Широты тягот

скачать книгу бесплатно


В краю илистых прыгунов медитируют крокодилы. Древнейшие из аскетов, они наблюдали, как выдыхается эволюция. Они видели шагающих по земле богов, которые наслаждались плодами своего творения, прежде чем передать их дальше. Видели, как появились и исчезли аммониты, – их мягкая плоть растворилась в скалах, а раковины, затвердев еще больше, обратились в ископаемые. Видели, как земли и океаны меняются местами – порой самозабвенно, будто играя в чехарду. “Эволюция, – сказали бы они прыгунам, если бы те захотели их слушать, – это всего лишь вопрос времени”.

Соленая вода проела в известковых берегах туннели, уходящие неведомо куда. Камень приобрел свойства воды, застыв рябью и потоками. Известковые пещеры – живые музеи сталактитов и сталагмитов, тянущихся друг к другу.

На утренней экскурсии по пещерам Чанда Деви находит притаившиеся в их узорной внутренней отделке силуэт Шивы, горную цепь и молот. Гириджа Прасад не находит ничего. Ничто здесь не может напоминать внешний мир, ибо эти пещеры – ноздри великана, который создал эти острова и заснул. Они позволяют заглянуть в разум творца за работой.

Из глубины пещеры доносится жалобный визг. Гириджа машинально приникает к жене. Чанда Деви берет из его руки фонарь и разыскивает источник звуков. Луч падает на щенка – кожа у него на голове содрана, видны окровавленная плоть и кость. Наверное, он прятался здесь с тех пор, как неизвестным образом получил эту травму.

Супруги смотрят, как раненое существо карабкается ко входу в пещеру, – отсюда он выглядит как далекий лоскуток солнца. Вдруг у Чанды Деви перехватывает дыхание. Ей кажется, что она в ловушке. Она падает на колени, и ее рвет.

Гириджа Прасад не знал, что его жена страдает клаустрофобией. После обеда и продолжительного отдыха в гостевом домике он надеется загладить свою вину. Их ждет вечер на Острове Попугаев. Гириджа планирует грести сам, чтобы им составляли компанию только попугаи.

Когда наступает время садиться в лодку, Чанда Деви вцепляется в его руку не просто ради того, чтобы сохранить равновесие, а так, будто это спасательный трос. Сегодня ей словно необходимо держаться за мужа, что бы она ни делала. На заре их брака это было у них высшим проявлением нежности. Гириджа Прасад отмечает про себя эту манеру. На своей карте он обозначит Остров попугаев как “место, где мы держались за руки дольше всего”. Он предполагает, что все это пригодится, когда они будут стареть вместе. Можно будет напоминать друг другу о давно забытых мелочах и смеяться.

Честно говоря, это даже и не остров, а всего лишь скала, населенная попугаями. Если верить проводнику-карену, местному жителю, их тут пять тысяч двадцать два. Течение плавно несет лодку, покачивая ее в ритме мягком, как дыхание. Его жена постепенно успокаивается, она вынула из волос заколку и сняла украшения и обувь, чтобы расположиться поудобнее.

В уединении протоки она дает ветерку поиграть ее волосами. Хотя Гириджа знает каждый дюйм ее кожи, каждый волосок на ее теле и каждый изгиб, соединяющий одну часть тела с другой, вид ее босой ножки, выглядывающей из-под сари в блаженном неведении своего великолепия, завораживает его. Как бы ни было жарко и влажно, Чанда Деви не теряет уникального свойства сохранять в своих руках и ногах ледяную прохладу. Они освежают, как океанские волны.

Гириджу Прасада обуревает желание бросить весла, перешагнуть на другой конец лодки и прижать к груди ее ноги, а затем и руки. Без весел на возвращение в цивилизованный мир уйдет не меньше нескольких часов, если это вообще им удастся. Но он стесняется. День получился долгим и напряженным, и от него разит потом. Вдобавок, хотя вокруг никого нет, дело происходит в пятидесятые годы, и физическая дистанция между мужчиной и женщиной – не только требование, навязанное обществом. Она создается самими мужчинами и женщинами. Ласки составляют исключительную привилегию каменных фигур в храмах и гротах.

Над Островом попугаев медленно поднимается красная луна. По обоим берегам протоки стоят деревья, которым хватает высоты, чтобы соединить луну с водой. Спрятавшийся в джунглях попугай испускает громкий крик, отмечая конец дня. Это команда луне подниматься выше, солнцу – опускаться ниже, а всем попугаям в лесу – возвращаться. Горстка попугаев перекликается друг с другом через протоку. Они образуют растущий круг. За считаные минуты количество попугаев над островом увеличилось.

К этому времени Гириджа Прасад женат на Чанде Деви уже два года. Каждый месяц его мать пишет ему с настоятельной просьбой перебраться поближе к дому. Чанда Деви тоскует по материнству. Старшие по чину из его ведомства хотят прибыли, младшие – продвижения по службе. Слоны на лесозаготовках измучены, а тиковые саженцы в питомнике чахнут. Однако, несмотря на все это, сейчас он удовлетворен. Слишком долго он играл в атеиста, отвергая религию из научных соображений. В этот миг его резоны ясны. Только когда переживаешь момент во всей его полноте – как самодовлеющий мир со своей уникальной формой и осью, солнцем и луной, законами и философией, – только когда принимаешь все возможности этого момента с удовлетворением, только тогда у тебя нет причин молиться. Подобно попугаям, он рад уже тому, что каждый день возвращается домой.

Ему мешает обнять жену не недостаток отваги, а благодарность за этот момент, полный желания и удовлетворенности. Чанда Деви наклоняется: она хочет что-то ему сказать, но ее слова тонут в птичьем галдеже.

– Моя дорогая, – отвечает он, – ты соревнуешься больше чем с пятью тысячами пернатых обитателей этого островка. Говори громче.

– Я беременна, – повторяет она.

Сбитый с толку птичьим гамом и ее словами, он спрашивает: “Откуда ты знаешь?” – хотя понимает, что это глупый вопрос. Он мало о ней знает, но ему уже известно, что она ничего не говорит зря.

– Прошло меньше месяца.

Летящие попугаи разбились на две большие группы, похожие на гоняющиеся друг за другом в небе инь и ян.

– Тогда мы переедем в Калькутту, – говорит он. – Я подам на предпринимателя иск и буду представлять Службу лесного хозяйства в Верховном суде.

– Почему?

– Он обещал за исключительное право на вырубку леса построить город. А я вижу только жестяной сарай и дорогу.

– Но зачем нам переезжать в Калькутту?

– Тебе нужна лучшая медицинская помощь, какая только есть в стране, а не отставной английский врач, который заодно лечит и слонов. Я попрошу свою мать пожить у нас. Ты не должна больше мучиться, как в последний раз.

– От судьбы не уйдешь.

– Я не могу спорить с тобой на философские темы. Моего интеллекта на это не хватает. Но то, что с тобой было, – моя вина. Я должен был сообразить, что на острове без инфраструктуры, с одними только тюрьмами и каторжными поселениями, выносить ребенка непросто. Знаешь, где родился бы наш малыш, если бы все прошло по плану?

Чанда Деви думала, что ей предстоит рожать дома.

– Я собирался провести дезинфекцию одной из камер в Сотовой тюрьме и временно превратить ее в больничную палату. Поскольку ты чувствительна к призракам, я выбрал ту, где никто не умер. Там сидел поэт, который потом вернулся на материк. Это был, можно сказать, счастливый конец, так что теперь ему незачем возвращаться сюда привидением.

Начался прилив. Лодку болтает, как на качелях. Супруги видят, как попугаи волнами опускаются на остров. Только после того, как одна волна рассаживается по веткам, накатывает вторая. Когда Гириджа Прасад берется за весла, небо уже чистое – в нем нет ни единого попугая.

На причал Гириджа Прасад ступает первым. Когда жена вылезает следом, он подает ей руку, а другой придерживает ее за талию.

Много лет спустя – если точнее, десять – он очутится на том же месте в тот же вечерний час, на сей раз с дочерью, которая так легка, что ее нетрудно просто взять на руки и вынуть из лодки. Здесь по-прежнему царство илистых прыгунов, и оно останется таковым еще не на одно столетие. Подобно отцу, девочка не путает между собой головастиков, прыгунов и саламандр. Идея эволюции привлекательна для нее, как сказка.

– Папа, – говорит она, когда он ставит ее на берег, – а через сто поколений эти прыгуны превратятся в лягушек или рыбок? Где они будут жить – на земле или в воде? Куда они развиваются?

– Я не могу заглянуть в будущее, детка.

– Почему?

Если бы он только мог!

* * *

В 1942 году, за пять лет до обретения Индией независимости, порог Сотовой тюрьмы в Порт-Блэре переступил интеллигентный поэт в очках. Заключенные обрадовались его прибытию. В близости к нему они рассчитывали найти искупление, как воры, распятые рядом с Иисусом Христом. Ибо он был тем самым юношей, который развернул в британском парламенте флаг свободы.

“Наиболее опасные преступники – те, что подбивают других совершать преступления, а сами стоят в стороне и смотрят”, – заявил судья. В руках у Поэта не было ни винтовки, ни бомбы, ни динамитной шашки. Но он угрожал ниспровергнуть Империю своими мыслями. Он сочинил самые популярные стихи и лозунги для освободительного движения.

Услышав эти слова, Поэт усмехнулся. Судью задела такая реакция. Каждый его приговор был произведением искусства, созданным во имя правосудия, – текст, исполнение, ритуальная торжественность. Как всем художникам, ему не хватало уверенности в себе. Парик смущал его, сковывал.

Вначале Поэт коротал время, медитируя. Он изгнал из ума все воспоминания и вместе с ними – тоску по миру, одарившему его этими воспоминаниями. Он превратил свою силу воли в нож, острый как бритва. Им он отпугивал безумие.

Он свел свой мир к реальности Сотовой тюрьмы. Но его окружала сплошная несправедливость. Узников запрягали в плуг вместо буйволов, объявившие голодовку умирали после насильственного кормления, в ходу были кандалы, состоящие из единственного железного прута, который соединял шею и ноги, так что закованный не мог делать ничего, кроме как стоять навытяжку. Поэта захлестывало вдохновение, ибо ничто не вдохновляло его больше несправедливости. Но без пера и бумаги он был беспомощен. Ему не разрешали пользоваться даже дощечкой и мелом – так велел приговор.

Угодив за решетку, он предал своих земляков. Он бросил своих родителей в старости. Он разочаровал собак, рыщущих по его улице в поисках черствых роти. За оказанную ему поддержку покарали многих, а он обесценил все их жертвы. Когда судья назвал его самым опасным растлителем умов в Британской Индии, он засмеялся, потому что ему было лестно это слышать. Но теперь, после трех с половиной месяцев заключения, он подвел даже судью.

Однако сильнее всего этот революционер подвел самого себя. Безумие, которое он не подпускал к себе днем, стало прокрадываться к нему в камеру ночью. После пятидневной голодной забастовки он столкнулся с новым явлением. Независимо от того, открыты были его глаза или закрыты, перед ним возникали яркие картины. Из абсолютной космической тьмы в сумеречные небеса вихристым водопадом ринулись созвездия. Поэт видел, как звездная река хлынула по тюремному коридору, растворяя оковы и цепи своим сиянием. Он видел, как созвездия перестраиваются, заполняя пустоту казенного дома. Звезды жили и дышали в нем самом. Они растеклись и снаружи, и внутри. Ибо искали они его.