скачать книгу бесплатно
– Там сотни отпечатков, и в конторе, и дома. Не разберешься, какие из них его.
Департаментские неодобрительно загудели. Разобраться можно, было бы желание! Пальцевые отпечатки стали брать сравнительно недавно, но их картотека уже приблизилась к ста тысячам. Это если считать с ГТУ[12 - ГТУ – Главное тюремное управление.] и сыскными отделениями.
Владимир Гаврилович поспешил свернуть разговор и обратился к принесенному горячему. Остаток вечера прошел в беседах о том о сем, сыщики чревоугодничали. Лыков рассказал, что семейство решило избавиться от лесного имения в этом году. Его товарищи понимающе закатили глаза: завтра может быть поздно. Весь думающий Петербург чувствовал тягостное и неизбежное приближение беды. Одни веселились, другие продавали недвижимость. Лебедеву с Филипповым продавать было нечего, а веселиться не получалось…
На другой день Алексей Николаевич получил пакет с Офицерской[13 - На Офицерской, 28, располагалась Петербургская сыскная полиция.]. В нем лежала карточка с изображением малого лет тридцати семи, с плутоватым выражением лица и тонкими поджатыми губами. Заурядный господин и какой-то сухой, с глубоко запрятанным характером. Будто старовер, недоброжелательно отметил статский советник. Почему старовер? Он подумал и сам себе ответил: есть в этом сбежавшем деляге что-то от начетчика.
Весь день Лыков рылся в картотеке департамента, излазил архив Окружного суда, справился в ГТУ. Начетчика он не нашел, хотя в глазах уже рябило от регистрационных карточек. Статский советник не сдавался. Этот человек причастен к убийству надзирателя сыскной полиции. В то, что Изралов жив, верилось с трудом… Сейчас десятки людей в столице ищут хоть какие-то зацепки. Они не успокоятся, пока не отомстят за товарища. Чиновник особых поручений в пятом классе при министре внутренних дел, прикомандированный для занятий в Департаменте полиции, – так длинно называлась должность Алексея Николаевича. А можно сказать одним словом – сыщик. Именно в таком качестве Лыков рыл землю, чувствуя себя с неимеющим чина надзирателем второго разряда братьями по крови.
Так… Осанка: выправка корпуса, манера держаться. Прозвище, кличка, ложное имя. Особенности жестикуляции, гримасы, мимика. Природный язык, голос, иностранный акцент, областной выговор, наречие. Походка. Особенности одежды. Особые приметы. Привычки, слабости. Из допросов близких к тряпичнику лиц выяснилось, что он говорил чуть гнусаво, при ходьбе сутулился, любил шанежки с творогом (где бы их еще взять в Петербурге) и в состоянии подпития сипло распевал «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”». Целая куча примет, но она ни к кому не подходила.
На другой день явился из отпуска загорелый Азвестопуло. Он начал было излагать шефу свои путевые впечатления, но тот заткнул фонтан красноречия коллежского асессора и велел помочь с поиском. А именно связаться с Московской сыскной: пусть пороются в своей картотеке и попробуют найти любителя шанежек. Через кондуктора в Москву были посланы копия фотографии лже-Сусальникова и описание его примет.
Вышло так, что именно запрос в Первопрестольную дал результат. Люди Кошко[14 - Кошко Аркадий Францевич – начальник Московской сыскной полиции (МСП).] тоже чувствовали свою общность с пропавшим сыщиком и отработали на совесть. К концу недели стала известна настоящая фамилия тряпичника – Иван Пиньжаков, мастеровой поселка Шарташ Екатеринбургского уезда. Он действительно оказался старовером, их в Шарташе жило немало. Бандит из шайки того же Лбова по кличке Двоедан[15 - Двоедан – прозвище старовера.], он судился в 1907 году в Перми, за недоказанностью получил три года ссылки, из которой сбежал.
Итак, два злодея из одной хевры. Забытое дело осталось незавершенным. Недобитые птенцы «уральского Ринальдино Ринальдо» (так газеты именовали атамана) расползлись по стране, отсиделись, переменили личность и опять взялись за старое.
Установив имена главных подозреваемых, полиция начала методичную работу по их розыску. Первым делом мобилизовали агентуру: Филиппов свою, а Лыков свою. У ПСП счет информантам шел на сотни, но это была главным образом «коридорная» агентура. Так называли мелких осведомителей, вхожих разве что в предбанник серьезной преступности. Воришки, мошенники, скупщики краденого, проститутки, половые в уголовных трактирах, «черные извозчики»[16 - «Черный извозчик» – сообщник воров, помогающий со своим экипажем совершать кражи.]. Состоящие с ними на связи агенты принимали ребят не на явочных квартирах, а прямо в служебных кабинетах на Офицерской. Люди в ожидании, когда их позовут, толкались в коридоре у всех на виду, потому и прозывались коридорными. Нарушений конспирации тут не было: подобную публику и так через день тягали в полицию для внушений и расспросов. Находящиеся на свободе мелкие уголовники всегда считались подозреваемыми по текущим делам, сыщики трясли их с утра до вечера…
Два-три десятка серьезных осведомителей, золотой фонд ПСП, работали иначе. С ними на явках встречались только чиновники сыскной или даже помощник Филиппова коллежский асессор Маршалк. А двух-трех человек принимал сам Владимир Гаврилович. Им задачи ставились другие: не подслушать разговор фартовых за биллиардом, а разузнать, куда спрятались бывшие лбовцы.
Алексей Николаевич пошел своим путем. Первым делом он назначил встречу Сорокоуму – столичному «ивану иванычу», вождю преступного мира Петербурга Ларьке Шишку, или Рудайтису, в миру капиталисту Вырапаеву[17 - См. книгу «Паутина».].
Они позавтракали в ресторане «Бугорки» на Мясной улице, подальше от любопытных глаз. За соседним столиком пристроились трое парней, каждый из которых был ростом с циркового борца Кащеева[18 - Рост Григория Кащеева составлял 2 метра 18 сантиметров.]. Еще один дежурил на улице, и карман у него сильно оттопыривал револьвер.
– Кого-то опасаешься? – кивнул на охранников сыщик.
– На всякий случай, – пояснил «иван иваныч». – Говори, зачем побеспокоил. Мне в Италию ехать надо, а тут ты…
– Пропал без вести надзиратель сыскной полиции Изралов.
– Ну и что? Я-то тут при чем?
Вырапаев-Рудайтис смотрел на Лыкова холодными волчьими глазами, в которых не было ничего человеческого. Алексей Николаевич понял, что разговор не задастся. Но следовало попытаться.
– Когда мы с тобой договаривались, ты сказал: везде должен быть порядок, и в фартовом мире тоже. Помнишь?
– Помню.
Статский советник начал горячиться:
– Убийство сыскного надзирателя, по-твоему, порядок?
– Трупа ведь нет? Нет. Почему вы решили, что тут убийство?
– Илларион Саввич, давай говорить серьезно. Что, Изралова держат где-то в подвале на цепи? И вскоре отпустят?
– Понятия не имею.
– Полно врать!
Лыков хватил кулаком по столу. Рослые ребята сразу вскочили и кинулись к ним, но «иван иваныч» жестом вернул их на место.
Собеседники помолчали, опрокинули по рюмке бенедиктина, и Рудайтис спросил:
– Алексей Николаич, какого лешего ты ведешь себя со мной как с капорником?[19 - Капорник – секретный осведомитель полиции (жарг.).] Который получает трешницу за доносы. Ничего не перепутал?
– Извини.
– Так-то лучше. Начнем с начала. Пропал сыскной надзиратель. Возможно, ты прав, его убили и где-то закопали. Что ты хочешь от меня?
Лыков потер вспотевшие вдруг ладони и заговорил спокойно:
– Знаешь, как я тебя называю в разговорах с Азвестопуло? Профессор Мориарти. Читал Конан-Дойла?
Бандит с усмешкой кивнул.
– Так вот, если ты Мориарти Петербурга, то обязан знать все, что творится в городе. А уж такое неслыханное преступление, как убийство надзирателя сыскной полиции, тем более не могло пройти мимо твоего внимания.
Сорокоум продолжал молчать, только сверлил сыщика взглядом. Тот махнул еще бенедиктина, закусил каперсом и продолжил:
– Мы с тобой заключили соглашение. Не как лягач[20 - Лягач – то же, что и капорник: доносчик (жарг.).] с полицейским, а как две высокие договаривающиеся стороны. Ты от преступности, я от закона. Суть соглашения позволю себе напомнить: избегать крайностей. Правильно формулирую?
– Ну, в целом да…
– Не юли, ты ведь теперь не Ларька Шишок, как двадцать лет назад, а серьезный деловик.
Рудайтис тоже махнул рюмку и уточнил:
– Ты хочешь, чтобы я сдал тебе Графа Платова на блюдечке?
– Видишь, ты даже знаешь, кто убийца. Граф Платов, он же Матвей Шелашников. Он переступил линию, которую нельзя переступать – казнил полицейского. Никакая власть не потерпит подобного.
«Иван иваныч» с издевкой парировал:
– Ваша власть спустит и не такое.
Лыкову очень захотелось врезать бандиту кулаком в челюсть, но делать этого было нельзя.
– Ты хочешь сказать, что убийство останется безнаказанным? – спросил он.
– Нет, почему же. Поймай его и накажи.
– Я ловлю. Но считаю, что ты должен помочь мне.
– С какой стати? – опять усмехнулся Рудайтис.
– С той, что негодяй переступил черту.
– Лыков, ты эту черту сам придумал. Нету ее. Фартовый сложил фигариса…[21 - Сложить – убить; фигарис – сыщик (жарг.).] Так жизнь устроена. Ты хочешь ее поменять? Утопист!
– Не должно быть подобного в державе, – упрямо настаивал сыщик. – Вы бегаете, мы догоняем, это нормально. А убивать нельзя! За такое сразу в ящик.
Бандит вздохнул, словно устал от спора:
– Сними шоры. Или розовые очки, не знаю, как правильно. Держава твоя насквозь сгнила. В ней сейчас все дозволено. Чего верещишь, как малолетка? Не должно, переступил черту, в ящик… Пустые слова. Дам кому полагается сколько полагается и буду делать что хочу.
– Но…
– Заткнись. Какая еще черта? Сильный поедает слабого спокон веку.
Таким Лыков своего антипода еще не видел. Сорокоум явно не хотел помогать сыщику. И фактически отменил все прежние договоренности. Что случилось?
Постепенно до него стало доходить. Еще год назад он подвел своего осведомителя Суровикова к ближайшему помощнику «ивана иваныча» Никифору Ногтеву по кличке Верлиока. Этот старый разбойник держал на Амбарной улице резбенно-иконостасную мастерскую. Звали его сейчас по паспорту Чухонцев. Наружно он резал иконостасы, а на самом деле дирижировал торговыми операциями шефа. И не только торговыми, но часто и боевыми. Для этого при Верлиоке существовал карательный отряд. Лыков знал о двух ликвидациях, проведенных лиходеями, но начальству не докладывал. Убили-то разбойников, приятелей низложенного «ивана» по прозвищу Мезгирь, на котором крови было больше, чем на полевом хирурге…
Суровиков еще весной доложил сыщику, что люди Рудайтиса занялись скупкой украденного с приисков золота. И быстро вышли на значительные обороты, особенно на Среднем Урале. Именно оттуда был родом Граф Платов. И с золотом он имел дело смолоду. Не иначе, Матвей Досифеевич стал уполномоченным Сорокоума по рыжью и наладил скупку и доставку его в столицу. Далее «иван иваныч» уже сам продавал его в Германию и Австро-Венгрию через евреев-контрабандистов. Если догадка сыщика верна, питерский Мориарти не выдаст столь полезного человека. Можно уходить, беседа не получилась.
Конечно, Алексей Николаевич утаил свои мысли. Иначе Рудайтис догадался бы, что где-то возле него окопался лыковский освед. И сыщик сыграл обиженного. Он отодвинул тарелку с принесенным каплуном, встал и сказал резко:
– Так, значит? Вам теперь все можно? Ну, тогда и нам тоже все можно. Смотри потом, не пожалей.
И направился к дверям. Рослые парни опять вскочили и вопросительно смотрели на шефа. Тот махнул рукой: не мешайте, пусть уходит.
Так выстрел ушел в молоко. Но только на первый взгляд. Алексей Николаевич теперь знал, что разыскиваемый им злодей прячется под крылом Сорокоума. Это давало беглому, при возможностях «ивана иваныча», гарантию почти полной безнаказанности. Скорее всего, Рудайтис вывез разбойника из столицы и спрятал где-нибудь в провинции. Тем не менее шансы найти его есть. За Верлиокой установлено наблюдение, да и Суровиков в случае чего даст сигнал.
Прямо из «Бугорков» статский советник поехал на явочную квартиру на Газовой. По пути нанял «красную шапку»[22 - «Красная шапка» – посыльный.] и передал ему записку для Суровикова: быть через час в известном ему месте. Когда они встретились, полицейский изложил агенту ситуацию и поставил задачу.
– Захар Нестерович, – сказал он, – дело трудное и опасное. Они убили агента сыскной полиции! Впервые за сорок семь лет ее существования. И Сорокоум даже не стесняется содеянного. Рамок нет, что хочу, то и ворочу. Не так мы с ним договаривались, не так. Видимо, полезность бывшего горнорабочего перевесила здравый смысл. Надо не только поймать убийцу, но и поправить мозги «ивану иванычу». Иначе он так далеко зайдет.
– Что я должен делать?
– Войти в золотые обороты бандитов.
– И каким образом? – старик нахмурил седые брови.
– Не знаю. Думай сам, соблюдай осторожность. Я понимаю, напрямки нельзя. Закинь удочки и жди, когда клюнет. Узнал же ты, что люди Сорокоума скупают краденое рыжье и возят его в Германию.
– Случайно однажды проговорился Верлиока. Второго раза может и не быть! Я продаю краденую мануфактуру, от рыжья стою далеко, и никто меня туда не пустит. Жди не жди, все равно не клюнет. Вы, Алексей Николаич, поручайте, что по силам. А не так…
– Адамова Голова, – напомнил старому головорезу его кличку сыщик, – не сердись. Делай, что по силам. Раздвинь только уши на всю ширину. Любая вскользь брошенная фраза, любая случайная оговорка – все мне на стол. Договорились? За сведения плачу премию.
Освед, получающий с продажи краденой мануфактуры от Рудайтиса три тысячи в месяц, только хмыкнул. Но тут же насторожился:
– Вы намекаете, что прижмете мою коммерцию? Больно много стал зашибать?
– Нет, что ты, – успокоил барыгу сыщик. – Уйдешь – мне нового придется искать. А где его взять? Торгуй, что с тобой поделаешь… Но уши навостри!
Глава 2
Про золото и платину
Поиски двух бандитов зашли в тупик. Но Лыков был убежден, что «золотой» след рано или поздно приведет к ним. Он договорился о встрече с консультантом Монетного двора действительным статским советником Нетгальгорстом. Моложавый, умный, обходительный, консультант понравился сыщику с первых слов.
– Что у вас за интерес к нашим махинациям? – спросил хозяин кабинета. – И называйте меня Франц Христофорович.
Гость ответил:
– Спасибо, а я Алексей Николаевич. Вы правильно сформулировали: именно махинации и нужны. Много у нас золота проходит мимо Монетного двора?
– Точный подсчет невозможен по понятным причинам. Кто вам скажет, сколько он украл? Но мы думаем, что до половины реальной добычи минует казну. И продается в нарушение закона на сторону.
– Куда?
– А это смотря какое золото, – усмехнулся Нетгальгорст. – Из Сибири и Приморья утаенный металл уходит главным образом в Китай, немного в Японию. Из Екатеринбурга – в Европу.
– Почему добытчикам выгоднее обходить казенные закупки?
– Цена другая, – пояснил действительный статский советник. – Ситуация меняется, но не радикально. Прежде была монополия государства на скупку золота. И цену казна держала низкую, причем десятилетиями. В тысяча девятьсот первом году политика вроде как изменилась. Вышел закон о свободном обращении драгоценного металла. Обязательную продажу шлихтового золота государству отменили. Требовалось сдавать его в казенную золотосплавочную лабораторию, но теперь лишь для очистки и апробирования. Потом можно было забрать его обратно в клейменных слитках либо требовать за него ассигновки с уплатой денег из Государственного банка. Частным лицам разрешалось открывать собственные лаборатории для сплава золота и очистки самородной платины. Также дозволили свободный ввоз и вывоз золота за рубеж. Все это проходило в рамках денежной реформы Витте. Казалось бы, вот она, конкуренция и свободные рыночные отношения. Но все это на поверку оказалось пшиком.
– Но почему? – с недоумением спросил сыщик.
– А потому! Золото не медь и не чугун, чтобы отдать его на волю рынка. От цены «падшего металла»[23 - «Падший металл» – одно из разговорных названий золота.] зависит денежное обращение империи. И скачки цен обрушили бы рубль. Поэтому правительство, ослабив на словах вожжи, на самом деле оставило контроль за собой. Оно по-прежнему устанавливает низкую цену на добытое золото, и скупщики не от казны вынуждены придерживаться ее. Чуть выше покупать с рук можно, а намного выше – нельзя. Министерство финансов сразу же прижмет. Поэтому подпольная продажа, в обход официальной, никуда не делась.
– И большая выходит разница в закупочных ценах?
Консультант ответил:
– Сегодня мы покупаем золото по пять рублей с копейками за золотник[24 - Точная цена золотника в 1913 году – 5 рублей 50 и 350/363 копейки. В золотнике 4,26 грамма.]. А китайцы предлагали по девять и по десять рублей, сейчас же подняли до двенадцати! Вот добытчики и соблазняются.
Лыков записал цифры и продолжил расспросы:
– А в Европе сколько платят? Какие страны отличаются в незаконной скупке русского золота и как оно проходит таможню?
– Через границу его тащат контрабандисты, евреи и чуть-чуть финляндцы. Больше всего покупает Германия. Роттердамские и венские ювелиры весьма охочи до золота, там тоже одни евреи. Словом, это их национальный промысел. Или, как говорят англичане, бизнес. Но цены в Европе более умеренные, выше девяти рублей за золотник не платит никто.
– И все равно выгодно?
Консультант пояснил:
– За морем телушка полушка, да дорог перевоз. Уральское золото в Поднебесную доставлять трудно, проще в Вену. Рентабельность все равно высокая.
– Так, понятно. Но какие объемы? Меня интересует канал именно в Европу.
Нетгальгорст зашелестел бумагами:
– В прошлом, тысяча девятьсот двенадцатом году, на Урале хорошо поработали. Казна купила пятьсот пятьдесят три пуда. Будем осторожно считать, что добыли и скрыли от государства половину от этого значения. Значит, двести семьдесят шесть пудов ушло за рубеж. Примерно…
– Ого! – сыщик присвистнул. – И на какую сумму можно предположить контрабандный вывоз?
