скачать книгу бесплатно
– Разрешите, ваше высокородие, я вернусь к этому позже, а пока отвечу на ваш вопрос.
– Да, продолжайте, пожалуйста.
Мартынов подобрался:
– Одиночка, я уверен. А кассы ломает целая банда, не меньше трех человек. И там серьезные фартовые, не мелкая шушера. Объединяет оба преступления только жестокость, с какой они льют кровь…
– И еще общий характер ранений, – напомнил Азвестопуло.
– Вы про вытянутое наружу легкое? Отвечу и на это. Не могу себе представить, чтобы в серьезной шайке атаман дозволял кому-то баловство. Так злить полицию! Зачем фанфаронить? Глупо и непрофессионально, если хотите.
– Но почему же тогда…
– И там и там легкое у жертвы тащат наружу? А чтобы сбить нас с толку. Направить на ложный след. Так думаю.
Тут в разговор вступил полицмейстер:
– Мало ли что ты думаешь! Доказательства давай!
Начальник сыскного отделения не смутился:
– А я и даю. Пока на уровне, так сказать, здравого смысла. Сами рассудите, ваше высокоблагородие: разве похожи такие штуки на дело рук настоящих гайменников? Убить – ладно, это объяснимо. Если не снять часового, к кассе не подлезешь. И свидетеля кончить тоже обычное дело. А зачем изуверство творить? Где это видано, чтобы так глумиться над жертвой простому бандиту? Нет, они прослышали насчет маньяка и прикидываются им. Тут обманный ход.
– Пусть так, – не стал спорить Лыков, хотя был не согласен. – Что насчет китайцев с отрезанными головами?
– Голову отрезали всего в двух случаях, – поправил приезжего сыщика местный. – Считая вчерашнего жмурика с кайзерлинговской пристани. А просто с распоротой грудью – таких случаев уже девять.
– Но вдруг у нас два маньяка? – оживился Азвестопуло. – Один по головам, а другому легкое поковырять интересно. Раны в груди везде одинаковы?
– Так точно. Что у солдат, что у китайцев. Злодей каким-то широким лезвием делает разрез между ребер, потом вставляет туда клинок, ставит его на обух и раздвигает ребра. После чего сует внутрь то ли руку, то ли нож, подцепляет легкое и тащит наружу. Иной раз на кулак вытащит, иной – побольше…
– А что со свидетелем? – напомнил Лыков.
– Видел убивца караульщик магазина японских вещей Ватанаба на Пекинской. Были сумерки, и далековато. Парень сумел только рассмотреть, что росту злодей был среднего и сложения обычного, скорее даже субтильного. И все.
– Цвет волос, особые приметы? Походка?
– Больше ничего не сообщил, испугался. Забежал в магазин, заперся и до утра не выходил. Еще бы: злыдень стоял над трупом с ножом в руках и выл волком…
Лыков ввернул свое:
– Те случаи, когда жертве отсекли голову… Там тоже ребра раздвигали? Чем, по-вашему, можно нанести такую необычную рану? Клинок проворачивают, ставят на обух – никогда про такое не слышал. А чем резали шею?
– В первом случае, что имел место возле Покровского кладбища, маньяк орудовал бебутом[20 - Бебут – кинжал с кривым обоюдоострым лезвием.] жандармского образца. Мы нашли его потом на углу Последней и Алеутской, возле брошенной головы.
– А на пристани вчера?
– Там ничего не сыскали. Но похоже на тесак. У изувера манера такая, ваше высокородие: он как вытащит легкое, стоит и ждет, когда жертва скончается. Иногда, чтобы лишить возможности сопротивляться, дополнительно распарывает живот. Видимо, получает удовольствие от вида мучений…
Начальники передернули плечами – представили себе картину. Мартынов равнодушно продолжил:
– Таким образом, имеем одиннадцать покойников-китайцев. Все были без расчетных книжек, приехали на заработки нелегально. Обычная шваль. Едва-едва мы сумели установить их личность.
– То есть на политических преступников или, скажем, на беглых каторжников из Маньчжурии они не тянут? – оживился полицмейстер.
– Так точно, шваль и есть. Рядовые фазаны[21 - Фазан – уничижительное прозвище китайца в Приморье.].
Генрих Иванович победительно посмотрел на питерцев:
– Что я вам говорил? Его превосходительство заблуждается, тут обычный маньяк, а не китайские секретные службы. Зачем им казнить своих босяков?
Первую беседу пора было заканчивать – полицмейстер выразительно подмигивал и кивал на дверь в столовую. Главного сыщика отпустили, договорившись, что завтра утром он примет питерцев у себя в отделении и сделает подробный доклад. Остаток вечера прошел в тех же обильных возлияниях. Но захмелел один Азвестопуло; Лыков с Ледингом были как стеклышко. Подполковник внимательно наблюдал за статским советником и сказал в конце:
– Однако! Давно не видел такой выдержки. У меня уже ноги подкашиваются, а вы, Алексей Николаич, будто вовсе не пили.
– То лишь видимость, Генрих Иванович, – утешил хозяина гость. – Пора нам в номера, да на свежем воздухе прогуляться, головы проветрить. Спасибо за угощение. Повар у вас молодец. Неужели китаец может так сготовить дичь или барашка?
– Мой Чен умеет все! Позвать? Ему будет приятно.
Кое-как питерцы покинули гостеприимного полицмейстера и добрались в номера, чтобы передохнуть. Когда совсем стемнело, Алексей Николаевич чуть не силком выволок помощника прогуляться. Сдуру они пошли на берег бухты напротив Городского базара. Это оказалось ошибкой. Возле Губернаторской пристани туристов окружили пять мужиков разбойного вида, все как на подбор гренадерского роста. Главный, самый высокий, вежливо предложил:
– Скидавайте пальтишки, господа хорошие. И карманы предъявите. Тогда мы возьмем свое и уйдем, у вас личности останутся целые.
Питерцы переглянулись и захохотали в голос. Хмель у них уже почти прошел, и налетчики совершенно их не пугали. Озадаченный атаман спросил:
– А чего смешного я сказал? Думаете, мы шуткуем?
– Дурак ты, братец, – ответил Лыков. – Я статский советник из Департамента полиции, почти что генерал. Ты хоть представляешь, что с тобой будет, если ты на меня руку поднимешь?
Двое из громил занервничали, но вожак отрезал:
– Плевали мы на твои чины! Как дам в арбуз – выручит тебя должность?
– Ты хоть кто такой? Назовись.
– Мы из Общества прикосновения к чужой собственности. И непременно щас прикоснемся.
Алексей Николаевич бросил помощнику:
– Пора наказать.
Верзила сунул руку в карман, но больше ничего сделать не успел. Лыков перехватил его кисть и без замаха врезал главарю в челюсть. Азвестопуло пнул в пах ближайшего, тот с руганью согнулся и лег на землю. Оставшиеся без боя бросились наутек.
Захватив двух пленных и настучав им для порядка по головам, полицейские вынули свистки. Вскоре от Триумфальной арки прибежал постовой городовой, и от рынка – караульщики. Через полчаса питерцы ввалились на Комаровскую улицу, дом сорок восемь, в сыскное отделение, и сдали грабителей на руки Мартынову. Тот даже не удивился, а стал оприходовать фартовых. Причем сразу же опознал главаря:
– Ба, Кувалда! Допрыгался, хорь бесхвостый. Говорил я тебе – уезжай из Владивостока, ан нет. Теперь посиди в арестантских ротах. На статского советника напасть – надо было додуматься!
Кувалда после трепки имел жалкий вид, и Лыков решил попытать счастья:
– Сергей Исаевич, дайте я его допрошу. Пока он мягкий.
Мартынов как опытный сыщик тут же сообразил, что питерец прав, и отвел ему свой кабинет.
Атаман сидел на табурете и вытирал рукавом кровь из разбитой губы. На Лыкова он смотрел без особого страха, но и без гонора. Получится ли сломать такого с ходу? Алексей Николаевич велел подать арестанту чая, а сам сел изучать его учетную карточку. Малясов Агафон Нефедов, из ссыльных крестьян, сорок четыре года. Отбыл девять с половиной лет каторги на Сахалине за разбой. Вышел на поселение в девятьсот шестом, приписан к крестьянам Приморской области Ольгинского уезда Цемухинской волости и села год назад.
Этим допросом Алексей Николаевич потом долго гордился. Действительно, он проявил настоящую интуицию, без которой нет хорошего сыщика. Вдруг, ни с того ни с сего, повинуясь только что пришедшей в голову догадке, Лыков спросил:
– Скажи-ка мне, Агафон Нефедыч, кто у вас в городе китайцев режет?
И Малясов ответил без раздумий:
– Раньше-то ему прозвище было Христосик. А теперь, сказывают – Чума.
– Христосик? Что за кличка такая странная?
– Да он, ваше высокородие, смолоду был тихий да на кость тонкий. Я ведь его по Сахалину знаю. Папаша его в каторге сидел, там его и зарезали, к слову будет сказать…
– За что?
– А за борзость. Казацкого сословия был папаша, много о себе представлял. Я-де урядником был, у меня мядаль за китайский поход… С хунхузами сцепился. А хунхузы – такой народ, с ними в каторге никто не связывался. И зарезали бывшего урядника.
– Понятно. А что сын, он тоже в тюрьме сидел?
Кувалда пожал плечами:
– Может, и сидел. Опосля. Там, на Сахалине, он был еще малолетний. Ну, пристроили парня к делу, там всем применение найдут. Наводчиком стал, на стреме стоял. Оталец[22 - Оталец – молодой начинающий вор.], одним словом.
Сыщик стал задавать уточняющие вопросы:
– Это было перед войной с японцами?
– Ага.
– В каком округе?
– Да в Александровском посту, в самой сахалинской, стало быть, столице.
– Отца зарезали, а сын сделался отальцом… Сколько годов ему тогда было?
Бандит задумался:
– Дык… двенадцать, надо полагать. Может, тринадцать.
– Где он жил? При матери?
– Не, ваше высокородие, матери уже не было, сирота был Христосик. Жил в приюте, а воровать ходил в Ново-Михайловку, там их шайка квартировала.
– Кто атаманил, не помнишь?
– Такого детину рази забудешь! Большой Пантелей шел за атамана. Фигура, маз первый сорт, без малого «иван».
Азвестопуло хотел что-то спросить, но статский советник посмотрел на него так свирепо, что у грека язык прилип к нёбу.
– А фамилия какая у Христосика?
– Фамилия? Почтарев. А по имени Тертий.
Лыков нащупывал нужную нить разговора, понимая, что уголовный вот-вот замкнется и перестанет давать показания.
– А что стало с Тертием, когда пришли японцы?
– Дык, знамо что… Два приюта числились на Сахалине, для мальцов и для девчонок. Власти оба и бросили, когда драпали. Японцы их, баяли, в Петербург отправили, сжалились над детишками.
– Когда же Христосик превратился в Чуму? Ты его недавно встречал? Здесь, в городе?
Кувалда заерзал, происходящее явно перестало ему нравиться:
– Не встречал, а разговор об нем был.
– С кем разговор?
– Да не помню я. Спьяну баяли.
– Агафон, не ври. Доскажи, что тебе известно, и в камеру пойдешь. О твоем признании никто не узнает, я его в протокол не внесу.
Малясов только хмыкнул. Статский советник вынул из бумажника два червонца и помахал ими перед носом арестанта:
– Видал? Сейчас впишем в опись изъятых вещей, будут твои по закону.
– Вписывайте! – оживился задержанный.
– Азвестопуло, бегом за описью, – приказал Лыков. Его помощник опрометью бросился вон, статский советник остался один на один с бандитом:
– Говори быстро, пока никого нет!
Малясов ответил шепотом:
– Снова он при Большом Пантелее обретается. Где-то здесь, в Новой Корейской слободке. Парня я видел и узнал. И он меня узнал. Говорит: я теперь Чума, а не Христосик. Вырос-де.
– На улице было дело?
Рослого, плечистого бандита аж передернуло:
– Стоит он как царь Горох, гордо и вызывательно. Рука ерзает: то вынет из кармана ножик, то опять уберет… И говорит не по-простому, а будто пророк святой: ух сколько я тут китаез порезал, и еще больше порежу эту дрянь косорылую, попомнят они меня! О как.
– Так прямо и похвалялся? – не поверил сыщик.
– Ей-ей. Гордится этим.
