скачать книгу бесплатно
– Теперь это так важно, – вынужден был признать Йодль. Его многотерпение было неминуемой платой за сытое тыловое спокойствие. Так или иначе, приходилось чем-то жертвовать.
Впрочем, когда семидесятишестилетний «дипломатический старец» предстал перед ним в «Бергхофе», фюрер вынужден был признать, что Альфред Йодль прав: подступаться к этому цыгану-прохвосту следовало разве что через эшафот. Только поэтому он отверг все приемы дипломатического этикета и прямо сказал регенту:
– Мы встретились не для того, чтобы изощряться в умении говорить одно, думать другое, имея при этом ввиду третье. Нам здесь, в Германии, абсолютно ясно, что вы делаете все возможное, чтобы вывести свою страну из войны.
– Но позвольте, – попытался возразить правитель «Цыгании», по-старчески плямкая и причмокивая, – наши дивизии со всей возможной стойкостью… Придерживаясь стратегических планов генштаба вермахта…
– Нет, мне совершенно понятно ваше стремление, – не стал выслушивать его фюрер, – предстать перед собственным народом спасителем армии, а значит, и нации. Историки будут восхищаться. Еще бы! Какая цезарская мудрость: пока Германия побеждала, венгры помогали ей делить лавры завоевателя, а как только стало очевидным, что победа испаряется вместе со славой, венгры по-английски, не прощаясь, ушли из ее военного лагеря, чтобы, не постучавшись, как следует, присоединиться к кровавому пиршеству англосаксов.
– Позвольте, – встряхивал основательно поредевшей сединой Хорти, – у вас, господин Гитлер, нет абсолютно никаких оснований так утверждать. Лучшие, самые боеспособные дивизии венгерской армии по-прежнему…
– У меня всегда есть основания, – отрубил фюрер. – Но в случае с вами, адмирал, они вопиющи. Только невообразимая доброта все еще удерживает меня от более решительных действий. Мне хорошо известно, что вы готовите общественное мнение страны к тому, чтобы объявить о выходе Венгрии из войны.
– Да оно давно готово к такому решению! – не преминул воспользоваться случаем правитель Венгрии. – Причем без какого-либо идеологического влияния с моей стороны.
– Вы в этом уверены? – обескураженно спросил фюрер.
– В том-то и дело, что давно. Я же делаю все возможное, чтобы склонить это мнение к иному исходу, убеждая нашу общественность, что мы, как и Германия, – последний оплот западной цивилизации на пути евроазиатских орд.
Фюрер долго стоял у окна, из которого открывались склон горы и часть темно-зеленой пасти горного ущелья.
Совершенно забыв о существовании сухопутного адмирала[12 - В чин контр-адмирала Миклош Хорти был возведен в 1918 году. Он стал последним главнокомандующим австро-венгерским флотом. Напомню, что в те времена Австро-Венгерская империя еще обладала выходом к морю.], он вдруг с мистическим страхом подумал о том, что ведь Высшие Силы давно и равнодушно безмолвствуют. Тот дух, который в течение долгого времени вдохновлял его на идею Великой Германии, постепенно угасает, и никакая сила уже, очевидно, не способна возродить его.
«Когда в последний раз ты видел священное копье Лонгина, копье судьбы?! – уничтожающе спросил он себя. – Когда в последний раз держал его в руках, поклоняясь символу тысячелетнего рейха? Когда обращался к бессмертным духам предков, стоя у могилы Фридриха Барбароссы? Как только человек предает идею, отрекаясь при этом от духа и величия предков, он перестает быть повелителем своих соплеменников и превращается в обычного раба своих собственных прихотей! А, слегка поколебавшись, еще резче добавил: – или прихотей своей «избранницы».
Гитлер вернулся к столу, налег на него жилистыми нервно вздрагивающими руками и уставился на ссутулившегося, сжавшегося в комок «дипломатического старца».
– Почему вы, Хорти, решили, что с Германией уже покончено? – спросил он, переходя на резковатый, гортанный австрийский диалект, более близкий бывшему адмиралу австро-венгерской империи.
– Простите… – аристократически повел вскинутым подбородком Хорти, пытаясь вступить в полемику с фюрером, однако тот не доставил ему такого удовольствия.
– Почему вы так решили, регент?! – постучал он костяшками пальцев по ребру стола. – Что дало вам повод для этого? Те несколько досадных поражений, которые наша армия понесла на ледовых полях России?! И все? И вы решили, что рейх обречен?! Что Великой Германии больше не существует?!
– Извините, господин Гитлер, но мне не совсем понятно, о чем идет речь. К тому же меня поражают ваши недипломатические манеры.
– Мне плевать на манеры! – еще ближе наклонился к нему Гитлер. – Мне плевать на манеры, на дипломатию и все прочее, когда на моих глазах рушится рейх, рушится все то, ради чего я и миллионы моих соотечественников пожертвовали своими жизнями!
– Мне понятно ваше волнение, господин канцлер… – начал было Хорти, однако фюрер решительно прервал его:
– Почему вы не способны хоть на один день подняться над мышлением обывателя, пусть даже полукоронованного, и взглянуть на происходящее с высоты истории? Откуда лично у вас, а также у короля Румынии, у Муссолини, у всех прочих, кто все еще видит себя вождями своих народов, это пристрастие к ползанию у ног толпы? Вместо того чтобы вести эту толпу, подобно Моисею, через пустыню вымирающей Европы к новому миру, новому порядку, новому сверхчеловеку?
Хорти опять пытался что-то возразить, однако Гитлер не намерен был выслушивать какие бы то ни было доводы или оправдания. Он вообще не желал знать мнение регента Венгрии, хотя тому казалось, что в Берхтесгаден его пригласили именно для того, чтобы наконец-то выслушать.
До этого Хорти уже не раз порывался встретиться с Гитлером, надеясь уговорить его пойти на переговоры с англо-американцами. Контр-адмиралу не нужно было обладать огромной фантазией, чтобы представить себе, что произойдет с его маленькой беспомощной Угрией, когда на ее придунайских холмах и равнинах сойдутся две – германская и советская – армии. О самой возможности такого схождения регент думал с ужасом.
Он давно помышлял о такой встрече, и вот она, наконец, состоялась. Причем состоялась по воле фюрера. Тогда почему сам фюрер всячески пытается сорвать эти переговоры? Чтобы потом доказывать и своему окружению, и венгерской оппозиции во главе с Салаши[13 - Ференц Салаши (1897–1946). Происходил из семьи профессионального военного. В 1925–1935 годах был офицером Генштаба венгерской армии. Лидер венгерской профашистской партии «Скрещенные стрелы». В октябре – декабре 1944 года правил Венгрией после свержения Хорти. В 1946 году был приговорен венгерским Народным судом к смертной казни и 12 марта 1946 года казнен.], что с Хорти вести переговоры невозможно?
Тем временем Гитлер говорил и говорил… Монолог его казался бесконечным в своем неудержимом потоке слов и карающим в своем праведном гневе, который источало каждое его слово.
Фюрер то набрасывался на регента с такой ненавистью, словно само существование этого престарелого правителя и его маленькой страны было причиной всех неудач Третьего рейха; то вдруг забывал о его присутствии и пускался в обобщенные размышления о том, что теряет Европа, пытаясь погубить зарождающуюся на просторах Германии новую цивилизацию, и к каким страшным последствиям может привести господство коммунистов, если оно станет распространяться от Тихого океана до Средиземного моря.
Теперь Хорти лишь изредка поддакивал, красноречиво разводил руками или, прикладывая покрытые старческими пигментными пятнами руки к груди, изображал несогласную, но бессловесную невинность. И лишь когда фюрер окончательно разрядился и обессиленно опустился в кресло, стоящее так, чтобы он мог любоваться окаймленным оконной рамой пейзажем, краем глаза поглядывая при этом на своего беспутного гостя, адмирал, наконец, начал обретать дар несмелой и политически все еще нечленораздельной речи.
– Мне понятна ваша государственная обеспокоенность, господин Гитлер. Но смею вас заверить, что Венгрия и впредь остается союзницей Германии и что ее войска будут сражаться вместе с частями вермахта до… – Хорти замялся, не зная, до чего именно способна досражаться «непобедимая армия угров», поскольку выпалить: «До полной победы!» или «До последнего солдата!» ни мужества, ни ума у него не хватило.
Впрочем, всего этого Гитлер уже не слышал. Совершенно не обращая внимания на Хорти, он уже в который раз взглянул на возвышающиеся над камином часы. Они неумолимо отсчитывали время, оставаясь безразличными к словам и деяниям этих двух людей, к их мании величия и унизительной игре в раболепие ради сохранения собственной головы.
Хорти уже давно заметил, что Гитлер то и дело бросает взгляд на эти часы, стоявшие настолько близко к нему, чтобы он мог следить за движением стрелок, не напрягая свое немощное зрение. В любом случае это представлялось Гитлеру куда более деликатным занятием, чем посматривание на свою карманную швейцарскую луковицу.
Вот только регент Хорти никак не мог понять, что это за странная спешка такая, при которой, нервно наблюдая время, Гитлер тем не менее не спешил завершить разговор, а скорее наоборот, всячески затягивал его.
– Вы не убедили меня, господин Хорти. Вы попросту не в состоянии убедить меня, поскольку я верю фактам, верю донесениям моих дипломатов и разведке. Мне прекрасно известно, как вы готовитесь к переговорам с американцами и кого метите в посредники. Как вы проституируете, извините, распинаясь между янки и англосаксами. Все это крайне позорно и непорядочно с вашей стороны.
Произнесенные Гитлером слова прозвучали более чем резко. Они были откровенно оскорбительными. Однако адмирал успел заметить, что фюрер все же окончательно успокоился. Если он и ворчал, то уже не из неприязни к нему, а как бы по долгу службы. Но «по долгу службы» – это правителю Венгрии было понятно. Сам не раз прибегал к тактике карающего гнева, артистично воспроизводя его даже в те минуты, когда совершенно не хотелось не то что портить себе нервы какими бы то ни было выяснениями, а вообще видеть перед собой того или иного подданного.
Оба они не сразу заметили, что в проеме бесшумно отворенной двери возникла фигура обергруппенфюрера СС Юлиуса Шауба. Да и личный адъютант Гитлера тоже не решался нарушать их молчаливое единоборство, предпочитая, чтобы его случайно заметили.
Прошло не менее двух минут, прежде чем Гитлер, в очередной раз метнув взгляд на часы с амурами и ничем не выдавая того, что видит адъютанта, едва слышно произнес:
– Слушаю вас, Шауб.
– В столице все спокойно, мой фюрер.
Гитлер на мгновение замер, затем резко поднялся и прошелся вдоль окна. От Хорти не ускользнуло, что на благодушное сообщение Шауба фюрер отреагировал так, словно тот сообщил ему о массовом налете на Берлин авиации противника, подобно памятному даже ему, регенту Венгрии, налету на Швайнфурт[14 - Этот беспрецедентный к тому времени массовый налет на немецкий город Швайнфурт произошел 14 октября 1943 года. Целью атаки, в которой участвовало 700 тяжелых бомбардировщиков 8-й воздушной армии США в сопровождении 1300 союзнических истребителей, было уничтожение находившегося там шарикоподшипникового завода – крупнейшего в Европе и имеющего важное военное значение. Свидетели сравнивают этот налет с адом. Союзники потеряли много боевых машин, однако цели своей достигли: завод и значительная часть города были стерты с лица земли.].
– Вы уверены, Шауб, что там действительно все спокойно? У вас есть точные, надежные сведения?
– Вполне надежные сведения, – не расстался Шауб со своей привычкой отвечать, используя последние слова собеседника. – Ваш личный уполномоченный уже дважды просил связать его с вами. Но поскольку…
– Понятно, Шауб, понятно, – поспешно прервал его фюрер, явно опасаясь, чтобы тот не сболтнул чего-либо лишнего.
– Позаботились о том, чтобы накрыть стол?
– Он накрыт, мой фюрер, – доложил Шауб, вытянувшись так, словно докладывал о только что взятой его войсками вражеской столице. – И фрау Ева уже ждет вас.
Гитлер взглянул на адъютанта, как на городского сумасшедшего, но было уже поздно. Из-за болтливости Шауба регенту Венгрии стало ясно, почему концовка его беседы с фюрером проходила в какой-то странной нервозности и в конце концов была основательно скомкана. Только потому, что у фюрера намечалась встреча с любовницей! Как же это оскорбительно!
– Это не последняя наша встреча, господин регент, – вновь обратился фюрер к контр-адмиралу. – Но я должен быть уверен, что к разговору о ваших союзнических обязательствах возвращаться мы уже не должны. Они святы.
– Видите ли, господин Гитлер, Венгрия – маленькая страна, и наши военные, а также сугубо людские ресурсы… – в очередной раз попытался удариться в дипломатию адмирал, однако фюрер резко прервал его:
– Союзнические обязательства святы, господин регент. И я сумею убедить в этом каждого, кто осмелится усомниться в моем праве и моих возможностях убеждать. Они святы, господин Хорти! Все, я вас больше не задерживаю.
6
Пока Власов доставал из нагрудного кармана свернутый вчетверо листик, руки его предательски дрожали. Заметив это, Скорцени взглянул в лицо генерала-перебежчика с презрительным сочувствием. Не хотел бы он оказаться в его шкуре.
– Это черновик. Здесь мои правки. Поэтому позвольте зачитать.
«Какой же он все-таки жалкий!» – все еще не мог успокоиться Скорцени, вглядываясь в худое, почти изможденное, лишенное всякого аристократизма, свойственного немецким генералам, пролетарское лицо Власова.
– Позволите? – неуверенно уточнил генерал.
Гиммлер как-то недоуменно пожал плечами и, кисловато улыбнувшись, кивнул.
Власов держал листик обеими руками, правая рука его дрожала значительно сильнее, и Скорцени показалось, что перебежчик пытается удерживать ее, сжимая кисть пальцами левой. Получалось, что листик он держал, словно Библию.
– Первое условие…
– Вы начинаете с условий? – поползли вверх брови Гиммлера.
– Я имел в виду условие создания и деятельности самого союза, – нервно уточнил Власов.
– Я просматривал эти записки, – вступился за него Гелен, – там имелось в виду именно то, о чем говорит генерал.
Власов признательно взглянул на руководителя «абвера-2» и продолжил:
– «Общерусский воинский союз», по нашему мнению, должны представлять весьма авторитетные среди русских военных генералы. Хотя бы такие, как Абрамов и Балабин. – Власов приподнял голову, и из-за листа, словно из-за бруствера окопа, посмотрел на Гиммлера.
– Авторитетные среди белогвардейских генералов, – уточнил тот.
– Именно так.
– Потому что ваши красные генералы, – сделал ударение рейхсфюрер на слове «красные», – никакого особого доверия ни у германского, ни у русского белогвардейского генералитета не вызывают.
Власов что-то хотел ответить, но запнулся, мигом растеряв все известные ему немецкие слова, и лишь взглянув на непроницаемое лицо Гелена, вовремя нашелся:
– Совершенно верно. Вы правы.
– Значит, было бы лучше, если бы на их месте оказались два генерала из тех, что обучаются сейчас немецкому языку в лагерях для пленных.
– Но авторитет названных генералов значителен именно в эмигрантской среде, которая тоже важна для нас. Учитывая изменение государственного строя, которое неминуемо…
– Читайте дальше, – с мягкой бесцеремонностью прервал его толкования Гиммлер.
– «Общерусский воинский союз Балкан» мог бы достойно представить генерал Крейтер, – заторопился Власов. – Европейскую белоэмиграцию – господа Руднев и Лямпе. А также руководитель самой организованной и влиятельной части ее – парижской – господин Жеребков, который в нашем комитете мог бы возглавить отдел пропаганды.
– Уверен, что Геббельс не станет возражать, – заметил Гелен. – Он знает Жеребкова.
Гиммлер поморщился, как бы говоря Гелену: «Нашли авторитет – Геббельса! Будет возражать – не будет…»
– От «Национального союза участников войны» – его руководитель господин Туркин.
– «Участников войны»? – переспросил Гиммлер. – Какой? Я спрашиваю: какой войны?
– Ах, да-да, – закивал головой Власов. – Имеется в виду Первая мировая. Ну и, конечно, наша, Гражданская…
– Тогда это меняет дело. Я уж решил, что вы успели создать союз ветеранов нынешней войны.
– Это было бы преждевременным, – подобострастно улыбнулся Власов, вновь поглядывая на Гелена.
– Однако замечу, генерал, что главный вопрос нашей встречи заключается не в создании вами «Комитета освобождения народов России», а в формировании Русской освободительной армии. Настоящей, боеспособной армии. – Гиммлер выдержал паузу и в очередной раз высветил Власова свинцовыми прожекторами своих очков.
– Русской освободительной?! – взволнованно переспросил Власов, машинально приподнимаясь.
– Вам не нравится название?
– Что вы! Благодарю. Я ждал этого момента, господин рейхсфюрер. Верил в это. Но… вы знаете, что я уже не однажды обращался к господину Гитлеру…
– Я знаком со всеми вашими обращениями по поводу создания РОА к руководству Генерального штаба, германскому правительству и самому фюреру. В том числе и с посланием, содержащим просьбу о встрече, которое вы передали Гитлеру в конце прошлого года через гросс-адмирала Деница. Знаю также, что оно осталось без ответа.
– К величайшему сожалению.
– Мне бы не хотелось ни объяснять, ни комментировать причины и ситуации, которые вынуждают фюрера и некоторых других руководителей Германии с сомнением относиться к идее создания Русской освободительной армии. Да в общем-то они хорошо известны вам, и мы об этом только что говорили. Я попытаюсь согласовать этот вопрос с фюрером.
– Вы правы: в объяснениях нет необходимости. Как я уже говорил в начале нашей встречи, мотивы мне действительно понятны.
– Генерал-полковник Гальдер, как и его преемник на посту начальника Генерального штаба вооруженных сил генерал-полковник Цейтцлер, очень активно поддерживали ваше стремление создать вооруженные части РОА. И кое-что уже было сделано. Основа, я бы сказал, заложена. Но случилось так, что в июне 1943 года, на совещании в ставке фюрера в «Бергхофе»[15 - Исторический факт. Во время совещания в «Бергхофе» Гитлер резко и крайне отрицательно отнесся к идее создания боеспособных русских частей, что чуть было не привело к полной ликвидации власовского движения. На свой страх и риск, генерала Власова и саму идею формирования РОА спасали тогда многие генералы и офицеры вермахта и СС.], в котором принимали участие Кейтель и Цейтцлер, фюрер настоял, чтобы все русские соединения были разоружены, а личный состав использовался исключительно на трудовом фронте. Запретив при этом какие-либо конкретные официальные высказывания по поводу будущего устройства России.
– Значит, приказ разоружить русские соединения исходит от… Гитлера?! – удивленно переспросил Власов. – Простите, я этого не знал. Мне казалось…
– Что вам казалось? – резко, предостерегающе спросил теперь уже Гиммлер. Он не знал, что авторство этой злополучной идеи остается для Власова тайной. И засомневался: был ли смысл открывать ее?
– Видите ли, я верил, что…
И хотя он не договорил, Скорцени прекрасно понял, чему русский генерал верил вплоть до последних дней, – что стоит ему пробиться на прием к Гитлеру, и проблема сразу же будет устранена, все решится как нельзя лучше. Он-то считал, что все беды РОА – результат козней гестапо и СД.
Конечно, гестапо и СД имели свой интерес к особе перебежчика. Скорцени мог бы многое рассказать этому мечущемуся между фронтами и концлагерями генералу по поводу того, как СД, с благословения того же Гиммлера, усиленно просвечивало его самого и его кадры, выискивая среди них агентов русской разведки. Как именно они мешали ему пробиваться в кабинеты Кейтеля, Геринга и того же Цейтцлера. Тем не менее Гиммлер прав: главным препятствием на пути к созданию полноценной освободительной армии с самого начала являлся не кто иной, как фюрер, не желавший даже слышать ни о какой русской армии, ни о каком освободительном движении, ни о каком воссоздании русской империи.
Мало того, Скорцени мог бы оголить перед генералом и некоторые другие тайные пружины незримого конфликта между СС, СД, гестапо и «Русским комитетом» Власова.
Именно в то время, когда Власов зарождал идею РОА, Гиммлер усиленно создавал иностранные соединения эсэсовских войск. Храбрость норвежских и датских легионеров, сражавшихся в дивизии СС «Викинг», упорство югославских коммандос из дивизии «Принц Евгений», действия других национальных подразделений давали рейхсфюреру повод ставить вопрос о формировании множества новых частей СС из украинцев, венгров, хорватов, а возможно, из русских. Но с условием, что они будут находиться в его личном подчинении, а не в подчинении Власова, а, следовательно, – в подчинении Генерального штаба сухопутных войск. Кроме всего прочего, появление на фронтах дивизий Русской освободительной армии мешало бы пропаганде создания «славянской колониальной империи», доминиона Великой Германии.
– Да, таковой была воля фюрера, – произнес Гиммлер, несколько поколебавшись. – Теперь я могу сказать вам об этом. Точно так же, как могу сообщить, что в последнее время Гитлер пересмотрел свои взгляды на эту проблему. По крайней мере, начал придавать ей значительно больше внимания, чем раньше.
«Раскрыв позицию фюрера, Гиммлер, таким образом, пытается укрепить доверие русского генерала к себе, а главное, к генерал-полковнику Цейтцлеру, – понял Скорцени. – По мере того как скудеют мобилизационные ресурсы вермахта, акции русских добровольческих соединений все возрастают и возрастают. Может кончиться тем, что Восточный фронт будет состоять исключительно из русских. А что, русские против русских! – мрачно улыбнулся про себя первый диверсант рейха. – Варварство против варварства. И пусть истребляют друг друга! Пусть самым жесточайшим образом истребляют!»
– Могу сказать вам больше, господин генерал, – выкладывал Гиммлер оставшиеся козыри доверия. – Нам тогда стоило немалых усилий, чтобы помешать разоружению русских батальонов и, сохранив их, как воинские соединения, направить на западные рубежи рейха, в частности, на партизанские фронты Сербии и Хорватии. Именно эти батальоны, уже проверенные и испытанные в боях против врагов рейха, и станут основой будущих дивизий РОА.
– Мы всегда будем признательны вам за это, – слишком холодно для такого случая поблагодарил Власов. – Как, по-вашему, на какое количество дивизий мы могли бы рассчитывать, создавая Русскую освободительную армию?
– А сколько бывших советских войск сражается в рядах вермахта в наши дни?
– Мне это неизвестно, – сказал Власов.
– Исходя из доклада генерал-полковника Курта Цейтцлера во время совещания в «Бергхофе», – полистал бумаги в своей папке генерал Гелен, – к августу 1943-го на стороне вермахта сражались один полк, семьдесят восемь отдельных батальонов и сто двадцать две отдельные роты, полностью укомплектованные из русских. В более крупные соединения их до сих пор не сводили, поскольку таковы были принципы. Также известно, что на сегодняшний день около двухсот двадцати тысяч бывших советских солдат числятся добровольцами-помощниками при германских артиллерийских частях, из расчета четыре-пять помощников на одного германского артиллериста, и еще порядка шестидесяти тысяч русских служат в различных охранных ротах и командах.
– Эти сведения взяты из доклада начальника Генштаба? – недоверчиво уточнил Гиммлер.
