скачать книгу бесплатно
Это облако слишком близко. Нужно уносить отсюда ноги.
Имя Агнес всплывает у меня перед глазами, когда я мчусь с горы.
«Второй взрыв».
«ЗНАЮ», – отвечаю я, скользя к подножию холма.
«Не нравится мне это, рысь. Не стоило допускать ослабления иммунитета», – пишет она.
Мне нечего ответить, потому что она права; я поступила опрометчиво, когда перестала принимать дозы. Но у меня имелась на это причина, вот только сейчас я чувствую, как горят щеки от сознания своей глупости.
Перепрыгнув ступени, я приземляюсь на крыльцо хижины, хватаю рюкзак, нож и поднимаю винтовку, но тут же бросаю ее обратно. Мертвый груз. Я мчусь к велосипеду, старому BMX с поржавевшей рамой, который может проехать по лесным тропам. Затем перекидываю рюкзак через плечо, засовываю нож за пояс и вытаскиваю велосипед из кустов, где обычно его прячу. Я уже вцепилась в руль и перекинула ногу через раму, когда уловила звуковым модулем то, что заставило меня пригнуться к раме.
Шорох. Очень близко. Без звукового модуля я бы ничего не услышала, но благодаря ему могу разобрать медленные, тяжелые шаги. Кто-то, шатаясь, идет по лесу. Так двигаются зараженные люди.
Они прямо за мной, за деревьями, и приближаются.
– О черт, – выдыхаю я, чувствуя, как дрожат руки.
«Они рядом со мной», – посылаю я сообщение Агнес. Мысли так быстро проносятся в голове, что я едва могу сосредоточиться на словах.
«ПРЯЧЬСЯ», – отвечает она.
Это сообщение настолько не похоже на нее, настолько безумно и необычно, что я даже не раздумываю. А просто бросаю велосипед и бегу.
Хижина слишком далеко, но рядом с озером есть ива, и я взбираюсь на нее, царапая о кору недавно исцеленные ладони. Отталкиваясь ногами и цепляясь за дерево, я на чистом адреналине за считаные секунды взлетаю наверх. И как только устраиваюсь там, из кустов выбирается человек. Его запах доносится до меня в то же мгновение, когда человек заваливается в озеро.
Без сомнения, это дурманщик. Он падает на колени в мелководье, с трудом вдыхая влажный воздух. Он очень тяжело ранен. По его рукам из многочисленных ран и следов укусов, покрывающих кожу, стекают алые реки. Похоже, на него напала толпа. Сквозь дыру в щеке видны зубы, глаза опухли, а от ушей остались одни хрящи.
Он истекает кровью и дрожит от лихорадки. А значит, точно заражен. Уже наступила вторая стадия, и до взрыва, скорее всего, остался день. Даже зажав пальцами нос, я все еще чувствую его запах, и от этого тело начинает дрожать.
Нет ничего лучше запаха инфекции. Ни вонь, ни духи не скроют резкого серного дурмана, который источает кожа жертвы гидры. Некоторые сравнивают его с запахом горящего пластика или воздуха после удара молнии. А мне всегда казалось, что зараженные пахнут горячими источниками, на которых я бывала в детстве. Но каким бы ни было сравнение, поразмышлять над этим не получится, потому что как только вы вдыхаете этот запах, он тут же окутывает вас.
И это еще не все.
Я стискиваю зубы, пытаясь побороть собственное тело. И неосознанно впиваюсь в кору скрюченными пальцами. Его запах не повредит мне – дурманщики заразны только когда взорвутся, – но он опаляет разум, вызывая реакции, которые невозможно контролировать. Даже дыша через рот, я чувствую, как он нашептывает мне из глубин словно проклятие. Он хочет, чтобы я схватила заточенный нож и вылезла из укрытия.
Чтобы высвободить монстра, который просыпается во мне, как только я ощущаю малейшее дуновение инфекции.
Но я не хочу поддаваться. Поэтому крепко стискиваю ветку, качаю головой и включаю связь.
«На… дереве… над ним», – пишу я Агнес.
Мужчина пытается встать, но он слишком слаб. Он со стоном падает на колени. Ветер подхватывает его запах и несет к дереву, обрушивая на меня словно удар.
«Ты должна это сделать», – отвечает Агнес.
Я моргаю, не в силах что-либо написать. Тело дрожит, перед глазами все расплывается.
«У тебя нет выбора, рысь. Это единственный способ».
«Нет», – пишу я, но затем удаляю, потому что знаю – она права.
Или потому, что запах уже схватил меня за горло, уничтожил самоконтроль. Но как бы там ни было, в полутора километрах от меня висит облако, и есть только один способ выбраться отсюда живой. Мне нужно повысить иммунитет или я умру. Все просто. Поэтому я вынимаю нож, чувствуя, как сводит живот от осознания того, что мне придется сделать.
Человек начинает плакать, не обращая на меня внимания. Кровь, струящаяся из укусов на его коже, образует алые вихри в прозрачной воде озера. Один кусок его плоти, проглоченный в ближайшие несколько минут, даст мне иммунитет от вируса на следующие две недели. Это самая ужасная сторона вируса гидры: она вынуждает здоровых людей есть больных. Охотиться, убивать и питаться друг другом, чтобы спасти себя. Природа создала эту чуму как обоюдоострый меч: либо болезнь забирает вашу жизнь, либо человечность.
Уставившись на человека, я переступаю с ноги на ногу на ветке и стискиваю нож так, что белеют костяшки. Второй рукой я все так же зажимаю нос, в отчаянной попытке сдержать запах и хоть еще мгновение сопротивляться ему. Коммуникатор шипит в ушах. Агнес знает меня достаточно хорошо, поэтому догадывается, что я колеблюсь, поэтому пытается дозвониться до меня, крича, что человек все равно умрет, и ему бы хотелось, чтобы это произошло.
Но я не хочу ничего слышать. Не хочу оправдывать его убийство, продолжать круг смерти. Вот почему я перестала принимать дозы, и мой иммунитет ослаб. Я просто хотела несколько драгоценных недель наслаждаться жизнью без чьей-то крови, несущейся в моих венах. Хотела удержать монстра взаперти, подавить свои инстинкты.
Но голод усиливается.
Руки трясутся, а резкий, серный запах дурманщика вгрызается в мои легкие. Это неврологическая реакция. Дурман будет вбиваться в голову, как таран, пока у меня не закончатся силы сопротивляться.
И когда я наконец убираю руку от лица, позволяя запаху наполнить легкие, это как первый вдох.
На мгновение меня захлестывает эйфория свободы и невесомости, как бывает на американских горках перед тем, как помчаться вниз.
Но затем следует удар. Шок. Мышцы пронзает тайфун ярости, я скалю зубы и рычу.
Взгляд замирает на человеке подо мной, рука сжимает нож.
Мир окрашивается в алые цвета, и я отдаюсь силе гравитации.
Глава 2
Двумя годами ранее
– Выглядит забавно, – говорит Дакс. – Что ты задумала, принцесса?
– Если ты еще раз так меня назовешь, я тебя застрелю.
Надо мной раскинулось чистое, лазурно-голубое небо, на котором ярко светит солнце, отражаясь от перьев стаи странствующих голубей. Они мерцают белым и золотым, пока птицы кружатся и петляют в воздухе, наполняя его своими странными пронзительными криками. Я стою на крыльце хижины и уже минут пять целюсь в них из папиной винтовки, не в силах спустить курок.
– Знаешь, принцесса, ты неправильно ее держишь.
Я издаю стон и поворачиваюсь, и ствол винтовки оказывается нацелен в грудь Дакса. Он тут же хватается за него и предохранитель щелкает.
– Ладно, – говорит он. – Думаю, следует запомнить, что Агатта не бросает слов на ветер.
– Прости, – резко отвечаю я, уставившись на винтовку. – Я… Я не думала.
– Не думала? Как будто это впервые.
Он прислоняет винтовку к стене хижины и скрещивает руки на груди, одаряя озорной улыбкой, от которой у меня всегда учащается сердцебиение.
Дакс – папин лаборант, и живет в нашей хижине с тех пор, как появился тут, умоляя о возможности поработать с великим доктором Лакланом Агаттой. Ему всего семнадцать, и он на два года старше меня, так что у него не было ни рекомендаций, ни степени, но Дакс из тех, от кого невозможно отделаться.
А еще именно он написал алгоритм от гепатита, который, по словам папы, содержал один из красивейших фрагментов кода, который он когда-либо видел.
– У меня возникли проблемы с генкитом, – приближаясь ко мне, говорит он. – Кто-то перепрограммировал его, и как только я начинаю вбивать команды, на экране появляется видео с морскими свинками.
– Что? – спрашиваю я, прислонившись спиной к перилам. – Как странно.
– Да, – подтверждает он и подходит так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. – Кажется, у кого-то свое мнение о моих способностях в кодировании. Не очень лестное. Кто-то предложил сохранить мою работу в папку «/никакого/прогресса».
Я сдерживаю улыбку.
– Умные морские свинки.
– Действительно. – Он отходит и смотрит на винтовку. – Решила немного поохотиться?
Я пожимаю плечами:
– Пыталась отвлечься от конца света.
Об этом говорили на каждом канале. Каждый час появлялись сообщения о новых зараженных и прокручивались повторы видео с нулевым пациентом, который, запрокинув голову, разлетелся на куски, а из его тела вырвалось розовое облако и разнеслось по улицам Пунта-Аренас.
– Понятно, – кивнув с серьезным видом, говорит Дакс. – И ты решила выместить все это на голубях? Что ж, это справедливо. Мне никогда не нравились их маленькие глазки.
Я не могу сдержать улыбку.
– Я пыталась получить образец ДНК. Кажется, эта стая из нового штамма[4 - Штамм (от нем. Stamm, буквально – «ствол», «род») – чистая культура вирусов, бактерий, других микроорганизмов или культура клеток, изолированная в определенное время и в определенном месте.]. Думаю, в их коде может быть последняя часть стихотворения.
Скорее даже не стихотворения, а сонета. У меня уже есть три четверостишия, и я жду последний отрывок четыре месяца.
– Ага, – говорит он и хватает винтовку. – Значит, нам нельзя терять время. И у нас есть несколько птиц, чтобы в них пострелять.
Когда голуби впервые появились в небе полгода назад, папа подстрелил одного из них, чтобы взглянуть на ДНК. Их гены оказались искусно закодированы, за исключением крошечного участка, который оказался выполнен настолько ужасно, что, казалось, вообще не имел никакого смысла. Папа назвал это чушью, но она не вылезала у меня из головы, поэтому я взяла образец для анализа и пропустила через свой портативный секвенсор[5 - Секвенсор (англ. sequencer) – устройство для определения последовательности участков ДНК.], а затем загрузила в мой верный генкит. Но ни один из встроенных алгоритмов поиска не смог обнаружить шаблон, пока я наконец по собственной прихоти не перевела отрывок сначала в двоичный код, затем в ASCII[6 - ASCII (англ. American standard code for information interchange) – таблица кодировки, в которой печатным и непечатным символам сопоставлены числовые коды.], а затем и в алфавитно-цифровую последовательность.
И только тогда я поняла его смысл. Это оказался не кусок генетического кода, а послание. В странном участке с азотистыми основаниями G, T, C и A[7 - ДНК состоит из двух цепочек нуклеотидов, которые спирально закручены вокруг друг друга. Между собой они соединяются парами азотистых оснований аденином (А) с тимином (T) и гуанином (G) с, цитозином (С).] скрывалось стихотворение.
И в этом прелесть гентеха – науки о генетическом кодировании. Вы можете запутаться в мелочах, но как только шагнете назад, то увидите общую картину, которая проступит, как солнечные лучи сквозь облака. А когда расшифровываете генетический код, заключенный в пере или клетке, то чувствуете себя так, словно читаете стихи, написанные богом.
К сожалению, стихотворение «Голуби» писали любители-генетики, и оно оказалось не лучшим из тех, что я когда-либо читала, но мне все равно было интересно, чем оно закончится.
– Одного или двух? Большого или маленького?
Прищурившись, Дакс смотрит в прицел винтовки на кружащуюся в небе стаю птиц. Его красные волосы до плеч собраны в низкий хвост, но несколько свободных прядок падают на лицо. Одна из них совершенно белая, и это скорее хвастовство своим мастерством кодирования, чем дань моде. Поменять цвет волос легко, но для того, чтобы изменить только одну прядь, нужно быть мастером кодировки.
Я скрещиваю руки на груди, глядя на птиц.
– Ты действительно думаешь, что сможешь попасть в одну из них?
– Я знаю, что смогу.
Я закатываю глаза, хотя и понимаю, что он, вероятно, прав. Его зрительные модули одни из самых современных наряду с другими алгоритмами, которые размещены в панели на его руке. Она длиной от запястья до локтя и прикрыта тонким слоем нанокодированного силикона, сквозь который просвечивает полоска кобальтовых светодиодов. Внутри панели крошечные процессоры запускают коды гентеха, собранные в отдельные алгоритмы, изменяющие ДНК и тело Дакса. Эти алгоритмы управляют всем, от имплантированных модулей органов чувств до обмена веществ и белой пряди в волосах.
Раньше компьютеры, которые могли проводить манипуляции с ДНК, занимали целую комнату, но сейчас они стали настолько маленькими, что их можно спрятать в теле. Панель гентеха – идеальное сочетание технических средств, программного обеспечения и человеческого мозга, генерирующее постоянные потоки алгоритмически созданных нанитов[8 - Нанит (иск. от «наноробот») – робот, размером сопоставимый с молекулой (менее 100 нм), обладающий функцией движения, обработки и передачи информации, исполнения программ.]. Они перемещаются по сети кабелей внутри тела, а затем проникают в клетки, разрушая старые структуры ДНК и искусственно создавая новые. Гентех отращивает сеть и кабели, как тело отращивает кости, или как он может отрастить кудрявые волосы, даже если человек родился с прямыми. Почти у всех такая панель появляется с рождением, чтобы расти вместе с владельцем, и у большинства людей на них сотни, даже тысячи алгоритмов.
На моем запястье всего шесть таких светодиодов. Из-за гипергенеза, аллергии на нанитов, которые управляются большинством кодов гентеха, панель в моей руке не больше прославленного сотового телефона. У меня есть стандартный исцеляющий модуль, модуль органов чувств и глючный двенадцатикилобайтный коммуникатор, который лично закодировал для меня папа. Но если загрузить в нее что-нибудь еще, хоть самый простейший алгоритм, наниты разорвут мои клетки, и я умру за несколько часов.
Это и правда иронично. Я дочь величайшего в мире кодировщика гентеха, но никогда не смогу испробовать большую часть его разработок.
Дакс нажимает на курок. Раздается выстрел, и перья разлетаются в воздухе. Одна птица описывает дугу. А затем падает на землю. Он опускает винтовку, прислоняет ее к хижине и выгибает бровь.
– Ну что, кто первый закончит стихотворение?
У меня отваливается челюсть.
– Нет, это мой проект. Ты не можешь его закончить. Это несправедливо.
Он перепрыгивает через перила и с кошачьей грацией приземляется на траву, а затем, склонив голову, улыбается мне.
– Жизнь несправедлива, принцесса.
– Ах ты, – выдыхаю я, похрустывая костяшками пальцев. – Ты об этом пожалеешь.
Я сбегаю по ступенькам крыльца и несусь по траве, чувствуя, как длинные волосы развеваются за спиной, а затем сворачиваю налево, когда Дакс пытается преградить мне путь. Он сильнее, но я быстрее, поэтому, обогнав его, первая влетаю на галечный пляж и хватаю птицу вытянутой рукой.
Но оказалось, что я недостаточно быстрая. Потому что через секунду Дакс врезается в меня, валит на землю и вырывает голубя у меня из рук. Я переворачиваюсь на живот и вскакиваю, как раз вовремя, чтобы схватить его за волосы. А затем со всей силой дергаю обратно. Он кричит, бросает птицу и с обезумевшим взглядом поворачивается ко мне.
Еще несколько секунд назад мы были двумя кодировщиками, обсуждающими ДНК, а теперь, как волки, кружим вокруг друг друга и сражаемся за то, что нам даже не нужно. Птица не имеет значения. Из любого пера, валяющегося на земле, можно извлечь ДНК, но дело уже не в голубе или стихотворении. А в нас с Даксом. В напряжении, которое нарастало между нами с тех пор, как он поцеловал меня на прошлой неделе, когда папы не было дома. Мы так и не поговорили об этом. И я пытаюсь притворяться, что ничего не произошло, потому что сильно боюсь, что мой гиперзаботливый папа узнает об этом и уволит Дакса. Всю неделю мы пытались работать вместе и игнорировать электрическое потрескивание между нами, словно мы два оголенных провода, с которых в любую минуту может сорваться искра.
Я перевожу взгляд на голубя. Но стоит мне дернуться к нему, как Дакс обхватывает рукой мою талию и приподнимает меня. Сердце начинает колотиться, как только наши тела соприкасаются, и я чувствую спиной его грудь. Но его ноги скользят, и, покачнувшись, мы наконец падаем в озеро.
– Дакс, нет! – вскрикиваю я и вырываюсь у него из рук, а затем убираю мокрые волосы с лица.
Он в ответ смеется. И запрокидывает голову, посылая дугу из капель и брызг.
– Да не нужна мне эта чертова птица.
– Тогда почему ты начал это? Как мы теперь объясним это папе?
Дакс улыбается:
– Послушай. Он все знает, принцесса. Мы поговорили, и он не против, хотя и упомянул, что некоторые вещи ценишь больше, когда их ждешь.
– Ты издеваешься? – чуть не задохнувшись от возмущения, спрашиваю я.
– Нет. Может, все дело в апокалипсисе, а может, и нет, но я получил одобрение Агатты. Думаю, ты догадываешься, что как только мы поженимся, я возьму твою фамилию, а нашего первенца мы назовем Лаклан, в честь твоего отца. Конечно, если это окажется девочка, это имя ее не сильно обрадует, но, надеюсь, она поймет и…
– Катарина!
Мы оборачиваемся на голос и видим папу в дверях хижины.
Я смотрю на Дакса и вижу, как он бледнеет. Желудок сводит. Он лгал. Он не разговаривал с папой и не получал его одобрения, а значит, мы оба трупы. Мне пятнадцать. Наше поведение безрассудно. Мне следовало догадаться, что не стоит этого допускать, ведь теперь все разрушится.
