скачать книгу бесплатно
До сыщика постепенно стало доходить. С самого утра он никак не мог отнестись к происходящему серьезно. Ему казалось, что это дикость, абсурд, очевидный для всех. Настолько очевидный, что вот-вот рассосется сам собой, и все встанет на свои места.
– То есть как – не вскроется?! – рявкнул он. – Правда есть правда, ее не спрячешь! Я не у-би-вал! Слышишь? Не у-би-вал!
В кабинете стало тихо. Лыков тоскливо смотрел в окно и думал: скорее бы приехал Сергей. Он выложит на стол фамилии «свидетелей». У статского советника за его многолетнюю службу врагов накопилось немерено, в каждой каталажке по дюжине. Это обнаружится со всей очевидностью в первый же день прокурорской проверки. В Окружном суде тоже не дураки сидят. Лыков знает кадр прокуратуры поголовно, а они знают его: не раз вместе выкорчевывали зло. Разберутся.
Тайный советник встал, тоже косясь в окно:
– Ты Устав уголовного судопроизводства давно не читал?
– Давно.
– Почитай, обнови в памяти. Особенно разделы о преступлениях должности.
– И что там? – забеспокоился статский советник.
– Если прокурор назначит предварительное следствие, то наш министр должен будет немедля провести собственное служебное дознание. Будь готов к дрянным приемам. Тебя заставят дать объяснение своим поступкам, как ты дошел до убийства арестантов.
– Напишу правду, что не бил этого мерзавца.
– Пиши, пиши… Только вот начальство уже все про тебя решило и таким объяснениям не поверит.
– Это я понял. Ну, не поверит. Что тогда будет? Согласно уставу…
– Макаров даст разрешение на следственные в отношении тебя действия. Прокурор пришлет следака, тот начнет собирать улики, пытать свидетелей, копаться в твоем прошлом. Ты станешь ходить к нему на допросы… Все это время службу нести не будешь, тебя отстранят от нее. Когда следак решит, что улик собрано достаточно, он передаст дело прокурору Судебной палаты…
– Почему не Окружного суда?
– Потому, Алексей, что преступления должности разбирают в палате. Затем прокурор известит нашего министра, что вина очевидна, надо судить плохого человека Лыкова.
– Министр ведь вправе отказать, – вспомнил Алексей Николаевич. – Сколько таких случаев. Полицмейстера Пензы четыре года не могут посадить на скамью, губернское правление не дает согласия. А градоначальника Одессы! А тамбовского вице-губернатора!
– Ты к себе не примеряй, – с горечью возразил Зуев. – Там начальство своих в обиду не дает. А тебя, считай, наш уже сдал с потрохами.
В судебной практике это называлось разномыслием. По законам Российской империи судить чиновника за преступления должности можно было только с разрешения его начальства. А если оно не хотело отдавать полезного человека, то начинало за него бороться. Мы-де провели собственную проверку и вины никакой не усмотрели, идите к анчутке беспятому[28 - К черту.]. Тогда местный прокурор обжаловал несогласие начальства в Правительствующий сенат. Тот неспеша изучал дело в порядке общей очереди и выносил свое решение. Если Сенат соглашался с прокурором, это еще ни о чем не говорило. Прокурор назначал предварительное следствие вопреки воле министра. Но, когда оно заканчивалось, материалы опять шли на утверждение начальства. А то вправе было вновь отказать в возбуждении уголовного преследования против своего подчиненного. Прокурор опять писал в Сенат, тот повторно изучал дело, проверял качество следствия, выносил решение… Все это могло длиться годами. Бумаги летали туда-сюда, а человек служил и служил. Но в случае с Лыковым, похоже, на министра надежды было мало. Он уже решил, что его подчиненный кругом виноват и его следует примерно наказать.
– Я понял, – сказал Алексей Николаевич, сдерживая раздражение. – Меня Макарка защищать не станет. И как в этом случае пойдет дело?
– Почитай Устав уголовного судопроизводства, Леша! – крикнул в сердцах тайный советник. – Это теперь будет твоя настольная книга.
– Да почитаю, куда деваться, – фамильярно отмахнулся сыщик. – Ты мне скажи, раз такой умный: к чему готовиться?
– Так… – Директор департамента сел и стал чесать в седом затылке. – Так… Как бишь? Согласно уставу[29 - Статья 1886 я Устава уголовного судопроизводства.], дай бог памяти, начальство обвиняемого должностного лица прежде всего сообщает ему как о предметах обвинения, так и об имеющихся против него доказательствах вины. И требует объяснений. Когда по обстоятельствам дела окажется нужным предварительное исследование, то оно возлагается на одного из подведомственных начальству лиц. Так вот, исследование уже открыто, и поручено оно Виссарионову.
Это была плохая новость. Статский советник Виссарионов исполнял обязанности вице-директора Департамента полиции и претендовал на должность, которую Зуев вот-вот должен был освободить. Чтобы повысить свои шансы оттереть Белецкого, он захочет угодить начальству…
Нил Петрович сделал многозначительную паузу и продолжил:
– Я долго уговаривал Золотарева не отдавать тебя на расправу судейским. Но ничего не добился. Решение бонзы уже приняли, ты должен понимать. Защиты от МВД не будет никакой. Речь идет ни больше ни меньше как об уголовном преследовании. Которое должно закончиться, видимо, обвинительным приговором. Сам посуди. По уставу, если прокурор все же откроет против тебя предварительное следствие, то министр имеет право приставить к следователю своего чиновника.
– Зачем?
– Чтобы лишний раз защитить интересы подчиненного. Твои то есть. Этот контролер может даже давать указания следователю, на какие обстоятельства тот должен обратить внимание. Влиять, стало быть, на следствие, поворачивая его в нужном направлении. Так вот, Леша, никакого человека тебе в помощь они не выделят. Золотарев мне сейчас передал команду министра: не спасать Лыкова, а топить. Контролера не посылать, а исследование слово в слово чтобы совпало с мнением прокурора. Понял теперь?
– Понял, Крокодил Петрович. Какую статью мне там рисуют?
– До статьи пока дело не дошло, но ты сам умный, догадаешься. Возьми Свод законов и подумай.
Лыков сразу вспомнил нужную статью и ахнул:
– Не может быть! Там же каторга…
Зуев смутился:
– Так уж сразу и каторга… На это даже Макаров не пойдет, оно повредит репутации ведомства.
Но сам задумался. Потом тряхнул головой, как конь, которому жмут удила.
– Ну, мне пора. Как только Сергей Манолович вернется, веди его ко мне.
Опять томительно потянулись часы. Сыщик чувствовал себя как холерный больной на карантине. Никто не приходил, пропали вечные курьеры с бумагами, молчал «эриксон»[30 - Марка телефонного аппарата.]. Почему так долго нет Сергея? Очень хотелось телефонировать в сыскную и позвать его к трубке, но Лыков сдерживался. Только под вечер Азвестопуло ввалился к шефу и выложил на стол пачку бумаг.
– Вот они, собаки! Все пятеро.
Статский советник схватил бумаги, зашелестел ими и вскричал:
– Есть! Лука Кайзеров! Я арестовывал его в Киеве двенадцать лет назад, он убийца из банды Арешникова[31 - См. книгу «Касьянов год».]. Негодяй арендовал у Киево-Печерской лавры завод, пек кирпичи, а под этим прикрытием разбойничал. Лука состоял при нем в адъютантах, кровавый человек… Ну-ка, а другие?
Через секунду он опять оживился:
– А вот и второй! Степан Дрига. Помнишь его?
Коллежский асессор кивнул:
– Еще на Офицерской заметил. Московский громила, проходил по делу о хищениях на железных дорогах, состоял в банде Тугаринова по кличке Тугарин Змей. Который застрелился в гостинице «Ливерпуль», когда мы пришли его арестовывать[32 - См. книгу «Узел».]. А Дригу укатали на каторгу.
– Да, верно. Как же он вместо каторги оказался на Шпалерной? Сбежал?
– Точно, – подтвердил Азвестопуло. – Утек, а попался два месяца назад на грабеже в Старой Деревне.
– Так-так… – повеселел статский советник. – Из пяти свидетелей у двоих есть против меня личный мотив. Как и ожидалось… А другие трое? Несытов, Трунтаев и Бабкин. Не знаю таких.
– Да, эти нам неизвестны. Трунтаев по картотеке – рядовой дергач[33 - Дергач – налетчик (жарг.).]. Несытов с Бабкиным – квартирные воры.
– За что же они меня оболгали? Двое троих запугать вряд ли смогут. Подкупили? Это стоит дорого, откуда в тюрьме взять такие деньги? Непонятно. Ты с ними говорил?
– Не пустили, – вздохнул Сергей.
– Кто, начальник тюрьмы? На каком основании?
– Их как раз допрашивал судебный следователь, он и запретил. Узнал, что я ваш помощник, и сразу от ворот поворот.
– Как судебный следователь? – завелся Лыков. – Что он там делал?
Тут до него дошло:
– Неужели уже назначено предварительное следствие? Так быстро?
Азвестопуло развел руками:
– Судейские будто с цепи сорвались. Видать, была команда от самого министра.
Сыщики переглянулись, у Лыкова на лице появилась горькая усмешка.
– А ведь Крокодил Петрович меня только что предупреждал… Как они торопятся, халамидники. Что, Сережа, понял уже, чем пахнет?
– Дерьмом, вот чем.
Между Министерством юстиции и МВД всегда был некоторый антагонизм. Судейские требовали от полиции соблюдать все оговорки в бесчисленных русских законах. Права подследственных, доказательства вины, ход дознания, необходимость предварительного ареста, способы добиваться признательных показаний… Сыщики часто игнорировали подобные условности, которые им только мешали. Лыков за свою многолетнюю службу не раз конфликтовал с прокурорским надзором. То он помял кого-то при аресте, то угрожал побоями на допросе, то якобы подбросил вещественные доказательства. В ходе следствия или потом, на суде, опытные преступники отказывались от своих слов, будто бы выбитых силой. Где там правда, а где уловка арестанта, понять было трудно. И у судейских складывалось впечатление, что права подсудимых постоянно нарушаются и за полицией нужен глаз да глаз. На самом деле разобраться было несложно. Надо лишь знать характер дознавателя. Такой человек, как Лыков, был способен на все, чтобы засадить подследственного в тюрьму. Но в том только случае, если верил в его виновность. Однако при огромном вале дел надзор не успевал вникать в такие детали. И стриг всех под один фасон. По сути это было правильно: без прокурорского ока полицейские быстро распоясывались. Но часто судейские вместе с водой выплескивали и ребенка. Бывалые преступники затягивали процессы по своим делам на месяцы, если не на годы. Они легко могли оболгать сыщиков, требовали пересмотра дел, отводили следователей, вызывали бесчисленных свидетелей их инобытия[34 - Инобытие – алиби.]. В формулярах полицейских копились темные пятна бесконечных проверок по факту таких жалоб. И те, кто не хотел скандалов к пенсии, отступали.
Минюст давно имел зуб на статского советника Лыкова как раз по формальным причинам. Жалобы арестованных на него приходили постоянно. В ходе проверок они иной раз подтверждались, и репутация Алексея Николаевича с точки зрения надзора была ужасной. Зато раскрываемость выше всех! До поры до времени последнее обстоятельство выручало статского советника. Опять же, лицо, близкое ко всем министрам внутренних дел от графа Толстого до Столыпина. Вся грудь в орденах. Если совершалось выдающееся преступление, требующее от сыска таких же выдающихся способностей, всегда вызывали Лыкова. И так раз за разом он проскакивал над рифами, отделываясь очередной записью в формуляр. На будущую пенсию ему было наплевать. Поэтому Алексей Николаевич служил, как мало кто в ведомстве: рьяно и без оглядки. В том числе порой и без оглядки на законы. И вот теперь в министры внутренних дел прошел человек, для которого законность – чисто формальная – стояла на первом месте. А подчиненный этого не понял и провинился.
– Стало быть, тюремная администрация уже дала сигнал наверх, – начал рассуждать Лыков. – С утра пораньше опросили сокамерников, получили показания и тут же переслали их в надзор. Так?
– Необычно быстро они все проделали, – подхватил помощник. – Раньше у них была другая манера. Могли бы сначала нам сообщить, а не сразу в прокуратуру.
– Что теперь? Как дальше положено идти делу? Зуев мне только что излагал, но полезно повторить.
Азвестопуло начал вспоминать:
– Обнаружив труп и установив, что к смерти подследственного может быть причастен статский советник Лыков, тюремная администрация доложила об этом окружному прокурору. Это первый шаг. Дальше по закону должно произойти следующее: прокурор ставит в известность о происшествии министра внутренних дел…
– Уже поставил, – перебил Сергея Алексей Николаевич. – Макаров еще утром все знал. Он телефонировал Щегловитову, и два министра сговорились насчет меня.
– Значит, следующий шаг – проверка нашим министром полученных сведений. Без разрешения Макарова любые следственные действия в отношении его подчиненного невозможны. Но министр может своей властью и не проводить проверку, а сразу принять сообщение прокурора на веру.
– Так и произошло, – опять прокомментировал Лыков. – В глазах нотариуса я преступник, доказательства ему не нужны. Он же всех нас, грешных, насквозь видит! Нил Петрович прав, меня продали с потрохами.
– Теперь ход опять за Минюстом, – продолжил коллежский асессор, скрывая обеспокоенность. – Прокурор уже назначил предварительное следствие, я сам видел, что сокамерников Мохова вовсю допрашивают. Хотя как он мог его открыть, не получив согласия министра?
– Стало быть, уже получил.
– Но ведь Макаров сначала по закону должен провести собственное исследование! Я же помню Устав уголовного судопроизводства! Статья тысяча восемьсот восемьдесят шестая. На это уходит несколько недель!
– Макаров такой подарок мне не сделает. Исследование уже все решило. Если понадобится, оформят задним числом. Более того, и над тобой, как моим помощником, висит угроза. Могут перевести на другое место службы. Подальше от столиц.
– Я буду бороться, – зло ответил Сергей. – Пускай сначала объяснят, в чем моя вина. Как под пули лезть, Азвестопуло годится. А как своего шефа прикрывать – уже плох?
Лыков даже слегка растрогался. Но предупредил помощника:
– Опасность велика. Я говорил о тебе с Крокодил Петровичем, он обещал защитить. Но это пока Зуев сидит в кресле директора департамента. Очень скоро его место займет Белецкий. А может, исхитрится и пролезет Виссарионов. Я не знаю, как они поведут себя. Будь осторожен и не лезь на рожон. Пошлют исправником в Мангазею…
– Мангазеи давно уже нет, город умер.
– Ну в Жиганск.
– И Жиганск умер. Осталось лишь несколько монахов, им исправник ни к чему.
Сыщики перевели дух, и статский советник попросил помощника продолжить. Ему хотелось знать, что ждет его в ближайшем будущем и насколько вероятна передача дела в суд. Он, Лыков, – и суд! Такое развитие событий казалось невозможным. Но вдруг? И потом, что этот суд решит? Неужели человека, который много лет ловил преступников, посадят с ними бок о бок? Озноб по коже… Думать так не хотелось, сердце подозрительно часто стучало.
Азвестопуло продолжил:
– Значит, принимаем на веру слова Крокодила. Исходим из того, что Макаров уже продал вас с потрохами и дал согласие на предварительное следствие. Тогда очередной их ход такой: вас отстраняют на все время следствия от службы, вы сидите дома и ждете. Предварительно, без решения суда, арестовать вас не могут, законом не предусмотрено…
– Хоть так, – с горечью сказал статский советник. – Но продолжай. Я сижу и жду – чего?
– Сначала исследования начальства, но оно будет формальным. Затем открывается само следствие. Вас таскают на допросы, трясут свидетелей, сводят концы с концами, чтобы предъявить обвинение. Потом прокурор Судебной палаты получает следствие и опять посылает бумагу Макарову. Так, мол, и так, доказательства вины Лыкова собраны, дело можно передавать в суд. Прошу дать свое на это согласие.
– Даст, сукин сын. А потом? Я сажусь на скамью подсудимых?
Азвестопуло вскочил со стула, пробежался по тесному кабинету, сел на подоконник и исподлобья посмотрел на шефа:
– Потом, Алексей Николаевич, начнется самое страшное. Надо думать, как вас от каторги уберечь.
– Каторги? – Лыков тоже поднялся, нервно теребя лацканы сюртука. – За эту гниду? Я так и сказал Зуеву, хотя в душе не верил.
– Увы. Я пока бегал, нашел время заглянуть в Свод законов. Плохо дело…
– Тысяча четыреста восемьдесят четвертая? – догадался Алексей Николаевич и схватился за голову. – Дай вспомню… «Если от причиненного с обдуманным намерением или умыслом увечья, раны или иного повреждения здоровью последует смерть, то виновный в нанесении сего увечья, раны или повреждения здоровья умершего подвергается лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на время от восьми до десяти лет». Черт! Эх, черт!!! Каторжный червонец! За подлеца, которого я пальцем не тронул. Ну это уж чересчур!
Он стал бегать из угла в угол, взять себя в руки не получалось. Сергей подсказал с подоконника:
– Надо натягивать на вторую часть той же статьи. Вот, я стащил в градоначальстве незаметно.
И он продолжил цитату, уже не по памяти, как шеф, а читая по вырванной странице Уложения о наказаниях уголовных и исправительных:
– «Если увечья или раны, вследствие которых последовала смерть, были нанесены не с обдуманным заранее намерением, а в запальчивости или раздражении, но однако ж умышленно, то виновный в сем приговаривается к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, и к отдаче в исправительные арестантские отделения по второй степени статьи тридцать первой сего уложения».
– А в ней что? – наморщил лоб статский советник. – Ага. Исправительные работы на срок от трех до трех с половиной лет. Верно?
– Точно так, Алексей Николаевич. Все лучше, чем каторга!
Лыков наконец овладел собой. Он сел в кресло, скрестил руки на груди, закрыл глаза и посидел так минуту. Потом сложил кукиш и помахал им в воздухе:
– Или каторга на десятку, или три с половиной года арестантских рот. Выбор между плохим и очень плохим. А вот хрена с горчицей вам, ребята. Буду защищаться до последнего.
– Но как?
– Пока не знаю. Давай вместе думать. Мое спасение в том, чтобы сокамерники отказались на суде от своих показаний. Это единственный шанс. Значит, надо их к этому склонить.
