скачать книгу бесплатно
В марте отец вместе с Пананто уехали на подсчёт оленей. Надо ли говорить, что вожаком в упряжке был Мишка. Однако через неделю упряжка вернулась, но без Пананто. Отец отвёз его в больницу, где ему сделали срочную операцию аппендицита. Врач сказал, что прошло бы ещё несколько часов и Пананто погиб. У него был гнойный аппендицит, который к тому же и лопнул.
Минька был рад столь быстрому возвращению собаки. Вечером, когда он вернулся из школы и бросился её обнимать, Мишка вдруг заскулил, как от боли. Внимательно осмотрев собаку, Минька увидел несколько свежих рваных ран. Он с негодованием бросился в комнату, где за столом собрались друзья родителей. Но сказать он ничего не успел, потому что отец, подняв стакан, сказал: «Давайте выпьем за Мишку! Он, наверно, спас нам с Пананто жизнь!»
Все недоумённо посмотрели на пьющего за собаку отца, но поддержали его. А отец, закусив, рассказал, что произошло.
«До первой бригады они добрались нормально. Пересчитали оленей и очень удивились, что их стало гораздо меньше по сравнению с осенним просчётом. Так же в бригаде было только три оленевода. Оказывается, в тундре появилась стая волков, штук десять-двенадцать, и они откололи часть стада. Вот большинство оленеводов и пошли искать «откол». Появление стаи волков было неожиданным, так как в предыдущем году по всей тундре была устроена настоящая охота на этих хищников и, как доложили в райисполкоме директора совхозов, все они были уничтожены. Прийти волки могли только из Анадырской тундры.
Тем не менее они появились и стали разбойничать в оленеводческих хозяйствах. Это насторожило Пананто и отца, так как у них был всего один карабин с полутора десятками патронов. Встреча с волками ничего хорошего не предвещала.
Утром приехали остальные оленеводы с отколотым стадом. К счастью, они успели вовремя найти его и дали стае отпор, убив двоих хищников. Выйдя из яранги[9 - Яранга – жильё оленевода, сделанное из шкур оленя. Специальные деревянные жерди устанавливаются под наклоном друг к другу и обтягиваются оленьими шкурами. Внутри горит костёр, на котором готовят еду и который обогревает ярангу. Внутри есть отдельное, закрытое шкурами помещение – полог, где все обитатели яранги спят на тех же оленьих шкурах.], отец увидел на одной из нарт огромного убитого волка. Таких особей он ещё не видел. Но Пананто, взглянув на мёртвого хищника, с уверенностью сказал: «Это арктический волк. Там в этом году очень холодно и голодно, вот они к нам и подались».
Услышанное не очень обрадовало. К тому же начиналась пурга, и оленеводы заспорили о том, нужно ли отцу ехать дальше или лучше переждать пургу у них. Остановились на том, что денька два они поживут в этой бригаде, а там, глядишь, и погода наладится. Но на другой день Пананто свалился. Резкая боль внизу живота не давала ему не только подняться, но он с трудом и сидел. Его рвало. Отец сразу же понял, что это аппендицит и надо срочно возвращаться в посёлок.
Пурга между тем превратилась в лёгкую позёмку. Небо было чистое, вершины сопок проглядывались достаточно чётко, чтобы по ним определить обратный путь. Оленеводы хотели отправить с ними ещё одну упряжку, но Пананто возразил, сказав, что сами доберутся и завтра будут уже дома. Да и боль вроде поутихла. Он даже предложил ехать дальше подсчитывать оленей, но тут уж возразил отец. В общем, они поехали обратно.
Через несколько часов ветер вновь стал усиливаться. Запуржило. Пананто становилось всё хуже. Он уже не мог сидеть и лежал на нартах, тихонько охая при резких толчках. Отец, за несколько лет своих поездок в тундру научившийся управлять упряжкой, уверенно вёл её в сторону посёлка. Его, правда, удивляло несколько странное поведение Мишки. Он на ходу то вдруг высоко поднимал морду вверх, будто принюхиваясь, то шевелил ушами и вертел головой в разные стороны, словно к чему-то прислушиваясь. Столь же странно вели себя и другие собаки, почему-то ставшие прижимать к себе свои хвосты. Пананто, лежавший головой по ходу нарт, и не видевший такого поведения собак, неожиданно твёрдо сказал: «Волки». Отец обернулся и увидел, как метрах в пятидесяти от них по следу один за другим бегут волки.
Сколько их в стае, за снежными порывами было трудно разглядеть, но то, что это была стая, не было никаких сомнений. Волк – одиночка никогда не приблизился бы к собачьей упряжке так близко.
Отец остановил упряжку и достал карабин. Оставалась надежда только на него. Вероятно, когда оленеводы отбили у волков своих оленей, те не успели насытиться и теперь голод гнал их за пищей. Они готовы были напасть даже на людей.
Это только в рассказах Джека Лондона нужно только развести костёр и защищаться от серых хищников с его помощью. В Чукотской тундре деревьев нет, и костёр разводить в зимних условиях не из чего.
Начинало темнеть. Ветер стих, и сразу же прояснилось. Волки, а их было семь штук, отбежали от нарты метров на сто и легли на снег. Они прекрасно понимали, что деваться упряжке некуда и им осталось только ждать каких-то действий со стороны людей. Не будь их, они давно бы разорвали собак в клочья.
Но Мишка, Мишка не хотел ждать. Он дёргал упряжь и всем своим видом потребовал, чтобы отец освободил его. Посоветовавшись с Пананто, отец снял с него упряжь. Собака подскочила к нарте и уставилась прямо в глаза лежащему каюру, как будто что-то говоря ему. Пананто кивнул головой и тихо сказал вожаку: «Давай попробуем».
Мишка отскочил от нарты, посмотрел на отца, потом перевёл взгляд на карабин, а затем на лежащих волков, словно говоря отцу, чтобы тот не торопился стрелять. И, видимо почувствовав, что его поняли, он рванул в сторону стаи, которая тут же вскочила на ноги.
«Он хочет подвести их поближе и сбить в кучу, – вдруг сказал приподнявшийся на руке Пананто. – Стрелять будешь по куче».
Мишка начал забирать влево, и волки сначала не спеша, затем всё быстрее и быстрее помчались по насту за ним. Волкодаву надо было сначала растянуть их в цепочку и разорвать её. Что он удачно и делал. Когда вереница волков распалась и вперёд вырвались два волка, находившиеся в пяти и десяти метрах от Мишки, тот вдруг резко повернул вправо. Передний волк, не ожидая такого манёвра и пытаясь повернуть за Мишкой, упал, поскользнувшись на насте. Секунда – и Мишкины зубы полосонули его за бок.
Следом он грудь в грудь столкнулся с летевшим на него вожаком волчьей стаи. Лязгнули зубы, и из разорванного горла волка хлынула кровь, а сам он замертво свалился на снег. Мишка же опять пустился по кругу вокруг нарт, держа оставшихся волков на небольшом расстоянии от себя.
Потеряв вожака и желая отомстить обидчику, они мчались за Мишкой, всё плотнее собираясь в кучу.
«Приготовься, – сказал Пананто отцу. – Сейчас будешь стрелять».
Мишка как будто услышал команду каюра. Он опять резко изменил направление бега и помчался прямо на нарту. Метрах в двадцати от неё он резко повернул в сторону преследующей его стаи и бросился в самую середину.
Волки вновь не ожидали такого манёвра. Кто-то из них упал, пытаясь быстро остановиться и оказавшись сбитым бегущими позади волками. Кто-то рванул к Мишке и помешал остановиться другим хищникам. В общем, образовалась большая куча-мала. Из этой кучи вылетел Мишка с висящим на нём волком.
«Стреляй!» – крикнул Пананто, и отец начал бегло стрелять из карабина по свалившимся в кучу волкам. Раздался визг. Волки заметались, сбивая друг друга, а отец стрелял и стрелял в кучу. Наконец, три волка вырвались из этого несчастного для них круга, помчались в тундру. На снегу лежало два тела хищников и ещё одного немного в стороне додавливал Мишка.
Отец присел на краешек нарты и посмотрел на Пананто. И у того и другого на лице выступили капли пота, будто это они, а не Мишка носились вокруг нарты по кругу.
«Вот это да! – протянул отец. – Про такое расскажут, не поверишь». Пананто улыбнулся и закрыл глаза. Ему было совсем плохо.
Подошёл Мишка и вновь посмотрел в глаза отцу. Тот опустился перед собакой на колени и поцеловал её в нос. Пёс как будто засмущался и боком отскочил от нарты. Затем он подошёл к месту вожака и опять взглянул на отца. «Привязывай, – говорил его взгляд. – Надо бежать в посёлок».
Ночь выдалась тихая, с лёгким морозцем. И уже утром отец увидел мыс Наварин, а через два часа он был у поселковой больницы, где тут же сдал потерявшего сознание Пананто в хирургическое отделение».
«За Мишку!» – второй раз сказал отец и, налив себе в стакан разведённого спирта, выпил стоя. Затем повернулся к Миньке.
«И тебе, сын, спасибо за собаку. С ней не пропадёшь!»
Минька, подойдя к отцу, уткнулся тому в колени и тихонько заплакал. Ему было жалко и отца, и Мишку, и бедного Пананто, и было хорошо, что так хорошо всё кончилось.
Нечего и говорить, что Мишку ублажали целую неделю. О нём в посёлке начали рассказывать легенды, что он чуть ли не один завалил дюжину волков. Он вроде бы притащил домой нарту с заболевшим Пананто и отцом. В общем, рассказов была масса, но все они были далеки от истины.
Из больницы Пананто вернулся через месяц. При встрече с Мишкой они долго смотрели в глаза друг другу и улыбались. Пананто так никому и не открыл тайну, как он понял там, в тундре, Мишку. И только Минька знал, что просто Мишка может говорить. Не как люди, а глазами. Только надо очень, очень хотеть его понять и хоть немножко любить.
Глава VIII
И вновь наступила зима. Минька ещё несколько раз отбивал набеги чукчей-оленеводов на Мишку. Теперь, как только чья-то упряжка появлялась в посёлке, он сразу узнавал об этом или от ребят, или от взрослых, с уважением относящихся к их трогательной дружбе. Правда, Мишка ходил в нарте, но исключительно у Пананто. В этом случае Минька был спокоен и знал, что здесь собаку не обидят.
Однажды после первого урока в класс вошёл директор школы Пагава и объявил, что занятия прекращаются, так как надвигается сильная пурга. Он предложил ребятам разойтись по домам и не задерживаться на улице.
Нечего и говорить, что ребятня с восторгом приняла это известие и гурьбой высыпала на улицу. Стояла тихая, солнечная, но с морозцем погода. И было грех в такой день сидеть дома. Поэтому Минька принял предложение своего одноклассника Тольки Колбасникова сходить с ним на метеостанцию, где он жил. Тем более, что там работниками этой станции для своей детворы была построена ледяная горка.
Метеостанция находилась на сопке в пяти километрах от посёлка. Но что это за расстояние для двух друзей, предвкушающих радость лихого катания с горки?!
Когда они подошли к метеостанции, заметно потеплело и стал поддувать лёгкий ветерок. Однако это не насторожило ребят и они, сидя на портфелях, с удовольствием осваивали чудо-горку. Минут через сорок, когда Минька засобирался домой, дуло уже прилично. Но позёмка не закрывала, как показалось Миньке, посёлок, и он направился в обратный путь.
Спустившись с горы, он понял, что внизу пурга дула уже не на шутку и нужно было как можно быстрее оказаться в посёлке, где есть хоть какие-то ориентиры. Он побежал, но не заметил на дороге приличного бугра, споткнулся и упал. Из расстегнувшегося портфеля вывалились книжки, тетради. Минька прыгнул на них грудью, чтобы те не разлетелись, но задержать удалось не всё.
Собрав портфель, Минька в растерянности огляделся. Пока ему пришлось ползать по снегу, Минька потерял направление движения. Уже выла настоящая пурга и дорогу, по которой он шёл, замёл снег.
Минька стал вспоминать, с какой стороны начинал дуть ветер. Но это занятие оказалось бесполезным, так как ветер, ударяясь в сопку, менял направление, закручивал снег и определить его направление было совершенно невозможно.
И тут Минька совершил первую и главную ошибку. Вместо того чтобы остаться на месте и ждать, двигаясь по небольшому кругу, когда его найдут, он пошёл наугад. Через некоторое время, потеряв дорогу, он побрёл вперёд, ничего не видя да и уже ничего не соображая.
Неожиданно из пурги на него выплыл телеграфный столб. Минька попытался запрятаться за него от усиливающего ветра и даже сел на портфель, чтобы немножко отдохнуть. Это была вторая ошибка. Ему сразу же захотелось спать, он почувствовал идущую откуда-то теплоту и закрыл глаза.
Пананто успел вернуться домой в самом начале пурги. По всем признакам надвигалась очень сильная пурга, и ему совсем не хотелось пережидать её в тундре в снегу.
Собаки, освобождённые от упряжки, начинали крутиться на месте, выбирая себе место для лёжки. Только Мишка остался стоять, прислушиваясь к усиливающемуся вою ветра.
Прибежавший с работы отец спросил у Вальки:
– А где Минька? – Тот в ответ недоумённо пожал плечами:
– Может, в школе, а может, с ребятами где-то шляется.
Шляться долго с портфелем Минька не мог. «Значит, в школе» – подумал отец.
Через полчаса пришла мать и задала тот же вопрос. Не получив ответ, она засобиралась в школу, тем более что та находилась недалеко от дома. Вместе с ней пошёл и отец.
Выйдя на улицу, они попали в такую карусель ветра и снега, что с трудом смогли устоять на ногах. Но даже в этой круговерти отец обратил внимание на ненормальное поведение собаки. Мишка, как и тогда в тундре, при встрече с волками, внимательно смотрел ему в глаза, как будто пытался что-то сказать.
«Успокойся, успокойся» – сказал отец и хотел погладить пса. Но тот, прихватив зубами его рукав, стал тянуть по направлению к сопке.
– Да погоди ты! – сказал отец и почувствовал, как у него тревожно забилось сердце.
– Где Минька?
Они смотрели друг на друга – человек и собака, и отец начинал понимать, что случилась беда.
Ворвавшись в школу, родители нос к носу столкнулись с её директором, и тот сообщил им, что три часа назад распустил всех школьников по домам.
Разделившись, родители бросились к Минькиным друзьям. Те находились дома, но сына у них не было. Валерка Ощепков вспомнил, что Толька Колбасников звал их на метеостанцию покататься на горке, и сделал предположение, что Минька мог отправиться туда.
Отец ринулся в поселковый совет, откуда можно связаться с метеостанцией. Родители Тольки, расспросив сына, сообщили, что точно, Минька был, но перед началом пурги он ушёл в посёлок.
Заместитель председателя поссовета немедленно по принудительной радиотрансляции объявил по посёлку тревогу, и через полчаса человек сорок мужчин, обвязавшись верёвками, направились в сторону метеостанции.
Мишка, внимательно наблюдавший за этими сборами, неожиданно подскочил к отцу, ткнул его носом в бок и, когда тот обернулся к нему, как-то коротко, не по-собачьи гавкнул, чего никогда раньше не делал, а потом сначала медленно, а затем всё быстрее побежал… в сторону подсобного хозяйства и скрылся в пурге. Это хозяйство находилось в трёх километрах от посёлка на берегу бухты, примерно в том же направлении, что и метеостанция. А вернее, под горой, где та располагалась.
Отец, махнув рукой, мол, не до тебя, бросился догонять ушедших вперёд людей. Те, растянувшись поперёк дороги, или, вернее сказать, всего того, что от неё осталось, прочёсывали снег, расковыривая каждый, даже самый маленький бугорок. Под ним мог оказаться ребёнок. Они прошли до метеостанции, изредка стреляя из охотничьих ружей вверх, но ничего не нашли. Там к ним присоединилась ещё группа людей, и они пошли в обратную сторону, сместившись в сторону тундры. И опять ничего.
Тогда они сместились в сторону бухты и прочесали тундру ещё раз. Миньки нигде не было. Ребёнок бесследно пропал в этом снежном водовороте, а пурга всё усиливала свою ярость, видимо, не желая отдавать людям свой трофей.
Было принято решение прекратить поиски до того времени, пока сила ветра хоть немножко не спадёт.
К отцу подошёл Пананто и спросил: «Где Мишка?»
Отец махнул в неопределённом направлении рукой и пошёл домой. Надо было что-то говорить жене. А что он мог сказать?
Увидев вошедшего на кухню мужа, мать всё поняла, и из её глаз потекли слёзы. Валька бросился к ней и стал успокаивать: «Мамочка, не надо плакать. Он найдётся! Ты же знаешь, что он не может пропасть!»
Тут в дом вошёл Пананто. Увидев его, Валька добавил: «Вот и дяденька Пананто с Мишкой приехал, а Мишка его найдёт!»
Эти слова словно током прошибли отца.
«Стойте! – сказал он. – Мишка побежал в сторону подсобного хозяйства и звал меня. Только я тогда не понял».
Сдёрнув с вешалки шапку, он бросился на улицу, забежал в поссовет, где ещё находились люди.
«Я знаю, где надо искать сына! Нужно идти в сторону подхоза!»
Все старались успокоить его, объясняя, что в такую пургу нельзя идти. Можно потерять других людей. Но отец рвался на улицу, и только силой его смогли удержать на месте.
Мишка, попытавшись показать отцу, что знает, где надо искать Миньку и, увидев, что тот его не понял, рванул в пургу. Нет, он не знал, где находился друг, он просто чувствовал, что бежит правильно. В такую пургу ни учуять, ни видеть на расстоянии не мог никто.
Прибежав к подхозу и обежав его несколько раз, он понял, что Миньки здесь нет. Волкодав поднял голову и страшно завыл. Прислушался. Снова завыл и вдруг замер, уткнувшись взглядом в телеграфный столб. Немного постояв, он подбежал к нему, обнюхал со всех сторон и стал искать другой, затем третий. Наконец, под одним из очередных столбов, он заметил маленький бугорок. Чутьё подсказало ему, что это Минька. Он, со всех лап бросившись к нему, стал разгребать снег. Вот показалось Минькино лицо. Глаза были закрыты. Но он дышал. Мишка стал облизывать его, потом сильными лапами разбросал снег вокруг всего Миньки, залез между ним и несущим тучи снега ветром, подсунул под его голову одну лапу, прикрыл другой и прижался к его тельцу. Ему было не очень удобно и холодновато лежать. Собаки всегда спят в снегу, свернувшись в клубок, что позволяет сохранять тепло. Но тут тепло нужно было человеку, и Мишка понимал это.
Прошёл час. Вверху гудела пурга, а снег, засыпав друзей, сохранял тепло, идущее от собаки.
Вдруг, Мишка почувствовал, что Минька зашевелился и зевнул. Затем он повернулся к собаке лицом и, не открывая глаза, сказал:
«Я тебе завтра покажу хорошую горку. Она такая быстрая. Вот увидишь! Схожу в школу, и побежим кататься». И он обнял пса, теснее прижимаясь к нему.
Мишка готов был выть от радости, но продолжал смирно лежать.
Ближе к обеду следующего дня, когда посветлело и ветер вроде бы немного стих, собравшиеся в поссовете люди вышли в сторону подсобного хозяйства. Некоторые из них выражали сомнения в правильности действий, говоря, что ребёнка надо искать между метеостанцией и посёлком, а не где-то там в стороне. Но отец, шедший впереди всех, никого не хотел слушать. Он надеялся, что Мишка, спасший его в тундре, обязательно нашёл Миньку и не даст тому замёрзнуть.
Придя на подхоз, они расспросили сторожей, но те никого: ни ребёнка, ни собаки не видели. Правда, ближе к вечеру появились волки. Сторожа их не видели, но звери страшно выли.
«Это Мишка, – сказал отец. – Это Мишка!»
Выскочив из сторожки на улицу, отец лихорадочно думал: куда идти? Где может быть собака с сыном? У него не было сомнений, что они где-то рядом. Но где? Он сорвал с плеча ружьё и дуплетом[10 - Дуплет – выстрел из ружья одновременно из двух стволов.] выстрелил вверх. Выскочивших на выстрел людей он остановил резким жестом, скинул с головы ушанку и стал прислушиваться. Затем, зарядив ружьё, он выстрелил во второй, а затем и в третий раз.
Мишка дремал. Что-то неожиданно заставило его открыть глаза. Что-то произошло. И вдруг он услышал два выстрела. Тогда, бросив Миньку, пёс выскочил из сугроба, который за ночь намела на них пурга, и завыл. Но это был не пугающий не тревожный вой. Это был вой радости. Бросив выть, Мишка побежал по кругу вокруг столба, чтобы согреться и размять затёкшие лапы. Потом он начал носом толкать Миньку, заставляя его проснуться.
Тот сел, но долго ничего не мог понять. Почему он сидит в снегу, почему рядом беснуется Мишка, и что это за люди, орущие и бегущие к нему? Только на руках у отца он вспомнил, что ходил на метеостанцию.
В больнице, куда сразу же принесли ребёнка, врач осмотрел его и обнаружил только немного обмороженное ухо и щёки. Это было не так страшно.
В посёлке все опять говорили про Мишку. А Минькина мама отрезала целую ногу от стоявшей в тамбуре туши оленя и положила перед собакой, чмокнув при этом её в лоб.
Глава IX
Летом отец уехал в командировку в посёлок Провидения, что располагался на другом берегу Анадырского залива.
Вернувшись, он сказал матери, что его пригласили на работу в Провидения и что это очень благоустроенный и большой посёлок, не чета Бухте Угольной. Правда, сначала придётся жить в общежитии, но новое начальство обещает в недалёком будущем выделить балок[11 - Балок – отдельно стоящее одноквартирное здание, сделанное из досок, между которыми засыпана зола, или опилки.].
Об этом сообщили детям. Минька сразу же спросил: «А Мишку берём?» На что отец уклончиво ответил, что, мол, там посмотрим.
«Там» – наступил в октябре. Отец сказал, что через пять дней придёт последний грузопассажирский пароход «Двина» и они на нём поплывут в Провидения. Минька снова задал свой вопрос о собаке, и тогда отец, присев на корточки, стал объяснять ему, что жить они на новом месте будут в общежитии, а там собак держать нельзя. Что собаку не пустят на пароход, Мишку они оставят у Пананто и ему будет хорошо. Но Миньку уже ничего не могло успокоить. Он стал упрашивать родителей, чтобы они взяли с собой собаку. Стал вспоминать, сколько она доброго сделала для всех, а затем, видя, что все его уговоры и слёзы напрасны, сказал, что останется здесь, и будет жить или в школе-интернате, или у Пананто.
Ни уговоры, ни крики родителей не могли успокоить сына. Он даже вновь стал заикаться, хотя с помощью пения избавился от этой напасти.
Родители просто прекратили этот разговор, и Минька понял, что будет так, как они решили. Он с собакой убежал в тундру, но его нашли, и впервые отец выпорол его, приказав из дома не выходить. Но Минька вновь убежал. На этот раз в посёлок Нагорный, где прятался с собакой в сарайчике у бывшего своего одноклассника.
Родители и там его нашли, правда, без особых последствий для сына. Мать всё время разговаривала с ним, пыталась успокоить его. Но Минька был безутешен.
Вечером пришедший с работы отец позвал сына и сказал, что договорился со своим новым начальством: как только им выделят отдельное жильё, его отпустят в Бухту Угольную и он привезёт Мишку в Провидения. Минька понимал, что такого никогда не будет, но его ошеломило враньё отца, который никогда не бросал слов на ветер. Это как-то сломило Миньку, и он затих, проводя оставшиеся дни только с Мишкой. Тот тоже чувствовал, что что-то происходит, и не отходил от своего маленького хозяина ни на минуту.
И вот на рейде загудел давно ожидаемый родителями и так ненавидимый Минькой пароход. Утром пришла грузовая машина, в которую провожающие побросали немногочисленные узлы со скарбом. Все вошли в дом, чтобы выпить на дорожку, а Минька за бараком, сидя на бревне и уткнувшись в шею друга, плакал горючими слезами. Мишка пытался лизнуть его, но никак не мог дотянуться до лица. Тогда он встал и, когда Минька выпрямился, засунул свою огромную морду ему подмышку и затих. Так он никогда не поступал, но Минька знал от Пананто, что это самое большое доверие к человеку – спрятать не только нос, но глаза и уши. Тем самым он лишал себя возможности видеть и слышать, становясь совсем беспомощным.
Так их и нашёл отец. Опустившись на колени перед собакой, он упёрся в его лоб своим лбом и тихо сказал ему: «Прости, Мишка!» В ответ тот лизнул ему щёку.
Провожающие пошли к причалу, где стоял буксир.
На пирсе стоял грустный Пананто. Минька, вырвав свою руку из руки отца, подошёл к стоявшему тут же Мишке, долго-долго смотрел тому в глаза, ещё раз обнял его, потом поцеловал в мокрый, шершавый нос и подвёл к Пананто.
«Дяденька Пананто, – дрожащим голосом сказал он, – не обижайте его, пожалуйста». Сдерживая слёзы, он отошёл к матери. Та обняла его, и стала что-то тихонько шептать мальчику на ухо. Минька кивал головой, всхлипывал, и всё теснее прижимался к ней.
