скачать книгу бесплатно
Апрельский рассвет
Ксения Валерьевна Свейковская
Кира, будучи на первый взгляд вполне беззаботной девушкой, попыталась покончить с собой – решилась на отчаянный поступок, разделивший всё на «до» и «после». А выжив, поняла, что нет слов, способных описать всю глубину страха и печали, которые ей пришлось испытать. Отныне каждая ночь для неё – кошмар, любой день – мрак, из которого невозможно выбраться. В погоне за призрачным счастьем ей нужно постараться понять лишь одно: стоит ли давать себе второй шанс… И попытаться дожить до рассвета, надеясь на то, что выход обязательно найдётся.
Ксения Свейковская
Апрельский рассвет
«Некоторые из самоубийц умирают, молясь, чтобы их кто-то нашёл, спас до того, как придёт конец…»
Глава 1
– Кира, отойди от окна.
Девушка даже не повернула голову – никак не отреагировала на довольно громко сказанные слова мамы.
– Кира, – послышалось новое обращение, точно так же оставленное без внимания.
Вид на город с высоты десятого этажа слишком притягивал, манил своей атмосферой – атмосферой свободы и суеты. Слишком уж давно ей не удавалось хоть просто выйти из дома…
По правде говоря, на это не хватало сил: после того, что случилось пару месяцев назад, Кира практически забыла о том, как жила раньше. Встать с кровати, расчесать волосы – всё это казалось невыполнимым. Руки опускались сами по себе, стоило лишь посмотреть на себя и свой отвратительный внешний вид в зеркале. Раньше было иначе…
«Что же я сама с собой сделала…»
Она очнулась спустя четыре дня. Чудо, не иначе – за это время даже мама успела потерять надежду на то, что дочь выйдет из комы. Долгие девяносто шесть часов после почти что удачной попытки самоубийства показались вечностью. На границе между жизнью и смертью, там, где никакие мольбы и сожаления не помогут, многие люди понимают то, чего раньше просто не хотели признавать. И, наверное, ей нужно быть благодарной за спасение, за то, что ей подарили второй шанс на счастливую жизнь…
Но Кира не чувствовала ничего: ни радости, ни стыда. Смотря на взволнованное, заплаканное лицо мамы, на уставших врачей, она ловила себя на одной неутешительной мысли: все эти старания и переживания того не стоили.
Она сама и её жизнь были не настолько ценными.
Было ли это ошибкой или неверным решением? На этот вопрос ей ответить так и не удалось. Хотя, над чем тут думать, верно? Может быть, какая-то часть её души так и осталась на границе миров; в ней навсегда исчезла тяга что к жизни, что к смерти. Желание умереть не являлось случайным или беспричинным, а тогда оно и вовсе приняло облик спасения от проблем, решать которые уже просто не было сил.
В какой-то момент ей показалось, что выбраться из кошмара удалось навсегда, но он вернулся: с новой силой, не давая ни на минуту забыть о прошлом, напомнил о себе тогда, когда она впервые открыла глаза после кратковременной комы. Находясь без сознания, она слышала практически всё – и разговоры врачей с мамой, и чьи-то вопли, и тихий-тихий, еле слышный шум, что проникал в палату. Она была заперта в своём теле и ничего не могла с этим сделать. Надежды и прощения – всего лишь глупые, глупые крики; они словно летели в пустоту, так и не возвращаясь обратно.
Но в мыслях осталось только одно: «Почему ты не подумала обо мне?» – вопрос, заданный её единственным родным человеком…
Что Кира могла сказать? Сообщить о том, что ей надоело жить, подчиняясь правилам? Ей было плохо, очень плохо, но до самого конца на это никто не обратил внимания. Почему учёба, какие-то призрачные – даже не её собственные! – мечты, невыполнимые для большинства цели казались даже ей самой важнее, чем собственное состояние? Почему даже сейчас, чуть не умерев, она вынуждена выносить на себе призрачный осуждающий взгляд?
После реанимации – заточение в больнице; этого избежать было никак нельзя. Даже многие врачи не раз намекали на то, что покончить с собой просто – нужно лишь иметь нездоровую тягу к смерти. Но Кира, ложась спать на неудобную кушетку в старом холодном здании, раз за разом прокручивала в голове одно-единственное воспоминание: то, как она медленно, сквозь ужасную тошноту, закрывала глаза от усталости, поддаваясь чему-то сладостному, неведомому и такому жуткому, глядела на расплывчатые цвета спальни, а затем – на кромешную тьму.
Снова увидеть свет ей удалось нескоро.
За время, проведённое в больнице, она поняла: самоубийство – слабый, непростительный поступок человека, которому уже нечего терять. И чтобы на него решиться, нужна либо граничащая с безумием отвага, либо же бескрайнее отчаяние.
Вот только её выбор априори был неверным.
Отныне же её спутником была скука – такая, что заставляла жалеть о своём невольном выборе. Её ничего не интересовало, она ничего не чувствовала. Это было похоже на бесконечную петлю или цепь, которую не получалось разорвать… Пусть она и не пыталась этого сделать.
Вернуться домой ей разрешили всего лишь пару дней назад. Не помня себя от какой-то еле ощутимой, но в то же время поражающе сильной радости, выразить которую никак не удавалось, Кира собирала вещи, неаккуратно запихивая всё в одну сумку. Хотелось поскорее уехать из этого места, забыть обо всём, что произошло… Но пережитое преследовало её и не давало покоя.
Есть ли шанс на то, что дальше всё станет лучше?
Сколько часов она провела, сидя возле окна, смотря на бегущих, спешащих туда-сюда людей? Может, у кого-то из них есть цель, а у неё – нет… Но на новый отчаянный шаг смелости уже не хватало.
– Хорошо.
– Я ведь не могу вечно за тобой присматривать… Неужели нужно и окна решётками заколотить?
Кира сделала пару шагов в сторону, удивлённо оглянулась, но тут же подошла обратно и сдвинула шторы. В комнате тут же стало темнее и будто более уныло – до этого момента так не казалось.
– Ничего не нужно. Я не настолько глупая… Есть шанс, что падение с высоты смягчат деревья, а значит, можно просто остаться немощным инвалидом. Так что прыгать отсюда – совсем не вариант, если мне вдруг…
Послышался вздох: видимо, мама ей уже не верила, да и не воспринимала всерьёз любые её слова, ведь в уме уже давно навесила на дочь клеймо сумасшедшей.
– Лекарства уже убрать пришлось… Ты так и не поняла, какие последствия имел твой поступок?
Кира отвела взгляд: она не представляла, да и не хотела представлять то, что испытали люди, которым пришлось вытащить её из цепких лап смерти. Понятное дело, что теперь всем, кто в курсе произошедшего, страшно за неё. Было бы ей небезразлично…
– Я всё знаю. Можешь не напоминать.
– И всё равно ты продолжаешь говорить так, словно ничего не было…
– Почему? – с недоумением спросила она.
– Ты не представляешь, что ощущала я, когда нашла свою родную, единственную дочь… В таком состоянии.
«В таком состоянии» – без сознания, с посиневшими пальцами и губами, с рассыпанными пригоршнями разных таблеток, пилюль и капсул вокруг. Картина малоприятная и наверняка пугающая. Но почему мама старается опровергнуть тот факт, что Кира решилась на это по собственной воле? Почему ей проще поверить в чьё-то негативное влияние, чем постоянно скрывать от самой себя правду?
– Я понимаю, что это тяжело, но ты же врач… Тебе не привыкать.
– Верно, я врач… Но потому я знаю о ценности человеческой жизни.
Кира и так полагала, что человек, чуть не потеряв близкого, будет бояться и надеяться на любые высшие силы или же на простое, несбыточное чудо – словом, на что угодно, лишь бы до самого конца у него оставалась хоть капля веры в лучшее. Это казалось глупым, но, наверное, не ей судить поступки и так несчастных и отчаявшихся: она ведь рассчитывала на те тревожные и счастливые знаки и символы, что окружали её.
Есть ли в произошедшем её вина? Все говорили, что да.
Теперь за это придётся отплатить сполна…
Кира раз за разом проваливалась в глубину своего сознания, одинокого и непонятного, чужого даже ей самой. Прошлой ночью она с большим трудом разомкнула глаза – и сразу же поняла, что отныне ни сон, ни реальность никогда не будут для неё спасением. Вдохнуть тоже получилось не сразу: в горле словно застыл противный мешающий ком, а грудь сдавил невидимый груз. Этот миг, когда за мгновение ей стало понятно, что дальше кошмарный сон станет лишь хуже и потому нужно проснуться сейчас, показался вечностью. Ей не было понятно, почему собственное сознание вдруг решило уберечь её от…
От чего?..
От более ужасных сцен, что были придуманы её же воображением?
Она быстро поднялась и села на постели, хотя спать всё равно хотелось очень сильно. Но нет, сейчас нельзя, ведь возвращаться туда, где еле-еле уцелела, безумно страшно.
Страшно – это слово раз за разом повторяется, будто какое-то заклинание.
Страшно – это слово сковывает и не даёт очнуться.
Страшно – это слово будоражит даже здравый рассудок.
Ей стало страшно до такой степени, что сердце, прежде холодно-спокойное, билось так сильно, так отчаянно, точно готовилось разорвать грудь и выскочить из тела. Руки задрожали ещё сильнее, чем обычно. Всё, что окружало её, показалось чем-то враждебным, совершенно иным – не таким, как при свете дня. Такова человеческая натура, верно? Сложно доверять чему-то, что однажды сильно напугало…
На часах – четыре утра и семь минут. Застывшее время.
В последний момент она поняла, что надо открыть глаза во что бы то ни стало. Эта мысль появилась внезапно, но тут же охватила весь разум, словно была единственной ниткой надежды, что могла вытянуть её из пучины. Странный порыв, испуг – всё смешалось за секунду.
Что же произошло, понять уже было невозможно.
Пару минут она пыталась отдышаться: первым её желанием после пробуждения стало закричать во всё горло. Кошмар пугал своей реалистичностью. Ведь, кажется, каждое ночное видение основано не на пустых играх уставшего за день рассудка; сон – это анализ мозгом прошедших событий, реакций на них, эмоций и чувств человека. Самой жуткой, пожалуй, была мысль о том, что всё может повториться – тот страх, что она испытала, глядя на нечто в своём подъезде, погоня по лестнице, когда каждый вздох давался с невероятным трудом, лживое ощущение безопасности в своей квартире и…
Чёрный, почти бездонный зрачок неведомого существа, который она увидела через глазок на входной двери.
Но тут же в голове появилась догадка: «Такого не может быть на самом деле! Ну же, просто проснись!»
Сделать это было невероятно тяжело. Пожалуй, иногда стоит просто решиться, заставить себя поставить на кон всё – пусть и в немыслимой фантазии.
Но она смогла уйти. Убежала от чудовища в другой мир, что теперь пугал не меньше. Будет сложно заставить себя выйти в прихожую в одиночку… Хотя, не в первый раз же, правда? В последнее время её преследовали частые ночные кошмары, но почему-то она знала, что вскоре её отпустит. Должно… Это всё пройдёт – главное, чтобы больше такой ужас не вернулся.
Ей хотелось бы верить в лучшее; перестать бояться всего подряд, наконец, просто покориться неизбежным планам судьбы и склониться перед её нескончаемой силой, но…
Она не может этого сделать.
Никогда не могла.
Без борьбы не будет жизни; но есть ли в ней хоть какой-то смысл, когда за тебя всё решено? Остаётся лишь бежать куда-то, куда тебя ведёт интуиция, надеясь на то, что однажды это закончится.
В следующий раз она подняла взгляд на электронные часы только тогда, когда время почти приблизилось к пяти утра. В квартире то и дело раздавались какие-то шорохи, за окном тихо шёл мелкий дождь. Сегодня уже наступило первое апреля – начало месяца, который казался самым странным из всех весенних, но в то же время и приятным.
Когда наступил март, она, сидя на бетонном полу, считая секунды до окончания дня, пожелала лишь одного – провести эту весну так, чтобы ни о чём не жалеть: ни о потраченном зря времени, ни о том, что кого-то подвела в нужный момент, ни о том, что смогла разочароваться в себе в самое неподходящее время. Всё же, если подумать, жизнь иногда могла напугать сильнее, чем непонятный монстр из ночного кошмара.
Кира продолжала жить, стараясь не думать об этом.
«Если что-то случится, то мы пропадём вдвоём», – вспомнились чьи-то слова. До ноющей боли знакомые и…
Совершенно неправдивые. Неправильные.
У неё вышло привыкнуть к одиночеству и смириться с пустотой в душе, но она так и не смогла простить себе одну-единственную вещь…
Она боялась не боли, а своей собственной беспомощности и неизвестности, что ждала её там – на обратной стороне жестокого и несправедливого мира. Она задыхалась от тоски и ноющей боли почти постоянно. И, верно, уже смирилась с этим. Главное – дождаться рассвета… Потом станет легче.
Но каждый день ничем не отличался от предыдущего; кто знает, когда она сможет оправиться от произошедшего и постараться, хотя бы постараться вернуться к обычной жизни без вечной пустоты внутри?
– К тебе ведь Денис зашёл, – вдруг снова заговорила мама – таким обыденным тоном, будто ничего и не произошло. – Может, выйдешь из комнаты?
Кира, услышав это, замерла на месте и спросила – с явным сомнением, но при этом плохо скрываемым восторгом:
– Кто?
– Денис. Ты разве не слышала? Я ведь поэтому и пришла за тобой. Он за тебя волновался…
Удивление и странная, несвойственная радость мгновенно улетучились.
– О чём мне с ним разговаривать? Просто поздороваться, что ли?
Ответа не последовало – значит, так и должно быть, и этого совсем не скрывают. И сколько этот непрошенный гость уже просидел здесь, ожидая её?..
– Он же твой друг…
И правда. Друг детства, сосед, единственный человек, понимающий её… Кира снова подошла к окну и чуть приоткрыла штору. Город, суета, повседневная жизнь – теперь это всё так далеко от неё! Один шаг, один момент, одно решение… Настолько важное и загубившее ей жизнь.
Другим людям, тем, что не испытывали жгучей ненависти к себе и не желали освобождения в лице смерти, объяснить свои чувства невероятно трудно. Есть ли среди этих сотен, тысяч счастливцев те, кто готов хотя бы попробовать выслушать её? Ведь тот, кто готов на самоубийство, не всегда хочет исчезнуть из этого мира; иногда ему нужны ответы, которые надоедает отчаянно искать. Из-за того, что все разные, многие никогда не поймут друг друга. Но разве не стоит хотя бы попытаться представить себе чувства близких?
Обычные люди справляются с проблемами. Она – бежит от них.
Бежала… Трусливо, эгоистично?
В классе третья парта второго ряда пустовала. Наверное, все привыкли к тому, что эта странная рыжеволосая девушка не появлялась в школе. Каждый, абсолютно каждый, кто видел её день ото дня, замечал невыносимую тоску в любом её слове, равнодушие в её обычно блестящих от мимолётной радости глазах.
Она решилась умереть тогда, когда поняла, что надежды на светлое будущее не осталось. Стараясь не думать ни о чём, раз за разом причиняя себе боль, мучая свою душу томительным ожиданием, изнутри она превратилась в мертвеца.
– Он мой единственный друг… Я не должна его в это впутывать.
Кажется, через пару минут мама покинула комнату и ещё какое-то время разговаривала с Денисом: до Киры, пусть она и не прислушивалась, долетали отдельные слова. Судить по ним о теме, что затронули без неё, не представлялось возможным.
Впрочем, догадки всё равно были.
Внешне мама не была обеспокоена настоящим состоянием Киры. Она предпочитала игнорировать причины, не хотела даже думать о том, что её дочь попыталась умереть. «Тебе должно быть стыдно за то, что ты сделала. Это непростительный поступок. Это эгоистичная глупость», – таковыми являлось её истинное мнение, которое приходилось читать между строк.
Кира села на пол и прислонилась к стене, поджав колени к груди. Ей нужна была защита, забота…
Но просить – значит, показать свою ужасную слабость.
Она справится сама – так, как и всегда справлялась. Выход находился из любого положения, так почему же сейчас она так просто сдалась? Неужели жизнь не сможет вернуться в прежнее русло? Неужели однажды она обязательно завершит начатое?
Первые мысли о смерти, как о единственном спасении, появились недавно; прежде безнадёжный оптимизм заглушал голос отчаяния. Даже столкнувшись с одиночеством, будучи отверженной большинством людей вокруг и став объектом насмешек, она не унывала. С раннего детства те, кто замечали особенность в её внешности – гетерохромию – и странность в поведении – глупое стремление помочь любому человеку, пугающую своей неподкупностью доброту, не принимали её.
Страшная и несвойственная ей идея пришла сама собой, словно в один момент вся та боль, что копилась годами за улыбкой, вырвалась наружу.
«Я больше никому не покажу свои глаза. Никому не покажу себя…Однажды я исчезну, и тогда всё станет хорошо…», – Кира врала самой себе и не останавливалась.
Но Денис, заметивший первые изменения – даже не столько во внешнем виде, сколько в характере, – недоумевал:
– Это из-за…
– Да, из-за насмешек так вышло, – Кира постоянно заправляла выбивавшуюся прядь волос за ухо и отводила взгляд, будто боясь осуждения, которое обычно её не волновало. – Да и не только. Ты же знаешь: иногда ребята просто становятся жестокими. Им не нужен особый повод, чтобы издеваться над теми, кто от них отличается. А я и без этого уродлива. Так нужно.
В том, чтобы не касаться этой темы, были причины: гетерохромию и в целом необычный стиль почему-то многие до сих пор считали чем-то странным; кто-то даже говорил, что это тот недостаток, которого нужно стыдиться. Только тогда, посмотрев на Киру более внимательно, Денис обнаружил то, что его изначально в недоумение: одной-единственной деталью, менявшей всю картину, были линзы. Теперь её глаза не были разного цвета – они оба стали какого-то светло-зелёного оттенка.
