телохранителю, разлетелись в стороны, как мусор от невидимой метлы.
За Карханом двигался еще десяток сумрачных воинов его в волчьих шкурах. Толпа, дотоле настроенная довольно агрессивно, шарахнулась в стороны, в испуге давя друг друга.
– Я пришел за ним, Гаумата! – нависая над жрецом, рявкнул Кархан. – Валтасар немедля требует Даниила и твоего господина пред очи свои!
Глава 7
Даже блоха порою может гордо заявить: «Во мне течет львиная кровь».
Французская пословица
Весть о том, что произошло у храма Мардука, облетела Вавилон с той скоростью, с которой голодная птица летит на зов собратьев, обнаруживших корм. В многократно повторенном изложении она уже слабо напоминала случившееся возле священной лестницы в небо. Кто-то говорил, что в момент, когда Даниил отказался ступить на нее, среди небесной сини грянул ужасающий гром. Другие утверждали, что лишь услышали слова пророка о своем боге, так вдруг почувствовали, как у них отнялись руки, и не то что палку не в силах были поднять, но и сами с трудом стояли на ногах. И если одни повторяли этот слух с ужасом, другие, в основном из числа эбору, благословляли мудрого и отважного царевича, непреклонно стоявшего за веру и отказавшегося поклониться истукану. Никого в этот миг не волновало, что пресловутый гром не был слышен никем за пределами храмовой площади. Да и то сказать, что там был за гром – разве какой неуклюжий гончар выронил один из своих расписных горшков.
Все это утро Сусанна точно летала на крыльях, и едва рассказы о чудесах, которыми сопровождался отказ Даниила поклониться золотому идолу, достиг ворот Иштар, она почувствовала себя неожиданно счастливой. В первое мгновение девушка пыталась уверить себя, что ничего особенного не происходит, что причиной ее внезапной радости служит замечательная погода или тот чудесный, расшитый золотистыми лилиями и стеблями папируса каласирис[16 - Каласирис – длинное до щиколоток одеяние рубашечного покроя со множеством сборок, популярное в Египте.] из тончайшего гамана,[17 - Гаман – ценная хлопчатобумажная материя, производимая в Индии.] который утром подарил ей отец. Этот ярко-красный наряд действительно очень шел к ее длинным, черным, как ночи над Закатным морем, волосам.
И все же мысли ее были далеко и от погоды, и от наряда. Вполуха она слушала рассказ Иезекии о том, как делают эту материю далеко-далеко на Востоке, из цветов, белых и легких, как облако, а затем везут туда, в далекую Элефантину, где до исхода из египетского плена жили их предки; как оттуда долгими караванными путями это платье, ставшее уже драгоценным, прибывает в Вечный город, именуемый Врата Бога, где у самых ворот расположена его лавка. Сусанна послушно кивала в ответ, как пристало воспитанной юной девице, но в душе ее светилось иное видение – мужчина с суровым обветренным лицом, тяжелыми бровями и длинной, тронутой сединой бородой. Она вспоминала, как вступился он за нее у стен царского дворца, как храбро бросился спасать Валтасара, спасать царя, едва не погубившего его. Ни в ком из тех, кого встречала в лавке и в доме отца, она не видела столько доблести, стойкости и мудрости, как в нем.
– …Так что теперь тебе будет, в чем нынче вечером встретить царевича. – Сусанна неожиданно вспыхнула, как будто Иезекия вдруг угадал ее сокровенную тайну, и с неумолимой ясностью осознала, что она, сама того не замечая, торопит минуты и часы в ожидании, когда Даниил ступит на порог их дома. – Он ведь точно обещал?
Увлеченный прожектами дальнего прицела, меняла не заметил смущения дочери.
– Если царские дела не задержат его, – едва смогла вымолвить Сусанна и, быстро поклонившись, поспешила скрыться в небольшом саду за домом.
Валтасар, могучий царь Вавилона, сын Набонида Благословенного, скособочившись, восседал на драгоценном троне и немо страдал от боли. Вчерашний пир с владыкой персов, пожалуй, чересчур затянулся. Вино и пиво были чересчур хмельными и ласки дев чересчур пылкими. Теперь все тело его будто разламывало на куски. Опершись головой на руку, он едва заметно массировал висок, стараясь, чтобы никто не увидел этого движения. Царевич Даниил и Верховный жрец Мардука сидели перед ним на низких табуреточках без спинок, дожидаясь, когда государь начнет говорить.
– Всем вам, конечно же, известно, – преодолевая боль, начал Валтасар, – что мы заключили союз с великим царем Киром. Полагаю, не стоит объяснять вам, что я нахожу союз этот, несомненно, выгодным для нас. С тех пор как отец мой проиграл злополучное сражение, у нас нет шанса сокрушить персов. Сейчас же мы вполне можем чувствовать себя в безопасности, а став плечом к плечу с этим величайшим, будем говорить правду, царем из ныне живущих, мы сможем разделить с ним как радость побед, так и выгоду военной добычи. Однако пред тем, как наше войско выступит в поход на Лидию, я хотел бы выслушать, какова воля богов, что предвещает нам грядущая война.
Верховный жрец, едва дождавшись окончания речи царя, метнул на Даниила хлесткий взгляд, полный гнева и презрения, и начал, поднимаясь с места:
– Твой отец, о царь, избрал своим личным покровителем Сина – повелителя лунного диска, Сина, отмеряющего время жизни всего живущего, и с тех пор Мардук – покровитель Вавилона, прогневался на свой народ. Удача оставила нас. Ты сам слышал, о чем говорил сей недостойный, ныне сидящий близ тебя. Время наступает! Неужели же полагаешь ты, что, истребив горстку воинов Кира, прервешь ты неумолимый ход времени? Близится твой час, Валтасар! Ибо в безверии своем ты пошел дальше отца! Ты приблизил к себе этого чужака, бог которого в минувшие годы отдал в наши руки свой народ, точно разорившийся крестьянин овец, во искупление долга своего. Неужто и вправду думаешь, что в трудный час этот бог поможет тебе? Этот негодяй околдовал тебя, царь! Удали его от глаз своих! Заточи в железа! Приди к Мардуку с повинной головой, и он вновь прострет длань защиты над стенами Вавилона и народом его. Если же нет – трепещи! Ибо всем щитам детей человечьих не отразить ударов смертоносного жала секиры Мардука, и нет того из людских царей, кто бы в могуществе своем мог сравниться с ним!
Он гневно стукнул об пол тяжелым жезлом, вырезанным из ливанского кедра, вызолоченным и украшенным яркоцветными каменьями, а затем гордо сел на свое место, теребя бороду и свысока поглядывая на эборея.
