скачать книгу бесплатно
На этот раз я и удивилась и встревожилась по-настоящему. И на самом деле, как глубоко сидят в нас те самые заблуждения, которые кто-то и когда-то внушил нам гениальные творцы. Но ведь это только их виденье мира, у Мефистофеля – то они не спрашивали, а если и спрашивали, разве не мог он им наврать, ради красного словца, а потом пошли и поехало.
– Тогда почему он возится с ними? – не сдавалась я.
– Догорая, а не ты ли писала о чертях в Пекле, кочегарах и тружениках, которые не видят белого света, в отличие от твоих забавных бездельников сатиров из заповедного леса.
– И что? – невольно вырвалось у меня.
– И то, что когда-то он был наказан, проиграл в кости Велесу – богу всего живого на земле, твоему любимому богу, и с тех пор он должен собирать эти мертвые души и бросать их в топку, чтобы они не возродились больше, чтобы на свет не смели показываться. Заставь Мефистофеля души собирать, он много чего натворить может, творческая личность. Ну, самовольничает, конечно, когда ему кажется, что душа уже никчемная, ее пора сжигать, а человек упрямится, не отдает душу, но это не значит, что она нашему Мефи нужна, просто он так считает, а уж упрямства у него – сама знаешь. Но самое главное, что он редко ошибается, если человеку и удается защитить, отстоять свою душу, та самая душа очень скоро все равно у него оказывается. Тогда в морозную зиму становится немного теплее – мертвые души – это самое лучшее топливо, да и для чертей передышка, можно перекурить, она ведь горит очень долго, пока все жизни не выгорят, не обратятся в прах. Вот на это только и годится мертвая душа, но хоть какая-то польза от нее должны быть, не так ли?
– Странно, а я все пыталась понять, зачем ему нужны эти души.
– Вот затем и нужны. Но какое же преступление совершает человек, который не может сберечь душу, он уничтожает надежды на возрождение, то доброе и светлое, что успела душа накопить до того, когда пришлось ей вселиться в это тело и сделаться мертвой.
Глава 7 Живые и мертвые
Мы все еще сидели в старом кафе, перед глазами мелькали какие-то люди. Но не они мне были интересны, а мои знакомые, близкие и дальние. Хотелось узнать, понять живые или мертвые у них души?
– Хочешь научиться определять это безошибочно? – спросил мой спутник, ну искуситель, что с него взять.
Я подумала немного.
– Нет, не хочу, боюсь. Пусть остается надежда на то, что они скорее живы, чем мертвы. Не хочу думать, что они годятся только для растопки и обогрева космоса.
– Но ты ведь хочешь спросить о тех, еще живых душах?
– Да, скажи, как они живут?
– Они неустанно совершенствуются, стремятся вверх, занимаются наукой, творчеством, и тогда те, кто были до них, они появляются в нужный момент и помогают им, конечно, если род занятий угадан и Сократ может помочь такому человеку, да еще в современной обстановке. Все это почти на грани шизофрении, недаром же гениев объявляют сумасшедшими, именно те, с мертвыми душами, когда лопаются от ярости, зная, что им этого не дано.
– А зависть? – вдруг догадалась я.
– Зависть мертвых к живым – это вечная проблема, – только такая зависть и возможна. Вот мы и подошли к самому главному, если кому – то и в чем-то завидуешь, если это сжирает тебя и не дает покоя, то ты скорее мертв, чем жив, потому что живые не завидуют, у них напрочь отсутствует такое чувство. Только смерть может завидовать жизни, помнишь, какой тьмой наполнена первая и каким светом – вторая. Вот тогда Смерть при помощи зависти и злости и пытается бросить тень на жизнь, мертвая душа на живую, для этого годится сквернословие, пустые стихи по случаю, смерть всегда считает, что рифмованным словом можно сильнее воздействовать на жизнь.
– Но ведь словом можно убить…
– Да, конечно, можно, только убивает такая душа окончательно себя саму, мертвые слова, исторгнутые из мертвой души, да еще сложенные в стихи причиняют вред только тому, кто их исторг из своей утробы. Поэтическая змея кусает и травит только саму себя – это еще одна тайна творчества, оно не может причинить вреда другим, только творцу, ведь про идею бумеранга тебе не надо рассказывать.
– Все так страшно?
– Все так серьезно, а когда это творчество было игрушкой – это бомба, которая разрывается у нас в руках, если мы нарушаем какие-то негласные заповеди и законы, впрочем, как и везде. Творчество убивает творца.
– Пусть они пишут, это лучше, чем пьют водку или издеваются над близкими.
– Лучше? – спросил мой спутник и усмехнулся, – а ты не помнишь случайно, за что Берлиозу голову оторвали, ну отрезали, отрезали, не морщи так носик, но ему легче от этого не стало. Ну не хочешь Берлиоза, тогда вспомни, почему освободили разбойника и казнили того, кто только словами бросался, и храм веры разрушить собирался, чего это они все так против него настроились, если слова безобидны, и нести можно всякую чушь?
Мне становилось страшно. Мой кукловод, тот, который жил во мне, рванулся прочь, кажется, я еще была жива, и могла управлять собой сама. Или только кажется? Слабым жестом философ предложил мне прогуляться.
Я поднялась, чтобы последовать за ним. Незнакомец загадочно улыбнулся и растворился в воздухе.
А потом мне снился сон о поэте, который убивает себя своими мертвыми словами, своим стихоплетством. Огромный, тучный, седовласый мужик, стоявший перед микрофоном, читавший какую-то несусветную чушь, вдруг покачнулся и упал от страшного блеска, на миг ослепившего немногочисленных слушателей. Это была молния Перуна, Велесом, богом всего живого направленная точно по назначению… Живое не переносит мертвечины, оно просто убирает ее со своего пут и всеми возможными и невозможными способами.
Странный сон с четверга на пятницу. Проснувшись, я не сомневалась, что участником чего-то подобного точно стану в ближайшее время.
Глава 8 Заговор Марго и кота
Рыжий кот, упавший с небес в наш мир поселился у Старухи Марго. А где еще было жить бездомный котам? И в сказке дворец царя Гороха он не предпочел избушке Бабы Яги в заповедном лесу, а в этом мире тем более. И хотя старуха даже ведьмой не была, а просто считалась всегда филологиней, одной из лучших профессионалок в этой области, кстати, но она-то ему и была нужна, потому что ведьм много, только они злые-презлые, и ничего не понимают в поэзии заговоров и заклинаний. А для нее это была родная стихия. Только вместе они могли расправиться с пародией на поэта.
Надежды на то, что Васек опомнится, исправится, встретившись в психушке со знаменитым профессором, и осознает, что стихи он писал очень плохие, у кота не было никакой, Баюн оставался реалистом. А это значило, что без филологини ему не обойтись, без настоящей учительницы словесности, которая готова убить такого вот поэта, и если не буквально отравить, задушить, брать такой грех на душу не стоило, то хотя бы подвести его к тому обрыву, с которого он и должен слупить в бездну. А для этого ему надо сказать горькую правду, и говорить ее до тех пор, пока он не убедится в том, что так все оно и есть. Первый подход явно не удался, но надо пробовать снова и снова, пока не получится.
Кот знал, что когда лгун много и складно врет, то, в конце концов, он убеждается в том, что это и есть правда. И если так возможно, то почему бы и наоборот тоже не сработало?
Встреча в санатории «Звездный тупик» была первым шагом к разоблачению афериста. Сон, в котором ему явилась Марго – вторым, теперь пора было ей снова появиться у него, ну не самой, а призраку Марго, что должно было оказаться еще эффектнее на самом деле.
Хорошо, что окно в кабинете поэта было открыто, с тех пор как от него сбежала жена и прихватила с собой и свою маму и их дочку, и не стала требовать раздела квартиры, у Поэта появился даже свой кабинет. Как жили его родные, Васятку совсем не волновало, потому что они были предателями. А для них вероятно, рай был в шалаше без такого красавца, так тоже бывает, хотя поговорка говорит об обратном. Он неделями и годами ждал пока они опомнятся и вернутся, но время шло, а просветления не случилось.
Поэт пыхтел перед монитором, он набирал воззвание ко всем читателям в этом мире, пора было выходить на мировой уровень. Город на диком бреге Иртыша ему казался маленьким для масштабов его личности, и вдруг белая тень замаячила перед окном. Он не верил ни в черта и не в бога, и в приведения тоже не верил, но она была тут, на расстоянии вытянутой руки, и как бы ни хотелось обратного, поверить все-таки пришлось.
Васек протер глаза, посильнее зажмурился и снова их открыл, тень не исчезала. Она все равно оставалась на месте.
– Ты все никак не можешь успокоиться? – услышал он низкий голос, – поэзию и уши слушательниц ты беречь не хочешь? – словно грозный следователь, который только прикидывается добрым, спрашивала она то приближаясь, то чуть отдаляясь от выпучившего глаза поэта. В тот миг они казались значительно больше, чем раньше, но симпатичнее он от этого не стал все равно. Бывает такое, глаза красивые, а человек все равно страшный.
– Иди отсюда, старуха, – наконец прошептал он, понимая, что голос исчезает, он не мог даже говорить, только хрипел что-то невнятное. – Мне девку молодую надо, а ты мне на кой сдалась?
Страшный рев огромного рыжего кота заставил его окончательно замолчать, когтистая лапа сцапала лист, который он только что вытащил из принтера, и разорвала его на ленточки. Да мало того, лист тут же вспыхнул, словно его подожгли, или он загорелся от огненной шерсти кота. Если старуха казалась призраком, то кот был настоящим, живее всех живых, как говорится.
– Если ты не остановишься, то пожалеешь обо всем, – говорила между тем старуха голосом кота. И звучало это угрожающе, кот не даст соврать, даже у него шерсть встала дыбом от этих слов.
– Я до последнего дыхания буду служить поэзии, не на того напали – от страха наверное, произнес поэт первую практически не корявую фразу, что заставило Марго от удивления поднять вверх брови. Он ли это, тот самый, который терроризировал и насиловал бедных людей в больнице своими стишатами? Когда он притворялся, тогда или сейчас?
– Видать немного тебе осталось, – мурлыкнул кот, и кажется, даже улыбнулся, хотя Васек не был уверен в том, что коты умеют улыбаться, но ему так показалось в тот момент.
И как на той самой встрече в санатории, сначала исчез призрак, потом прыгнул во тьму окна кот, и казался настоящим самоубийцей. Хотя бабушка Васятке говорила, что коты всегда падают на лапы, но этому он пожелал расшибиться в лепешку.
– Не копай яму другому, сам в нее попадешь, – послышался голос, так напоминавший глас сбежавшей жены-предательницы. Неужели и она была рядом и слышала весь разговор, и видела его позор. Нет, в такую пору померещится бог весть что, вряд ли она еще раз переступит порог этого дома. Но почему он сам так перетрусил, что изготовился бежать в туалет.
И вдруг что-то так кольнуло с левой стороны, что он схватился за то место, где должно быть сердце. Должно быть, но было ли там оно у него. Наверное, нет, потому что боль тут же отпустила. Он перевел дыхание, выглянул в окно, наклонился вниз – разбитого в лепешку кота там не было, естественно. Поэт закрыл окно и снова уселся терзать клавиатуру и принтер, больше терзать ему было нечего и некого. Пусть они катятся ко всем чертям. Он переживет и перепишет всех. Весь мир узнает еще о великом поэте современности, такие погибают, но не отступают и не сдаются. Он пережил столько притеснений и гонений, что отступить теперь, когда у него был мандат поэта, он никак не мог… Значит, только вперед, только на линию огня, до полной победы его творчества над всем серым и подлым, что его окружало, и никакая старуха, никакой огненный кот его не остановят, ни на того нарвались.
Глава 9 Общество мертвых Писателей. Дневник писательницы Анны
Если рукописи не горят, то они бессмертны?
Но среди бессмертных попадаются и мертвые рукописи такая вот беда…
(Дневник кота Баюна)
Писатели собираются в полночь в нехорошей квартире. На том свете, где они вроде бы жили, литераторы называли себя громко писателями или тихо сочинителями увлекательных историй.
Но это было давно, очень давно. Тогда они были еще живы, или казалось, что живы: двигались, ели, пили, иногда занимались сексом со случайными и не случайными женщинами, а все остальное время писали и писали, свято веря в то, что они прорвутся в мир, их будут читать, ими будут восхищаться. Восторженные толпы не будут давать прохода, а каждый из них станет богатым и знаменитым, да что там просто Пророком, Мессией проснется в один прекрасный день.
Какой-то умник твердил, что прорвутся к своим читателям только единицы, и каждый из них мнил себя той самой единицей, которая обязательно станет Мыслителем и Пророком, Пророком и Философом…
Ни один не стал, хотя тогда они этого знать не могли, потому и умерли еще при жизни, забыв сначала о женщинах, потом о вине, а потом и пище реальной, осталась только пища духовная, но была она скудна и убога, потому и исчахли творцы окончательно. Но они продолжали делать вид, что живут и что-то сочиняют.
Ведь все очень просто, сначала нужно создать текст творения, потом скрепить его мертвой водой (в любой приличной сказке описано, как это делается), потом, а вот потом надо добыть каким-то хитроумным способом живую воду, чтобы вдохнуть в плоть творения, явить миру его энергетику. Оно должно манить, притягивать, зачаровывать, не отпускать от себя читателя, взять в плен раз и навсегда – всего то ничего. Но на мертвой воде у самых лучших из них все и обрывалось. Ткань повествования дорабатывалась, вычищалась, приводилась в какую-то определенную форму, порой очень приличную форму, с этим не поспоришь, и тогда писатель, подобно древнему Пигмалиону любовался своим почти совершенным творением. Казалось, еще чуть-чуть, добавить одну искру, и вспыхнет костер, который осветит тьму и согреет душу… Но ничего не случалось.
Теперь писатель мечтал только об одном, чтобы оживить это творение, и с ним живым и прекрасным и оставаться, ведь никто и ничто другое в том мире ему и не было нужно. А вот здесь все рушилось и рассыпалось в прах.
Они спрашивали друг у друга, собравшись вот так же в полночь, что же нужно сделать, чтобы творение ожило и задышало. Кто-то вспомнил старинный миф (писатели получили классное и классическое образование), они говорили о том, что древний скульптор обратился к самой Афродите, и она оживила творение, в которое он был влюблен, и Галатея шагнула к нему, чтобы остаться с ним навсегда.
– Но где же нам взять богиню любви, если они все давно превратились в Магдалин? Они тоже стали мертвыми, – восклицали несчастные писатели.
Это случайное признание и открытие привело в уныние многих, но они не теряли надежду. Тогда кто-то вспомнил о Бабе Яге, она была вечной ведуньей, жила на границе миров, и уж она – то точно могла им помочь, скольких оживляла и воскресала, и если ее хорошо попросить, то и им поможет, а так хотелось оживить свой многострадальный труд.
Они долго скитались по заповедному лесу, давно превратившемуся в дремучий, ведь никто не следил и не ухаживал за ним, но не нашли там никакой древней старухи, и вернулись в свой мир с пустыми руками. Депрессия, просто разочарование и опустошение стерегло их на каждом шагу, уж лучше бросить то, что было, чем так маяться, да рвануть в Египет или Турцию, отдохнуть от трудов тяжких и бесполезных.
Какими бы учеными не были наши писатели, но они не могли знать, что Баба Яга была сорокапятилетней красавицей, Царевной лебедью на заповедном озере. Она никогда не была той безобразной старухой, какой рисовали ее злые и коварные художники, готовые ввести в заблуждение любого, а самим получить дар животворящий от той самой Бабы, а не старухи.
Кто-то из писателей, наткнувшись на Лебедь в дремучем лесу, даже полюбовался ею издалека, но они боялись русалок, не ведая, что те вовсе не в воде, а не деревьях у славян селились. Вот что значит понятия не иметь о славянской старине, тебя любой Водила или Аука вокруг пальца обведет и отправит подальше. Никому нельзя оставаться неучем, а писателю тем более.
Еще больше писатели боялись чертей, которые были только зеркальным отражением самого человека, и это черти должны были их испугаться, потому что люди превратили их в чудовищ и пугал, стали обзывать бесами. Наши самоварные творцы боялись всех духов, потому что для мертвых поэтов страшен любой живой дух, будь то Леший, Кикимора, Домовой, те, имен которых они не знали вовсе. И духи сторонились их в те времена. Духам не нужны были мертвяки, они стремились к живым, только с ними и оставались всегда.
Так и пришлось вернуться Писателям с пустыми руками назад в свои башни из слоновой кости, именуемые в народе хрущевками, а на большее они не заработали, увы. Они смотрели на свои прекрасные, но мертвые творения и понимали, что жизнь прожита зря, что ничего они не смогли сделать в этом мире, и пора было уже покинуть его, забыть о той неудачной попытке жить и творить… Так и ушли чуть раньше или позднее…
Уже встретившись на том свете, Мертвые писатели узнали друг друга и создали свое общество. Они мечтали только об одном – оживить свои мертвые творения и вернуть их в тот мир, чтобы труды не пропали даром. Разве не объяснял им Таинственный профессор, что рукописи не горят… А если они не горят, то их нужно оживить, не могут же бессмертные творения оставаться мертвыми. Тогда они и узнали о литературных сайтах, и решили прорваться в сеть, понимая, что это последняя возможность оживит своими творения. Они станут известны всему миру. У каждого творения найдется свой читатель. Кто-то запомнит их и оставит навсегда, передаст своим детям и внукам.
На разные лады повторяли эти слова окрыленные писатели, посылая нам в сеть свои творения, замирали в ожидании их оживления и искали упорно своих читателей. Но мертвым грузом висели произведения в сети, никто никогда не открывал их, словно на каждом стояла черная метка. А если кто-то и открывал, все равно не было никаких отзывов, все кануло в Лету.
Какой-то чудак собрал все творения на одной странице, а сверху подписал: «Общество мертвых писателей»… Когда писатели увидели это, сначала они обрадовались, им казалось, что это может привлечь к ним внимание. Они помнили старую истину о том, что человек умирает во второй раз, когда о нем забывают, и не хотели снова умереть… Но читатели и другие писатели, которые одновременно были и читателями, обходили стороной эту странную страницу, никто ни разу не открыл творения. Живые старались держаться подальше от мертвых.. Это закон жизни и это на самом деле так понятно.
– Они думают, что их творения живые, – усмехнулся самый старый и самый несчастный из мертвых писателей.
– Они живут надеждами на то, что это так, а надежда умирает последней, – отвечал ему другой мертвый писатель.
В нехорошей комнате на том свете повисло молчание.
– Если бы знать, что так все обернется, – вздохнул седовласый Пигмалион, писавший очень интересные рассказы, они были почти живыми, им не хватало только одной какой-то искорки. И если бы она попала на рукопись, то текст бы ожил, задышал, наполнился светом и энергией. Но не было той искорки там, а здесь ее просто негде взять.
В это время ветер распахнул прозрачные шторы и начался звездопад. Но разве могут падать все звезды сразу? Так не бывает ни на этом, ни на том свете?
– Это не звезды, это искры из небесной кузнецы Сварога, – догадался самый проницательный из них.
– Они сотворят пожар в мире?
– Нет, они упадут на некоторые творения, которые создают живые писатели, и вот тогда и родится то, что задышит, засверкает, обретет бессмертие.
– Почему же этого не случилось ни с кем из нас? – удивлялся самый пытливый и печальный из них.
– Потому что писателей слишком много, на всех искр не хватило…
– Но ты знал об этом, почему же не остановил нас.
– А зачем? Если бы вас не было, мы бы никогда не узнали живые творения, не смогли бы отличить одни от других… Королеву играет свита, а живых писателей должны оттенять мертвые.
Таинственный Профессор был невероятно жесток. Но впервые мертвые писатели узнали, что они были только массовкой, только толпой, только теми неизвестными мертвыми писателями, на фоне которых и должны были засверкать те избранные, живые, вечные, которым досталась искра из небесной кузницы Сварога, потому они и смогли сварганить свои произведения, так, что те заполыхали, задышали, ожили….
№№№№№№№
Печальный ангел рассказывал эту историю почти знаменитому писателю, у которого было издано уже несколько книг. Тот оторвался от очередной своей рукописи, прислушался…
– Ты хочешь сказать…
– Позвони любимой женщине, сходи с ней погулять на набережную, такая чудесная погода.
– Ты хочешь сказать, – настаивал он.
– Я хочу сказать, что жизнь прекрасна, и она быстро проходит. Никому не удалось вырваться отсюда живым, как говорит мой любимый актер.
– Нет, нет, мне нужно дописать мое творение, ты увидишь, оно будет самым лучшим, оно будет живым.
Он замолчал, взглянул на то, как сорвалась и упала звезда или искра из кузнецы Сварога… Почти знаменитый писатель позавидовал каком-то неведомому, далекому счастливчику, который работал не зря.
– Если искры падают, значит, у кого-то появится шедевр, – говорил ангел, – но ночь страсти с любимой женщиной, разве это не прекрасно? И ты можешь опоздать, она уйдет к другому или просто уйдет, и тогда никто тебе не сможет помочь ее вернуть.
Писатель опомнился, пелена спала с его глаз, чары растаяли, и он потянулся за сотовым телефоном. Только бы она была дома… Только бы она не успела уйти к другому. Если не везет в творчестве, то ведь должно повезти в любви, иначе, зачем мы пришли в этот прекрасный мир…
Глава 10 Покупал коня, а оказался осел
Наверное, когда Антон заявился следующим вечером, никто так не удивился его вторжению, как сама Анна. Явился парень без вызова и сказал о том, что у него сегодня оказалось значительно меньше работы, вот и решил передохнуть и свою работу вчерашнюю проверить. В этом Анна усомнилась, но спорить и истерить, как это в том самом Дурдоме происходит, не стала.
Она и смотрела его периодически для того, чтобы сравнить себя с молодежью, порадоваться тому, насколько она хороша, и как прекрасна ее жизнь на самом деле. А понять это можно было только в таком вот сравнении. На этот раз ей просто интересно было зачем этот юнец здесь. И вовсе не в сексе дела, она в этом не сомневалась, все о том вопило.
Пока Анна заваривала чай, они говорили о мире компьютерных технологий, о том, куда вообще все это может завести, и где они окажутся, когда раскрываются такие необозримые горизонты для творчества.
– Я вот и говорю о том, что никакие творческие объединения нынче не нужны, они даже вредны, потому что отнимают время и силы, и мало что могут дать взамен. Если все есть на экране компа, даже общаться можно вот так просто с теми же людьми. И не нужно идти куда-то, тратя при этом кучу времени и сил.
– Да я выходила туда, только чтобы по улице пройтись, и с людьми встретиться, – призналась она, – а остальное все могу сделать сама. С меньшими затратами энергии и значительно эффективнее. Тут ты бесспорно прав, дорогой мой.
Больше она ничего сказать не успела, потому что раздался звонок, настойчивый, упорный. Пришлось взять трубку, хотя она прекрасно знала, кто это звонит и что сейчас будет дальше. Этот сбежавший из дурдома был прекрасно ей известен. Он просто не мог не позвонить в силу своей подлой и сволочной натуры. О такте, порядочности говорить не стоило, да и разговаривать тоже, но она нажала на кнопку.
– Ну что, осталась, на чем болталась, могу поздравить с исключением из членов союза, теперь тебе почетным поэтом никогда не стать. Ни одного стиха в бесплатном сборнике не напечатаю, не жди даже, а ты чего хотела. Подвела нас всех, в грязь втоптала, и сдается мне, что ты все это специально сделала. Вот и получай по полной, чтобы духу твоего больше не было рядом с приличными людьми. И можешь рта не открывать, я тебе все сказал.
Если бы Антона не было рядом, Анна сказала бы ему все, что о нем думает, и такими словами, что отпало бы у него желание звонить ей вообще, ну а если бы не отпало, она бы его просто заблокировала. Но рядом с молодым человеком хотелось бы быть вежливой. Да она слишком мало его знала, чтобы раскрываться с такой скандальной стороны. И дернул же черт этого кретина позвонить сейчас, не нашел больше времени. И все же, когда он что-то такое еще лепетал, она, чтобы послать его подальше, наконец, произнесла:
– И тебе не хворать. Смотри, чтобы кирпич на голову не упал, – резко ответила Анна, и после этого нажала на кнопку.
№№№№№№№№
Анна резко выключила телефон и усмехнулась. Последнее слово осталось за ней, она тут же заблокировала тролля, чтобы он больше не разводил ее на эмоции. А оставалось только посочувствовать писательской братии. Ведь им оставаться с этим так называемым руководителем, который сам себя на эту должность и назначил, а теперь его оттуда никак не убрать. И как говорится писатель с возу, и жизнь хороша и жить хорошо.
