скачать книгу бесплатно
Со всей Европейской части империи, с Кавказа, Поволжья и Урала везут в Петербург кости животных. По Мариинской системе из Камы, Оки и Волги груз попадает в столицу. За год обрабатывают миллион пудов! На заводе кости сортируют. Длинные продают токарям на изготовление вещей: ручек для зонтиков, тростей, гребней, папиросников. Остальные помещают в рубильный барабан, где измельчают механическим способом. Затем дробленую кость варят в котлах, вытапливая из нее сало и клей. Жидкую клейкую массу еще отдельно вываривают, загущают и сушат, а собственно кости раскладывают на особых решетах. Под ними находится главное устройство завода – огромная печь. Она топится круглые сутки без выходных, подавая наверх невыносимый жар. Полуголые потные рабочие, все в копоти, бегают по решетам в брезентовых котах и железными прутьями ворошат кости… Рядом мельница, в которой обожженный полуфабрикат рушат в муку. Костяная пыль стоит столбом. Кругом пекло и невыносимый смрад, будто в преисподней. Если в это время внизу, где истопники, сунуть в жерло печи труп, никто и не заметит. И следов никаких не останется.
Городовых при экипажах оставили на берегу, укрыв за амбарами. Четверо «тряпичников» подкатили к заводу на телеге, а главный «артельщик» со «счетоводом» – на пыльной пролетке. Лыков с ухарским видом направился прямо в ворота. Сторож преградил ему путь:
– Куда прешь?
Сыщик помахал у него перед носом латунной бляхой с номером семь. Все тряпичные артели имели на заводе свои лабазы, куда свозили кости. Седьмой лабаз принадлежал купцу Ванюшину, крупнейшему поставщику в Александровской части.
– Щас наши два воза подойдут, Сосфен Пантелеймоныч велел разгрузить.
– Какие воза? Мосты же разведут!
«Артельщик» с шиком вытащил серебряные часы, щелкнул крышкой и заявил авторитетно:
– Наши успеют.
Лыков хотел уже пройти мимо, но сторож дороги не дал. Выше сыщика на три вершка, широкоплечий и очень самоуверенный, он осмотрел ночных гостей и сказал:
– Я вас раньше здеся не видал. И в ночь на понедельник у нас никогда возы не принимают.
– И чё? – насмешливо поинтересовался Алексей.
– А то. Вот появятся телеги, тогда и вы пройдете. А пока тут постойте.
Лыков скривился, взял мужика за ремень, поднял и понес к сторожке. Зашвырнул внутрь и пригрозил:
– Еще раз такую глупость услышу – самого в муку изотру.
«Артельщики» пошли дальше. Караульщик смотрел им вслед из окна, но выйти на улицу не решался… Через минуту пять человек ворвались в кочегарку. Двое истопников, голые по пояс, толкали в печь огромную осиновую колоду. Увидев незваных гостей, они бросили ее на пол.
– Что же вы, звери, осиной топите? – ласково осведомился Шереметевский. – Самое ведь дурное дерево.
– А… эта…
Коллежский асессор огляделся по сторонам и буднично спросил:
– Жмурик где?
При этих словах один из кочегаров бросился к дверям, но ему подставили ногу, повалили и стали вязать.
– Да ты еще дурнее осины, – ухмыльнулся Шереметевский. – Повторяю вопрос: где покойник?
Ошарашенные мужики молчали.
– Дурни! – рявкнул на них Лыков. – Вы, что ли, убивали? Знаем, что не вы. А будете гайменников покрывать – себе навредите!
Тот, что пытался убежать, откашлялся и сказал:
– Так что, пока не привезли.
– Ага. Когда ждете?
– Эдак к полуночи.
– Кто должен привезти?
– От Снулого ребята.
– Кто такой Снулый?
– Не могу знать, ваше благородие!
– Солдат? – обрадовался Лыков.
– Так точно, пехотный запасной.
– Какого полка?
– Девяносто второго Печерского, ваше благородие!
– Развяжите его и дайте закурить, – распорядился надворный советник.
Когда истопник затянулся, обстановка в кочегарке как-то сразу разрядилась. Напарника тоже угостили папиросой. Мужики несколько успокоились, перестали дрожать, и Алексей продолжил расспросы:
– Ну, так кто такой этот Снулый?
– Мы, ваше благородие…
– Выше подыми! – поправили сыскные.
– Виноват, ваше высокоблагородие! Мы и сами не знаем. Какой-то атаман.
Лыков покосился на Шереметевского, но тот отрицательно покачал головой.
– Из новых, что ли? Не слыхать было до сих пор про такого атамана.
– Не могу знать! Обещали нам червонец на двоих. Что ж… деньги хорошие. А ему, покойнику то есть, уж все равно.
– В первый раз подрядились?
– Ага, – вступил в разговор второй истопник. – Мы с Федькой тут тока с Пасхи, при печах-то. Впервые, значит.
– А кто предложил? Кто деньги посулил?
– Васька Питенбрюх.
– Из Яковлевки? – оживился Шереметевский.
– Он самый.
– Ну, его мы быстро сыщем.
На этом разговор закончился. Кочегары принялись топить печь, а засада попряталась по углам. Прошло полчаса, никто не появлялся. Лыков стал советоваться с Шереметевским. Он считал, что нужно пойти проверить сторожа на воротах. Вдруг он предупредит гайменников? Зашли, мол, пятеро, кто такие – неизвестно… Помощник Вощинина не соглашался. До полуночи еще почти час. А если начать теперь шляться по двору, только спугнешь.
Вдруг дверь в кочегарку открылась, с улицы просунулась усатая голова, и раздался громкий шепот:
– Леонид Алексеевич!
Шереметевский вышел на свет.
– Здесь я. Что случилось, Барсуков?
Это был агент, оставленный при экипажах. Он зашел внутрь и доложил:
– Я телегу с пролеткой к городовым отогнал, за бани. Ниоткуда не видать.
– И что?
– А сам, значит, к вам пришел. Для подкрепления.
– Молодец. В заводе что?
– Народ работает. Все тихо.
Тут подошел Алексей.
– Барсуков, ты, когда шел, сторожа в воротах видел?
– Никак нет. И свет в будке загашен.
Лыков матюгнулся и выбежал на улицу. У ворот что-то происходило. Двое стояли и держали в руках длинный, прогибающийся в середине сверток. Увидев Лыкова, они уронили его на землю. Сыщик бросился на них, но услышал знакомый щелчок. Он резко присел. Грохнул выстрел, и в стену котельной за его спиной словно швырнули горсть железного гороха. Что-то больно ударило Алексея по голове и упало к ногам. Он схватил рукой – горячо!
Сзади агенты распахнули дверь и полезли было наружу. Лыков крикнул через плечо:
– Берегись!
Сыскные закрылись изнутри, и вовремя: жахнуло прямо в дверь. Стреляли крупной дробью и очень кучно.
Люди, стоявшие у ворот, бросились прочь. Лыков устремился за ними, но в спешке споткнулся о сверток и растянулся во весь рост. Вскочил, выбежал на набережную. Где они? Справа раздавались свистки городовых, а слева – удаляющийся топот. Сыщик хотел поднажать, но в ногу словно вбили гвоздь… Вывих! Только этого не хватало. Он ковылял и слышал, что топот делается все тише. Вдруг он совсем прекратился, и раздался плеск весла. Садятся в лодку! Алексей вытянул руку с «веблеем». В сумерках едва угадывались две фигуры. Медлить нельзя! Сыщик разрядил весь барабан, стараясь брать прицел пониже. Человек охнул. Началась непонятная возня, потом басовитый голос пробормотал:
– Ты чё?
Через секунду кто-то всхлипнул, и снова плеснуло, будто мешок бросили в воду. Алексей захромал вперед. Он уже понял, что упустил противника.
Сыщику повезло: труп не успело отнести волной. Он зашел в Екатерингофку по пояс, разглядел тело, ухватил и вытащил на сушу. Тут подбежали агенты, посветили «летучей мышью». Дюжий парень в кожаной куртке. Готов… Одна дыра сзади в ляжке – лыковская пуля, а вторая от ножа – прямо в сердце. Быстро соображает господин Снулый! За секунду принял решение и обрубил все концы.
– Что там лежит в воротах? Покойник?
– Так точно, – доложил Барсуков. – В кошму замотали.
В ночи слышались энергичные шлепки по воде – лодка быстро уходила на Чекуши.
Когда Алексей вернулся на завод, там уже царила суматоха. Агенты ходили по двору с фонарями, рассаживали арестованных в пролетки, а на телегу грузили мертвые тела. Шереметевский велел добавить к истопникам сторожа. Было очевидно, что он предупредил убийц о засаде. Лыков развернул кошму и рассмотрел жертву, которую хотели кремировать. Заурядное бритое лицо, возраст – около тридцати. Одет в дешевое исподнее, без верхнего платья. На правой руке обнаружилась особая примета – изуродованный ноготь большого пальца.
Алексей сказал Шереметевскому:
– Больно шустер этот новый атаман. Одну ниточку он оборвал, осталась еще одна. Поторопись-ка с поисками Питенбрюха. Лети в Яковлевку, тащи Ваську сразу на допрос. Я бы с тобой поехал, да нога не ходит, к доктору мне надо.
Подошел старший агент Сизов.
– Ваше высокоблагородие, я тут на земле собрал…
– Ну-ка? – порылся у него в горсти Лыков. – Картечь, и крупная. Ею в нас и стреляли. Хорошо, все целы!
Ближайшие несколько человек сняли фуражки и перекрестились.
– А это что?
Алексей взял у старшего агента короткую латунную трубку, пахнущую порохом. К одному ее концу шелковыми нитками была привязана какая-то тряпка.
– Ух ты! Это, Сизов, называется парашют. В трубку кладется картечь, а тряпка позади – обычный пыж.
– Про пыжи я слыхал, ваше высокоблагородие, но зачем они его к трубке привязали?
– При выстреле трубка вылетает из ствола и падает в нескольких саженях впереди. Вот, значит, чем меня в голову стукнуло! Но продолжу. Пыж на нитках летит следом и поддерживает гильзу в устойчивом положении. Это существенно повышает кучность боя.
Сизов непонимающе хлопал глазами:
– И что?
– А то! Стрелок не просто хотел в нас с тобой попасть. Он хотел убить наповал. Я желаю познакомиться с этим дарованием!
Агенты вокруг переглянулись и быстро разошлись.
Поспать в эту ночь Лыкову так и не удалось. На Офицерскую они вернулись в половине третьего. Надворного советника сразу повели к частному врачу[11 - То есть к врачу Казанской части.], который наложил ему на лодыжку повязку. В сыскную полицию Алексей поднялся уже с палкой и до семи утра допрашивал арестованных. Незадачливых истопников быстро отправили в предварительную тюрьму. По Уложению им следовало наказание двумя степенями ниже, чем главному виновному. За умышленное убийство Снулому полагалось пятнадцать лет каторги. Значит, пехотный запасной и его товарищ уплывут на Сахалин на восемь лет. За то, что хотели заработать десятку на двоих… Дураков было жалко. Лыков отвел пехотного запасного в сторону и сказал ему на ухо:
– На следствии откажитесь от своих слов. Мол, наболтали с перепугу, сами не помним чего…
– Это как? – не понял кочегар.
– А вот так! Вы же ничего преступного не сделали.
– Ну?
– С вашей стороны преступления не было, только намерение. Вот и откажитесь. Знать ничего не знаем, топили печку, а тут сыскные налетели и смутили нас.
– Но мы же в самом деле собирались!
– Ты что, в каторгу хочешь?
