скачать книгу бесплатно
– Это невозможно, мадам, – со вздохом ответил я. – Одному из разбойников удалось скрыться. Наверняка он отправился за подмогой.
– Неужто вы трусы, бегущие от встречи с врагом? – набросилась на нас взбешенная госпожа Дювиль, кажется, напрочь забывшая и об убитом муже, и о том, при каких обстоятельствах вновь оказалась нашей спутницей.
– Сударыня, – стараясь подавить обиду, отрезал я. – Я обещал умирающему лейтенанту де Сен-Венану позаботиться о вас и, можете не сомневаться, сдержу это обещание. Более того, я не оставлю этого дела без должного возмездия и приложу все силы и влияние, чтобы виновные понесли заслуженную кару. Но извольте понять, я состою на государственной службе, и у меня есть дела поважнее, чем подставлять голову под шальные пули.
– Но извольте понять, мсье! – не унималась разгневанная француженка. – В этом пакете, – она запнулась на короткий миг, – в нем все состояние нашей семьи.
– Я уже имел честь заметить вам, мадам, – увещевающе продолжил я, – что дал слово вашему мужу и, стало быть, не оставлю вас без средств к существованию. Можете быть в этом уверены.
– Мне не нужны ваши подачки! Поворачивайте коней! – не сдерживая себя, уже кричала Сюзон.
– Об этом не может быть и речи, – отрезал я. – Скоро мы будем в Вене, там я лично обращусь к полицай-президенту. Не сомневайтесь, он вышлет сильный отряд. Тело вашего мужа и все вещи будут доставлены в столицу…
– Вы!.. Вы!.. – Очаровательная Сюзон ткнулась лицом в шубу и неподдельно, от души зарыдала.
– Капитан, – голос Лиса на канале мыслесвязи звучал удивленно, – я был благодарным, то есть буквально молчаливым зрителем. Теперь мысленно изображаю бурные аплодисменты и горю желанием уразуметь суть разыгравшегося перед моим взором шекспировского этюда. Короче, шо это было?
– До сути еще далеко, – честно сознался я. – Но есть ряд заметок. Я могу понять и даже объяснить отсутствие стенаний по поводу безвременной кончины мсье Дювиля. В конце концов, мало ли какие отношения могли быть в этой внешне благополучной семье. Я могу списать на шок то, что мадам оставила без внимания упоминание офицерского звания мужа и его настоящего имени. Однако пакет, который бывший лейтенант королевской гвардии Людовика XVI, умирая, просил доставить генералу Бонапартию, вряд ли может содержать акции или банковские заемные письма. Во всяком случае, такие бумаги не могут быть опасны для базилевса Франции Александра. А мсье де Сен-Венан говорил именно об этом. Так что я полон решимости исполнить последнюю волю умирающего и доставить пакет в собственные руки Наполеона.
– Ну-ну, – отозвался Лис. – Великоват ты, прямо скажем, для почтового голубя. Но если уж ты твердо решил, то мне как человеку, которому придется кормить тебя с руки отобранным у местного населения зерном, хотелось бы уточнить, о каких таких миллионах стонет наша безутешная вдовушка.
– Лис, это бесчестно, – попробовал было возмутиться я.
– Ой, держите меня все разом! Шо я такое слышу?! – глумливо отозвался Сергей. – То, шо мы у скорбной вдовы конвертик со сбережениями потянули, – это нормально. То, шо мы тут самозванно графьев изображаем, – это все честно. А для пользы дела вскрыть ценный пакет – тут у нас хонор шляхетський во все стороны брызжет, шо то масло на сковородке.
– Лис, – радуясь возможности переменить тему, оборвал его я, – поговорим об этом позже, а сейчас прими должный вид, на горизонте Вена.
Вена! Есть мало городов в нашем, да и в любом другом окрестном мире, столь же прекрасных, как она. Могли ли помыслить воинственные кельты, основавшие свое поселение на берегах голубого Дуная, каким много веков спустя предстанет нашему взору этот выросший из скопища жалких лачуг город. Впрочем, неизвестно, каким бы он стал, если б не железная поступь римских легионов, решивших провести по Дунаю очередную границу империи. Военный лагерь Вандобона – под этим названием разросшийся поселок начал впервые появляться в хрониках летописцев, чтобы очень скоро стать центром графства, герцогства, королевства, а затем и новой Империи. Какой смысл говорить о том, как прекрасна Вена, особенно весной, когда огромный венский лес, покрывающий отроги Альп, дышит свежестью, и птицы, упоенные красотой Дуная, соревнуются в майских серенадах. Может ли слово состязаться с резцом скульптора, возвышенным расчетом архитектора и кистью художника? Гуляя здесь аллеями винных садов Хойриге, невольно думаешь, что город этот создан для творчества, для музыки, наполняющей его в любое время года, для неспешной торжественности званых балов и веселых пикников добродушно-радостной молодежи. Вена дышит звуками Моцарта, и хотя в ней еще, увы, не слышны вальсы Штрауса, кто может состязаться с ней, поэтичной и галантной, готовой ласково принять всякого, любящего жизнь.
Но сейчас заканчивалась промозглая осень, берега Дуная были засыпаны листвой, а река затянута тонкой наледью. Все замерло и забилось в щели, лишь колокола собора Святого Стефана разгоняли висевшую над городом сонную тоску. Подраненная два года назад Австрия бредила войной, и этот бред заглушал пугливых муз.
Дом полицай-президента, куда мы отправились сразу по прибытии в столицу, встречал нас жарко натопленными каминами, пушистыми коврами и ароматными пирожными, выставленными в приемной его превосходительства на серебряных подносах. Выслушав мой страстный монолог, сопровождаемый яркими комментариями Лиса, государственный муж пришел в неистовство и, отправив на дорогу сотню жандармов, принялся со всей страстью христианского милосердия успокаивать всхлипывающую безутешную, но от того не менее очаровательную вдову.
– Ка-пи-тан, – прорезался на канале связи обеспокоенный Лис. – Пора отсюда валить. Этот генеральный мент так облизывается на Сюзон, шо щас, кажется, языком до затылка дотянется.
– Согласен.
Я приподнял шляпу, сообщая любезному чиновнику о своем намерении откланяться. Прощальная фраза уже готова была сорваться с моего языка, но так и осталась непроизнесенной. Поднявшаяся было с ложа скорби французская красавица ступила шаг в сторону его высокопревосходительства, повела вокруг себя туманным взором и обмякла, стараясь не рухнуть мимо объятий полицай-президента. Вокруг заезжей иностранки, без памяти опустившейся в мягкое атласное кресло, без промедления засуетилась охающая стайка встревоженных домочадцев с притираниями, примочками, нюхательной солью и многочисленными расшитыми подушечками, которые предлагалось мостить под голову, под спину и далее, далее, далее…
Очень скоро дурно уже было нам, поскольку едва пришедшая в себя мадам Дювиль была стремительно увлечена на женскую половину, где ей надлежало отдохнуть и немножко подкрепиться в ожидании лейб-медика императора, за которым послали экипаж, и он с минуты на минуту должен был быть здесь.
Полицай-президент, совсем недавно за свои старания возведенный в баронское достоинство, поначалу слегка робел и, встревоженно потирая руки, старался поддерживать беседу с титулованным посетителем, но вскоре, потеряв терпение, бросился к прелестной гостье, едва успев сообщить, что его ждут неотложные дела. В приемной остались только мы и пирожные на серебряных подносах.
– Ну шо, ваш сиясь? – решая за неимением других противников отыграться на пирожных и потирая руки, начал Лис. – Здорово нас тетка прокинула?
– Возможно, действительно у нее случился обморок. Все-таки пережитое, смерть мужа…
– Ага, держи карман шире. Пока ты исходил нога в ногу праведным гневом, я тут искоса следил за вдовушкой. Так шо я тебе скажу, она так глядела на президента с полицаем, шо у того чуть штаны по шву не лопнули.
– Лис, – с укором проговорил я.
– А шо Лис?! Я ему штаны не шил и баб на дом не поставлял, – возмутился Сергей. – Знаешь, далеко-далеко отсюда, за морем, на туманном острове Альбион есть странный обычай: уходить не прощаясь. Я вот думаю, может, стоит познакомить с ним господ венозников, в смысле – венцев?
Я было собрался напомнить ему, что обещал беречь мадам Сюзон и все еще намереваюсь предоставить ей кров и средства для жизни, но тут возникший на пороге лакей в напудренном парике с буклями и длинной косой объявил нам как заинтересованным лицам, не принимающим участия в общем веселье, что госпожа Дювиль еще слишком слаба и, по мнению доктора, ей как минимум дня три не следует оставлять постель. А посему она просит извинить ее и обещает дать о себе знать, лишь только почувствует улучшение здоровья.
– Н-да, – нахмурился я, – постель – дело хорошее. Нам тоже о ней следует подумать. Наше почтение господину барону. Завтра утром я пришлю справиться о здоровье мадам Дювиль.
Мы с Лисом, не теряя времени, размашистым шагом, точно меряя на ярды пресловутую российскую скатерть-дорогу, направились к выходу, и очень скоро ворота не в меру гостеприимного особняка захлопнулись за нами.
– Ну шо, Капитан, как дальше заботиться планируешь? – не смог удержаться от язвительного укола Лис.
– Да уж как-нибудь позабочусь, – отмахнулся я, не желая разговаривать на больную тему. – Меня вот другое сейчас интересует…
– Ну-ка, ну-ка, поделись. Я тоже поинтересуюсь. – Губы Лиса сложились в ехидную улыбку.
– Помнишь, когда я искал, куда разбойники утащили французов, то обнаружил нашего раненого лейтенанта без сюртука и в распахнутом жилете? Возможно, он успел выскочить из кареты, пытаясь оказать сопротивление. Как водится, он сбросил сюртук, чтобы тот ему не мешал, и, вероятно, пытался отстреливаться. Один жилетный пистолет лежал в карете, но такие обычно продаются парами.
– Не пойму, к чему ты клонишь, Капитан? Тебя интересует судьба второго пистолета?
– Нет, я о другом. Когда лейтенант сбрасывал сюртук, из кармана вылетел бумажник. Хороший бумажник, кордовской тисненой кожи, очень дорогой и довольно пухлый.
– Ну и что?
– Когда я подошел, бумажник лежал на земле в нескольких шагах от раненого офицера. Лис, ты когда-нибудь видел разбойника, который не интересовался бы содержимым кошелька?
– Не помню такого, – медленно проговорил мой хозяйственный друг. – Действительно, странно. Может, нападающие его просто не заметили?
– Но я же заметил. – Эффектная пауза продолжалась целую минуту. – Вот и получается, что господа Дювиль – не господа Дювиль, а разбойники, вполне возможно, – не разбойники.
– Может, и пакет – не пакет? – немедленно отреагировал догадливый напарник.
– Нет, вот как раз пакет, кажется, единственная настоящая вещь во всей этой странной истории.
– Тем более мы должны немедленно выяснить, в чем тут собака порылась!
– Сергей, давай без спешки, – покачал головой я. – Я еще раз постараюсь осмыслить все сегодняшние происшествия. Может, всплывет что интересное.
– Всплывет, – согласился Лис, – по весне, когда лед на Дунае сойдет.
Я молча пожал плечами, не желая продолжать беседу.
Особняк, недавно арендованный институтской резидентурой для графа Турна, ждал приезда хозяина. Условия натурализации в этом мире требовали от нас не просто богатства и громкого титула, но и реального влияния, реальных связей при дворе, знакомств и отношений, на которые можно ссылаться, которые легко можно проверить и подтвердить. Ведь не появишься же во дворце российского императора с командировочным удостоверением Института и требованием предоставить удобное местечко для работы, да и генералу Бонапартию влиятельный австрийский вельможа вдвойне интересней, чем обычный искатель приключений, желающий устроиться на службу в России.
– Господи, – возмущался едущий рядом Сергей. – Ну кто ж такое мог придумать? Они шо, издеваются? Улица называется «Тухлый бубен»!
– Тухлаубен, – автоматически поправил я.
– Да какая, на фиг, разница? Все равно звучит непристойно.
Я не стал спорить с напарником, тем более что впереди уже маячили ажурные кованые ворота особняка нашего сиятельства.
– Открывай, сова, медведь пришел! – радостно заорал Лис, обнаружив под козырьком над створками плетеный шнурок колокольчика. – Эй, заснули, что ли?!
– Чего изволите? – степенно донеслось из стоявшей неподалеку привратной сторожки.
– Всего изволим! И немедленно! – радуясь близкому отдохновению от нелегкого путешествия, снова заорал Лис. – Глаза разуйте, не видите, что ли, хозяин приехал.
– О, ваше сиятельство, ваше сиятельство! – Выскочивший из каморки привратник засуетился с тяжелым засовом. – С утра ждем-с!
– А мы тут дорогой слегка поохотились, – кокетливо подобрал губы мой ехидный секретарь, – так, для аппетита. Четыре башки отломали… Пустяки, в сущности.
Глаза привратника изумленно округлились, но он вышколенно промолчал, впуская нового хозяина, и лишь затем сообщил, почтительно наклонив голову:
– Ваше сиятельство, позвольте доложить: ваш старый друг ожидает господина графа уже более двух часов.
Глава 4
Не бойтесь ставить точку, именно с нее все и начинается.
Пабло Пикассо
Широкие ступени парадной лестницы были устланы ковром, глушившим шаги, и все же серебристый звон шпор гулко разносился по анфиладам пустого особняка. Завтра поутру здесь все оживет и придет в движение. Лакеи под руководством дворецкого споро начнут готовить дом нашего сиятельства к приему, которым господин граф намерен почтить высшее общество столицы, повара займутся приготовлением угощений, а знаменитые на весь мир венские кондитеры будут состязаться за право подать свою непревзойденную сдобу и пирожные сливкам общества. Но это лишь завтра, а нынче…
– Бардак в почтенном семействе! – разорялся Лис. – Капитан, в смысле – полковник, где ты берешь таких друзей? Люди не спали, не ели, об седло себе всю задницу отбили, пока доскакали, тучу народу почем зря положили… И шо? Опять политесы разводить? Лучшая подружка – мягкая подушка! Я, между прочим, вторую ночь бдю неусыпно на службе отечеству, и это пагубно сказывается на моем цветущем организме. А если я счас прямо не приму ванну, то организм начнет не только цвести, но и благоухать, и страна от этого только пострадает. Как говорил классик мыслительного процесса, кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!
– Лис, – одернул я напарника, – насколько я помню, пока что у нас в Вене один-единственный друг, и с ним еще предстоит познакомиться.
– Вот и я о том же, – вздохнул Сергей. – За завтраком бы и познакомились.
Наш таинственный друг ожидал появления хозяина особняка и его верного соратника, сидя в библиотеке. Его тонкое лицо казалось хронически недовольным и не выражало ни малейшей радости от долгожданной встречи. Стоявший перед ним на пюпитре том с золотым тиснением был небрежно заложен ножом для резки бумаг. Ручка из пожелтевшей слоновой кости торчала между страниц книги. Для полноты картины не хватало только черепа на столешнице и черного ворона на плече.
– Вы задержались, – вытаскивая из кармана золотой брегет и поднимая его крышку, недовольно заметил заждавшийся посетитель.
– Прошу прощения, – проговорил я, склоняя голову, – дороги, как всегда, полны неожиданностей.
– Отныне, господа, надеюсь, все ваши неожиданности прекратятся. Вы должны наилучшим образом исполнить то, что вам поручено. А приключения на дорогах, уж будьте так добры, оставьте гусарским ротмистрам и прочим ловеласам.
– Между прочим, наш уважаемый старый друг, – возмущенный столь холодным приемом, не замедлил вмешаться Лис, – мы тоже тут не ля-ля – тополя разводили. Провернули буквально на глазах у восхищенной публики сложнейшую агентурную операцию, раздобыли, проливая кровь, чужую ценную депешу. Между прочим, не кому-нибудь так, вообще, а одному небезызвестному вам фавориту российского императора.
Желчное лицо ответственного за нашу встречу, выхватываемое из темноты зыбким пламенем свечей, казалось, чуть просветлело.
– Если мы были вам нужны, можно было воспользоваться закрытой связью, – стараясь заглушить возмущенную тираду напарника, проговорил я.
– Закрытой связью должны были воспользоваться вы, – жестко отрезал раздраженный собеседник, – чтобы известить меня о сложившейся ситуации и запросить разрешения на проведение оперативных мероприятий.
Мы с Лисом молча переглянулись.
Институт экспериментальной истории, в котором все здесь собравшиеся имели честь работать, был крупным научным и научно-практическим центром. В нем работали тысячи людей, имелся даже собственный закрытый поселок, но если бы какая-нибудь комиссия решила в любой будний день проверить наличие работников в стенах центральной базы, то не обнаружила бы на месте и трети сотрудников. А если бы членам комиссии вздумалось ожидать, пока «нарушители трудового распорядка» принесут им свое объяснение, они рисковали встретить старость, так ничего и не дождавшись.
Большая часть личного состава нашего почтенного заведения пребывает в иных мирах, причем подолгу, едва ли не пожизненно. Зачастую институтская агентура обзаводится семьями, многие «стаци» и оперативники становятся заметными историческими фигурами в местах своего нового проживания. Иногда они одиноки и незаметны, но всегда к ним тянутся невидимые информационные каналы, за содержание любого из которых многие короли и их министры готовы были бы широко распахнуть свои кошельки.
Агентами и резидентами становились люди весьма разных талантов и склада ума. А уж характеры их – дело и вовсе глубоко индивидуальное. Скажем, резидент Института, руководивший агентурой в этом мире, имел характер непримиримо требовательный и, мне показалось, вздорный. Возможно, до этого ему не приходилось иметь дела с оперативниками вроде нас, и он предъявлял к свежему пополнению те же претензии, что и к обычным стационарным агентам, но как говорил Лис, клиент хочет странного. Хороши мы были бы сегодня днем, запрашивая у резидента разрешения атаковать разбойников на лесной дороге.
Между тем пауза затягивалась, и новообретенное руководство, сочтя наше молчание признаком глубокого раскаяния, бросило хмуро:
– То, что вы говорили о депеше, – правда?
– Чистая правда, – признал я.
– Давайте ее сюда, – скомандовал резидент.
Я со вздохом вытянул пакет из кармана.
– А позвольте узнать, ваше превосходительство, как вас тут звать-величать? – склоняясь в насмешливом поклоне, поинтересовался Лис.
Руководство бросило на любопытного агента недовольный взгляд, но, по зрелом размышлении сочтя вопрос резонным, решило сменить гнев на милость.
– Меня зовут дон Умберто Палиоли, – резидент вытащил из томика Горация нож с костяной рукоятью, – я совладелец и управляющий «Банко ди Ломбарди». – Он вонзил серебристый клинок в полотно, и я с грустью отметил для себя, что мои терзания по поводу корректности просмотра чужой корреспонденции господину Палиоли абсолютно не свойственны. Впрочем, чему тут удивляться?
– Итак, я возглавляю венский филиал банка и руковожу его операциями по всей Австрии. Так что можете не сомневаться – финансовых проблем у вас не будет. Вы, сударь, – он обратился ко мне, – должны жить на широкую ногу, но призываю вас помнить, что деньги, которые вы тратите, казенные, а потому расходуйте их экономно.
– О, будьте уверены! – улыбнулся я. – На этот счет вы найдете верного союзника в моем секретаре.
– Надеюсь, – коротко ответил банкир, доставая из холщевого пакета запечатанный восковой печатью длинный бумажный конверт. Не желая, должно быть, возвращаться к этой теме, господин Палиоли направился к бронзовому канделябру и поднес нашу добычу к пламени свечи. Затем, орудуя все тем же ножом для бумаги, аккуратно приподнял чуть растопившуюся печать.
– Ну-ка, что здесь? – Одним движением, каким обычно в банке извлекаются из конвертов вложенные чеки, он выхватил сложенные вдоль листки тончайшей рисовой бумаги, усеянные строчками каких-то символов. – Проклятие! Да это шифр! Интересно, что за шифровки передают Бонапартию из Парижа? Что тут у них на печати? – Банкир уставился на оплывший восковой кругляш. – Увы, мне это ни о чем не говорит.
– Можно ли мне поглядеть?
Маэстро Палиоли пожал плечами и протянул мне конверт.
– Это отпечаток перстня.
– А вы что же, ожидали увидеть большую печать базилевса?
– О нет, – я покачал головой, пропуская колкость мимо ушей, – как мне кажется, на печати изображена пчела.
– Вы что-нибудь об этом знаете?
– Немного. – Я пожал плечами. – Пчелы были на гербе, который Наполеон предполагал учредить для Франции, а еще они являлись эмблемой древней франко-германской династии Меровингов, а кроме того, пчела – символ общего дела и готовности погибнуть ради его успеха.
– Недурно. – Пожалуй, за сегодняшний вечер это было первое доброе слово со стороны нашего «старого друга». – Как вы полагаете, кому принадлежит сей таинственный знак?
Я развел руками:
– Возможно, кому-то, ведущему свой род от потомков Дагоберта III, а может, и организации заговорщиков, работающих на Бонапартия.
– Все это лишь домыслы, – недовольно поморщился резидент. – Ладно, может, расшифровка даст больше. Это я заберу с собой, завтра вы получите спасенное послание в прежнем виде. А теперь давайте вернемся к тому, что вам предстоит сделать.
