скачать книгу бесплатно
– Да. Его убрали из дисциплинарного батальона. За чрезмерную жестокость!
Лыков опешил:
– Из дисциплинарного – за чрезмерную жестокость? Что же он там вытворял?
– Вам, Алексей Николаич, лучше этого и не знать. Я сам, когда читал, места себе не находил… Пристроили мы ту зверюгу в служительскую команду бригадного штаба. Ведет себя тихо, урок усвоил, помалкивает. Даже пива не пьет. Но нутро, конечно, у него осталось прежнее, людоедское. Пускай тот фельдфебель вам и отмутузит пленного.
Идея была подходящая. Лыков тут же телефонировал шефу и попросил прислать Цаплина в штаб бригады на Ошарскую. Назаров тем временем вызвал фельдфебеля. Звали его Парфен Теплов. Вид у служивого на первый взгляд был обыкновенный – и не скажешь, что людоед. Однако, услышав, что надо довести до признания одного паршивца, фельдфебель преобразился. В глазах его заиграли странные искры.
– Ваше превосходительство, – обратился он к генералу, – я могу любые средства применить?
– Спроси об этом титулярного советника Лыкова, – брезгливо ответил начальник бригады.
– Любые, лишь бы был результат, – подал голос сыщик, с трудом удерживая взгляд на Теплове. Тот заявил авторитетно:
– Такие есть средства, что завсегда дают результат!
Когда привезли подозреваемого, его тут же показали Теплову. Парфен менялся на глазах: щеки покрылись румянцем, кончики усов трепетали. Цапля, наоборот, увидев палача, сразу все понял. И съежился, как лопнувший шарик. Фельдфебель взял жертву за воротник и, едва не пританцовывая, увел. А титулярный советник остался ждать.
Рештак продержался час, после чего дал полное признание. Он подтвердил, что участвовал в убийстве денщика. Сам не резал – это проделал Колька Бешеный. К тому времени Елпидифор Сомов был уже пьян в зюзю и мало что соображал. Колька зашел ему за спину и убил одним ударом… На беду, вдалеке показалось стадо, и злодеям пришлось срочно спасаться бегством. Даже карманы обыскать не успели.
– Кто правил телегой? – уточнил Лыков.
– Я и правил. Взял на время у знакомого с Канатной улицы. Тот ничего не знает, беззлобный человек…
– Перед тем как убивать, куда вы водили Сомова?
– По разным местам, ваше благородие. Все больше питейные дома. Раз зашли в трактир Ястребова на Тихоновской, когда Елпишка жрать захотел. На полтора рубля нажрал, сволочь.
Лыков навис над арестантом:
– Главный вопрос: за что убили денщика?
– За то, что болтал.
– Насчет смерти подпоручика Шенрока?
– Да.
– И кто приказал его резать?
Цаплин поднял на него испуганные глаза:
– Ей-богу не знаю, ваше благородие. Колька знает, он договаривался. Пятьдесят рублей обещали…
– Фельдфебель!!! – заорал Лыков. – Ко мне!
Вбежал Теплов и вытянулся во фрунт:
– Здесь! Какие будут приказания?
– Упирается, не хочет правды говорить. А ну-ка, еще раз его!
Цапля упал на колени и стал растирать слезы на вспухшем от побоев лице:
– Христом Господом клянусь, не знаю я, не знаю! Пощадите, ваше благородие, грех на себя берете…
– Ладно, – смягчился сыщик. – Скажи, как нам товарища твоего поймать. Который под левую лопатку бьет.
Ротник[30 - Ротник – то же, что и рештак: преступник, отбывший исправительное арестантское отделение.], не вставая с колен, сообщил:
– В Жандармских оврагах он прячется.
– Где именно? В чьем доме и есть ли у него при себе документы?
Цапля начал вспоминать:
– Бумаги кое-какие имеет, но так себе… Свидетельство о зачислении в ополчение и еще другое свидетельство – о вступлении в супружество. Оба на фамилию Петров… кажется.
– Точно Петров? Может, Сидоров?
– Петров, вспомнил, как есть Петров. Колька его в Ковалихинском овраге раздел, еще зимой. Полушубок снял, из ордынских овчин, крытый черным сукном, и бумаги отнял. А паспорта не было, и ходит Колька без паспорта.
Лыков сразу вспомнил этот случай:
– В конце декабря? Так вот кто его совершил… Значит, в Жандармских оврагах прячется. А у кого?
Цапля опять зачесал затылок:
– К бабе он пристроился, имя у нее такое странное: Нектария. Фамилию не знаю и дом не знаю. Был там один раз ночью. В оврагах тех черт ногу сломит.
Больше ничего важного арестованный не сообщил и был отправлен в Первый корпус, на Острожную площадь. А Лыков пошел докладывать шефу.
Жандармские овраги – местность справа от Гребешка, если смотреть с реки. Собственно овраг один, но он имеет четыре больших отрога, которые врезаются в высокий окский берег. Название свое расщелина получила от жандармского эскадрона, который тридцать лет назад стоял над ней. Казарма, конюшня, огороды – ничего этого больше не было, но название осталось. В последние годы верх местности начал заселяться. Управа спроектировала там несколько улиц: Малая и Большая Перекрестные, Дальняя, Воскресенская, Архангельская, Третья Ямская. На них селились обыватели средней руки. Однако по неведомым причинам место облюбовали также и мазурики. Оно получило название Бугры и печально прославилось публичными домами и воровскими притонами.
Но самая клоака находилась внизу. По склонам оврага и на его дне скучилось более трехсот незатейливых хибар! В них проживало до двух тысяч человек. Все дома были возведены незаконно, без разрешения властей, а значит, без строительного надзора и соблюдения санитарных норм. Там и строить-то нельзя! Крутые склоны грозили оползнями. Но люди селились, не обращая внимания на опасность. Русский «авось» торжествовал. Картина сложилась дикая: узкие кривые переулки, ямы, помойки, землянки и дощатые балаганы… Обитатели оврага, люди небогатые, были при всем при том обычными рабочими с соседних заводов. Внизу располагались мельницы Башкирова и Дегтярева, пивные заводы Барабатенко и Булычева, амбары графов Шуваловых, князя Голицина, графа Строганова, княгини Абамелек-Лазаревой. Другие бедолаги ходили через весь город на кирпичные заводы или бойни. Трудовой люд, далекий от легких денег воров и налетчиков, тем не менее охотно их привечал. И селил без прописки за сороковку в день… Как найти в таких джунглях лихого человека? Ежели между аборигенами существовал негласный уговор – фартовых не выдавать…
У Благово был ответ на этот вопрос. Наверху к кромке обрыва подходила новая улица, которая так и называлась: Большие Овраги. От нее вниз шла крутая тропинка. В полугоре она упиралась в ровное место, на котором притулилась единственная в расщелине чайная. В нее стекалось все окрестное население. И не просто так: тамошний хозяин подавал в чайниках вместо кипятка водку. Еще он занимался незаконной варкой мыла и скупал краденое. Звали жулика Иван Суседов. Когда он в очередной раз попался, Павел Афанасьевич его завербовал. И псевдоним придумал подходящий: теперь агент Мыловар осведомлял сыскную полицию о том, что происходило в закрытом для посторонних глаз овраге.
Петр Форосков, не снимая грязных лохмотьев, отправился в чайную и передал хозяину приказ: в одиннадцать вечера прийти на явочную квартиру в Крутиковской улице. Там Суседова ждали двое: начальник отделения с помощником. Лыков сразу взял быка за рога:
– Скажи, Иван, кто из баб в вашем овраге носит имя Нектария? Много таких?
– Одна токмо и есть, вдова Нектария Семенова.
– Что за фигура?
– Да не сказать, чтобы фигура, – хмыкнул блатер-каин. – Толста – это точно. Но ничем другим не примечательна. По кой ляд она вам сдалась, господа сыщики?
– А чем Нектария зарабатывает?
– Живет от себя[31 - Является проституткой-одиночкой.].
Тут заговорил статский советник:
– У нее, я слышал, новый дроля завелся?
– Не знаю, ваше высокородие, – ответил Суседов. – Я за дурой-бабой и не смотрю, их вон сколько, целый овраг. А надо присмотреть?
– Надо, и срочно.
– Дозвольте спросить, ваше высокородие, а что за дроля? Вы и имя можете назвать?
– Колька Бешеный его зовут. Иначе – Николай Мозжевелов. Потомственный варнак и очень опасен. Ты хочешь сказать, Иван, что не знаком с ним? И в чайную он не ходит?
Суседов ответил очень серьезно:
– Не знаком и не ходит. Однако баба его дважды в последнюю неделю покупала у меня брыкаловку[32 - Брыкаловка – водка.]. Чего раньше не делала.
– Ему и покупала! – обрадовался Лыков. – Там Колька, у шалавы прячется.
– А чем платила Нектария? – прозорливо ткнул пальцем в собеседника статский советник. – Случайно не полушубком?
Освед опешил:
– Почем вы знаете, ваше высокородие?
– Ордынских овчин, крытый черным сукном?
– Так точно. Однако как?..
– Придется вернуть его потерпевшему, крестьянину Петрову. Я тебе велел быть осторожнее!
– Иначе у нас нельзя, прогоришь, – развел руками кабатчик. – Да и народ не поймет, заподозрит неладное. Придется вам потерпеть мои махинации… для пользы дела. Что я должен, чем могу вину искупить?
– Показать нам жилище Нектарии Семеновой, – влез Лыков.
Все трое принялись рассуждать, как лучше это сделать. Если владелец чайной будет шляться по оврагу с посторонним человеком, да еще пройдет мимо дома Нектарии, потом арест каторжного могут связать с этой прогулкой. А нарисовать план невозможно из-за дикой застройки местности. Как быть? Алексей предложил нарядиться грузовщиком[33 - Грузовщик – грузчик.] и притащить что-нибудь в чайную под присмотром хозяина.
– Где дом Нектарии?
– Неподалеку от Башкировских мельниц. В полугоре.
– Тебе мука оттуда не нужна?
– Да можно взять куль… пудов на девять… Только как вы его допрете, ваше благородие? Гора у нас крутая!
– Но мы пройдем мимо нужного дома? – настаивал титулярный.
– Пройдем, и я дам знак. Однако же девять пудов!
– Зато никто не заподозрит.
Агент Мыловар только крякнул.
В результате утром следующего дня в овраг со стороны Благовещенской слободы шагали двое. Впереди указывал дорогу владелец единственной в округе чайной. За ним крепкий малый в обдергайке тащил куль крупчатки. Девять пудов он нес не на спине, а на плече! Как будто там была вата… Вокруг шла повседневная жизнь. Бабы, высоко задрав юбки, полоскали в Жандармском ключе белье. Мальчишки играли в свайку, а рядом, развалясь на солнце, храпел пьяный. На ногах его были дешевые клеенчатые сапоги, настолько дрянные, что их даже никто не снял. Ветошник рылся в мусоре, извлекая из него железным крючком кости и тряпки. Два босяка сидели на взгорке, распивали полуштоф, любовались ногами прачек и рассуждали о смысле жизни. Краснощекая толстуха сидела напротив и орала в голос:
– Ах ты, береза, ты моя береза,
Все-то вы пьяны, я одна твереза!
А на том берегу сияло всегда красивое Заочье: колокольни кунавинских храмов, мачты первых пароходов, густая зелень Савеловой Гривы…
Проходя мимо кособокой избенки, больше похожей на баню, Суседов на секунду остановился поправить штанину.
Спустя четверть часа парень в обсыпанной мукой обдергайке шел обратно. Он глупо улыбался, звенел зажатыми в кулаке монетами и напевал «Солучилася беда у Софронова купца». Явно располагал, как лучше пропить выручку. На крыльце кособокой хибары стоял высокий мужик в невообразимых[34 - Невообразимые – подштанники.] ядовито-лилового цвета и справлял малую нужду. Оба не обратили друг на друга никакого внимания.
Вычислив укрытие каторжника, Лыков заглянул в острог. Цапля пришел в себя после допроса, но выглядел по-прежнему неважно.
– Да, Федор, перевязочный пункт у тебя под глазом еще неделю продержится, – съязвил сыщик. – Нечего было людей убивать!
– Я не убивал, вашество.
– Ага, споспешествовал. За руки держал.
– И за руки не держал, а токмо водку с ним пил.
– Да, а потом денщик умер. Ты овечкой-то не прикидывайся, каторги не миновать. Но смягчение участи, считай, у тебя в кармане – за чистосердечное признание. Скажи мне еще вот что. Колька Бешеный какой человек?
– Бешеный и есть, – сник мазурик. – Чуть что не по нему, сразу в рыло.
– Сильный?
– Не то слово. Прям черкасский бык!
– Ну, я ему рога отшибу, бык и присмиреет, – осклабился титулярный. – А когда он у своей бабы бывает, днем или ночью?
– Ночью он, ваше благородие, на грант ходит, разбойничает, стало быть. После чего в шалмане угощается или читает книжку в тридцать два листа[35 - Читать книжку в тридцать два листа – играть в карты.]. А утром отсыпается. Если хотите его заарестовать, то утром самое то.
– Кто еще у его бабы может быть в доме? Другие жильцы есть?
Цапля стал припоминать:
– Были трое с пивоваренного завода Барбатенкова. Простые мужики, с деревень. Они утром на работу уйдут.
– А в какие шалманы Колька заглядывает?
– На Буграх, в портерной Ляхова бывает. Трактир Каткова на Ильинке даже любит. В Гордеевке в номерах Чувосеева в карты дуется. А еще есть «мельница» на улице За острожным огородом[36 - Улица так и называлась официально – За острожным огородом.], по-возле Полевых казарм. Голубенькие ставни, хозяина зовут Фавст.
